Когда весь мир против..

Ночь перед свадьбой прошла для Йена тяжко. Лёжа в своей комнате на постели он не мог уснуть, всё о чем-то постоянно размышляя. И мысли были какими-то странными, тревожными что ли, но несмотря на это — Йен не был настолько наглым, чтобы ворваться в комнату Шона и лечь спать вместе с ним. Хотя сама идея была хорошей, да и брат отлично бы справился со скопившимся в теле альфы напряжением. Однако немного поразмыслив Йен решил, что никуда не пойдет и попробует справиться со своей бессонницей самостоятельно. Даже на расстоянии, отделявшего его комнату от комнаты брата, он очень ярко чувствовал эмоции Шона и знал, что младшему брату сейчас тоже приходится совсем несладко. Шону нелегко справиться с той реальностью, что совсем скоро «его» омега станет супругом брату. От этого знания и Йену становилось не по себе. Где-то в глубине души Йен по-человечески понимал Шона, но ничем помочь не мог. Да и не хотел, так как уже давным-давно присвоил Шона себе и делить его ни с каким омегой не был намерен. Пусть иногда и проскальзывали в его голове мысли совсем уж непристойного содержания, особенно в моменты их с братом страстного соития, но это были всего лишь фантазии и ничего больше. За всеми непонятными мыслями Йен вспомнил, что видел уже этот момент, а также и саму предстоящую свадьбу во сне. Правда, тогда они втроем были чуть постарше и омега выглядел счастливым, а не таким угрюмым, каким его видят все в последние дни. Супружество с Антуаном.. Почему-то, думая об Антуане сейчас, у Йена не возникало противного чувства злости, и даже ревности он не ощущал. Хотя сколько бы Йен не представлял свою "семейную жизнь" с этим омегой, в голове всегда было пусто. Йен не видел Антуана своей парой и поэтому не мог даже предположить, что их ждёт в будущем. Возможно, после свадьбы Антуан будет полностью под его контролем, а там и Шон перестанет себя мучить угрызениями совести из-за того, что делит постель со своим братом? Альфа этого не знал, но точно верил, что всё, что происходит или произойдет, — так должно быть. Так кто-то записал там, наверху, и ничего уже не изменить и не исправить. Промаявшись всю ночь, на утро Йен был не в очень хорошем расположении духа, но показывать окружающим свое состояние не стал. Поэтому с рассветом Йен мирно встал с постели, надел на себя повседневную одежду и стал дожидаться прихода слуг. Видеть особо никого не хотелось, а после столь напряженной ночи, думать даже об обычном куске хлеба на завтрак претило. В особняк л'Саримо прибыло много гостей и уже с самого утра были слышны их громкие голоса. Всем прибывшим в особняк гостям очень уж хотелось посмотреть на наследника и его будущего супруга, но Йен не вышел из своей комнаты, хотя по этикету следовало бы показаться на глаза и встретить гостей подобающе наследнику. Рано проснувшийся Людвиг уже ни свет ни заря прибыл в комнату альфы, чтобы разбудить и дать свои наставления перед свадьбой. В сопровождении пары слуг он без стука вошёл в комнату сына и, заметив, что тот уже не спит и одет, окинул его испытывающим взглядом. То ли отец понял, что альфа не спал всю ночь, переживая «из-за скорой женитьбы», то ли по какой другой причине, но этот сверлящий до костей взгляд отца сильно настораживал альфу. Слуги занялись своими делами и уже через пару десятков минут Йен был готов к торжественной части, хотя сама свадьба должна была быть только через пару часов. Людвиг осмотрел сына со всех сторон, кивнул то ли Йену, то ли самому себе, и приказал слуге принести ему стакан огрефа, садясь на стул. Людвигу требовалось некоторое время для того, чтобы серьезно поговорить с сыном. Выгнав всех из комнаты наследника, слуги разошлись по своим делам, а Людвиг, держащий стакан полный горького напитка в руках, немного посидел, смотря куда-то в пустоту, а затем, краем глаза заметив вопросительный взгляд Йена, спросил: — Ты знаешь, да? Вопрос Людвига был предельно странным и даже где-то глупым, учитывая, что Йен был занят своими мыслями и не сразу понял, о чём его спросили. И когда отец, заметив пустой взгляд сына, снова повторил свой вопрос, Йен подобрался и насторожился ещё больше. — Знаю что..? — Йен немного ослабил нашейный платок и, приподняв край камзола, сел на постель, прекрасно зная, что Людвиг никогда ничего не спрашивает и не делает просто так. Осознание этого заставляло Йена нервничать перед властью и силой старшего альфы. — Ты же знаешь, что я смирился с твоей страстью? Подожди что-либо говорить. Я вас слышал и видел много раз.. И мне очень жаль, что ты выбрал брата вместо омеги. — Говоря все это сыну, граф не мог даже смотреть в сторону Йена. Людвигу было удобней смотреть в любую другую точку в комнате, но не на того, кого он породил, и кто по воли судьбы стал грешником. Одна лишь мысль, что его сыновья предаются разврату в его же собственном доме заставляла кипеть от злости кровь, но граф держался, чтобы для начала решить проблему поважнее. — Отец! — Йен почувствовал как его щеки покраснели, а пульс участился. В комнате внезапно стало очень душно и даже ослабленный шейный платок, казалось, сдавил горло так, что дышать было невероятно трудно. — Я люблю его. И, ты прав. Я не хочу никаких омег — ни Антуана, ни кого-либо другого. И прежде чем ты скажешь что-нибудь ещё.. — мы с Шоном истинные. Йен старался говорить убедительно, своим обычным, повелительно-требовательным тоном, но то ли бессонная ночь так сказалась на нём, то ли нервозность перед неизвестным, что голос звучал просяще и совсем не утверждающе. — Я знаю! — Людвиг не сдержался и сорвался на крик. Вскочив со стула, он посмотрел на виновато опустившего голову сына и сделал из стакана пару глотков огрефа. Людвигу было до жути неприятно слышать, что его сыновья —истинные. Будто бы богиня недостаточно насмехалась над ним, записав в своей книге судеб двух грешников, а третий дурак находится совсем рядом, но им пока не суждено быть вместе и граф об этом прекрасно был осведомлен. Ибо не даром его неразговорчивый свёкр вызывал Людвига для разговора уже целых три раза! И все три раза заканчивались жутким скандалом. Граф сделал вдох-выдох и прошёлся вдоль комнаты, прежде чем немного остудить пыл, отпив из стакана очередной глоток, и выдавить из себя во всех смыслах противную для него фразу. — Овладей Шоном перед самой свадьбой и оставь на нём свой запах! У Йена мигом перехватило дыхание. Слышать подобное заявление от своего отца, который только что.. кричал на него из-за любви к брату. Нет, это было уже слишком и переходило все мыслимые границы. А Йену совсем не нравилось то, что он не мог контролировать, тем более, когда ему столь нагло приказывают. Да и какое имеет право отец указывать Йену, когда и с кем ему спать? — Прости, конечно, но ты в своем уме? — негодующе спросил Йен и тоже встал со своего насиженного места, начав нервно передвигаться по комнате — бессонная ночь давала о себе знать повышенной нервозностью и неспособностью рационально думать. — Ты должен это сделать! Я не стану тебе ничего объяснять, даже не проси, потом всё поймешь сам. — Людвиг всё-таки посмотрел на сына и ему стало очень жалко Йена, а именно того, что приходиться так гнусно поступать с обоими сыновьями. — Только так ты избавишься от Антуана. Ты ведь об этом просил меня с самого начала? Ты же сам говорил, что Шону следует держаться подальше от омеги. Или ты передумал? — Хорошо, — согласился Йен с требованием отца. Однако глубоко в душе был очень недоволен собой, что поступает таким образом, идя на поводу у графа. Да, он хотел избавиться от омеги, но таким образом использовать Шона — гнусно, а Йен уже достаточно провинился перед братом. Ничего больше не сказав, Людвиг допил содержимое стакана, напоследок окинул Йена решительно-довольным взглядом, будто бы было чему радоваться, и вышел за дверь, оставляя сына в тишине обдумывать его слова. После того, как граф покинул комнату Йен плюхнулся на кровать и, прижав ладони к лицу, стал ловить ртом воздух, будто его во время разговора душили. Он искренне не мог поверить в то, что только что услышал. В голове альфы просто не укладывалось всё, что произошло минутой ранее. Как же сильно на семью л'Саримо повлиял Антуан, что они все просто сбредили?! Йен злился настолько, что шантажом заставил родного брата делить с ним ложе, словно любовники. После скончался Лирой от сердечного приступа во время конфликта альфы с Антуаном, увидевший то, чего не должен был. И вот отец делает ему предложение навсегда избавиться от омеги, хотя сам изначально всеми силами защищал Антуана. После всего этого Йен не понимал, как и что он чувствует. Внутри что-то болело, противилось словам отца, предупреждало о грядущей трагедии и это ощущение появилось относительно недавно, а сейчас стало всё только хуже. Голова была заполнена разными неприятными мыслями и эти мысли становились всё удручающей. Неспособный мирно лежать, Йен встал на подрагивающие ноги и продолжил мерить шагами комнату, будто это как-то могло бы ему помочь, но спасение не приходило. Так нужная ему сейчас спасительная мысль никак не могла реализоваться во что-то толковое.

***

Осторожно приоткрыв дверь своей комнаты, уже одетый в сшитый на заказ парадный камзол Шон, тихо вышел в коридор. Ему не терпелось увидеть Антуана и подбодрить его перед грядущим совместным побегом, уверяя, что сделает всё, чтобы Антуан был счастлив. Но действовать следовало осторожно, ведь Шон обещал Йену не приближаться к омеге во избежание неприятностей со стороны альфы. А если кто-либо каким-то образом прознает про встречу Шона с омегой, то Шон сам не в силах предсказать, что из-за этого могло бы случится. Во-первых, Йен может навредить Антуану и использовать его тело в качестве показного наказания для Шона, а отец.. в последнее время бета его совсем не узнает. Если с самого начала тот вел себя с Антуаном как с родным и всё время предупреждал, чтобы с его головы ни одного волоса не упало, то сейчас всё очень круто изменилось. Шону даже казалось, что отец и сам не против вытурить омегу за дверь, потому и кидает в сторону Антуана столь неприветливые взгляды. И только так всем нужная свадьба с наследником не позволяет графу что-либо сделать против ни в чем неповинного Антуана. Тихо крадясь по коридору Шон только на секунду отвлекся на свои мысли, как за его спиной внезапно появился Людвиг. Шон понял, что попался, и уже думал как ему удастся выкрутиться, но ни одной толковой отговорки в голову не приходило. Всё-таки это родной отец и он знает своих сыновей как облупленных, так что соврать альфе никак не получится. — Иди в комнату Йена, — безапелляционным голосом заявил граф, — и я не буду спрашивать, что ты делаешь в этой части особняка. — Отец.. — Шон попытался заставить себя продолжить начатую фразу и выпросить у графа разрешения хотя бы на одну секундочку повидаться с Антуаном, но по выражению лица Людвига с первого взгляда было понятно — ответ будет категоричным. Людвиг выглядел уже на взводе и от него пахло огрефом, хотя гости в столовой только садились за стол завтракать. — Иди! Шону ничего не оставалось делать кроме как послушать отца и пойти в комнату Йена, хотя этого делать очень и очень не хотелось. Шон чувствовал себя преданным, на глаза набежали злые слёзы, из-за которых стало стыдно, но он сдержался, чтобы не высказать всё, что он думает, и проигнорировав приказ отца, выкрасть омегу из особняка прямо сейчас. Младший л'Саримо помнил, что обещал Антуану, и планировал осуществить свой план уже сегодня вечером, поэтому уже заранее договорился с отцом, что поедет в имение на пару дней сразу же после свадьбы.

***

— Шон? — Йен видел, что брат выглядит каким-то бледным и уже даже знал, кто приложил к этому свою руку. — Что он тебе сказал? — Чтобы я шёл к тебе, — кривляясь, язвительным голосом ответил бета. — Зачем ты меня звал? Йену стало не по себе от язвительно-обиженного тона, с которым говорил с ним обычно спокойный и мягкий Шон. Альфа расстегнул пару пуговиц на своем камзоле и подошёл к Шону, чтобы успокоить его и заверить своими действиями, что альфа ни в чем не виноват. Слова в данный момент не имели никакого значения. Шон сразу понял, чего добивался его брат. Всегда, перед тем как начать соблазнять Шона к соитию, Йен предвкушающе облизывал губы, что и делал в данный момент. Как бы Шон не хотел позволять себе пасть в слабость и пойти на поводу у брата, но только увидев этот жест, тело Шона само предательски начало реагировать. Когда спустя пару минут вся снятая одежда уже покоилась на полу, а Йен, лаская тело Шона, медленно двигал, покрывающего шею и плечи Йена поцелуями брата к кровати. Член альфы уже тек предэякулятом, желая взять столь лакомый кусочек себе и всласть поразвлечься. Времени подготовить Шона к соитию особо не было, поэтому растяжка желанного входа в тело любимого заняла совсем мало времени и бета ощущал дискомфорт при первом, «пробном» толчке. На широкой постели их тела сплетались воедино. Они дышали практически в унисон, когда альфа, двигая бедрами, входил всё глубже в тело брата, доставая своим членом до всех нужных точек, доставляющих партнёру ни с чем несравнимое наслаждение. Овладевая Шоном, альфа с остервенением кусал того за плечи, лизал его смуглую кожу, словно животное оставляя на нём свой запах дикого мёда. Они были созданы друг для друга — истинные и нерушимые в своей порочной связи. Стоны обоих любовников разносились по всей комнате, шлепки кожа о кожу партнёра уже давно не смущали и они не боялись быть найдеными и разоблачеными. Спустя какое-то время, когда терпеть сокрушающие волны подступающего оргазма у обоих уже не было сил. Излившись в тело Шона, альфа довел до головокружительной разрядки и брата. Чуть отдышавшись Йен развёл пошире ноги Шона и, собрав на пальцы свою, медленно вытекающую из разработанной дырочки Шона, сперму — смешал и растёр её по плоскому животу всё ещё тяжело дышавшего, находящегося в послеоргазменной неге Шона. Чтобы запах прочно закрепился на его теле и все окружающие смогли почувствовать, кому этот бета принадлежит.

***

В украшенном белоснежными цветами зале, прилагающему к особняку графа л'Саримо, царила суета. После плотного завтрака гости спешно рассаживались по своим местам на обитых мягким материалом лавках, пока нарядно одетый и нервно дрожащий от неизвестности Антуан, стоящий с правой стороны от спокойного и довольного жизнью графа, ждал за тяжёлыми дубовыми дверьми. Одетые в праздничные одежды слуги, что стояли по обеим сторонам от Людвига и Антуана, с нетерпением ждали музыкального сигнала, чтобы отворить тяжёлые двери и впустить внутрь тех, для кого этот день станет судьбоносным. После сигнала начавший играть небольшой оркестр свадебную музыку в зале, Людвиг кивком головы указал слугам отворить дубовую дверь и, придерживая Антуана под руку, чинно вошёл внутрь. Сотни голов недавно прибывших гостей были повернуты в сторону шедшего рядом с графом Антуана, а их пытливые и несовсем приятные принцу взгляды насквозь пронзали тело. Сам того не ведая Антуан даже задержал дыхание и если бы не руки графа, то он уже давно бы сбежал от всех, как и представлял себе парой минут ранее. Однако пришлось держать высоко голову, ведь этот брак станет для омеги платой за свою очень скорую свободу. С каждым новым шагом принц чувствовал себя не в своей тарелке, тело Антуана напрягалось, казалось, всё больше, пока он шел вперед, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не слышать восторженные восклики множественных гостей, которые видели стройного и роскошно одетого омегу впервые. Лицо Антуана было скрыто белоснежной фатой, которая показывала не только статус молодожена, но и невинность его тела, что добавляло весу этой свадьбе. Не многие омеги в северном государстве выходили замуж, как и не многие сохраняли свою девственность до совершеннолетия. И Антуан об этом знал, поэтому даже не видя лиц гостей мог представить, с каким восторгом они смотрели на него. И это было крайне неприятно. Будто почувствовав неуверенность Антуана Людвиг сжал крепче локоть омеги и немного прижался своим боком к его телу. Ощущать тепло исходящее от тела Людвига было очень странно, а сила, с которой граф сжал локоть Антуана, была сравнима с болью от однажды испытанных омегой кандалов. Поэтому идти было очень неудобно и Антуан всё время нервно порывался уйти от настойчивых касаний чужого тела. Оставалось совсем немного дойти до алтаря, где их уже ждал черноволосый оракул альфа. На первый взгляд принц оценил оракула и нашёл некую внешнюю схожесть с его возлюбленным Шоном. И тогда к Антуану пришло понимание, что человек, стоящий в паре шагов от них, никто иной, как дедушка обоих братьев. Однажды Антуан слышал от Лироя, что отец почившего супруга Людвига был оракулом, но с графом они почти не общались. То ли оракул винил Людвига в смерти его единственного сына, то ли у них были свои какие-то конфликты Антуан не знал, но то, что он не ошибся, было понятно. Доведя Антуана до места, где в скором времени он станет супругом его сыну, граф немного постоял рядом с омегой и, успокаивающе погладив того по спине, отошёл в сторону. Антуан старался выглядеть спокойным и хоть на чуточку счастливым от предстоящей церемонии. Накинутая на его лицо лёгкая фата не могла скрыть красивого макияжа Антуана, но и не была достаточно прозрачной, чтобы окружающие его люди увидели всё до малейших деталей. Наконец-то у принца появилась возможность развернуться лицом к залу. Во время шествия по ковровой дорожке младший принц старался особо не вертеть головой, но бросал ищущий взгляд то в одну, то в другую сторону в попытке отыскать среди гостей Шона. Однако в зале беты не было, как не было и Йена возле алтаря. Сердце Антуана забилось чаще, ему думалось, что всё это представление может закончиться ещё быстрее, если Йен просто откажется от статуса жениха и сбежит. Тем более, что стать супругом Йена не было идеей или даже мечтой Антуана, а решение уже давно было принято единолично Людвигом. Граф обещал Антуану свободу после заключения брака, а что будет дальше и кто тот таинственный незнакомец, что отвезет омегу к границе северного государства, об этом можно было бы подумать позже, когда обещание графа будет исполнено. Позже, когда Антуан сядет в карету или же самостоятельно оседлает одного из бравых жеребцов Йена и умчит вдаль от особняка и всего проклятого богиней северного государства. Наравне с этими мыслями вспомнились и слова графа о том, что для Шона Антуан не имеет никакого значения. Верить этим словам не хотелось, но выбора в очередной раз не оставалось. Даже если Шон и клявственно обещал что-то, Антуан уже ни во что не верил. Пусть глупое сердце и обливалась кровью от одной лишь мысли, что приходится отказываться от любви, от истинного, по которому так плачет душа, но очередного предательства это же сердце просто не выдержит.