Детство мародёров

*** — Лили, дорогая, к тебе пришли! — Вдруг позвала мама. Из комнаты на втором этаже выбежала девочка с копной ярко-рыжих волос и мягкой улыбкой. Она как будто одним взглядом делала этот мир чуточку лучше. В кухне дома находилась незнакомая женщина, строго сжавшая губы. На её голове по-деловому смотрелась гулька, а взгляд казался строгим. — Здравствуй, Лили, я профессор МакГонагалл. — Представилась она, внезапно обратившись к родителям. — Возможно, для Вас сейчас будет шоком то, что я собираюсь сказать, но Вы не могли не замечать некоторых необъяснимых проявлений младшей дочери. Лица родителей стали более взволнованы, а Лили то и дело переводила взгляд от женщины на них, чувствуя, что вот-вот случится что-то важное. — Да, и мы не понимаем, что происходит. Дело в том, что она проделывает нечто необъяснимое. — Начал объяснять отец. — Но мы не понимаем даже, как… — Лили — волшебница. Судя по лицам родителей, они решили, что профессор шутит. — У нас в семье, вроде, на мётлах никто не летал. — Папа постарался скинуть напряжение, нервно улыбнувшись. — Вы должны понять, — строго посмотрела волшебница, — что это очень важно, — вашей дочери нужно правильно контролировать свой дар и научиться им пользоваться, иначе, не научившись, девочка разрушит и Вас, и себя. В школе это возможно. — Докажите, что магия действительно есть, — немного пришла в себя мама Лили, — и тогда мы, безусловно, отпустим её и слова плохого не скажем. В руках миссис Эванс оказался букет белых пионов. — Вау! — восхитился отец. — Если Вы действительно правы, я отпущу свою дочь в Хогвартс. Сколько там учиться? — Семь лет, но до семнадцати вне школы нельзя использовать магию. Родители поняли всю ответственность, а МакГонагалл протянула маме письмо. — В нём находятся ответы на все вопросы. А сейчас, простите, мне нужно к другим студентам. — и через пять минут женщина скрылась за дверью. — Мам, пап, я же буду там учиться? И, видя счастье дочери, родители согласились. *** В другом районе Англии всё происходило совсем иначе: часам к 10 утра в доме царила тишина, пока не проснулся Джеймс Поттер. — Мам, я слышал шелест крыльев! — ворвался в кухню мальчишка с жутко растрёпанными угольными волосами. — Дорогой, это простая птица. — улыбнулась женщина. Лицо, секунду назад озарённое счастьем, поникло, но совершенно ненадолго. — Ну ладно, но, я надеюсь, что письмо должно скоро прийти. Я ведь буду таким же прекрасным волшебником, как и вы, правда? — он перевёл взгляд на отца. — И я тоже буду аврором! — Сын, погоди ты в аврорат собираться. Ещё семь лет в Хогвартсе учиться, там разберёшься. — настоятельно ответил Карлус. — Я точно буду аврором. — Джеймс наигранно сделал выпад воображаемой палочкой. — Садись завтракать, аврор. — улыбнулась мама. — Но перед этим — умываться и мыть руки. После проделанных процедур, Джим вернулся на кухню. Комната была залита солнечным светом, цветы на подоконниках тянули вверх листочки, на деревянном кухонном столе уже стоял завтрак и аппетитно пахли блинчики — коронное чайное угощение миссис Поттер. — Дорея, эти блинчики способны вызвать любовное влечение и без всякой амортенции! — сделал комплимент папа, но неожиданно его слова прервал слабый стук в окно. — Мама, папа, это сова! — подскочил Джеймс, забирая из лапок птицы письмо, после чего та сразу же улетела. — Эх, а я хотел её угостить. — огорчился мальчик. — В Хогвартсе ты успеешь это сделать не раз. — отец был очень рад за сына. —  Обязательно! — согласился Джеймс, садясь на место и распечатывая конверт. — Это правда Хогвартское! Я буду там учиться! Меня приняли! Я буду самым лучшим волшебником, ну или ловцом сборной гриффиндора. — он почесал затылок. И, под звонкий смех родителей, Джеймс понял, что счастлив. *** Но бывают случаи, когда и дети волшебников не ждут писем. Питер Петтигрю рос без отца с мамой-волшебницей и давно знал о магии, однако так же давно понимал, что у него всё равно ничего не получится. Мама это твердила чуть ли не с пелёнок, но сын сам давал для этого повод: то это не удержит, то там споткнется. Казалось, он делал это абсолютно нарочно, лишь бы привлечь к себе внимание. Но оно всегда было негативным и вызывало только злость у женщины с такими же безразличными глазами. Стараясь хотя бы использовать его время с пользой, она покупала книги, которые всё равно день за днём пылились на полке. В глазах миссис Петтигрю всегда отражалось непонимание: неужели так сложно быть мальчишкой, что бегает на улице, как все, старается узнавать что-то новое? В общем, ведёт себя, как и остальные, совершая самые обычные детские каверзы, что, пусть и напрягают, но радуют родителей. Вот и сейчас, во время завтрака Питер, как обычно не мог найти тему для разговора, но, честно говоря, и не хотел. — Пит, тебе скоро письмо из Хогвартса должно прийти, рад? – стараясь не показывать радость от того, что её сын наконец-то уедет, а ей не прейдётся вечно думать о том, что в нем отсутствует не то, что талант, а даже рвение, спросила женщина. — Да, конечно, — очнулся он от своих мыслей, хотя по лицу было понятно, что он даже не ждал его. – Тогда посмотри внимательно в окно. — через минуту произнесла женщина, делая вид удивления и радости. В окно на маленькой кухне стучала клювом серая сова с письмом в лапках. Взяв письмо, мама тут же протянула его сыну. — А что, если у меня ничего не получится и я стану самым ужасным волшебником и студентом в Хогвартсе? — Пит, не выдумывай, любой человек может стать волшебником, ведь даже дети из маггловских семей хорошо учатся. – заключила она. Но мальчик был уверен, что друзей у него не будет, а учится хорошо он не сможет. В общем, день за днём проходил в рутине, а желание становиться лучше не было. Разве оно может появиться, когда тебя не любят? *** Дом на площади Гриммо под двенадцатым номером был, как положено, обустроен по всем правилам чистокровных волшебников. В их нравах из поколения в поколение передавались повадки выходцев из факультета Слизерин, что с малолетства учились чтить в волшебниках чистокровность и вести себя так, как положено настоящим аристократам. Под этой крышей было очень много комнат, в число которых входили и две детские, но в них нельзя было услышать ребячий смех, хотя Сириус и Регулус, дети семейства Блэк, и могли бы составить этот шум, что обычно исходит от детей, а особенно – мальчишек. Одному из них исполнилось одиннадцать, а другой был на год младше. Солнце уже начало садиться за горизонт, когда Вальбурга Блэк позвала детей: — Сириус, Регулус. — они зашли в зал. — Тридцать первого августа мы должны находиться в Малфой-меноре. Для чистокровных семей очень важно сохранять связи. И да, Сириус, тебе пришло письмо из Хогвартса. Надеюсь, ты не опозоришь наш род и поступишь на Слизерин. Вещи к школе купим через неделю. Не сказать, что Сириус не обрадовался, наоборот, мальчишка ощущал безумное счастье от этой новости, однако на его лице не дрогнул ни один мускул. и пускай безумно хотелось прочесть письмо, однако старший сын Блэков понимал что мадам Вальбурга не сильно чтит подобное поведение и в том числе и малейшие проявления чувств. По её мнению, сыновья должны были научиться держать лицо, что бы не происходило, а в излишней радости и вовсе нет никакого толку, поэтому Сириус ответил коротко и быстро: — Да, мадам. Я Вас понял. Можно идти в комнаты? Увидев короткий кивок головы, двое мальчишек, отвесив поклон, вышли из комнаты, направившись к себе, наверх, когда тишину прервал младший сын: — Сириус, ты будешь мне писать о школе? — Регулус спросил так, на всякий случай, поверхностно. Теплого отношения между братьями не существовало, ведь младший, что сейчас задал вопрос наспех, практически не думая, не хотел даже уважать Сириуса, что вечно трепал родителям нервы выходками и хорошим отношением абсолютно ко всем людям, хотя таким семьям, как Блэки, просто непозволительно не поддерживать правила аристократии волшебного мира. — Безусловно, Рег. — Сириус очень любил брата и, как ему казалось, он мог дать младшему любовь и понимание, что напрочь отсутствовали в этом триклятом доме, хотя и видел склонность Регулуса становиться таким же холодным, как и родители дома. Да, ему было всего одиннадцать лет, но он уже понимал характеры людей, мог безболезненно для собственного мнения меняться так, чтобы родители оставались довольны примерным поведением отпрыска. По-другому, казалось, его называли крайне редко. Невзирая на собственные принципы, Сириус научился меняться и подстраиваться под окружающих, не отступая при этом от собственных правил личности. Однако всё-таки маленьким лучиком света в лицемерии, что кружила вокруг, являлся Регулус, пускай он и был холоден к брату. Если бы кто-то сравнил разговор Сириуса с Регом и с матерью, никогда бы не сказал, что это один человек, ведь не смотря ни на какие преграды, голос мальчишки будто отстаивал от взгляда, что, пусть и очень редко, но желал получить тепло. *** Ремус Люпин на первый взгляд был простым и спокойным мальчишкой. Многие соседи семьи Люпинов смотрели с завистью на то, что он не доставляет родителям никаких хлопот, тогда как их дети то и дело попадали в какие-то передряги, но кто бы только из них знал, какая страшная тайна кроется за семейным спокойствием, заставляет семью часто переезжать и с пяти лет уничтожает мальчика. Ремуса укусил один из самых опасных оборотней, когда ему едва исполнилось пять. Родители перепробовали всё для исцеления сына, но в те времена не было ничего, чтобы помочь оборотню во время полнолуний. Сейчас они жили в спокойном месте, в котором их сын, Ремус, читал книгу, сидя в гостиной. — Доброе утро, Лайел и Хоуп. — в кухне дома, неожиданно для жильцов, разорвал тишину хлопок трансгрессии. Посреди комнаты стоял пожилой мужчина с длинной, серебряной от старости бородой и волосами. Красная мантия, покрывающая всё тело волшебника, очень шла ему, однако через несколько секунд сам волшебник исчез, а голос старика был слышен в гостиной. — Что читаешь, Ремус? — Дамблдор уже разговаривал с мальчиком, когда родители оказались на пороге комнаты. — Я присяду в кресло? — обратился он к миссис Хоуп. Комната казалось светлой и радостной, будто отражала надежду семьи, надежду, что была уничтожена задолго до того, как единственному сыну Люпинов исполнилось одиннадцать лет. — Да, конечно. — не растерялась женщина. — Вам принести чай? — Нет, дорогая, я очень спешу. Я к вам отдать, собственно, письмо из Хогвартса. — внимательно смотрел мужчина из-под очков-половинок, делая вид, что ему очень интересен интерьер дома. — Но мистер Дамблдор... — начал было Лайел. — Я знаю всё, что вы хотите сейчас сказать. — улыбнулся волшебник. — Предотвращая вопросы, объясню: все меры предосторожности предприняты. Каждое полнолуние школьная медсестра будет отводить мистера Ремуса в особый проход, над которым посадили уже немножко подросшую Гремучую иву, чтобы он проводил там полнолуния, но не переживайте: дерево можно остановить и оно не причинит вреда, – будто само нахождение оборотня в школе самая обычная вещь, а главное в этом вопросе – безопасность этого самого оборотня, а не всех остальных студентов, объяснял директор, продолжив, – после всех лунных ночей день-другой Ремус полежит в больничном крыле, вскоре снова возвращаясь к занятиям. Осознав, что родители Ремуса ещё переваривают неожиданную информацию, что перевернула их представление о будто бы навсегда загубленной жизни сына, Дамблдор протянул мальчишке письмо. — Только давай договоримся. — со всей серьёзностью говорил директор, наконец посмотрев на Ремуса. — В Хогвартсе никто кроме меня и учителей не должен знать твою особенность. — Конечно, мистер Дамблдор. — серьёзно согласился младший Люпин, тогда как каждая клеточка его души была полна неописываемым счастьем.