Мое имя — стершийся Иероглиф Мои одежды залатаны ветром, Что несу я в зажатых ладонях Меня не спросят, и я не отвечу. И как перед битвой, Решительной битвой, Стою у каждого перекрестка На море асфальта я вижу свой берег, Свою голубую россыпь. На все вопросы рассмеюсь я тихо На все вопросы не будет ответа, Ведь имя мое — Иероглиф Мои одежды залатаны ветром.
Пикник — Иероглиф
***
Через открытое окно подул свежий ветер, заставив лежащего на кровати и ничем не укрытого омегу задрожать от холода. Кроваво-бордовый балдахин над широкой кроватью издал звук проходящей по нему вибрации и, испугавшись незнакомого звука, Антуан тут же открыл заспанные глаза, нервно оглядываясь по сторонам. Не обнаружив для себя угрозы, он бесшумно выдохнул и завернулся в лежащий на постели тонкий плед. Кажется, после обеденного потрясения и обморока он умудрился крепко уснуть. Пробудившееся, полное энергии тело просилось встать и хорошенько размяться. Кристо рядом не было, а за окном уже во всю простирались вечерние сумерки, однако зажигать масляную лампу или щуриться из-за недостаточного света не приходилось. Всего-то хватило накинуть на продрогшие плечи тонкий плед, встать с постели и за пару шагов дойти до распахнутого окна и отодвинуть в сторону ткань полупрозрачной занавески. Так было достаточно света, чтобы хорошенько рассмотреть незнакомую комнату, в которой, как чуял омега, он оказался совсем неспроста. В принципе, комната короля ничем особо не отличалась от комнаты самого Антуана. То же убранство и расположение ванной комнаты и санузла. Единственные различия были в кровати с балдахином, размере самого помещения и дополнительной смежной комнаты. Кристо с детства любил жить в огромных апартаментах. Раньше он считал, что это прибавляет ему, как альфе, важности, но вещи в них всегда были простенькими, без какой-либо вычурности и лоска. Это Антуан, еще живя во дворце, любил всё золотое и яркое, а альфа, напротив, был в некотором смысле консервативен. Так как отец до определённого возраста часто устраивал для Кристо показательные бои на мечах и всегда учил своего старшего сына быть настоящим альфой. Видимо, из-за некоторой строгости родителя вкус Кристо и стал таким.. не аристократичным. Очередное дуновение ветра окатило Антуана прохладным воздухом, заставив итак продрогшее тело омеги покрыться мелкими мурашками. Полупрозрачная тюль, отлетевшая от стены, с тихим стуком вновь ударилась о окрашенную в бежевый стену. Где-то на улице послышался громкий лязг металла и тотчас Антуана захлестнуло в давнишние воспоминания. Бесшумно соскользнул с плеч тонкий плед, а в голове один за другим замелькали видения счастливого, но уже пережитого прошлого. Принц силился не плакать. Он со всех сил пытался сдержать себя и быть сильным. «Сколько же это может продолжаться, в конце-то концов?» — Лишь украдкой прозвучал в голове вопрос и ускользнул, так и не дав нужного сейчас ответа. Последнее воспоминание стало решающим — из глаз покатились слёзы, ведь слабость она такая. И если тощее тело ещё можно натренировать и, глядясь по утрам в зеркало, уже через короткий промежуток времени упорных тренировок будет виден результат, то с мыслями или с особо болезненными воспоминаниями такой финт не пройдёт. Их можно лишь на время заглушить, но не стереть из своей памяти насовсем — особенно, если они даже будучи уже прошлым заставляют душу страдать. За обедом принц ясно видел разгневанное лицо Эльзара, буквально прочувствовав его озлобленный взгляд на себе, и спрятавшийся, будто сдувшийся шарик омега*, побледнел из-за лихо сказанных королем слов. Думал ли Кристо серьезно о том, что Антуан по своей воле согласится спать с ним в одной комнате? В одной постели... Или о чем он вообще думал, что подразумевал? Как же возможно такое, что сердце совсем чужого омеги так рьяно рвётся с ним в бой? Вот только зачем? И есть ли смысл с ним бороться? Разве Эльзар не видит прогнившую сущность короля? У Антуана не было на это ответа. Всё, что он мог — это прижавшись к холодной стене соскользнуть на пол и, обняв худые колени, дрожать от холода. В то время, когда следовало всё бросить и бежать. А он, уверившись в своей слабости, зажмурил покрасневшие от слез глаза и стал искать ответов у видимой в глазах темноты. — Что теперь будет? Что будет со мной?***
Окончательно успокоившись и вытерев слёзы, Антуан наспех прошел в ванную и умылся. Дверь в ванную он не закрыл специально, на случай, если Кристо или кто-либо из слуг придет проверить как он. Омега понимал, что следовало сразу уйти как проснулся, но сначала он растерялся, а потом сидел и лил слезы. Слабак! Антуан уже сто раз пожалел — и себя, и за проявленную слабость. Холодная вода немного остудила горящее лицо и помогла избавиться от красноты, вызванной слезами, и в какой-то мере прибавила уверенности в том, что он никакой не слабак. Ему было просто жизненно необходимо стать сильнее. Перестать уже себя жалеть и начать бороться за свою жизнь и свободу. На улице всё ещё раздавался лязг металла, а где-то даже был слышен смех и громкое улюлюканье стражи. Видимо, они поддерживали того, кто выигрывал в сражении, и Антуан был на все сто уверен — это был Кристо. Смотрясь в зеркало над порцелановой раковиной, омега видел, насколько он жалко выглядит. Он оказался слаб не только на тело, но и на силу воли, а лишь одна мысль, что его слабостью продолжат пользоваться, одновременно и гневала, и доводила до отчаяния. Нет, он всё продумал. Именно. Стоило зайти в ванную комнату и набрать в сложенные лодочкой ладони холодной воды, и тут же почувствовать ненавистный запах шалфея, исходящий от висящего на крючке полотенца, как ответ на все его вопросы пришел сам — с Кристо надо кончать. Да, именно, с этой минуты Антуан был готов пойти даже на убийство короля. И его не волнует, что будет потом. Принц он или не принц, в конце-то концов? Ну и пусть, что омега, во-первых и самых главных, он — человек, и имеет право жить так, как сам хочет! Он имеет право на свободу и теперь у него есть определённая цель! Облокотившись о кафельную стену в ванной, Антуан набирался уверенности. Он хорошо знал, что набранные после сна силы ему обязательно потребуются при встрече с Кристо. Вытерев висевшим на крючке полотенцем лицо и руки он вернулся в комнату и стиснул двумя пальцами нос. Не только полотенце воняло шалфеем, но и сама комната оказалась вся пропитана им, и из-за открытого окна Антуан сразу не почувствовал его.***
Уверенный в своей победе Антуан скользнул к дверям и прислушался. Из коридора не исходило ни звука. Если Антуану это и показалось странным, то сначала он не подал виду. Хотя в тот момент принц был предельно честен с самим собой — ему было до дрожи в коленях страшно. Страшно открыть дверь. Страшно выйти в коридор и встретить там кого-либо, кто мог бы его в очередной раз запереть комнате или того хуже — увидеть на пороге самого Кристо. Вся уверенность, что копилась у него с момента умывания будто куда-то внезапно испарилась. Нет её, нет этой уверенности больше. Снова не осталось сил. А всё дело в колючем страхе. В голове билось лишь одна мысль «Беги!». Следовало не замедляясь бежать из имения, пока брат не вернулся с тренировки. Однако ноги будто приросли к полу и внутри появилась сильнейшая тревога. Он поздно услышал, что на улице стоит тишина. Нет больше ни лязга металла, ни звонких смешков стражников. Даже птицы перестали чирикать, словно предугадывая надвигающуюся беду. И измученный переживаниями мозг младшего принца, пытаясь найти выход, подкинул очередное воспоминание, заставив вспомнить тот странный сон с участием Вильгельма. — Неужели ты мне всё-таки просто приснился?