История и общество (сборник стихов)

Какое правление — наша традиция? Века и события озираю критически. Я вижу поступки, бумаги и лица. Что есть настоящее, и что — символическое? Князья да цари, президенты, советы, Деспотия, республика, фаворы, опалы. Я ищу на вопрос однозначных ответов, И со всех точек зрения аргументов немало… Начну с сего времени — власть президентская, Выборная и на время — безликая. Забыть эту власть, быв в глуши деревенской, В обстоятельствах этих дело суть невеликое. Президенты меняются, словно перчатки, Один чуть поправил — и другой уж при троне. Память должна быть с очень крепкою хваткой, Чтобы хоть половину из всех бывших упомнить. Время есть только, чтобы подготовиться к выборам, Правленью, по сути, год иль два — дико мало! Без конца высший круг в политических играх, О другом думать им по чину не пристало! А вдруг голод? Война? Безработица? Кризис? Правя года два-три, опыта не получишь! Ты внезапно стал сверху, а ведь был раньше снизу! А шагами неверными ты людей лишь измучишь! Высшая власть быть должна компетентной, Избираемая таковою не станет! Поэтому ты, становясь президентом, Пойми: знаний, воли и ума недостанет! Ты бросай это дело иль меняй строй на новый. Какие поблизости к нашим услугам? Деспотия — он самый из возможных суровый. Ну, а грубая сила будет лучшим нам другом. Абсолютная власть одного человека — Вот девиз деспотии всех тонов и расцветок. Править единолично до скончания века, Конкурентов сожрать, как варёных креветок. Почему одного? Нет доверия прочим: Каждый может изгнать, растоптать, обесславить. Каждый, кто власти деспотической хочет, Должен всех, кто с ним равный, поскорей обезглавить! Народу тут плохо, но страна — из мощнейших! Ещё-бы — все траты на армию нашу! Чуть-ли не каждый житель из сословья беднейших, Получки хватает еле-еле на кашу. Репрессии всюду: мыслишь, друг мой, иначе — Прямая дорога вольнодумцу в тюрьму. По отступникам редко принародно там плачут, Все со всеми воюют за идею одну. Деспотии война что зверушке кормушка: Не воюют нигде — значит бой затевают. А коль долго молчат при диктаторе пушки, То власть эту тогда непременно свергают. Почему-же свергают? Недовольство! Разбой! Кто не занят, тот думает, как восставить свободу. Коль не гонят на фронт никуда на убой — Тут-же гнев, месть и злость вмиг проснутся в народе. Что, противно? Ежовых рукавиц мы не носим? Не к лицу беспредельный тебе абсолютизм? Что ж, тогда выбор третий, вот он, милости просим: Представляю тебе, друг державный, царизм! Троны царям были с Древней эпохи! Сыновьями богов всех их чтили когда-то. И сейчас есть на свете от монархии крохи, С конституцией даже, хоть вокруг — депутаты. Царская власть признавалась божественной, Власть абсолютна, а весь спрос был ничтожным. Но возникли парламенты, с ними — ответственность, Равновесье закона стало всё-же возможным. Раньше царская власть вся была деспотической, Государь — абсолют! Прекословить не должно! Но народы боролись за себя все стоически, Ограничил царь власть всю на деле, не ложно. Государи бывали по правлению всякие: Хоть у власти высокой, но они всё-же люди! Смиренные, гордые, жёсткие, мягкие… Согласно с делами их народ потом судит. Революции были, и царей убивали И их семьи, дворцы жгли, проклинали навеки! Но монархия жива, как её б ни гоняли! В «государя благого» вера есть в человеке! Для кого царь — отжившее, архаизм, ненужное, Кто-то вскрикнет с насмешкой: «Королям всем конец!» Но везде соберутся люди думою дружные И ответят едино: «А для нас царь — отец!» Я не знаю, что движет теми, кто не с державным, Но в Европе монархи раньше были роднёй. Сыновей-дочерей выдавали за равных, Все большой постепенно стали царской семьёй. А в семье той престольной в горя час, час отрады, Принимал с царской воли меры гнева, щедрот Как правимое ровно твёрдым пастырем стадо Весь присягой прибранный и родимый народ. Царю весть сей народ сквозь года и событья, Пережить вместе всяко, что Господь ниспошлёт. Но при сём каждый день надобно не забыть лишь, Что к концу срока власти Бог на суд призовёт! Что, груз тяжек? Тебе неподъёмна ответственность? Не в привычку тебе размерять каждый шаг? К феодальному строю перейдём соответственно, Малы там все владенья и границ сто на тракт. Ты князь, есть дружина, вотчина и наделы. Силой меча все ты споры верши. Слабее есть кто — покоряй его смело! Ну, а нету в раздоре нужды — не спеши. На владельца феода спину горбит крестьянин День и ночь, будто рабство возвратилось назад. Но зато хоть не болен за свою он сохранность — Феодал защитит, он силён и богат! Иерархия есть в феодальном режиме: У каждого есть свой сеньор, свой вассал. Требуем от вассала по всему, что хотим мы, Гоним прочь от себя, если честь замарал. Но предел есть: тебе подчиненье лишь лично, А совсем не для всех, кого выше ты стал! Обясняю: сеньору власть дана разгранично: Вассал от вассала для тебя не вассал! И король здесь сеньор, но вассал он для Бога, Пусть трепещет неверный, пусть пугается враг! Но сеньором здесь лично государь для немногих, Если нет личных связей, то король силой слаб. Государства дробятся, земли делят в наследства, Они будто как сшитые с тканей разных лоскуты. От розни корыстной постоянные бедствия, Грабежи и побоища, дрязги и смуты. Нету при феодалах места тёплого, прочного, За соседями надо беспрестанно следить. Нету в жизни покоя, направления точного, О сеньоре все думы: как ему угодить. Ты крестьянин? Работай, тела не разгибая. Ты священник? Так пятки кардиналу лижи. Ты торговец? Налоги тебя разоряют. Ты воитель? Сеньору безоглядно служи. В феодальном порядке прочных мест нигде нету. Не удержишься ты, как-ли ни был силён. Войско, интриги, отравленье, наветы… Способов много взять ворога в полон. Ты не знаешь, где горек плод, где будет сладок… Сегодня в уюте — завтра холод и срам… Не по нраву, товарищ, феодальный порядок — Что ж — тогда сочиняй строй правления сам…