За окном светило весеннее солнце и в целом день радовал своей весенней теплой погодой. Слишком уж он был хорош для праздника и для поднятого настроения, которое должно было быть, ведь братья сегодня стали официально совершеннолетними и, к тому же, в их род с минуты на минуту должен войти ещё один член семьи в качестве супруга будущего главы рода л’Саримо.
Но таковым день не казался ни для Йена, в очень скором времени вынужденного встать перед алтарем и обзавестись супругом, ни для Шона — остро переживавшего за свой недостойный поступок по отношению к любимому омеге. О празднике как таковом никто из них и не думал: для Шона число двадцать один оставалась всего лишь числом, а Йен и сам был не рад, что наравне с сегодняшней датой он официально обязуется перед своим родом. Однако альфа не выглядел недовольным. Всё же некоторые преимущества в их совершеннолетии были. Йен не только становится вторым по значимости альфой в роду, но и будет иметь право распоряжаться практически всеми аспектами жизни брата. А это значит, что по своей воле Шон не сможет уйти из дома и оставить Йена, как бы бета не хотел поступить иначе.
Братья по отдельности приняли горячую ванну, которую пришлось набирать самим, так как слуги не должны были знать о том, чем они занимались часом ранее. Хотя, наверное, во всем особняке л’Саримо ни для кого это уже не было секретом. На «особое» поведение братьев уже давно никто не обращал внимание. Одетые в свои торжественные одежды, они сидели в комнате альфы и ждали, пока кто-нибудь придёт за ними, чтобы отправиться в зал и начать церемонию. Так приказал Людвиг — сидеть в комнате Йена и носу не казать из неё.
«Наверное, граф ещё перед нашим разговором все просчитал. Запах я на Шоне оставил и теперь брат вынужден ждать со мной здесь, чтобы ненароком раньше нужного не встретиться с Антуаном. Умно.»
После того, что они сотворили прямо перед свадьбой Йена — Шон не высказал брату ни единого слова. Шону было очень стыдно за свой поступок и он будто на некоторое время замкнулся в себе, переваривая всю сложившуюся в данный момент ситуацию. От каждой мысли, от любого воспоминания их с братом соития становилось так срамно на душе, что хотелось провалиться сквозь землю прямо к дьяволу в печь. Он мог допустить мысль, что Йен будет овладевать им, когда их никто более не будет видеть, но перед своей свадьбой, на которой они оба предстанут перед Антуаном, верх бесчинства. Краем глаза наблюдая за глубоко задумчивым братом, Йен не мог сдержать победной улыбки. От брата пахло именно так, как и должно было пахнуть после столь бурно проведенного времени. Альфа уже предвкушал тот миг, когда Антуан почувствует на Шоне запах дикого мёда и тогда тот поймет, что Шон не достанется никому, кроме предназначенной ему пары. И только Йен имеет на него право, только он волен распоряжаться и телом, и душой брата — на правах его истинного альфы.
Шон нервничал и злился. Сегодня вечером он планировал выкрасть Антуана из особняка и сбежать вместе с ним, но теперь.. Как он посмотрит в глаза своему омеге? Как после того, что в очередной раз добровольно отдался своему брату?
С самого начала между Йеном и Шоном существовала связь. Она не была прочной, пока Йен впервые не овладел братом. После закрепления уз их с Йеном истинная связь стала настолько прочной, что Шон уже физически не мог противиться сексуальному притяжению Йена, как бы не старался держать себя в руках.
Однако времени, чтобы корить себя за содеянное, увы, больше не было. Слуга пришел звать Йена занять своё место возле алтаря, и альфа, мягко улыбнувшись, встал со стула. Дождавшись, пока слуга отойдёт на пару шагов вперёд, требовательно поцеловал в губы не ожидавшего такого действия Шона.
Как они оба дошли до зала, Шон не то, что не заметил или не понял, — Шон всё видел и понимал — его гнусно обхитрили. Выйдя из особняка на улицу, Шон почувствовал на себе стойкий запах дикого мёда, а это значило, что этот запах, принадлежащий его брату, почувствуют и все остальные присутствующие на торжестве. Шону хотелось кинуться на брата и переломать ему шею от злости, овладевшей его разумом. Тем более, что как лекарь он очень хорошо знал анатомию человека и мог запросто лишь одним движением руки прервать жизнь другого.
Так, злясь и негодуя, Шон шел за братом, пока не осталось больше времени на размышления. Дубовые двери, ведущие прямо в зал, были уже отворены и все, кто сидел ближе к середине зала, смогли отчётливо ощутить всё, что так пытался скрыть Шон. Щеки беты запылали от праведного гнева, а руки сами по себе сжались в кулаки от досады. Если по своей сущности альфы были в состоянии скрыть запах партнёра, то бета никаким мыльным раствором или водой не сможет его смыть, пока не пройдет время или же бета не найдет другого партнёра, способного перекрыть своим запахом чужой.
Не обращая внимание на подозрительные взгляды гостей, Йен поравнялся с братом и они шли рука об руку, будто это сам Шон выступал в качестве супруга для Йена, а не уже ожидавший на сцене с алтарем Антуан. Йену совершенно не было никакого дела до того, что думают гости, и не было никакого желания думать о задетых чувствах брата, к тому же альфа прекрасно знал, что совершил, и ни на секунду не пожалел о содеянном. Расслабленной походкой Йен шел вперёд по ковровой дорожке и ехидно улыбался под негромкие звуки свадебной музыки. У него с самого начала была неправильная свадьба: мало того, что он, жених, вышел в зал после прибывшего омеги, что уже доказывало нежелание брать его в супруги. Так и сам омега ещё был никем не тронут, о чём свидетельствовала белоснежная фата на нём. Что одновременно озадачило и рассмешило Йена.
«Так вот, значит, из-за чего братишка так защищал этого омегу? Он хотел единолично сорвать невинный цветок.»
Расправляя плечи и продолжая насмехаться над своей же собственной свадьбой, Йен таки дошел до алтаря, а ему за спину на расстоянии пары шагов тихой мышкой встал Шон.
По лицу Антуана ничего невозможно было понять, хотя Йен отметил для себя, что омега в этом одеянии был совсем недурен собой, пусть его лицо и было скрыто полупрозрачной тканью.
Поприветствовав гостей, собравшихся в зале, оракул дал знак Людвигу, что он начинает торжественную церемонию и пора готовить брачные браслеты. Людвиг всё понял и на подушечку, обитую красной бахромой, положил нужные браслеты. После кладя подушечку на алтарь рядом с книгой судеб, из которой оракул будет читать необходимые для церемонии сакральные строки.
Церемония началась и Антуан, встав спиной к гостям, крепко стиснул зубы, чтобы не расплакаться. Хотя слезы так и норовили потечь из его глаз, когда тот часто моргал, чтобы убрать с них слёзную пелену, пытался задержать дыхание и прислушаться к словам оракула. Он отчётливо слышал запах, который исходил от Шона — это был запах Йена. И Антуану наконец-то стало понятно, чем они занимались и почему Йен пришел на собственную свадьбу так поздно. Теперь загадка, которая так мучила Антуана, была наконец разгадана. Тогда омега подумал, что лучше бы он никогда этого не узнавал.
Обида заполнила буквально всё пространство в душе преданного омеги, ему тут же захотелось сесть на колени, обнять себя крепко за плечи и спросить: почему? Почему именно с ним всё так происходит?
Но он не делал ни того, ни другого. Антуан ждал, пока по своей воли сможет покинуть особняк, сбежать и больше никогда сюда не возвращаться.
Когда он сможет лишь одним взглядом попрощаться с любимым, от которого все же получил предательский удар в спину.
Младший принц за своими горестными мыслями не слышал ни единого слова, произносимого оракулом. Он лишь надеялся, что всё очень скоро закончится и богиня даст ему сил выдержать эту церемонию. Думать том, что впереди их ждёт еще и празднование дня совершеннолетия братьев, сил уже не было. Младший принц искренне надеялся, что к тому времени его здесь уже не будет.
Шон смотрел на Антуана с сожалением, его сердце болело также, как и у любимого им человека. Шон почувствовал — нити истинности с омегой, которые передали ему каждую крупицу обиды, злости и отчаянья. Почувствовав тупую боль где-то в груди, даже Йен не сдержался и повернул голову в сторону Шона, вопросительно приподняв бровь. Шон покачал головой и виновато опустил глаза. Ему было стыдно перед омегой и он уже отчётливо понимал, что навсегда потерял Антуана. И дело даже не в том, что омега станет супругом его брата, а в том, что тот никогда не простит ему предательства. И Шон не знал, что предпринять. Он чувствовал себя тряпкой, самой большой размазней на всем белом свете, не имеющей никакой возможности что-либо изменить. В попытке придумать хоть что-нибудь Шону захотелось пойти на отчаянный шаг и прервать свадьбу, тем самым заявляя на омегу свои права. Но он не имел больше никаких прав на него. Шон предал светлые чувства омеги в тот миг, когда стал отдаваться брату.
«Предатель!» — уже нескончаемое количество раз слышал свой голос у себя в голове Шон, когда Антуан немного повернул голову в его сторону. И никакие тряпки, накинутые на лицо Антуана, не могли скрыть взгляда побитой жизнью собаки. Становилось все невыносимей терпеть весь этот фарс со свадьбой, пока оракул долго разглагольствовал о семейных ценностях и о том, как важно быть верными спутниками друг другу, поддерживать супруга и в горе, и в радости.
Ни Шон, ни Йен, ни Антуан ничего из длинной речи оракула не слышали, пребывая каждый в своих мыслях. Когда проникновенная речь оракула закончилась, Йену следовало взять омегу за руку и надеть на его запястье брачный браслет, закрепляя своё решение словами:
— И в горе, и в радости, благослови нас, богиня Меридианна.
После этих слов в дань богине одной рукой Йен потянулся до вытянутой ладони Антуана, а второй до поданного ему браслета.
Альфу будто бы ударили обухом по голове. Одно единственное касание к ладони омеги и в его мозгу взорвались миллионы фейерверков, передавая все чувства Антуана. Йен начал вспоминать то, чего вроде бы не чувствовал ранее, как его сущность альфы однажды уже тянулась к этому омеге, обозначая его третьим в их с Шоном паре. Йен был настолько ошеломлён этим осознанием, что просто стоял на месте и не смел вымолвить ни единого слова, чтобы не спугнуть это чувство единения со своей парой.
Антуан также не двигался, он закрыл глаза, пока по его щекам струились злые слёзы, что последняя надежда на свободу вот-вот может испариться. Низ живота сильно заныл, давая знак, что течка скоро начнется и никакие отвары ни то, что не скроют запаха, но и не сумеют её надолго задержать, а рядом с ним находится альфа.
Запах горных роз распространился по всему залу, нити истинности начали проявляться и тянуться со стороны Йена к Антуану. Их видели и даже почувствовали на себе всю их силу все присутствующие гости.
Понимая, что всё выходит из-под контроля, а взгляд Йена начинает стремительно меняться, Людвиг одним шагом подступил к молодожёнам и расцепил их руки, самостоятельно надевая им на запястья брачные браслеты. Потребовалось всего пару секунд, чтобы Йен осознал что происходит: чувство эйфории от связи с истинным пропало, а сущность альфы стала царапать внутренности, стремительно выходя из-под контроля.
В зале поднялся гвалт недовольных голосов, музыка прекратила свое мелодичное звучание, а из уст Йена вырвался первый рык. Кто-то стал обвинять Людвига в сокрытии истинного омеги наследника, который не был зарегистрирован в Северном государстве. Людвиг хорошо слышал это
громкое высказывание, но сейчас было главным вывести омегу из зала и отправить его восвояси, а не думать о том, чем ему грозит его же оплошность. Говорящего поддержали и другие в зале, некоторые бросали злые слова в сторону графа, а некоторые без лишних слов покидали помещение. Свадьба была сорвана, но по законам богини, надетые брачные браслеты, которые, закрепляясь на истинных партнёрах, скрывали замочек и их никак больше нельзя было открыть или сломать. Проверив на запястье омеги замочек, Людвиг встал перед ним, закрывая от отросших клыков Йена, уже готового поставить омеге метку, и, держа Антуана за своей спиной, стремительно повёл к потайному выходу из зала.
Особо не разбираясь, в чем дело, но видя, что Антуан ускользает из вида Шона, тот отпустил Йена из своей крепкой хватки и бросился останавливать возлюбленного.
***
Антуан быстро понял, что Людвиг готов его вывести из зала.
Прячась за спиной у графа и прорываясь сквозь толпу, омега отталкивал от себя незнакомых ему гостей, лишь бы быстрее сбежать и скрыться от братьев. Ему не привиделось лицо Йена так же, как и не почувствовались нити истинности, но об этом думать было уже поздно. Сорвав со своей головы фату, Антуан бросил её на пол на растерзания сотни пар разной обуви и вбежал в открытую Людвигом дверь. За спиной он слышал голос Шона и гневный рык Йена, пытавшегося догнать сбежавшего супруга. А ведь теперь Антуан — л’Саримо, даже без регистра в книге учёта омег браслет полностью доказывает его статус законного супруга.
На улице, чуть дальше передних ворот, стояла одноместная карета, а впереди сидел кучер, одетый в черный плащ, который полностью закрывал его лицо. Людвиг буквально запихнул Антуана в карету и закрыл за ним дверь, и уже после, когда братья добежали до места пребывания омеги, карета, будто в насмешке на медлительность, тронулась. Кони заржали и повезли Антуана в неизвестном направлении.
Младший принц только вздохнул с облегчением, когда услышал последнюю фразу от любимого человека: «Где бы ты не спрятался, я найду тебя.»
***
На улице по-прежнему светило солнце, но весенний ветер всё ещё был холоден к окружающим и был способен застудить любого, кто выскочит из дома на легке.
Уже пару часов Антуан сидел в движуйщейся карете и не мог совладать со своими эмоциями. Он старался забыть свою свадьбу, предательство Шона и открывшуюся истинную связь с альфой, в которую не хотел верить. С тем, кого ненавидел всем своим разбитым вдребезги сердцем. У Антуана совершенно не было сожалений, что он вот так просто сбежал из особняка л’Саримо, оставляя предназначенных ему судьбой партнёров где-то там, куда больше никогда не ступит нога младшего принца. Ровно полгода он мучился в чужом доме и сейчас его везут обратно на родину, где он сможет все решать сам. Туда, с чего всё началось. Он возвращался домой. Без денег, в свадебном костюме и с незнакомым человеком, лица которого Антуан не видел до сих пор. Думать о том, что, поверив графу, Антуан совершил очередную ошибку, не хотелось. Проблем и так хватало и на все их решения просто не было никаких сил. Принц старался по максимуму отрешиться от пережитого и подумать о своем доме. Доме —дворце, в котором был семнадцать лет назад рождён, воспитан любящим родителем и где он когда-то вел совершенно беззаботную жизнь.
Дом — это слово четко ассоциировалось лишь с одним человеком — с отцом, которого уже нет в живых. Остался только родной брат и дворец, который за всё это время даже в мыслях стал чужим.
Невольно из глаз принца снова покатились слезы, пока его губы были растянуты в широкой улыбке. Внезапно у Антуана началась самая настоящая истерика, потому что он не знал, что будет делать, когда вернётся домой. Всё, о чем он мечтал в особняке л’Саримо, теперь казалось мелким и совершенно несерьёзным. Так, лишь детскими мыслями. Потому что он понимал, что его жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.
Антуан ещё не нашел себя, не понял, для чего был рождён и для кого живёт на этом свете, но уже столь многое пережил. И поэтому опасался: как его примет Кристо? Что скажет, когда увидит на его руке брачный браслет? А ведь Йен и вправду оказался истинным для Антуана, как и Шон. Он проверял. На браслете принц не смог найти замочка, а значит он законный супруг своей истинной пары.
***
За двое с половиной суток карета останавливалась всего три раза. И пока кучер или сопровождающий, Антуан пока что так и не разобрался, кто тот человек, кому поручили доставить его во дворец, приводил в порядок коней. Антуан, получив на руки мешочек с деньгами, ел в придорожных гостиницах, где принимал ванну и отвар для скрытия запаха течки.
К слову, спазмы, вызванные предстоящей течкой, после побега только усилились. И спасибо огромное графу, что не дал мучиться в пути до южного государства, до которого оставались считанные часы, и оставил у кучера необходимые склянки с отварами. Пожалуй, это было единственное, за что Антуан от всей души мог бы поблагодарить Людвига. Больше, по его мнению, было не за что.
***
Карета остановилась на самой границе Южного государства. Антуан вышел из кареты подышать свежим воздухом, когда к нему подошёл сопровождающий его незнакомец и без каких-либо слов протянул ему свою руку. Антуан попытался присмотреться к лицу незнакомца, но его оно по-прежнему было скрыто темным капюшоном плаща, а на улице уже вечерело и достаточно света не было, чтобы что-либо хорошо рассмотреть.
Младший принц расстерялся. Он на секунду замер, приподняв, но так и не вытянув полностью руку вперёд. Его обуревали сомнения, ведь они остановились для того, чтобы немного размять ноги, так к чему все эти непонятные жесты?
Пока омега размышлял о странном поведении незнакомца, к ним на конях подъехали трое альф, облаченных в королевские одежды.
Пульс Антуана тут же зачастил, он уже порывался сбежать, пока не понял, что за ним прибыли и скоро повезут домой. Только вот — откуда Кристо узнал о его приезде на родину?
