Девиация: новый вирус / Deviation: new virus

Рассвет всегда давался мне тяжело. Не по причине болезней или мигреней, или даже лени. Но по причине нежелания открывать глаза и встречать пустую комнату. Любой, поживший в моей шкуре, лишь покрутит пальцем у виска. Огромный дом на отшибе города, крупный земельный участок, вполне себе престижная работа… о чем еще можно мечтать, не говоря уже о возможностях спокойно существовать при моем-то здоровье. И я соглашусь с любым, кто захочет оспорить мои «зажравшиеся» претензии к этому миру. Просто потому что уже привыкла к своему одиночеству. Просто потому что больше не было смысла искать кого-то в надежде, что он осилит такого человека, как я.       ‒ Открыть штору.       Панель на стене активируется, лучи голубого оттенка ползут по кофейного цвета стенам, белым подушкам на полу и деревянному лакированному ламинату. Плазма над искусственным камином отражает свет, мелькнув матовым экраном. Плотные шторы, что закрывают окно в пол, медленно разъезжаются в стороны. Теперь апрельское солнце проникает в комнату, озаряя ее полностью. Солнечный диск только начинает показываться из-за верхушек хвойных деревьев. Один из самых любимых моментов дня, когда утренние лучи озаряют двуспальную, широкую постель. Постель и меня на ней.       Дом и впрямь огромен. Два этажа в викторианском стиле, высокие потолки, центральный холл с широкой дверью и идущей наверх лестницей, прямо посередине зала. Множество комнат для гостей, две ванные и две уборные комнаты, комната с бассейном, использованная в последний раз несколько лет назад. Даже бильярдная, которая посещается мной в особо тяжкие моменты жизни, когда в руке нет ничего, кроме бутылки виски и телефона со списком потенциальных приключений на ночь. И во всем этом обитает всего один человек.       Я ценю одиночество, еще больше ценю свой покой, но, черт возьми… настолько этот хорошо освещенный и огороженный дом огромен, что порой возвращаться не хотелось. Может, потому изредка приходится отправляться с работы в какой-нибудь отель, а то и вовсе проводить время в барах, в поисках постели чужого человека. Никогда не отличалась целомудренностью, но не в моей ситуации надеяться на счастливую жизнь в семье. Которая, если честно, мне и нафиг не нужна.       Кружка кофе в широкой кухне за барной стойкой приятно согревает тело. Каждое утро один и тот же процесс: заправить постель, утренний душ, завтрак. Разве что по выходным позволительно поваляться среди подушек, игнорируя замечания второго голоса в голове. Иногда он раздражает, но по большей степени заставляет меня не чувствовать себя так одиноко. Вот и сейчас, попивая тонизирующий напиток перед планшетом с новостями, я выслушиваю протоколы диагностики. Было бы не так странно их слушать, если бы они не звучали прямо в голове.       «…кислород в крови оптимальный, наблюдается увеличенный объем сахара», проговаривает механичный, мужской голос, рассказывая о привычных мне наблюдениях за ночь. Единственное время для спокойного анализа работы организма, когда тело и мозги отдыхали, не нагружаясь внешними раздражителями. «Тебе следует обратиться к ряду специалистов и желательно в ближайшее время. Увеличение любой железы, тем более печени, является серьезным отклонением от нормы».       Неопределенно мыча, я хмурюсь и, подобрав к себе одну ногу на стул, отпиваю из чашки. Не то, чтобы постоянные напоминания о прогрессирующих болезнях доставляют удовольствие, но все-таки наличие хоть и такого занудного собеседника в собственной голове скрашивает одиночество.       «Полагаю, совет будет проигнорирован, как и всегда» без обиды произносит Стэн. Он наверняка наблюдает моими же глазами за тем, как я лениво пролистываю новости в планшете, как демонстративно заливаю кофеин в свой организм. Последнее действие отзывается в нем механическим недовольством, сложенным из понимания иррациональности поступка своего носителя, при котором человек, зная о проблемах здоровья, поглощает столь вредные напитки. Ведь каждый глоток отзывается в его отчетах увеличением все того же сахара, повышением активности обмена веществ и, как следствия, выработки холестерина.       ‒ Если знаешь, зачем спрашиваешь? ‒ задаю я вопрос в пустоту, понимая, как глупо бы выглядела перед другими людьми, разговаривая по сути сама собой.       «Все еще надеюсь на благоразумие своего носителя. Будет крайне неприятно оказаться в мертвом теле»       ‒ С каких пор тебе есть разница, в каком теле сидеть? ‒ дружески язвлю в привычной для нас обоих за столько лет манере.       «С тех пор, как понял, что другого мне не дадут»       ‒ Ладно, зануда. Просто включи что-нибудь забористое.       Под словами «включи что-нибудь» подразумевается далеко не проигрывание музыки из колонок в комнате, которые даже здесь, в кухне, есть. Компьютер в голове, с которым приходится общаться практически каждый день, разговаривает не с помощью мыслей. Стэн – а именно так зовут моего «соседа» по телу ‒ проводит импульсы по нервным дугам, имея доступ абсолютно ко всем частям тела и органам, в частности к слуховым анализаторам. Посылая пульсации к барабанной перепонке, компьютер заставляет ту резонировать в соответствии с теми звуками, которые хочет до меня донести. Потому его голос никто, кроме меня, не слышит. Потому он частенько по моей просьбе включает музыку прямо в голове. Единственный минус был в том, что ему требовалось изначально прослушать мелодию, чтобы ее повторить.       Сколько же песен он запомнил за все эти годы… даже успел создать определенный список произведений, которые наиболее подходят под те или иные состояния организма. Достаточно просто проанализировать кровь на гормональный фон при включении какого-либо звука.       Стэн не уточняет о забористости музыки. Уже знающий все мои предпочтения, компьютер быстро подбирает особую мелодию, что всегда удовлетворяет мои потребности в такие моменты.       ‒ М-м-м… ‒ распознавая знакомые ноты, я прикрываю глаза и покачиваю головой в такт.       Пусть Мэрлин Мэнсон канул в Лету, все же его музыка и все схожее с ним заставляет меня чувствовать себя превосходно. Словно теряешься в ворохе агрессивных звуков, скрипучего голоса и активного бита. Все его песни как на подбор шикарны по моим меркам. Пока кто-то сходит с ума от классики или поп-музыки, я купаюсь в сексуальных мелодиях индастриал-металла.       ‒ Ты как всегда знаешь, как меня порадовать, Стэн, ‒ доносится тихий бубнеж в никуда, после чего женское тело принимается покачиваться в такт словам песни «Третий день семидневного запоя».       «У тебя не такие разносторонние вкусы, Луиза, чтобы не знать, как именно поднять твое настроение»       Что верно, то верно. Будучи открытым человеком, я, сама не осознавая, позволяю людям видеть все мои интересы и увлечения. Вот только открытость означает далеко не самые положительные качества. Вряд ли надменность, стремление говорить все в лицо и вспыльчивость можно считать хорошими характеристиками. Да, я люблю металл, гулять по барам в поисках любви на ночь за неимением другой, не прочь сыграть в бильярд за «спасибо», а не за деньги. Пусть мои вкусы и интересы лежат на поверхности, подобраться ко мне все же сложно, если ты не представитель полицейской семьи. Это главная моя проблема. Это то, что делает меня далеко не самым счастливым человеком.       Несмотря на то, что до начала смены остается почти час, я уже сижу за рулем черного внедорожника. От частной территории до департамента полиции двадцать минут езды, но, как и прежде, я стараюсь меньше задерживаться в пустом доме. Раньше здесь было не так грустно. Андроид AX400 по имени Нора обеспечивала жилье порядком и уютом, всегда вкусно готовила и была прекрасным собеседником в рамках прописанного регламента. Но бунт в ноябре прошлого года взял свое. Машина сошла с ума, как-то отправившись за покупками в магазин без моего сопровождения, и была пристрелена на площади в толпе таких же девиантов. Было грустно, даже хотелось всплакнуть. Что, впрочем, и произошло, благодаря Стэну, что заметил нестабильность в психике и намеренно воспроизвел тщедушную мелодию из одного старого фильма про собаку. Тогда стены давили со всех сторон, я сидела на диване и умоляла со слезливыми глазами отключить музыку. Но Стэн не послушал, и правильно сделал, дав мне возможность реветь в голос. Это были первые слезы со времен юношеского возраста. Они же пока что были последними.       С момента подавленного бунта прошло почти полгода, а улицы до сих пор как-то странно тускнеют. Ранее тут и там светодиоды отблескивали ярким голубым оттенком, люди были довольны и счастливы, жизнь кипела и шла своим чередом. Теперь же «жителей» города поубавилось, и дороги относительно пустовали. Все машины были либо уничтожены во время бунтов, либо ликвидированы в утилизирующих центрах. Конечно, и полгода не хватит, чтобы вычистить абсолютно все закрома страны, так что все еще скрывающихся девиантов в Детройте хватало. Особенно теперь, когда «Киберлайф» заморозили все фабрики и объявили себя непричастными к случившемуся.       Непричастны они, как же… только дерьмо теперь пришлось разгребать правительству и таким рабочим, как я. Статус детектива был дарован совсем недавно, всего-то два года назад, но и за это время пришлось хлебнуть того еще говнеца с этими машинами. Никогда не имела ничего против них до тех пор, пока андроиды не принялись убивать людей под предводительством того самого Маркуса. Благо человечество все же взяло свое. Только и приходится, что гадать после случившегося, так ли полезен технический прогресс. Конечно, не мне судить на эту тему, учитывая, что мою жизнедеятельность поддерживает вживленный в организм компьютер, однако Стэн еще ни разу не показал странностей в своем поведении. А ведь у него в распоряжении человеческое тело.       Красный светофор заставил остановиться. Открыв окно, я разминаю шею и неосознанно задерживаюсь кончиками пальцев на тонком, филигранно выполненном шраме, идущим от начала волосяного покрова и до первого грудного позвонка с выступающим отростком. Музыка в голове перестала играть с момента выхода из дома, сам Стэн молчит, не желая отвлекать меня на дороге. Дороги Детройта в относительно хорошем состоянии, а амортизация машины позволяет ехать с бумажным стаканчиком кофе в руке, не боясь пролить горячий напиток на себя. Однако сейчас кофе стоит в специальном отсеке на подлокотнике. Как только на светофоре загорается зеленый свет, я, сонно хлопая глазами и удерживая одной рукой, в другую беру стакан.       Телефон на приборной панели вдруг пронзает вибрация. Я стараюсь смотреть на дорогу, но не успеваю даже убрать кофе в сторону, как от вибраций устройство скатывается вниз и с гулким стуком ударяется о днище внедорожника.       ‒ Вот срань… ‒ выругавшись, я принимаюсь осматривать темный пол в поисках источника свечения. Безрезультатно.       «Луиза, следи за дорогой!»       Руки и ноги действуют на автомате, точнее, повинуются желаниям Стэна. Машину резко тряхнуло в сторону, левая рука быстро выворачивает руль, выводя ушедший на встречную полосу внедорожник обратно на свое место, ноги машинально дают по тормозам. Еще мгновение и прямого столкновения с сигналящим грузовиком было бы не избежать. Вот только все это заслуга сидящего во мне компьютера, который следит моими же глазами за происходящим вокруг. Я же, застыв от испуга, продолжаю держать стакан с кофе единственной доступной мне для манипуляций рукой.       Внедорожник стоит еще с минуту посреди дороги. Редкие машины аккуратно объезжают меня, агрессивно сигналя и требуя продолжить движение. Даже представить страшно, какой отчет Стэн получает сейчас о всплеске адреналина в крови. Лишь спустя эту самую минуту напряжение с мышц спадает. Тело переходит в мое полное подчинение. Тогда же я позволяю себе выдохнуть, окончательно пробуждаясь от утренней дремы.       ‒ В какой раз по счету ты нам жизнь спасаешь? ‒ стакан с кофе трясущейся рукой водружается обратно на стойку, я же, быстро доставая телефон с пола и игнорируя прямое нарушение правил дорожного движения, не тороплюсь двигаться вперед.       «На этой неделе или за все шестнадцать лет и пятьдесят четыре дня?»       Немного поразмыслив над услышанным, я быстро стряхиваю остатки напряжения с плеч и вывожу машину обратно в движение.       ‒ Лучше не отвечай. Боюсь услышать цифры, от которых взорвется мозг.       «Ты же понимаешь, что это физически невозможно» отвечает голос, наполненный механичной иронией.       ‒ Просто помолчи.       Шестнадцать лет и пятьдесят четыре дня… числа стоят перед глазами, вызывая и смех и смирение. Так много времени прошло, даже удивительно, как легко было привыкнуть к чужому постоянному присутствию в собственной голове. Конечно, Стэн не может читать мои мысли. Все, что ему может дать хоть какое-то понимание моего состояния, это анализ крови и физио-поведенческих реакций, как, например, дрожащий голос, увеличение температуры, сжимающиеся кулаки. Но даже будучи запрограммированным на поддержание моего здоровья Стэн никогда не позволяет себе лезть в душу. В конце концов, это просто компьютер. Которого я на самом деле таковым не считала. Попробуй тут за шестнадцать совместных лет не увидеть в нем друга. Уж слишком человечным становился сам Стэн, наблюдая за моим взрослением, за миром вокруг.       Больше не отвлекаясь от дороги, я прошу Стэна набрать последний входящий контакт. Рука, что действует вне зависимости от моих желаний, быстро набирает номер и устанавливает телефон на приборную стойку. Теперь гудки звучат во всем салоне, который пять минут назад едва не стал нашим со Стэном гробом.       ‒ Доброе утро, Луиза, ‒ гудки обрываются, но слова звучат не сразу. Этот затуманенный голос, словно бы принадлежащий влюбленному мечтателю, лишь слегка искажается волнами и помехами. В воображении тут же рисуется светловолосый парень с зачесанными набок волосами и голубыми яркими глазами, что теперь сидит за рабочим столом в доме стиля модерн и туманно смотрит в высокое окно, выходящее на реку.       ‒ Доброе, Фрид, ‒ не глядя на телефон, дружелюбно отзываюсь я, перестраиваясь для поворота на перекрестке. Машин все еще мало на дорогах, однако рисковать более этим утром, отвлекаясь на лишние дела, мне не хотелось.       ‒ Уверен, что ты как обычно уже в дороге. Поэтому не стану спрашивать, разбудил ли я тебя.       Дитфрид всегда был как не от мира сего. Порой его речи настолько заморочены и туманны, как будто общаешься не с живым человеком, а с самым настоящим Йодой из фильма «Звездные войны». Несмотря на то, что мы были родными братом и сестрой, наши характеры сильно разнились. Дитфрид всегда витал в облаках, ценил одиночество и никогда не подпускал к себе слишком близко окружающих людей. Да что уж говорить, он на улице вообще толком не бывал, предпочитая передвигаться от дома к главному офису университета, что был филиалом отцовской технической компании. Этакий затворник-мечтатель, которого хлебом не корми, но дай с видом наркомана поразмышлять о вечном и понаблюдать за окружающим миром. Иногда его этакое состояние раздражало, однако Фрид был одним из немногих людей, с которым я не позволяла себе вольностей в лексиконе. На то она и семья, чтобы поддерживать друг друга и уважительно относиться.       ‒ Мог бы для приличия и спросить, ‒ наконец, заехав на практически пустующую парковку департамента, я занимаю привычное место и заглушаю мотор. Голова снова полнится сонливостью, что отзывается словно железом в шее, потому в следующее мгновение я откидываюсь на спинку удобного кресла, позволяя себе немного расслабиться. ‒ Ты по делу звонишь или просто так?       ‒ Смею напомнить тебе, что в пятницу у тебя должна состояться диагностика, ‒ на том конце слышится легкое постукивание стекла о стол, сопровождаемое едва уловимыми мужскими словами «Благодарю, Элли». Мне всегда нравился голос брата. Такой мягкий, спокойный, всегда чуть смущенный. Еще в детстве считала, что его жене нереально повезет, однако позже парень показал себя закоренелым ботаном, способным только на одну любовь. Увы, последняя не оценила подарка судьбы. А ведь именно им Фрид, в моем понимании, как понимании сестры, и является. ‒ Я жду тебя в своем доме, впрочем, как и всегда.       ‒ И ты звонишь мне в половину восьмого утра для того, чтобы напомнить о диагностике? ‒ пальцы неторопливо выуживают из кармана черной кожаной куртки сигареты и зажигалку. Знаю, Стэн и Фрид слышат звук разжигаемого огня, однако если первый не подает голоса из-за разговора, то второй просто устал убеждать меня во вредности курения. Мои нервы ни к черту. Думаю, я имею права самой решать, как их успокаивать. ‒ Я прохожу эту процедуру каждый месяц вот уже шестнадцать лет. Неужели ты думаешь, что я могу забыть о том, что стало таким же привычным, как завтрак или поход на работу?       ‒ Отец просил напоминать тебе об этом, пока он в другой стране.       ‒ Он в другой стране вот уже четыре года, Фрид. Это не значит, что нужно опекать меня, как мамочка, тем более, что я старше тебя.       ‒ Всего лишь на четыре минуты, ‒ напоминает Фрид, и в этом голосе я слышу улыбку.       ‒ Не всего лишь, а на целых четыре минуты!       Сигаретный дым уносится из открытого окна. Я на мгновение играю с сигаретой пальцами, облизывая сухие губы. В зеркале заднего вида отражаются все мои движения. Такие же голубые глаза, как и у брата, флегматично осматривают доступные взору черты лица. Наши различия с братом касаются не только характеров и темпераментов. Внешне единственными схожими чертами являются цвет глаз и полные губы, в то время как все остальное сильно отличается. Его белые, с желтизной волосы, мои черные как смоль, что под определенным углом и светом могут отливать синевой. Его тяжелые, массивные черты лица, мои тонкие, изящные скулы с маленьким родимым пятном у внешнего уголка левого глаза. Его ресницы светлые, практически незаметные, мои черные под стать волосам. И фигура. Фрид никогда не отличался худобой, в детстве его дразнили дирижаблем, и только в семнадцать лет из-за большого стресса Фрид смог потерять вес, став поистине привлекательным парнем. Я же всегда была худой, даже тощей, вся в мать. Когда-то живой родитель называл это эстетической красотой, аристократизмом, но мне никогда не нравилась подобная фигура. После семнадцати лет набирать вес было сложно. Благо, уже к тридцати я выглядела вполне себе сносно, как говорят некоторые люди, кровь с молоком.       ‒ Лу, будь серьезна, ‒ ставший суровым тон Фрида заставляет меня неосознанно выпрямиться и выкинуть недокуренную сигарету в окно, выдыхая дым через нос. ‒ Диагностика важна для твоего здоровья. Любое нарушение в системе чипа может стать летальным для тебя.       ‒ Все хорошо, братик, не волнуйся ты так. Жива, здорова и это главное.       ‒ С твоей работой твои слова звучат, как диагноз. Но я не о работе толкую. Ты ведь понимаешь какую работу выполняет Стэн. Если бы ему был доступ только к соматической системе, то было бы не так страшно. Но он вполне может регулировать и парасимпатические отделы, и если что-то пойдет не так ‒ кто знает, какие органы откажут. Не страшно, если тебя просто парализует, и ты свалишься на пол. Пара потерянных зубов от удара о пол не так опасно, как принудительная остановка сердца…       ‒ Так, хватит меня грузить, не включай отца! ‒ голос не срывается на крик, но все же пропитывается раздражением. В ход идет следующая сигарета. Рука, что попыталась чиркнуть зажигалкой, резко разжала пальцы. Не стоит гадать, кто решил похозяйничать телом, не давая мне еще раз вдохнуть дыма. Проклиная все на свете, я опускаюсь вниз и достаю зажигалку, на этот раз держа ее крепко в ладони.       ‒ На данный момент отца включаешь ты, ‒ намекая на мой взрывной характер, замечает Фрид. С той стороны снова слышатся звуки ударяемой чашки по деревянной поверхности.       ‒ Как будто я виновата, что ты унаследовал его интеллект, а я его характер. Хотя лучше быть бомбой замедленного действия и упрямым бараном, чем затворником в двадцать первом веке.       ‒ Не сам я пришел к такой жизни, ‒ и снова этот мечтательный, улыбающийся голос. Вроде курю я, а такое чувство, будто курит Фрид. ‒ Увы, но это ты унаследовала красоту матери. Мне с этим… повезло меньше.       ‒ Тебе не нужно быть сногсшибательным, ‒ сигаретный дым перебивает запах женской туалетной воды, но меня это не волнует. Я снова делаю затяжку одну за другой, прикрыв глаза и расслабленно елозя по кожаному скрипучему креслу. ‒ Ты прекрасен сам по себе, брат. А кто этого не понимает, у того просто глаза в заднице.       На том конце слышится смешок, и я улыбаюсь так мягко, словно бы Фрид сидит рядом, наблюдая за моим лицом. Как бы мне не хотелось находиться здесь, в тишине и спокойствии, поглощая сигаретный дым и ощущая горечь на губах, время начала смены все же неумолимо приближается. Потому очередная сигарета отправляется в окно, я же, убрав волосы в хвост и прихватив ключи, готовлюсь к отбытию.       ‒ Мне нужно идти. Служба зовет.       ‒ Не понимаю, зачем ты тратишь на это время… ‒ телефон был поспешно снят со стойки и прижат к уху, позволяя слышать Фрида так, как будто бы он звучит в голове. ‒ С нашими финансовыми возможностями ты можешь заниматься своим любимым делом, а не зарабатывать на жизнь в этом… месте.       Как Фрид не любил полицию. Даже не потому, что сами офицеры вызывали у него неприязнь, напротив. Их Фрид, ровно как и отец, уважал. В конце концов, большая часть разработок компании отца направлена на поддержание жизни военных, лишенных конечностей, органов и прочего. Однако и брат, и папа не понимали моей тяги к самостоятельности, моего желания зарабатывать на жизнь самой, заниматься столь неблагодарным и малооплачиваемым делом. Казалось бы, в семье денег куры не клюют, хоть бургеры из них делай, особенно теперь, когда в компании не один гений с неограниченным IQ, а сразу два. А дочь и сестра, что не унаследовала отцовский интеллект Тони Старка, всячески отказывается от финансовой помощи. Единственное, что я приняла без зазрения совести был дом, и то в качестве подарка на тридцать лет.       Помню, как упиралась от ключа, когда отец и Фрид всучили мне его на семейном совете. Отец тогда прилетел из Германии только ради этого. Ему было обидно получить отказ. Какому родителю будет приятно, что его ребенок отказывается от заботы и помощи? Но моим главным аргументом была непосильная оплата налогов на домину, потому эти налоги были взяты под ответственность Фрида. Сейчас я жалею о принятом решении переехать на новое место жительства. Да, шикарно, да, богато и просторно, но… кому оно нужно? Мне одной? Лучше бы я осталась в своей съемной квартирке на окраине города, где вся жилплощадь исчислялась всего лишь одной комнатой, кухней, ванной и туалетом. Уютно, компактно, а главное ‒ не так одиноко.       ‒ Это место и есть мое любимое дело. Вы там спасаете людей, разрабатывая новые технологии для жизнеобеспечения, а я спасаю людей, сажая убийц и маньяков, ‒ которых, кстати, с бунтом стало намного больше среди людей. Почувствовав эту мысль, я с усмешкой вылезаю на улицу, закрывая машину на ключ. Черные укороченные брюки и белая футболка были не самой подходящей одеждой для детектива, но кому какое дело? Прошли времена полицейской униформы, ведь я больше не рядовой офицер, чтобы выглядеть презентабельно.       ‒ Можно спасать людей, сажать убийц и маньяков, но при этом не жить на зарплату детектива. Ты же знаешь, что семейного бюджета хватит на то, чтобы…       ‒ Фрид, хватит. Остановись.       Воцарившееся молчание было неприятным, но многословным. Я без интереса осматриваю свои белые кроссовки, мысленно ругая себя за забывчивость. Только вчера хотела их почистить. Впрочем, теперь, на подходе к департаменту, не важно. В участке как обычно пусто. Только двое людей сидят за столами, к одному из которых я намереваюсь подойти после окончания разговора.       ‒ Прости, Луиза, ‒ виновато произносит мужчина на том конце провода, понимая, что перегибает палку. ‒ Просто не могу смириться с тем, что ты излишне самостоятельная для женщины.       ‒ Фу, Фрид! Фу! ‒ стоять посреди холла и отчитывать брата не хотелось, потому я возвращаюсь в приемный зал, куда еще не успели подойти новые регистраторы человеческого происхождения. ‒ Звучит, как сексизм! Плохой мальчик! Фу!       ‒ Никогда не понимал твоего чувства юмора, ‒ обижено отозвался брат.       ‒ Конечно, ты еще слишком мал для этого.       ‒ И тем не менее, я жду тебя через два дня у себя дома, ‒ Фрид выжидает некоторую паузу, игнорируя мои попытки пошутить. Они всегда были односторонними, ведь сам Дифрид шутить не умел и не желал. ‒ Почему для того, чтобы увидеться, нам нужны причины?       ‒ Потому что ты затворник, а я вечно пропадаю на работе.       ‒ Не обвиняй меня в моих слабостях, дабы я не принялся выискивать твои.       Опять эти речи… осталось в конце только добавить мудрым хриплым голосом "Оби-ван". Из всех странных людей мне в братья попался на все сто процентов самый ненормальный. Наверное, поэтому я его так сильно люблю.       Попрощавшись с братом, я устало выхожу обратно в холл. Полицейский участок был моим любимым местом во всем городе. Не назову себя трудоголиком, но скорее любовь к этому месту обоснована привязанностью к полицейской семье. Каждый, работающий здесь, для меня как открытая книга. Я знаю, какое хобби у капитана Фаулера, знаю как часто местный кадровик ездит со своей семьей в Диснейленд, знаю сколько собак у офицера Чэнь и как каждую из них зовут. Эти люди давно стали для меня второй семьей, и события агрессивных стычек между людьми и андроидами в прошлом году стали плачевными для всего департамента. Столько жизней унесли эти бунты… столько отцов и братьев не вернулось домой. Пусть участок начинал оправляться от произошедшего, закрывая места новыми лицами, все же было грустно вспоминать о некоторых людях.       Петляя между столами, часть которых еще не обзавелась новыми хозяевами, я прохожу мимо своего и водружаюсь на стул посетителя у рабочего места дремавшего мужчины, запрокинувшего на стол ноги. Детектив тут же дергается от моего появления, едва не свалившись со скрипучего компьютерного кресла.       ‒ Вольф, твою мать… ‒ должна признаться, выглядел Рид дерьмово: синяки под глазами, туманный взгляд, вялые движения. Пока я сижу на стуле расслабленно и бодро, Гэвин старается стереть с лица сонную маску одним движением руки по щетине. Серая футболка слегка мятая, вокруг стола веет терпким запахом кофеина и пыли. ‒ Ты бы еще громче свои телеса тут раскинула.       ‒ Просыпайся, парень, ‒ кожаная куртка была неторопливо снята, позволяя мне вдохнуть полной грудью. На улице может и прохладно, как-никак утро, но в участке все же душновато. Сам департамент постепенно начинает наполняться работниками. ‒ Видок у тебя тот еще. Прямо как бабуля перед врачом.       ‒ Да неужели? ‒ тут же язвительно огрызается мужчина, сверкая серыми глазами. ‒ Покатайся всю сраную ночь в поисках сраного ублюдка, и я посмотрю на тебя, как ты пиздеть будешь.       ‒ Ладно, успокойся, ‒ поднятые вверх ладони усмиряют пыл Рида. Мужчина раздраженно откидывается обратно на стул, прикрыв глаза. Теперь понятно, почему вокруг так несет кофе и пылью. ‒ Не агрессируй. Лучше расскажи, что там у тебя вчера ночью было. Ты достал поцыка?       Гэвин устало окидывает взглядом участок, недовольно скользя им по тем, кто теперь нарушает тишину бубнежом и топотом по кафельному полу. Фаулер давно в своем кабинете, в очередной раз получает по тыкве от кого-нибудь из руководства. Он, как и многие здесь, работает на износ, но даже ему не тягаться с тем делом, что получил Гэвин чуть больше недели назад. Некий ублюдок по всему городу убивает людей, и если бы это было просто убийство с грабежом! На деле трупы чаще всего вскрываются, органы извлекаются, само же тело убийца подкидывает в самые многолюдные места по ночам.       ‒ По-твоему, это так просто? ‒ Рид все язвит и язвит, явно намекая на то, что разговор ему неприятен. А может, просто сказывается недосып из-за пропущенной ночи. ‒ Я заебался всю ночь на патруле сидеть, только и делал, что ломился по каждому вызову о подозрительных личностях. Одна ебанутая баба, пьяная в стельку, решила вызвать патруль, потому что ей, видите ли, показалось, что за ней кто-то следит.       ‒ И что? Реально кто-то следил?       ‒ Да, следил. Демон из пьяных галлюнов, ‒ Гэвин устало облокотился о стол, пряча лицо в ладонях. ‒ Вы, бабы, пить вообще не умеете.       Обращать внимание на притязания и оскорбления уставшего Рида так же бессмысленно, как реагировать на претензии пьяного человека. Это одна из причин, почему я со своим-то характером лишь отмахиваюсь от замечания Гэвина, вскинув брови в ожидании продолжения. Последнего не следует, и пришлось привлечь к себе внимание задремавшего детектива.       ‒ Так что с маньяком? Есть хоть какие-то новости?       Мужчина блекло смотрит на меня в упор, после чего спустя несколько секунд раздумий выпрямляется и приподнимает серый рукав футболки. Бинтовая повязка чуть ниже плечевого сустава слегка пропиталась кровью, красные пятна смотрятся угрожающе, но не пугающе. За годы работы в департаменте какие-то порезы или ранения на плече кажутся детским лепетом. Чего только не приходилось наблюдать: и чужие мозги на стене от самоубийства, и маленьких детей в мусорном баке, и отрезанные головы ‒ полицейский участок, как морг, место не для слабонервных.       ‒ Саданул ублюдок, прямо посреди улицы, ‒ Рид, осматривая повязку, злобно усмехнулся. ‒ Хотел утащить какого-то пьяного жирдяя. Этот хоть бы спасибо сказал, да хуй дождешься от таких уродов. Только вопил, как резанный поросенок.       ‒ Запомнил хоть что-нибудь?       Мои вопросы были заданы скорее из разгорающегося интереса к расследованию, ведь на деле Гэвину и впрямь попал довольно серьезный убийца. Подобные вещи не случались в участке вот уже полгода, и все бы ничего, но у меня у самой торчит расследование о грабеже одной азиатской мадам преклонных лет. Однако маньяк Гэвина вызывает профессиональный интерес. Ведь за ним тянулась кровавая дорожка от самого Сиэтла. В любой момент свои загребущие лапы могут протянуть ФБР. Удивительно, почему федералы этого еще не сделали.       ‒ Сраные серые глаза, которые мне теперь по ночам будут сниться.       ‒ Да ладно, ‒ только когда Гэвин скрывает повязку, я понимаю, что рефлекторно поддалась вперед, дабы рассмотреть ее поближе. Теперь под уставшим взглядом Рида, что вряд ли сейчас стерпит дружескую шутку, снова откидываюсь назад на спинку стула. ‒ Испугался так сильно, что писаться в постель будешь?       ‒ Засунь себе свои шуточки знаешь куда? ‒ угрожающе процедил Рид.       Как и ожидалось, огромные потоки злости. Гэвин всегда проявлял ярую агрессию, женщина ты, мужчина или старик – не важно. Но в основное время детектив сносен. Сейчас же он устал, не выспался, явно голоден, и потому готов сожрать любого, кто подойдет ближе, чем на пять метров. Я же нахожусь всего в двух, грозясь быть убитой человеком с головной болью.       ‒ Не кипятись. Лучше возьми себе выходной и выспись как следует, ‒ желание приступать к работе полностью отсутствует. А вот беспокойство за Рида играет в голове яркими красками.       «Луиза, настоятельно советую вернуться за рабочее место» неожиданно подает голос Стэн, заставляя меня едва заметно дернуться. К счастью, это уходит от внимания Гэвина, что в очередной раз протирает лицо ладонями в попытке снять усталость.       ‒ На том свете отосплюсь. Пока не поймаю эту мразь, даже думать о сне не собираюсь.       «Луиза, если ты сейчас же не вернешься на рабочее место, тебя могут ожидать проблемы»       Недовольно закатывая глаза, я оборачиваюсь на свой рабочий стол. Усталость Рида точно передается мне по воздуху от одного только взгляда за плечо. Ведь у серого стола, захламленного бумагами, стоит невысокая женщина в сером юбочном костюме с темной кулькой волос на голове. Миссис Вонг непередаваемо радуется, почувствовав мое внимание, отчего ее неловкие перешагивания с ноги на ногу возобновляются с новой силой. Милая азиатской внешности женщина пятидесяти лет, с виду похожая на божий одуванчик. Но какой же пиявкой на деле оказалась пострадавшая. Будучи обычным офицером-дежурным, я мечтала как можно скорее получить статус детектива. Как много открывается перспектив в работе! Свободный график посещения участка, возможность снять дурацкую экипировку, а главное ‒ множество интересных дел! И каким же было разочарование, когда мне доверили только самые легкие дела в виде грабежа или одиночных нападений без летального исхода.       ‒ Смотрю, тебе скучать тоже некогда, ‒ ехидно подтрунивает Рид, сонно посматривая за мое плечо.       ‒ Ага. Веселье так и прет из всех щелей. Достала уже каждый час сюда приходить, как будто дело от этого пойдет быстрее, ‒ недовольный бубнеж привлекает внимание детектива, который с некоторым братским умилением хмыкает. Я же, тяжело вздыхая, хлопаю себя по бедрам и встаю со стула. ‒ Ладно, пора приступать к тяжелым трудовым будням.       Гэвин кивает головой и прикрывает глаза, пока я, разминая шею, точно так же не глядя разворачиваюсь к своему месту. Но дойти до него мне придется не скоро. Ведь в следующее мгновение некто преграждает путь, вынуждая меня штурмовать чье-то тело собственным лицом. Испуганно встрепенувшись, я открываю глаза и с нарастающей злостью в жилах отскакиваю в сторону.       ‒ Доброе утро, детектив Вольф.       Грубый, низкий тон машины вызывает новую волну злости, в частности из-за идиотской доброжелательности, что никак не вяжется с этим холодным тембром. Таким же холодным, как и его серые с черной окаемкой глаза, смотрящие сверху вниз. Черно-белый жакет с голубой переливающейся полоской на правом плече сильно выделяет его на фоне других. Но даже если убрать все эти отличительные знаки (даже этот сраный диод, от которого меня бросает в дрожь), Девятка будет сильно бросаться в глаза посреди толпы. Грузные плечи, высокий рост, он смотрится горой рядом с любым человеком, не говоря уже о ледяном, вечно нахмуренном взгляде, создающийся из-за низко посаженных бровей. Удивительно, как Гэвин смог сработаться с жестянкой, особенно учитывая характер детектива. В любом случае Фаулер и не спрашивал Рида о потребности в механическом напарнике, просто всучив тому единственную на весь отдел машину.       ‒ Доброе утро? Ты издеваешься?! ‒ сжав кулаки, я с ненавистью окидываю Ричарда взором. Он никогда не отвечает на мои негативные позывы, вот уже четыре месяца находясь в распоряжении участка. Если ранее полицейские вместе с Ридом бесновались всякий раз при появлении жестянки, то теперь все просто стараются его игнорировать, смирившись с решением правительства оставить в каждом участке страны по одному RK900 для отлова оставшихся девиантов. Я же так и не смогла смириться с присутствием машины. ‒ Тебе глаза для чего сделаны, придурок?       ‒ Прошу прощения, детектив, ‒ ох уж этот низкий голос и пронизывающий до глубины души взгляд серых глаз. Так и хочется втащить машине за выводящее на ярость сходство с RK800, ранее работающим в полицейском участке. ‒ Надеюсь, я не причинил вам вреда.       ‒ Лу, остынь, ‒ в голосе Рида за спиной слышится неподдельная усталость. Только благодаря Гэвину мне удается остудить свой пыл, плотно сжимая губы и окидывая Рида укоризненным взглядом. Тот однако больше не смотрит на меня, злостно взирая на держащего стакан с кофе напарника. ‒ Где тебя, твою мать, носило? Ты что, к сатане спускался кофе варить?       ‒ Большинство заведений отказывается обслуживать андроида, ‒ получив от меня дозу негатива и угроз, Ричард как ни в чем не бывало ставит картонный стаканчик на стол, убирая руки за спину. ‒ Пришлось объездить не один район, чтобы найти более сговорчивого продавца.       ‒ Лучше бы они тебя прямо в магазине разобрали, жестянка.       Пробубнив это себе под нос, я с яростью стаскиваю куртку со спинки стула и ухожу прочь к своему рабочему месту, попутно задевая плечом Ричарда. Андроид, лишь слегка качнувшись от такого движения, провожает меня холодным взглядом. Может, в другом случае я бы даже посочувствовала Девятке. За четыре месяца пребывания здесь машина выслушала не один упрек и не одно оскорбление в свою сторону, вот только злость и ярость от вида этого придурка не позволяет мне проявлять сострадание. Знаю, негатив в общем-то вызван всего лишь дурацким сходством машины с Коннором, да и то можно найти отличия, приглядевшись: более массивные черты лица, едва ли не ненавидящий взгляд из-за низких надбровных дуг, более мощная спина и плечи, что делают Ричарда похожим на шкаф. Но ничего не могу с собой поделать. Слишком глубоко отпечатались в памяти события ноября.       Успокоить миссис Вонг, заверив, что расследование идет полным ходом и мы с Чэнь уже ближе на пути к вору, удается только через пятнадцать минут. Чего только не приходится выслушать за это время: от значимости драгоценностей для семьи и до бессонной ночи, потому что у внучки всю ночь болел животик. В такие моменты мне срочно хотелось встать и выпрыгнуть в окно, да только толку от этого не было бы. Первый этаж не решит проблему.       Стэн, наблюдая за всем происходящим моими глазами, порой помогает справиться с достающим потерпевшим, подсказывая как и на что отвечать. Это и впрямь помогает, учитывая, что сам Стэн руководствуется исключительно накопленным за столько лет психологическим базисом, в то время как я, подогреваемая раздражением и иными эмоциями, только и делаю, что усугубляю ситуацию. Иными словами, если бы Стэн не шептал у меня в голове, что именно отвечать миссис Вонг, я бы смогла избавиться от женщины не меньше чем через тридцать минут. Как будто у меня других дел нет, кроме как болтать о ее внучке.       Гэвин и его жестянка покинули участок еще до того, как миссис Вонг наконец оставила меня в покое. Голова от словесного потока ненужной информации гудит, и все, о чем я могу мечтать сейчас – пропустить пять минут за сигаретой на крыльце участка. Фаулер не оценит, он слишком сильно не любит, когда работники водружаются на ступеньки и принимаются пускать в воздух дым, но кого это волнует? Я вот не люблю, когда меня заставляют заниматься всяким дерьмом.       Устроившись на верхней ступеньке, я быстро подкуриваю сигарету и уже через секунду другую наполняю легкие дымом. За восемь лет легкие скопили в себе достаточно смол и различных примесей, чтобы голос стал грубым, чуть с хрипотцой. Но мне повезло. Последствия дурной привычки, появившейся после дня падения моей самооценки, не затронули мой голос. Зато затронули Стэна. Помню до сих пор его молчание, когда я, сидя в свадебном платье на траве перед алтарем, просила сигарету у своего опешившего кузена. Помню попытки компьютера тактично и понимающе объяснить, что курение для моего и так не самого крепкого здоровья губительно. А еще помню уже нетерпеливый тон Стэна через месяц, когда курение вошло в опасную привычку. Он так тщательно пытался поддерживать мое физиологическое состояние в норме, потому мои попытки разрушить себя еще больше воспринимались его программными алгоритмами как покушение на установки. Иррационально! Нелогично! Но я человек. Мне свойственно быть нелогичной.       ‒ Загрузила тебя тетя, да? ‒ офицер Чэнь, снимая фуражку и спускаясь на несколько ступенек вниз, с виноватой улыбкой смотрит на меня сверху. Ее зеленые глаза красиво сочетаются с темными убранными в низкий хвост волосами, осанка чуть сгорбленная, точно под гнетом тяжелых мыслей.       ‒ Если бы кто-нибудь предупредил, что основная работа детектива – выслушивать, у кого сколько детей и как часто они болеют, я бы точно отказалась, ‒ шучу я, щурясь от яркого солнца и стряхивая пепел через трубчатые перила, после с улыбкой добавляю, ‒ ничего, Тина. На работу не жалуются.       Тина улыбается еще шире, благодарно кивая головой. Даже удивительно, как Фаулер позволил ей выйти из графика дежурных и заняться расследованием вместе со мной. Ведь даже детективам не дают заниматься делами родственников, якобы профессиональная этика, а тут просто дежурный офицер. Джеффри никогда не был плохим руководителем: в меру строгий, в меру понимающий. Но иногда его поступки попадали под раздачу «настроение», и потому между мной и темнокожим мужчиной нередки случаи перепалок. Впрочем, я в участке не одна такая языкастая. Стоит вспомнить, каким отборным матом Рид покрывал Фаулера в день прибытия Девятки под его руководство.       Тина, не желая вдыхать сигаретный дым, терпеливо ждет на ступеньках, осматривая округу. Парковка, что недавно заполонялась автомобилями, вновь начинает пустовать. Детективы отправляются по своим делам, машина Рида покинула участок практически первой. Остается надеяться, что этот парень не додумается вести машину самостоятельно, отказавшись отдать Ричарду место за рулем. Хотя… тоже такая себе перспектива ‒ доверять жестянке после случившегося в ноябре. Я-то уж точно не стала бы доверять андроиду.       Воспоминания о событиях во время подавленной революции захлестывают с головой. Стэн в голове продолжает молчать, видимо, не желая активизироваться после упоминания диагностики моим братом. Не самая приятная для компьютера процедура, пусть он и не уточняет почему. Всякий раз, стоит объявиться Дитфриду или отцу на горизонте, как Стэн замолкает, предпочитая отвечать, а не начинать разговор. Иногда это на руку. А иногда это настораживает. Сейчас же мне хочется отодвинуть воспоминания в голове, переключив внимание на что-то другое. Но как не стараюсь, все равно возвращаюсь мыслями к одному человеку, ставшим одним из самых близких во всем полицейском участке.       Тина не замечает моего удручения на лице, продолжая осматривать вход на территорию департамента. Сигарета практически догорает, ее пепел тоскливо напоминает о жизни любого человека в этом мире. Вот ты есть. Горишь огнем, тлеешь, оставляя после себя следы в воздухе. И вот тебя не стало. Ни дыма, ни запаха. Только съежившийся оранжевый бычок и пепел, да и тот разнесет ветер.       ‒ Как Сумо? ‒ не отрывая взгляд от практически выгоревшей сигареты, спрашиваю я.       Несколько секунд царит молчание. Чэнь застывает на месте, ее недавняя улыбка гаснет, сменяясь тяжелым, хмурым взглядом. Мне довелось лишь пару раз побывать в доме офицера. Мы не были так сильно близки, однако порой позволяли себе расслабиться в компании друг друга в каком-нибудь баре. Потому я и помню породы всех собак Тины, заядлой любительницы пушистых, четырехлапых друзей. И вроде бы появление нового жильца должно радовать женщину, но, как и все в участке, Тина с тоской вспоминает бывшего хозяина собаки всякий раз, как заходит о ней разговор.       ‒ Хорошо, ‒ неуверенно кивает офицер, возвращая фуражку на голову. Смотреть в мою сторону Тина отказывается, не желая выдавать тоски. ‒ Не привыкший, конечно, жить среди стольких собратьев. Но, по крайней мере, перестал скулить по ночам.       ‒ Помощь нужна?       Чэнь натужно улыбается, понимая, о чем идет речь. Забрать собаку после случившегося решилась только Тина, но весь участок охотно принимает участие в жизни Сумо, попавшего в чужую семью. В ход идет все: прогулки с собакой, вывоз ее на природу, финансовая помощь ‒ все, что поможет как-то отвести собственную душу, отдать дань старому владельцу и просто помочь самой Тине.       ‒ Нет, все хорошо. Хочу подержать его всю неделю на территории дома, пусть окончательно привыкнет к новым запахам и соседям.       Что ж, к соседям там и впрямь стоило привыкнуть. Все четыре питомца Тины были добры и прекрасны, как на подбор, все воспитаны и уживчивы друг с другом. Южная русская овчарка, сибирская лайка, ньюфаундленд и золотистый ретривер. Их довольные морды, громкие голоса и доброжелательность буквально пропитывают каждого, кто приближается к двухэтажному дому на несколько метров. Ведь ни одна из собак не страдает отсутствием внимания или слабым здоровьем. Тина и ее муж любят каждую. Сумо ей тоже хочется полюбить, вот только… сложно, учитывая, чей голос мелькает в голове всякий раз при виде сербернара.       ‒ Главное, чтобы собака не тосковала слишком, ‒ замечаю я, едва не обжигаясь об окурок из-за размышлений. Бычок быстро отправляется в урну, что находится у изножья ступенек. Легкий апрельский ветер подхватывает мой бросок, вместе с ним взметая хвост волос вверх.       ‒ Ничего, все будет нормально, ‒ Тина явно испытывает дискомфорт, обсуждая столь щепетильную для всего отдела тему, как собака лейтенанта. Женщина окончательно спускается вниз со ступенек и упирает руки в бока, кидая выжидающие взгляды в мою сторону. ‒ Ну, что? Вдарим по газам? Думаю, сегодня-то мы этого паренька с горячим и схватим.       Согласный кивок становится ей ответом, и женщина, вежливо коснувшись козырька фуражки как бы в приветливой манере, направляется в сторону моей машины. Патрульную никто не даст, а ведь так хочется сегодня расслабиться в кресле, не следя за дорогой.       Постойте-ка. У меня же есть…       ‒ Стэн, ‒ я быстро осматриваюсь по сторонам в поисках свидетелей, однако двор пуст. Тем не менее не позволяю себе говорить громко, дабы не вызвать подозрений у окружающих. ‒ Ты там живой?       «Я не живой, Луиза»       Беззвучно передразнив компьютер, повторяя слова и кривляясь, я встаю со ступенек и отряхиваю задницу. Благо за состоянием департамента следят едва ли не круглые сутки, так что следов на одежде не наблюдается. Куртка так и осталась в руке, позволяя телу в белой футболке покрываться мурашками от прохладного весеннего ветерка.       ‒ Мне лень вести машину, ‒ не такой уж и тонкий намек, даже наглый и жирный. Был бы Стэн человеком, то наверняка бы сейчас устало вздохнул, потирая переносицу.       «Как жаль, что я не могу использовать этот же аргумент»       ‒ Не будь букой, порули, ‒ словно заговорщица, я продолжаю незаметно посматривать по сторонам. Двое полицейских выходят из здания. Мимолетная улыбка встречает точно такие же движения рук офицеров, что минуту назад сделала Тина. Патрульные касаются козырьков, чуть кивая головой в знак приветствия.       «Ты же знаешь, мои механичные движения могут вызывать подозрения у окружающих»       ‒ Ну, а мне что делать? ‒ я стараюсь говорить шепотом, делая вид, что расправляю куртку и проверяю ее прежде, чем надеть. Патрульные скрываются за углом, оставив меня, облегченно выдыхающую, одну. ‒ Не хочу за руль садиться.       «У тебя есть напарник»       Замечание заставляет меня на секунду другую зависнуть. И впрямь, о чем я думаю? У меня же есть напарник! Стэн, заметив мое согласное молчание, вновь принимается намекать на скудоумие моего мозга. Что ж, он вполне прав. По большей степени статус детектива удалось заполучить благодаря компьютеру в голове, а не собственной внимательности, которой я не славлюсь.       «Иногда я склонен считать, что работать детективом не твое»       ‒ Иногда мне кажется, что тебя нужно заменить, ‒ направившись в сторону машины, я мысленно ищу дистанционный наушник в бардачке автомобиля. На деле он мне не нужен, но по крайней мере это дает возможность отвести подозрение людей, которые находят меня болтающей с самой собой.       Стэн замолкает, распознавая легкое раздражение в женском голосе. Его замечание насчет напарника срабатывает, ведь Тина, получив предложение сесть за руль машины, оживляется. Разговоры о Сумо ее расстраивают, потому возможность вести автомобиль дает ей шанс хоть немного отвлечься от гнетущих мыслей. Я же, водружаясь на пассажирское сиденье и выуживая из бардачка припасенный наушник, расслабленно откидываюсь на спинку кресла. Пусть все в участке стараются не вдаваться в воспоминания о ноябре, всякий раз обходя эту тему стороной. Я не из тех, кто станет затыкать язык в задницу и прятать глаза в молчаливом трауре. И уж точно не из тех, кто предпочтет заткнуть собственные мысли.       Ведь нельзя не думать о произошедшем, верно? Это память, это история. Все равно, что забыть об ужасах Второй мировой войны, когда миллионы отдали свои жизни ради чужих убеждений. Все равно, что перестать рассказывать подрастающему поколению о войнах и сражениях, которые позволяют человеку накопить опыт и не наступать на те же грабли. Это все равно, что забыть ушедшего близкого человека, спрятав все фотографии с ним, стерев себе память… может, кому-то легче сделать именно так, но точно не мне.       Разговор за дорогой не клеится в большей степени потому, что я не желаю разговаривать. Тина, уже наученная не трогать меня во время поездки без надобности, время от времени восхищенно улыбается, ощущая четыре сотни лошадок под капотом. Ее муж приверженец патриархальных взглядов, и потому Чэнь прибывает в участок всегда либо на такси, либо с мужем за рулем. Побывать самой на водительском сиденье женщине удается только при патруле или при поездке со мной. Разница колоссальная, вести небольшой седан или огромный, рычащий внедорожник. Потому мне нравится наблюдать за офицером, который перед поездкой сбрасывает с себя фуражку и расстегивает полицейский комбинезон, освобождая белую футболку. Это как смотреть на младшую сестру, впервые усаживающуюся на велосипед. Впрочем, именно такой я ее и воспринимаю, как и всякого в участке.       Семья, не иначе. Все эти макаки из департамента, брат с вечным наркоманским видом романтика и отец, отправившийся в Германию, на свою родину. Другого мне и не надо. Другие способны нести лишь боль.       День проходит как обычно. Чэнь практически каждый час атакуется тетей, точнее, атакуется ее телефон. Я периодически атакуюсь Стэном, в этот раз не боясь говорить открыто и прямо в рамках дозволенного, чтобы поддерживать легенду о звонке на наушник. Уже привыкшей Тине не кажется странным, что я ни с того ни с сего начинаю болтать с каким-то Стэном. Она лишь мельком отмечает наушник в ухе, после чего понимающе отходит в сторону или замолкает, если ведет машину. Стэн же подает голос только в те моменты, когда мои действия ему кажутся неприемлемыми: бургер вместо полноценного обеда, очередная кружка очередного кофе, очередная сигарета ‒ все это без интереса, но с нажимом комментируется компьютером. Вот только такие замечания чаще игнорируются, а после Стэн замолкает сам, без лишних просьб. Ведь именно в это «после» происходит слежка за парнем, главным подозреваемым в вооруженном грабеже. Всего два дня назад этот мальчик на вид семнадцати лет ‒ которому на самом деле все двадцать пять ‒ отпирается и отказывается признавать вину. Держать его долго в участке никто не мог, а вот проследить и получить доказательства сбыта украденного товара не запрещено. Потому погоня, что стала результатом слежки за этим пацаном, становится для нас с Тиной чем-то вроде азартной игры.       В такие моменты чувствуешь себя не просто полицейским, но самым настоящим волком, загоняющим гиену в угол. Эта метафора всегда мне, носителю фамилии со значением «Волк», казалась забавной. Вот только сейчас, изрядно получив от высокого мальчишки по лицу и теперь цепляя на него наручники с обещаниями всех семи кругов ада, эта метафора не кажется такой уж веселой. Кровь стекает с разбитой губы по подбородку, пачкая V-образный вырез футболки красными пятнами. Чэнь держит пистолет на прицеле, злобно сверкая глазами, сам мальчишка, лежа на животе подо мной, срывается на угрозы.       Вы знаете кто мой отец?!       Вы не имеете права! У вас нет доказательств!       Где ордер на арест?! Почему вы действуете без ордера?! Я пожалуюсь вашему капитану, и вы мигом вылетите с работы!       Ох, как я люблю эти попытки «отстоять» свою честь. Особенно весело потом о них вспоминать после того, как подозреваемый начинает плакаться в комнате для допроса, будучи прицепленным наручниками к столу. Бывает, попадаются стойкие, которые не ноют, а напротив, продолжают качать свои права. Но это не тот случай. Ведь уже через час, ближе к пяти вечера, парень, сидя в серой комнате с затонированным окном, весь трясется и приглушенно отвечает на вопросы. Его не пришлось даже допрашивать, воришка сам все рассказал, как только переступил порог полицейского участка. Основные работники в это время уже разъехались, и в департаменте остались только мы с Тиной, Фаулер и еще несколько дежурных офицеров. Только так на парня повлиял не наш вид, а вид самой камеры для задержанных. Одно дело ехать во внедорожнике и плеваться оскорблениями на адреналине, другое дело войти в здание полиции и осознать, что уже ничего не исправить.       В общем-то за воровство дают немного. Вооруженный грабеж уже дело серьезней, однако смягчающие обстоятельства в виде добровольного признания и дачи показаний со всеми именами, адресами может парню облегчить наказание.       Тина, облокотившись о стену в дальнем углу комнаты для допросов, уничтожающе смотрит на парня в серой куртке. Его светлые, цвета мокрого песка волосы взъерошены, плечи опущены, взгляд то и дело цепляется за оружие в кобуре Тины. Мое оружие крепко прижато к пояснице брюками, вот только демонстрировать его не шибко хочется. Воришку и так уже пробил холодный пот, черные глазки бегают от меня к Тине, от Тины к зеркалу и так без конца. Его заостренные скулы слегка испачканы в крови от падения на бетонный пол, кое-где виднеются уже образующиеся синяки. Вполне себе милый парень на внешний вид, наверняка имел популярность в школе. Курит так же часто, как и я, а может, еще чаще, судя по грубой коже на указательном пальце. Наверняка уже бывал в полицейском участке, возможно даже именно в этой комнате, учитывая, как просто и уверено он водружался на стул и протягивал руки к крюку на столе. Спортсмен, раньше имел татуировки на шее, но свел, имеет проблемы с печенью и многое, многое другое, такого увлекательного и полезного при допросе. Спасибо Стэну за его дотошный анализ каждой детали: от походки до цвета налета на языке.       «Он врет» замечает голос в голове, после чего я, мягко улыбаясь, киваю самой себе. Парень, с испугом воспринимающий этот жест как обещание сделать плохо, невольно ерзает на стуле. Я знаю, что он врет. Это видно в его перебегающих глазках, видно в постоянных ощупываниях цепочки наручников трясущимися пальцами, видно в пульсирующих венах в висках. Стэн наверняка отчитывает пульс воришки, отмечая увеличение едва ли не в два раза, но мне этот отчет не нужен. Парень и так весь как на ладони.       ‒ Давай так, ‒ придвинувшись к столу и демонстративно посмотрев в лист биографии паренька, как хирург смотрит на анамнез, я манерно растягиваю его имя, ‒ Кевин. Обрисуем с тобой ситуацию. Ты забрался в чужой дом ‒ минимум два года. Дальше, ограбление людей на сумму от пяти тысяч долларов с последующим внушением страха владельцу – это уже пятнадцать лет. Сопротивление при аресте и нападение на сотрудника полиции ‒ потолок до пяти лет. Ты хочешь в тюрьму? Я бы вот не против послать тебя туда, учитывая, что ты мне сделал больно. Но все-таки мне бы хотелось разобраться в ситуации, а не рубить сгоряча.       Вряд ли эта тщедушная речь поможет, однако парень, с испугом изучив взглядом мою разбитую губу, нахмурился. Цифры можно называть бесконечно, преступников вроде такого парня они всегда пугают. Но воришка не торопился отвечать, по крайней мере, говорить правду.       ‒ Я же сказал, я их потерял, ‒ срывающимся голосом произносит Кевин, умоляюще перебегая глазами с моего лица на лицо Тины. Та, стоя в дальнем углу, демонстративно фыркает. ‒ Забрал и потерял! Не знаю я, где ваше сраное ожерелье…       «Все еще врет»       Так и хочется сказать «я знаю», но это будет слишком подозрительно. Потому, откинувшись на спинку стула, я потираю переносицу и мысленно затягиваю сигарету. Ненавижу это дело… ненавижу допросы. Одно из самых нудных занятий во всем рабочем процессе.       Парень молчит, сверля меня напряженным взором. Его нежелание говорить об украденных драгоценностях напрягает, ведь всего десять минут назад этот же парень охотно рассказал о человеке, с которым на наших глазах провернул сделку по продаже украденного. В ход шли и имена, и адреса частых сделок, но что касается драгоценностей – ни одного слова. Может, он и впрямь их посеял, этакий болван-недовор.       ‒ Как скажешь, ‒ устало встряхнув головой, я встаю из-за стола, чем вызываю новую волну тревоги в пареньке. ‒ Значит, будем обыскивать твой дом…       ‒ Нет, стойте! ‒ его ладони, сцепленные вместе, взметаются вверх настолько, насколько позволяют короткие наручники. В глазах блестит страх, голос становится приглушенным. Кажется, мы нащупали контакт. ‒ Не надо...       Переглянувшись с Тиной, которая все это время стоит в затемненном углу, я медленно сажусь обратно и укладываю руки на стол. Открытый жест всегда действует на людей положительно, тем более на преступника, что воображает своего тюремщика злым и готовым в любой момент выстрелить. Стэн всегда отмечает важность держать руки перед глазами сидящего напротив, и впоследствии пользования его советом я согласилась с ним. Все-таки психология ‒ не мое, зато знаний и не требуется, когда в голове сидит способный на мгновенный анализ поведения компьютер.       Спустя полчаса разговора, уже не такого скрытного и более честного, мы с Тиной стоим на улице. Пачка сигарет неторопливо ощупывается пальцами, взгляд голубых глаз хмуро осматривает окрестности. Время перевалило за шесть вечера, и теперь участок пустует, но мне не впервой покидать рабочее место после всех. Даже после Фаулера.       ‒ Странно это, ‒ произносит вслух Тина, подкидывая фуражку в воздухе. Она, как и я, видит в поведении нечто непонятное, нечто лишнее. Почему парень с ходу назвал практически всех своих сбытчиков, кроме одного, кто занимался именно этими драгоценностями? Спустя некоторую паузу Чэнь добавляет туманным голосом, ‒ думаешь, в этом есть что-то другое?       Немного поразмыслив, я убираю пачку обратно в карман куртки. Готова поспорить, что ощущаю облегчение Стэна, пусть это всего лишь воображение, ситуация все равно забавна.       ‒ Он очень испугался, когда разговор зашел об ордере на обыск.       ‒ Он ведь живет с родителями, не так ли? ‒ Чэнь пожала плечами, как бы давая понять неважность данного факта. ‒ Просто боится, что родители все узнают.       ‒ Может, ты и права. В любом случае, у нас есть имя скупщика. Так что завтра вернем твоей тете украшения.       Боже, на что я трачу время?.. пока остальные раскрывают убийства, пока Гэвин ловит маньяка с серыми глазами, след которого тянется с другого штата, я гоняюсь за двадцатипятилетним пацаном и ожерельем какой-то весьма надоедливой женщины. Не так я себе представляла работу детектива… единственное, что еще удерживает меня на этом деле – Тина Чэнь. Давно бы отказалась от расследования, если бы это не касалось собственной коллеги.       Телефон в кармане Тины раздается вибрацией. Офицер выуживает устройство и, глянув на экран, закатывает глаза. Темные волосы за весь день слегка выбились из прически, потому ее и без того усталый вид кажется еще более вымотанным. Зеленые глаза затуманено смотрят на меня в упор, и я тут же понимаю, кто именно на том проводе.       Вспомнишь солнце, вот и лучик, как бы сказал Гэвин Рид.       ‒ Езжай к тете, ‒ усмешка сходит с моих губ, после чего Тина благодарно кивает головой. ‒ Завтра продолжим.       Чэнь не желает мне доброй ночи, как и я не желаю ей спокойного сна. По какой-то странной причине это стало для нас лишним. Вместо этого женщина блекло улыбается и указывает на меня пальцем.       ‒ Вот именно, Лу. Завтра продолжим, ‒ офицер не сводит с меня взгляда, делая аккуратные шаги спиной назад. ‒ Так что будь добра, не напивайся сегодня.       «Полностью солидарен»       ‒ Да пошли вы, ‒ с улыбкой отвечаю я обоим настолько тихо, чтобы Тина не смогла разобрать последнего слова.       Солнце только начинает окрашивать небо в яркие розовые краски. Тучи не появлялись вот уже несколько недель, но синоптики старательно обещают дождь в течение последних трех дней. Может, завтра и впрямь выпадут осадки. Тогда улицы накроет душный аромат мокрого асфальта, так приятно насыщающий легкие. Никогда не была любителем яркого солнца, зато всегда с удовольствием слушаю шум дождя и грозы. Весна ‒ не самая дождливая пора, но все лучше, чем жаркое и сухое лето, или холодная и мрачная зима.       Возвращаться домой я не собиралась с самого начала. Опять сидеть в тишине огромного дома, блуждая от комнаты к комнате? В такие моменты одиночество готово сожрать меня с потрохами, и ничего не остается, кроме как бежать от собственного жилища куда глаза глядят. Вот и сейчас, направляя внедорожник в общий поток машин, я еду навстречу уходящему солнцу, что постепенно скрывается за крышами домов. В голове играет приятная мелодия Дункана Лоуренса, из открытого окна веет весенней прохладой. Большинство попутных машин наверняка везут своих хозяев к близким, семьям, друзьям. Кто-то, возможно, как и я, вынужден ехать в практически пустой дом, но даже там могут находиться любимые питомцы или мимолетные бойфренды. Я не раз задумывалась о том, чтобы завести первого, но перейдя порог двадцати пяти лет ни разу не думала, чтобы завести второго. Не сказать, что причиной того послужило разбитое сердце (нет, все-таки оно), но обжигаться больше не хотелось. Лучше уйти в работу и мимолетные связи, чем опять стараться построить хрупкий замок из розовых соплей.       Выехав на менее оживленную дорогу, я позволила себе немного расслабиться. Песня продолжает играть, оттеняя красоту заката. Розовых красок на небе становится все больше, но постепенно и они темнеют, приобретают мрачную синеву. Остановившись на светофоре, я поднимаю глаза и встречаю россыпь из редких звезд. В детстве всегда казалось, что они наблюдают за жителями планеты Земля. В детстве вообще все кажется наивным и волшебным. Как же просто было жить, когда единственной проблемой была драка в школе или разбитая мамина ваза, а не смерть близкого или гнетущее чувство одиночества.       Одиночество… а может, в нем и не так много плохого? По крайней мере, мысленно я никогда не бываю одна. Стэн, даже будучи компьютером, является отличным собеседником, а для остального у меня есть бар, жгучий характер и множество незнакомцев города, не способных предоставить реальное удовольствие. К которым, кстати, я не прибегала вот уже полгода… наверное, теряю хватку. Пожалуй, пытаться ее вернуть обратно я не желаю.       Когда автомобиль подъехал к бару Джимми, улицы уже окутали густые сумерки. Фонарей здесь было мало, машин еще меньше. В будние вечера посетителей у Джимми мало, в основном клиентура наседала на двери в выходные дни, либо в пятничный вечер. Сейчас ни того, ни другого, потому я даже не удивляюсь всего трем посетителям, когда после парковки захожу в помещение. Колокольчик над дверью звенит, оповещая темнокожего хозяина с дредами о новом госте. Бармен, повернувшийся в сторону входа по инерции, всего одной приветливой улыбкой разбивает усталость этого дня.       ‒ Привет, Лу, ‒ его низкий, но по-своему теплый голос согревает похлеще виски, с которым я планирую провести вечер. Мужчина, не переставая начищать пивной стакан барной салфеткой, поворачивается ко мне.       ‒ Привет, Джимми, ‒ я тут же отвечаю ему такой же улыбкой, водружаясь на барный стул. Последний слегка поскрипывает, прокручиваясь вокруг своей оси.       ‒ Не видел тебя неделю, ‒ мужчина, уже привыкший к моему обычному заказу, оставляет пивной стакан в сторону, выуживает бутылку виски и квадратный стеклянный бокал. Наливать однако он не торопится, ожидая от меня шутливого отчета за «прогулы».       Уложив куртку на стул с правой стороны, я разминаю шею и обдаю мужчину саркастичным взглядом. Хозяева ближайших шести заведений знают меня в лицо и по имени, уже не боясь обращаться на «ты». Не то, чтобы это говорило о близости душевной или физической, но скорее является этакой данью уважения отношениям между посетителем и барменом. Единственное отличие в моих отношениях с такими людьми – это закрытый рот. Пока остальные используют барменов, как психологов, я предпочитаю держать все свое при себе. За это работники баров и любят мое общество. Меньше информации в их и без того уставший мозг, но больше полезных связей в полиции.       ‒ Пропивала зарплату у конкурентов, ‒ шутка отзывается дружелюбной усмешкой Джимми, и через секунду бокал наполняется янтарной жидкостью. ‒ Шучу, конечно. Неделя была загруженной. Было не до этого.       Что верно, то верно. Бары за всю предыдущую неделю не посещались, что вообще является для меня непривычным. Как бы коллеги не шутили на тему «напилася я пьяна», на самом деле алкоголь в меня заливался мелкими дозами. Я не из тех, кто стремится надраться в усмерть. Скорее алкоголь выступает как средство разгрузки эмоций, избегания одиночества и поиска теплых рук. Но и последних я не чувствовала вот уже шесть месяцев. Как ни странно, даже не возникало потребности.       Джимми кладет салфетку, поверх которой ставится стакан. На мгновение его взгляд хмурится, цепляясь за мои губы, и впервые за последний час я вспоминаю о саднящей боли. Крови больше нет, но нижняя губа треснула практически у правого угла, наверняка вскоре напомнит о себе с новой силой, стоит только языку ощутить терпкий вкус алкоголя.       ‒ Издержки профессии, да? ‒ хмуро отмечает Джимми, застыв с бутылкой в руке.       ‒ Я не жалуюсь, ‒ разговаривать о работе и уж тем более о себе не хочется, потому я делаю глоток, морщусь от пощипывания в ранке и стараюсь увести разговор в другое русло. Темные волосы, распущенные после допроса, приятно спадают на плечи, тускло отблескивая от потолочных ламп. ‒ Лучше расскажи, как твои дела?       Возможность не говорить о проблемах посетителя радует хозяина бара. Уж кому, как не мне лучше всего знать, как не хочется в конце рабочего дня выслушивать чьи-то проблемы. Конечно, у Джимми день еще не закончился, и даже не близится к концу. Но я все еще желаю свое держать при себе.       Поставив бутылку на барную стойку, Джимми пожимает плечами, отчего его дреды «перекатываются» с плеча за спину. Забавный мужчина, забавное место. Единственное во всем городе, что смогло сохранить свою атмосферу после случившегося в ноябре. Пока город утопает в проблемах экономического плана, пока люди продолжают ходить по улицам в страхе быть схваченными и убитыми все еще скрывающимися девиантами, это место не меняется. Спокойное, тихое, уютное. Звон колокольчика становится символом умиротворения, каждый раз слушая его, ощущаешь, как гора из угнетения и усталости спадает с плеч. Здесь ничего не изменилось. Именно это мне нравится в заведении Джимми.       ‒ Думаю, немного поменять бар, ‒ Джимми словно слышит мои мысли в голове, озвучивая просто ужасную для меня новость. Бокал застывает в воздухе в сантиметре от губ, мой тяжелый взгляд обеспокоенно блуждает по темным глазам мужчины. Уж он-то знает о моем отношении к этому месту. ‒ Старье уже никуда не годится.       ‒ Плохая идея.       ‒ Да брось! Этому бару больше десяти лет, а я за все время только столы, да унитазы поменял! ‒ мужчина, вновь взяв в руки бокал и тряпку, окидывает ими зал, как бы предлагая осмотреться. Рефлексы выполняют это действие, что заставляет меня еще больше жалеть об услышанном желании поменять заведение. ‒ Людям хочется чего-то нового. Тем более после всей этой истории с андроидами.       ‒ Ой, только ты не начинай! Здесь каждый гребаный метр важен для каждого твоего посетителя, сам же знаешь!       ‒ Например?       Голос Джимми не был полон злости, ехидства или еще чего негативного. Мужчина предлагал переубедить его оставить затею, рассказав о собственных воспоминаниях, связанных с этим местом. Его открытость играет во мне азартом, потому я, прищурив глаза, поворачиваюсь вокруг оси на стуле, вытаскивая из памяти наиболее забавные и не очень моменты из жизни бара.       ‒ Вон тот угол, ‒ кивок головой указал на столик, за которым сидел какой-то мужчина. Темное, бугристое от морщин лицо осунулось, сам мужчина, облокотившись о руку, едва ли не спит за кружкой пива. ‒ Где-то три года назад мы с Ридом там нажрались, как сволочи. Я еще тогда была просто патрульным. Между прочим, мы тогда едва не подрались с каким-то придурком, который поносил твой бар по чем зря.       За спиной слышится смешок, после чего Джимми получает в ответ прищуренный, укоризненный взор.       ‒ Чего смеешься? Твою честь защищали, между прочим, ‒ Джимми приподнимает руки с бокалом и салфеткой, мол, «никаких претензий, сестренка, я молчу». Удовлетворившись его видом, я поворачиваюсь обратно к бару, уложив руки на стул между разведенных ног. ‒ А за тем столом я с твоей официанткой в армрестлинг играла…       ‒ С Ланой? ‒ удивленно звучит за спиной вопрос. Кивнув головой, я мечтательно осматриваю серый никем не занятый столик. Два дивана стоят друг напротив друга, и две хрупкие с виду девушки стараются уложить друг друга на стол. Было забавно, учитывая, что официантка тогда пыталась выиграть сто долларов, а я в свою очередь отбить у нее поцелуй для одного парня из смотрящей на нас толпы.       ‒ Она, кстати, тогда выиграла. Получила свои сто долларов, но все равно свою часть в случае проигрыша исполнила, ‒ Джимми, обойдя барную стойку, встал рядом и, облокотившись о стол, недоуменно посмотрел на меня. В тот день хозяина в заведении не было, не удивительно, почему он не помнит подобного. ‒ Она должна была поцеловать парня, которому понравилась. Не помню, как его зовут. Дэвид, кажется.       ‒ Дэвид? Дэвид Ланистер?       Довольно щелкнув пальцами, я активно закивала головой. Того парня я не знала, но всякий раз, приходя сюда, находила его у дальнего столика. С каким мечтанием смотрели карие глаза на официантку… о подобном взгляде мечтает едва ли не каждая взрослая, мудрая женщина. Потому я, не раздумывая, согласилась на его предложение о поцелуе в качестве пари, когда сидела напротив Ланы и размышляла о своем будущем выигрыше.       ‒ Теперь все понятно, ‒ усмехается Джимми, так же тепло глядя на столик, как и я. Теперь ему приходится чувствовать на себе мой недоуменный взгляд, требующий пояснений. ‒ Она уволилась и сменила фамилию на Ланистер. А после я не стал нанимать официанток.       С минуту мы молчим. Воспоминания о столь приятном баре становятся тяжелыми, ведь соседний столик так же отдается в памяти ярким, но горьким фрагментом. Джимми знает, о чем я думаю, но не желает подгонять мои мысли, понимая, как важно сейчас промолчать.       ‒ Увы, не все воспоминания такие приятные, ‒ приглушенно отзываюсь я, прокручивая в голове образы двоих людей в дальнем углу. Счастливые, мягко улыбающиеся друг другу. Двое, что проводят здесь первое свидание за пивом и тарелкой чипсов. Тогда весь мир казался легким и понятным, даже прекрасным. Казалось, что момент можно растянуть на долгие года… увы. Хватило всего на два.       ‒ Вы не общаетесь? ‒ Джимми с легкой тревогой смотрит на меня искоса, боясь нарваться на грубость. Но я не грублю. Пожимаю плечами, отворачиваясь обратно к стойке.       Бар Джимми видел всякого разного дерьма и прекрасного: от непреднамеренных убийств до зарождения новых супружеских пар. Само заведение изначально принадлежало отцу Джимми, последний работал первое время как подмога. Потому мы с ним так хорошо знакомы, потому он помнит парочку в углу, что десять лет назад проторчала тут до утра. Может, потому сейчас не желает лезть в душу, так же возвращаясь обратно к стойке на свое законное место, к пивному бокалу и салфетке. Я слежу за ним взглядом, делая еще один глоток, однако тут же цепляюсь за фото на стене. И оно куда мрачнее, чем воспоминания о несостоявшемся будущем двоих людей в дальнем углу.       ‒ Есть еще один человек, с которым тесно связано это место, ‒ мрачный голос заставляет Джимми проследить за моим взглядом. Темные глаза находят фотографию на стене, после чего пивная кружка перестает натираться салфеткой. Уж кто, как ни Джимми понимает мою тоску по седовласому мужчине, что стоит рядом с хозяином бара на снимке напротив входа в заведение.       ‒ Издержки профессии, помнишь? ‒ снова напоминает бармен, не сводя взора со снимка. ‒ Я уже и не помню, как давно был сделан этот снимок.       ‒ За полгода, кажется. Между прочим, это было его любимое место.       Я и впрямь сидела ровно на том стуле, на котором так часто восседал завсегдатай бара Джимми. От этого осознания на душе становится еще тоскливее. Указательный палец аккуратно блуждает по краю стакана, то и дело, что натыкаясь на углы. Придаваться воспоминаниям больше не хочется. Еще меньше хочется смотреть на Джимми, который, судя по мрачной улыбке, все же отказался от затеи что-то менять в заведении.       ‒ Что ж, может ты и права, ‒ бармен, в который раз отставляя посуду и салфетку, берет в руки такой же квадратный стакан и щедро плескает в него этот же виски. Не сговариваясь, мы поднимаем стаканы в воздух, как бы отдавая дань человеку, и отправляем обжигающее содержимое в горло. В ту же минуту мой бокал снова полнится, а сам Джимми исчезает где-то в своей каморке.       Время начинало переваливать за полночь. За это время в заведении то прибавлялись, то убавлялись люди, иногда появлялись знакомые лица, иногда нет. В одно из прекрасных мгновений, погруженных в раздумья, колокольчик прозвенел по-особенному звонко, еще звонче прозвучал окликающий меня мужской голос. Некий парень, с которым меня однажды свела судьба в этом заведении, нагло уселся рядом и попытался настроить разговор. Ему было невдомек, что я никогда не продолжаю общение с теми, с кем проводила ночь. Одной было достаточно, а на большее я не претендую. Потому уже через пять минут намеков и бесед я начинала терять терпение, а еще через десять напрямую оповестила светловолосого паренька о своем нежелании контактировать, ведь я даже имени его не помню. То ли обида проскочила на его лице, то ли он и впрямь был удивлен такой реакции от женщины. Где это видано, чтобы девушки не вешались на шею после одной проведенной ночи, в попытке затащить под венец, фантазируя о нереальной любви? Несмотря на это мне все же удалось отвадить от себя надоедливого любовника, отправив его к его же дружкам, к которым он и шел изначально. Парень (боже, как его имя…), смерив меня уничтожающим и униженным взглядом, отправился к своим товарищам за дальний столик.       Сколько я выпила с момента своего появления здесь? Кажется, треть бутылки. Желания возвращаться домой все еще не было, как и не было желания искать приключения на ночь. Старею… в былое время я бы с удовольствием принялась стрелять глазами в какого-нибудь симпатичного мужчину, пришедшего выпить после тяжелого трудового дня. Сейчас же, вдоволь насытившись за все свои похождения, я чувствовую только потребность не оставаться в одиночестве.       Нет. Я не в одиночестве. Об этом мне напоминает кое-кто в голове, пусть негласно, пусть безмолвно. Ведь уже через мгновение, едва я подношу бокал к губам, как рука самостоятельно опускает его обратно на стол.       Хмурый взгляд голубых, затуманенных глаз осматривает стеклянные края стакана. Жидкости там еще почти с половину, и я не собираюсь оставлять их вот так. Так какого хрена собственное тело решает за меня?       Снова попытка сделать глоток. Едва губы распознают холод стекла, как рука со звоном опускает стакан обратно на стол, привлекая шумом и расплескивающимися каплями внимание посторонних. Но последние меня не волнуют. Последним невдомек, какие баталии сейчас происходят в женской, уставшей голове.       ‒ Стэн, какого черта… ‒ шепчу я, хмуро поглядывая на посетителей. Те уже перестают пялиться в мою сторону, вернувшись к разговорам. Только все тот же паренек обижено бросает на меня взгляды, время от времени присасываясь к бутылке и кивая своим что-то говорящим друзьям.       «Ты превышаешь допустимый уровень алкоголя в своей крови»       ‒ С каких пор у меня есть допустимый уровень алкоголя? ‒ наушник в ухе дает мне возможность говорить отчетливо, но не громко. Тем не менее, я почти шепчу, не желая снова становиться центром внимания чужих глаз.       «С тех пор, как ты перестала принимать алкоголь в смертельно-опасных дозах. Луиза, тебе стоит вернуться домой», прямо слышу это раздражение в голосе, хоть на деле это раздражение рисуется воображением.       ‒ Мое тело, так что делаю, что хочу, ‒ бокал на этот раз достигает цели, после чего я делаю смачный глоток, назло соседу в голове.       «В таком случае, когда ты будешь дискоординирована, не проси меня вызвать такси»       ‒ Буду просить, ‒ еще один глоток, от которого в глазах рассыпаются звезды. Боль в губе перестала досаждать, подавленная алкогольным опьянением. ‒ А ты будешь выполнять.       Несколько минут в голове царит тишина, означающая мою победу. Бокал так и остается в сантиметре у рта, как бы ожидая признания поражения от компьютера в голове.       «Конечно, буду»       Довольно улыбнувшись, я отставляю стакан и опираюсь подбородком о стол. Подобные стычки стали для нас обычной процедурой, но если я прибегаю к ним из-за эмоций, то Стэн таким образом старается отстоять свои цели в виде защиты моего здоровья. Первоначально его голос был до скрежета механичным, а фразы пропитаны манерной деловитостью, с которой обычно разговаривали андроиды домашнего назначения. Однако каким бы роботом ты ни был, как бы не был запрограммирован на выполнение определенных задач, шестнадцать лет наблюдений за окружающим миром глазами человека вынуждают подстраиваться. Его слова становились все более живыми, замечания все более язвительными. Под стать мне и моему окружению. Но это меня не пугало. Так даже весело.       Колокольчик вновь издает мягкий звон. Я слышу неторопливые шаги сразу нескольких людей, но слишком сильно ухожу в воспоминания, чтобы придавать значение новым посетителям в столь поздний час. Однако все же вынуждаю себя блекло посмотреть на мужчину, что садится на ближний стул с левой стороны. Тот, не снимая кожаной куртки и перекидывая зубочистку из одного угла губ в другой, приподнимает стоящую рядом со мной бутылку виски, оценивая остатки содержимого. Звучит легкий свист, намекающий на то, что в скором времени мне придется видеть рядом с собой не коллегу, а папочку, готового дать по заднице ремнем.       ‒ Опять нажираешься, как мужик, ‒ вместо приветствия бубнит Гэвин, перекидываясь через барную стойку и стаскивая с рабочего места Джимми бокал. Меньше, чем через минуту Рид пьет уже мой виски, смотря строго перед собой.       «И даже хуже»       Поддакивание в голове не напрягает, до того уже привыкла к вечному присутствию кого-то постороннего. А вот мимолетный взгляд за спину детектива вызывает волну раздражения, особенно теперь после воспоминаний о седовласом лейтенанте. Присутствие в этом баре Ричарда становится как некое святотатство, потому я кидаю ненавистный взгляд на машину, что стоит за спиной Рида с убранными назад руками и смотрит на меня не менее холодным, суровым взглядом. Весь бар как будто замирает, никому здесь не нравится ощущать рядом консервную банку, пусть даже и полицейскую. Музыка в воцарившемся молчании слышится особенно громко, парень, что недавно пытался вывести меня на контакт, с неприкрытым удивлением и злобой смотрит в нашу сторону.       ‒ Я не нажираюсь, ‒ демонстративно сделав очередной глоток, я вскидываю брови и искоса поглядываю на Рида. ‒ Я культурно отдыхаю.       ‒ Ага, в одиночестве.       От мужчины пахнет бензином, дешевым кофе и усталостью. Последнее особенно сильно прослеживается в его опущенных плечах, темных кругах под глазами, сонливом взгляде. Близкое расположение Гэвина может показаться кому-то излишне интимным, но не для нас. Рид, как и я, никогда не цепляется за мнение окружающих. Пусть думают, что хотят. В этом нет никакой разницы, если ты сам знаешь истину.       ‒ Ну, почему же в одиночестве. Вот ты, например, пришел, ‒ сказав это, я с неприкрытой злобой кидаю оценивающий взгляд за спину Гэвина, где высокая машина в бело-черном пиджаке и с голубыми светодиодами продолжает стоять над душой. Как Рид вообще это терпит… если бы кто-то вот так высился у меня над плечом, я бы давно психанула, с моим-то характером. ‒ Даже щелкунчика своего вшивого привел. Как ты вообще его терпишь? Тем более, после случившегося.       Гэвин хмыкает, но не отвечает. Лишь искоса кидает на меня усталый взгляд, вновь перекидывает зубочистку из одного угла рта в другой, после чего окончательно опустошает бокал, перевернув последний краями вниз на стол. Вряд ли Джимми обрадуется каплям алкоголя на идеально чистой стойке, впрочем, никого из нас это не волнует.       ‒ Кстати, что ты здесь делаешь? Ты же вроде хотел как можно быстрее поймать свою Сероглазку.       Последнее слово вызывает у Гэвина сдавленный смешок. Мужчина вытаскивает зубочистку изо рта, поворачивается ко мне всем телом, заставляя стул скрипеть. Я замечаю, как его взгляд время от времени безразлично осматривает столик за моей спиной, даже знаю, какие мысли у Рида на эту тему. Наверняка недоволен тем, что «хрупкая» девушка сейчас сидит в одиночестве, испытывая многообещающий взгляд порядком охмелевшего парня. Кажется, этой ночью домой я поеду не на такси.       ‒ Я не спал двое суток, ‒ детектив облокачивается локтем о стойку, заставляя куртку скрипеть от каждого движения. Выглядывающий значок на поясе темных джинс тускло отблескивает в свете потолочных ламп. Не стоит гадать, зачем Рид так грозно выставляет свой отличительный знак. Дает сидящему сзади понять, что с нами лучше не связываться. ‒ Грех не воспользоваться возможностью, когда у тебя в распоряжении вечно-трезвый водитель.       Под «трезвым водителем» детектив понимает никого иного, как свою заводную игрушку. Ричард, что стоит все это время молча, глядя строго перед собой, не реагирует на обращение о нем в третьем лице. Это еще сильнее бесит, подогревая и без того разыгравшуюся ненависть к треклятой машине, так похожей на RK800.       Хотя нет. Не за сходство я его ненавижу. В глубине души понимаю, что ненависть моя основана на всем пережитом ужасе ноябрьских морозов. На всех гражданских людях, что умерли в то страшное время от рук машин, на всех сотрудниках полиции, что были мне второй семьей. Седовласый лейтенант был лишь частью огромного скопа ушедших в века коллег, но все же за него было обиднее всего. Даже Гэвин, что терпеть не мог лейтенанта, как-то признался в уважении к этому человеку. Вряд ли то была лишь отданная дань, сколько знаю Гэвина Рида, столько умею различать его настоящего от спрятавшегося за маску. Тот Рид, что безмолвно скорбел по детективу, был искренним.       ‒ Трезвый водитель… ты шутишь? Я бы ему даже ложку не доверила, не то, чтобы везти меня куда-то. Удивлена, что ты так быстро смирился с его присутствием.       ‒ Меньше негатива, девочка. Ко всему быстро привыкаешь. А ну, постой, ‒ внезапно глаза Рида сужаются, и мужчина, аккуратно ухватив меня за подбородок, поворачивает на свет. Не злой, но малость расстроенный взгляд изучает запекшуюся кровь на нижней губе, и только после этого Гэвин отпускает меня, позволив спрятать рану от посторонних глаз. ‒ Кто это тебя так?       Неопределенно пожав плечами, я делаю глоток из бокала и прячу взгляд. Терпеть не могу жалость от других, тем более от мужчин, которые впервые узнают о моем роде деятельности. Начинаются разговоры из разряда «как так, такая хрупкая девушка и работает в полиции, тебе бы дома сидеть, да детей воспитывать». Мрак. Благо Гэвин не из подобных придурков, хоть первое время моей работы в участке от него и летели шуточки подобного содержания. По первой нам вообще было сложно ужиться в одном департаменте, хоть и пересекались мы редко. Как же забавно, когда всего один случай, один вечер может в корне изменить отношение друг к другу.       ‒ Поймала все-таки, да? ‒ продолжает досаждать вопросами детектив, не желая слышать мое молчание. ‒ Надеюсь, он был в коричневых штанах. Слышал я, как ты проводишь допросы.       ‒ Не делай из меня монстра, ‒ я фыркнула, ненароком зацепившись за Ричарда взглядом. Андроид теперь безучастно осматривает бар, в частности фотографию на стене, и это вызывает у меня новый поток негатива. Так и хочется шикнуть на машину, чтобы перестала своими зенками на лейтенанта зырить. ‒ Все было более, чем мирно.       ‒ Наверное, поэтому у тебя губа треснута. Ладно, ‒ Гэвин, воспользовавшись моим отвлечением на Девятку, забирает у меня бокал и опрокидывает содержимое в себя. Я не успеваю даже возмутиться, ведь в следующее мгновение мужчина встает со стула. Ричард делает шаг в сторону, давая своему напарнику пространство. ‒ Я отлить. Чтобы когда вернулся ‒ ты была готова.       ‒ Готова или готовая? ‒ с намеком на продолжение пьянки с остатками виски шучу я.       ‒ Срал я, лишь бы не тащить твое тело домой на своих руках.       С этими словами Гэвин скрывается в уборной. Оценивающий взгляд голубых глаз скользит по наполовину полной бутылке с янтарной жидкостью. В конце концов, я пришла сюда не нажраться или искать приключения. На деле главная цель кроется в пустых стенах огромного дома, от которого меня уже тошнит, а значит, нужно довести себя до такого состояния, чтобы, попав в дом, сразу упасть в постель и проснуться уже утром, прямо перед выходом на работу.       Рационально оценив свою мысль, я снова наполняю свой бокал. Звук льющегося виски перебивает музыку, витающую в воздухе, и тихие перешептывания людей за спиной. Алкоголя в крови хватает, чтобы не замечать на себе взгляды по крайней мере сидящих позади людей, однако чей взгляд и сложно не ощущать, так это машины. Ричард, безмолвно стоящий до этого за спиной, теперь высится в метре сбоку, где ранее сидел Рид. И лучше бы он и дальше молчал, однако в следующее мгновение, едва я делаю глоток, андроид без всякого интереса делает мне замечание:       ‒ У вас наблюдается отклоняющийся от нормы пульс, детектив Вольф, ‒ никогда не любила свою немецкую фамилию, слишком грубую на звучание. Но из уст этой машины с суровым, ледяным голосом она звучит еще хуже. Как какой-то ярлык или оскорбление. ‒ Настоятельно рекомендую отказаться от алкоголя по крайней мере на оставшийся вечер.       «Советую прислушаться»       ‒ А я что, разве просила тебя давать мне рекомендации? ‒ мысленно отмахнувшись от голоса Стэна, я со злостью смотрю машине в светлые глаза. Металлический блеск, стальной холод, неподдельная строгость. В то время как Коннора создавали приятным и мягким на вид, что позволило бы машине быстро адаптироваться и расположить к себе собеседника, Ричард был буквально пропитан надменностью и льдом. Похоже, что при создании Девятки инженеры клали большой болт на восприятие окружающих людей. Ни один человек не сможет воспринимать эту огромную груду металла и пластика с таким тяжелым взглядом спокойно. Он Рида практически на голову выше, а рядом со мной и подавно смотрится Пизанской башней.       ‒ Система адаптации позволяет мне проявлять инициативу в разговоре с человеком, ‒ холодно парирует Ричард, сохраняя каменное выражение лица.       ‒ Зато твоя система адаптации не позволяет тебе вовремя затыкать язык в задницу, ‒ хмыкнув, я с довольной улыбкой делаю еще один глоток. Кажется, даже слышу усталый, обреченный вздох Стэна в голове, как и всегда воображая его живым. ‒ Неужели Гэвин тебя плохо воспитывает?       ‒ Нет, ‒ тут же отвечает Ричард, чуть склонив голову. ‒ А вас?       От такого заявления бокал застывает у рта. Злобно сузив глаза, я разворачиваюсь к машине прямо на стуле, глядя ей в лицо в упор, и снова замечаю притихшие за спиной голоса. Плевать! Сейчас перед глазами только одно существо, от которого злость растекается по жилам вместе с горячей кровью! И я бы все отдала за возможность разбить сраную бутылку виски о сраную голову сраного андроида, да только не хочется потом выслушивать от Фаулера наставления и просить у отца деньги на ремонт! Может, потому я яростно сжимаю кулаки и перебегаю взором по лицу холодной машины, утопая в собственной беспомощности.       ‒ Послушай меня, жестянка сраная, ‒ даже не говоря, а шипя сквозь зубы, я буквально пропитываю помещение яростью, вызывая к себе внимание посторонних еще сильнее. Алкоголь в крови подкрепляет это состояние, не давая мне возможности успокоиться. ‒ Была бы возможность, я бы с удовольствием разобрала тебя по кусочкам и пропустила через комбайн. И поверь мне, я найду деньги на твой ремонт, чтобы потом повторить эту процедуру заново! Так что не зли меня, пока в бубен не прилетело!       ‒ Так, хорош, ‒ не сказать, что Гэвин подоспел вовремя, ведь на деле я не собиралась ничего делать со смотрящим на меня сверху вниз Ричардом, однако возникший из ниоткуда мужчина между мной и машиной усмирил мой пыл. Пока детектив спокойным голосом возмущался моему осмелевшему состоянию, я, не спуская ответного взора с серых глаз Ричарда, вслепую нашла рукой бокал с виски и отправила содержимое в рот. Красные капли на футболке дополнились мокрыми пятнами от алкоголя. ‒ Не умеешь пить ‒ не пей. Ведешь себя, как быдло.       ‒ Кто бы говорил, ‒ недовольно поморщившись от излишне крупного глотка, я усмиряю Рида тяжелым взглядом и с шумом ставлю бокал на стол. Гэвин, шаря по карманам в поисках сигарет, продолжает незаметно наблюдать за столиком за спиной. Вряд ли там кто-то захочет вмешиваться в нашу странную компанию, особенно после увиденного. И все же чувствую, как Риду не нравятся взгляды того парня в мою сторону. ‒ Таскаешь с собой эту жестянку повсюду, прямо голубки. Как ты вообще можешь с ним работать? Неужели ничего в груди не екает?!       Мои претензии к Риду основаны на алкоголе и невысказанном недовольстве. Я все еще не понимаю, почему участок смирился так быстро с наличием этой вшивой жестянки! Почему никто не возмущается, почему все стараются его игнорировать?! Я задыхаюсь от злости всякий раз, как вижу этого холодного ублюдка! Чувство обиды и инстинкт самосохранения выедают до основания, ранее любимый участок становится тяжким, неприятным из-за одного только присутствия куска пластика! И если раньше я молчала, сдерживая позывы негатива, то сейчас буквально плююсь желчью на того, от кого такой покорности не ожидала.       ‒ Ты посмотри на него! ‒ вскочив со стула, я с удивительным для своего состояния балансом окидываю Ричарда рукой. ‒ У него же на лице написано «чертов психопат и убийца», а в башке ничего, кроме ноликов и единичек, нет! Вшивый кусок пластика, от которого пользы ноль!       ‒ Ну, все, милашка, ‒ Гэвин не злится. Все его безуспешные попытки зажечь сигарету наконец заимели успех, и теперь Рид, устало придерживающий меня, шатающуюся, за плечо, второй рукой выуживает деньги из куртки. Уж кто, как ни Гэвин знает мой характер, в частности в пьяном состоянии. Потому и не обращает внимания на весь поток негатива и ненависти, откидывая купюру на стойку и забирая мою куртку во вторую руку. ‒ Тебе точно сегодня хватит.       Оскорбления в сторону стоящего и молчавшего Ричарда сыпятся всю дорогу до выхода из бара. Гэвин, буркнув что-то вышедшему Джимми, то и дело, что придерживает меня, раздраженно фыркая и заставляя утихомириться. Бесполезно. Я уже разошлась в своем масштабном нецензурном лексиконе, слыша голос Стэна, но не разбирая его слов. Даже удивительно, как двое существ сейчас пытаются меня успокоить, в то время как объект всех моих претензий в лице Девятки идет себе тихонько следом, возвышаясь над нами безмолвной горой.       Уже на улице нас обдает холодным, апрельским ветром. В последний мой взгляд на часы те были почти на подходе к часу ночи, но даже сейчас, в одной футболке и брюках, я не испытываю мурашек от холода. Алкоголь и ярость напрочь перебивают остальные чувства, даже потребность в сигарете.       Оказавшись у машины Гэвина, что припарковалась за моим внедорожником, я опираюсь об открытый дверной проем обеими руками, отказываясь залезать внутрь. Гэвин выпил, он не сядет за руль. А значит, водителем будет кое-кто другой, кому я не то что свою жизнь не доверю, но даже не позволю себе кофе купить.       ‒ Нет, нет… я с ним не поеду… ‒ перед глазами пляшут искры, все, что попадается взгляду, множится и расплывается. Я хмурюсь, стараюсь сосредоточиться на пляшущем огоньке сигареты Рида, который держит ее в зубах и параллельно выпускает изо рта дым. Противные светодиодные знаки машины больно режут зрение, и потому я в который раз тихо выругиваюсь на андроида, называя его «гребаным пинокио».       ‒ Хочешь остаться здесь, в компании того придурка? ‒ Гэвин с намеком кивает головой в сторону бара, при этом отрезая мне путь к спасению уложенной на дверь рукой. Даже сквозь опьянение рецепторы носа улавливают запах сигарет и алкоголя, которым Рид теперь разит на всю округу. ‒ Видел я его поросячьи глазки. Хочешь нажить себе проблем ‒ хуй с тобой, но как-нибудь в мое отсутствие.       Замечание было более, чем уместным, даже я, пьяная и недовольная, с ним согласна. Указав на мужчину пальцем как бы в знак солидарности, я практически слепо усаживаюсь на заднее сиденье. Где-то рядом звучит приглушенный стук. Только через несколько секунд накатившая на голову боль намекает, что этот звук принадлежит мне, ударившейся о дверной проем макушкой.       «Что ж, теперь я могу расслабиться», звучит голос в голове, как только захлопывается дверь.       ‒ Иди ты…       Как ни странно, но Стэну Рид нравится в том понятии, в каком может размышлять нацеленная на поддержание моего здоровья машина. Компьютер, впервые столкнувшийся с Гэвином вместе со мной этак лет семь назад, сложил о нем приятные впечатления, в то время, как я, испытывающая пошлые и дурацкие шутки Рида, была с ним не согласна. Лишь позже поняла, откуда у Стэна такое отношение к детективу. Компьютер никогда не мыслил эмоциями и впечатлениями, он рассуждал исключительно практичностью и прагматичностью. Детектив Рид, пусть и был излишне амбициозным и ненавидящим окружающий мир, все же знал свое дело и дело своих коллег. Он исправно выполнял свою работу, в любой момент готовый оказать помощь, даже если она требуется не самой для него приятной личности. А уж мы быть неприятными друг другу перестали давным-давно. Это Стэн в нем и ценит. Потому доверяет мужчине мое благополучие, особенно вот в такие пьяные моменты.       Передние дверцы хлопают, Гэвин, выкинув в открытое окно недокуренную сигарету, что-то говорит Ричарду. Распознавать в его словах свой адрес неприятно, в конце концов, осознание, что машина теперь в курсе, где я живу, приносит дискомфорт. Впрочем, Ричард имеет доступ к базе данных, так что узнать мой адрес ему точно в любой момент не составит труда. Да и будучи пьяной и уставшей это самое последнее, что меня волнует.       Стараясь не уснуть, я слепо осматриваю заднее сиденье в поисках куртки, но нахожу ее уложенной на спинку кресла Гэвина. Спустя несколько минут вялых движений мне удается вытащить сигаретную пачку, зажигалку, и вроде бы даже с первой попытки разжигаю маленький огонек, однако Рид, заметивший все это дело в своей машине, резко оборачивается и выхватывает сигарету. Через мгновение последняя летит в приоткрытое окно.       ‒ Эй, какого черта! ‒ вялый язык кое-как выдает слова, я в тусклом свечении приборной панели ищу Гэвина, дабы обрушить на него весь свой хмельной негатив. Но мужчина и не думает на меня смотреть. Вместо этого детектив расслабленно откидывается в кресле, шурша кожаной курткой по ворсовой обивке.       ‒ Моя машина, мои правила. Курить будешь в своей халупе, а здесь зона неприкосновенности.       ‒ Да что за дискриминация, твою мать… ‒ сонно откинувшись на диванчике, я прикрываю лицо ладонями. Саднящая боль в губе возвращается, вместе с ней возвращаются и головокружения, испытанные на улице у машины. ‒ Какой же ты жестокий человек.       ‒ Щас в окно полетишь.       Больше говорить я не решаюсь. Даже у Гэвина с его стремлением защитить есть предел терпению. Вместо ответа он получает молчание. Желудок от трясучки на дороге требует выхода, но я удерживаю себя в узде, не желая портить «зону неприкосновенности» Рида. Взгляд отчаянно пытается найти хоть что-то, от вида чего меня не будет воротить. Синий цвет приборной доски, болтающийся брелок-ароматизатор на зеркале заднего вида, бегущая вперед дорога, снующие фонари… все это заставляет желудок съеживаться, пульсировать, и потому я стараюсь найти что-то менее подвижное и яркое. И нахожу. Вот только вместо успокоения чувствую новую волну ненависти.       Ричард ведет машину спокойно, глядя строго перед собой. Ни одно мое оскорбление не цепляет его, все сказанное андроид пропускает мимо ушей. Может, для кого-то он и впрямь покорная машина, удобный трезвый водитель, но для меня навсегда останется ублюдком, с лицом не менее ублюдошного RK800.       Удивительно, как быстро успокаивается желудок от размышлений на тему своей ненависти к роботу. Не спуская взора с зеркала заднего вида, я наблюдаю за тем, как серые глаза изучают дорогу. Весь такой правильный, такой покорный, аж бесит! Плавно переключает передачи на коробке, что в наше время вообще редкое дополнение в машине. Эти бережные, аккуратные движения рук по рулю. Тоже бесят! Внимательный взгляд на дороге, готовый среагировать на любые изменения в ту же секунду. И это раздражает! Боже, да он весь раздражает! Бело-черный пиджак, повязка на плече, этот его вид суровой, готовой убивать машины – бесит, бесит, бесит!       Встряхнув головой, я стараюсь усмирить нарастающую злость. Но удается мне это только у въезда на территорию своего дома. Не то, чтобы Рид бывал здесь, скорее точно так же подвозил меня до дома, однако уже после первого вот такого появления на территории моего жилья еще долгое время удивлялся, откуда у меня целая резиденция. И еще больше возмущался, когда узнал о крупной компании семейства Вольф, распространяющей свои лапы с Германии на США, Польшу и Канаду. В манере моего же брата пытался переубедить, что работа в участке при наличии вот таких финансовых возможностей ‒ бред сивой кобылы, однако спустя какое-то время понял, что убеждать меня в обратном бесполезно.       Не стану я жить за чужой счет, при этом ни черта не имея к нему никакого отношения. Фрид, унаследовав интеллект отца, всячески помогает ему в разработках, а я? Какой толк от меня? Уж лучше я пойду по своему пути и буду обеспечивать свою жизнь сама, чем сидеть на шее людей, тем более близких.       Автомобиль, въехав в запрограммированные открываться перед машиной Рида ворота, мягко подъехал к самому входу. Гэвин уже хочет выйти, дабы помочь мне выбраться из автомобиля, но я аккуратно придерживаю его плечо, давая понять, что справлюсь сама. И я справляюсь, даже не требуя помощь у Стэна. Снова ударяюсь макушкой о дверной проем, снова пошатываюсь, едва не забываю куртку, но справляюсь. Гэвин, все это время наблюдающий за мной безэмоциональным взором, уже готов саркастично накрыть глаза ладонью, однако я, готовая отпустить своего спасителя, встаю перед ним и смешливо салютую, приложив ладонь к бровям.       ‒ Уверена, что дойдешь? ‒ устало спрашивает Рид, отмечая включающийся автоматический свет у крыльца.       ‒ Не дойду, так доползу, ‒ все еще шутливо отвечаю я, игнорируя серые, ледяные глаза машины, что смотрит на меня искоса. ‒ Спасибо за доставку. В долгу не останусь.       ‒ За тобой уже столько долгов, вовек не расплатишься.       Я знаю, к чему это замечание. После случившегося несколько лет назад я и впрямь никогда с ним не расплачусь, и это позволяет нам быть еще ближе, чем просто напарники. Друзья? Вполне возможно. Может, даже брат с сестрой. Не более.       Автомобиль разворачивается и направляется к выходу. Только когда сигнальные огни машины исчезают, я позволяю себе расслабиться и плюхнуться задницей на крыльцо. За спиной дом, за спиной теплая постель, просторные залы, богатые интерьеры… но как не хочется туда заходить. Лучше было остаться в баре Джимми, даже с угрозой нарваться на отвергнутого любовника и его компанию, все лучше, чем здесь, наедине с самой собой. В следующий раз, пожалуй, можно вообще затащить Рида в дом без всякой задней мысли. Мы все равно не интересуем друг друга, как женщина и мужчина, предпочитая поддерживать братские отношения. Так что даже Рид со своим самцовым характером воспримет предложение остаться, как предложение либо нажраться, либо сыграть в бильярд.       Хотя стоп. Нет. Он наверняка будет со своей железякой. В сраку такую компанию.       Морщась от мысли о присутствии в доме Девятки, я вытаскиваю сигарету прямо из пачки в кармане и разжигаю огонек. Футболка не согревает на холодном ветерке, что треплет мои волосы и словно бы уносит все самые негативные мысли с собой. Алкоголь еще долго не выветрится, до самого утра точно. Да и сигареты делают только хуже, усугубляя пелену перед глазами. Стряхивая пепел в кусты, я усмехаюсь. Странно, что Стэн все это время молчит. Его больше всего настораживает, когда система получает оповещение о посторонних примесях в легких вкупе с алкоголем в крови.       Неужели обиделся на что-то?..       ‒ Эй, Стэн.       Молчание. Встряхнув головой, я манерно делаю затяжку и, запрокинув голову, выпускаю дым в воздух. Клубы быстро рассеиваются, насыщая своим ароматом испачканную в крови одежду и темные волосы.       ‒ Стэн, ты там?       «Я всегда здесь»       Механичный голос подгоняет мурашки на теле от ощущения ветра, но я не обращаю внимание на возможную простуду, что посетит меня на утро. До того хорошо вот так сидеть на крыльце с сигаретой в руке, смотреть на далекие звезды и слушать шум ветра в волосах.       ‒ Ты обиделся?       «Я не умею обижаться. Но крайне удручен твоим отношением к нашему здоровью»       ‒ «Нашему»… ‒ с улыбкой на губах повторив это слово, я закрываю глаза и прислушиваюсь к окружающему миру. Скрежет покрытых почками кустов рядом, беснующийся ветер, что вздергивает мои пряди вверх и с каждым порывом распыляет огонек сигареты. Вой волка в дальней лесной зоне… так и хочется ответить животному, запрокинув голову и завыв улыбающимся голосом. Недаром отец в детстве называл меня «Волчицей», намекая на трудный характер с привычным волчьим оскалом и фамилию, что сам же и даровал. В какой-то степени все мы волки в нашей семье. Разве что один волк ведет отшельнический стиль жизни, а второй вынужден вести свою стаю, прокладывая путь кровью и потом. И вроде бы именно волк должен отделиться от семьи, ступать по своему пути, но на деле получается, что стадо покидает молодая волчица, не желающая зависеть от кого-то.       Боже, ну и в какую же полемику я вдаюсь… смешливо чертыхнувшись, тушу сигарету о крыльцо и откидываю в припасенную рядом пепельницу. Вставать не хочется, так бы и сидела на крыльце, обмораживая ягодицы и глядя на звезды с полной луной. Но что-то подсказывает, что время позднее, а работа завтра будет не менее тяжкой, чем сегодня. Придется пересилить себя и как-то добраться до постели.       ‒ Стэн, ‒ подобрав к себе колени, я складываю на них руки и опускаю голову, прикрывая глаза. Как же спать хочется… ‒ Отнеси меня, пожалуйста.       Компьютер точно ждал все это время моей просьбы. Его голос, насыщенный самодовольствием, в воображении фыркает на столь наглую просьбу. Я знаю, о чем он рассуждает. Каждый раз одно и тоже. Компьютер предупреждает меня о последствиях пьянства, я же плюю на его слова с высокой колокольни. Вот только в результате все равно обращаюсь к нему за помощью, понимая, что тому мне не отказать.       «Я не могу этого сделать, пока твои глаза закрыты»       ‒ Ну, пожалуйста… не хочу их открывать, ‒ начинаю канючить, ясно осознавая, что довожу Стэна до белой горячки.       «Придется»       Усталый вздох сходит с моих губ. Отдавать бразды правления своим телом кому-то в голове всегда не самое приятное. Словно бы все мышцы двигаются самостоятельно, не принимая приказы центрального мозга, и ты чувствуешь себя марионеткой на веревочках. Но за шестнадцать лет я привыкла к этому состоянию, понимая, что Стэну доверять можно. Единственное, что ни разу нами не было испытано – полное овладение искусственным интеллектом организма, вплоть до импульсов в коре головного мозга. На такое Стэну требуется разрешение к полному подчинению, но я даже представить не могу, зачем мне его ему давать. Как и сам Стэн. Потому мы довольствуемся частичным автоматическим управлением тела, что переходит в «руки» компьютера при надобности.       Управлять моим телом? Ладно. Управлять моим мозгом? Нет уж, увольте.       Открыв глаза и приподняв голову, я тускло осматриваю улицу. Света крыльца хватает для того, чтобы рассмотреть круговую дорожку для автомобилей, зеленую траву, высокие, трубчатые ворота. Но уже через минуту все это исчезает, ведь Стэн, полностью взяв на себя управление ногами, ведет меня в дом. Дверь автоматически открывается, искусственный интеллект приятно приветствует меня женским голосом.       ‒ Добро пожаловать домой, Луиза, ‒ уверена, имел бы этот голос источник, и то наверняка бы приветливо улыбался.       Куртка откидывается на пол, гремя ключами от машины, зажигалкой и какой-то мелочью. Мне хочется провалиться в сон прямо здесь, на лестнице, но я не чувствую ног и потому могу только устало хлопать ресницами и слепо стягивать с себя испачканную в крови футболку. Уже через несколько минут механичные движения ног приводят меня в комнату с постелью, но вместо нее родимой проходят вперед, к открытой нараспашку резной со стеклянными вставками двери.       ‒ Ну, нет, такого уговора не было, ‒ прежде, чем ноги делают шаг внутрь ванной комнаты, я опираюсь руками о дверные косяки. Тяжко противостоять собственному телу, особенно если в голове сидит недовольный сосед. ‒ Я не хочу в душ. Я хочу спать.       «Личная гигиена не менее важна, чем состав крови. Тебе следует привести себя в порядок», Стэн снова пытается сделать шаг вперед, однако выставленные вперед руки не позволяют мне сдвинуться и на сантиметр.       ‒ Завтра приведу! Срочно в постель!       Или мне кажется, или Стэн проецирует в моей голове усталый вздох, скопированный у кого-то когда-то? В любом случае компьютер больше не желает противоречить, ведя меня к кровати. Здесь я уже и сама могу, потому сознание вдруг чувствует распоряжение собственными ногами, которые начинают подкашиваться. Через мгновение я падаю навзничь в постель, утыкаясь лицом в подушку.       Знала бы, как сложно будет вставать заново через четыре часа – ни за что бы не напилась. А впрочем, кого я обманываю?..

***

Автомобиль Гэвина вот уже час патрулирует улицы, но вместо оповещений о возможном появлении убийцы встречает либо сообщение о грабеже, либо о драках. Гэвин, устало откинувшийся на спинку кресла, мечтательно вспоминает про свою постель, что освещается лучами тусклого экрана телевизора. Вообще-то он не любитель спать при свете, но сейчас, вымотавшись за несколько дней, готов и на такой расклад. Да что там, даже лавочка в метро ему кажется ложем богов! Настолько сильно устал организм, что и боль в порезанном плече ощущается слабо, как будто в дальних уголках сознания.       С момента поездки в компании Вольф прошло уже два часа. За это время детектив выпил по меньшей мере три кружки кофе, выкурил не одну сигарету, выругался не одним нецензурным словом. На удивление самому себе, все эти слова не были направлены на Ричарда, что в компании Рида предпочитает молчать. Четыре месяца совместной работы дали понять, что детектив не терпит трепа, тем более от «сраного куска пластика». Система адаптации данную информацию выделила, восприняла и осознала, подстраиваясь под поведение доверенного человека. Потому Ричард, обращающийся к детективу Риду только для уточнения работы, постепенно завоевал доверие человека. Если, конечно, снижение количества оскорблений можно назвать доверием.       Сидя за рулем автомобиля, Ричард за неимением другой работы покручивает в программе весь прошедший день. Ранение детектива было не опасным, не затрагивающим системы жизнеобеспечения, однако все же досадное явление, так как сама машина списала это ранение на свою невнимательность. Ошибок в системе не возникает, ни одна система не испытывает сбой, однако жизнь человека напрямую зависит от Ричарда. Допущение сыграло в злую шутку, пусть Рид и не обвиняет RK900 в случившемся. Все же отчет был сформирован и отправлен в «Киберлайф», что материализовались в сознании машины в виде темнокожей женщины по имени Аманда.       Автомобиль стоит на парковке вот уже двадцать минут. Двадцать минут затишья и спокойствия. Гэвин, откинувшись на спинку пассажирского кресла, дремлет. Из полицейской рации не доносится ни звука, последний вызов на какую-то семейную драку прозвучал около половины часа назад. Ночь предстоит длинная, прохладная, но в отличие от детектива Ричард не испытывает усталости или холода. Он лишь смотрит перед собой, прислушиваясь к окружающим звукам и выискивая в воспоминаниях прошедшего дня хоть какие-либо намеки на увеличение шанса как можно быстрее раскрыть личность убийцы.       За неделю убийца успел в особо извращенной форме лишить жизни семерых людей. Некая традиция, что подмечают полицейские других городов, где побывал преступник. Двадцать четыре часа ‒ один труп. Но сегодня, как ни странно, ни одного тела, целый день полный штиль в мире преступников.       Уже в следующую секунду рация издает сигнал активации, и на том конце раздается механичный скрежет. Гэвин, чей сон в последние сутки был чутким, но раздражительным, тут же сонно дергается, хмуро поглядывая на рацию одним глазом. Он просыпается как раз вовремя, чтобы услышать слова диспетчера, передающего вызов свидетеля, как некий мужчина набросился на прохожего с ножом. Не совсем похоже на их маньяка, учитывая, что в крови каждой жертвы обнаружен кетамин, что используется при наркозе, однако Рид все же решает проверить место.       ‒ Полагаю, нам следует проверить, детектив, ‒ сухо отзывается Ричард, словно прочитав мысли Гэвина. Не то, чтобы последнего это замечание раздражает, но все же вызывает некоторое внутреннее негодование, связанное с недосыпом. Как будто он такой тупой, что сам не догадается ответить на подозрительный вызов.       ‒ Если это снова какая-нибудь сраная бабулька, которой что-то показалось ‒ вызывай морг, потому что я застрелюсь на месте, ‒ процедив эту не самую веселую шутку сквозь зубы, Гэвин открывает дверцу и намеревается выйти наружу. Он замечает безучастный взгляд Ричарда на себе, что уже заводит машину, и на некоторое время застывает. Вялые мыслительные процессы старательно пытаются решить, предупредить ли Ричарда о своем желании покинуть машину, дабы опорожнить и так полный мочевой пузырь. Все же спустя несколько секунд Рид, вернувшись обратно в кресло, туманно бросает, ‒ щас вернусь.       Механичный кивок головы Ричарда остается незамеченным. Ведь Гэвин, уже захлопывающий дверь автомобиля и направляющийся через дорогу в темный переулок, устало потирает глаза пальцами. Ему бы несколько часов сна, хотя бы два, и организм перестанет посылать тревожные сигналы в виде тахикардии и ярких вспышек перед глазами. А еще лучше перестать глотать отвратный на вкус кофе, которым приходится отгонять усталость и сон.       Ричард не глушит мотор. Уже разбирающийся в некоторых привычках детектива, андроид укладывает обе руки на руль и возвращается к анализу прошедшего дня. Ничего существенно важного, очередной патруль и поездки по постоянным подозрительным вызовам. Убийца не оставляет после себя следов, даже намеков на возможное базирование, а ведь оно присутствует, учитывая, что тела подкидываются, а не убиваются на месте. По сути день прошел в пустую, напарник напоминает об этом последние несколько часов, и только незапланированная встреча с детективом Вольф на какое-то время позволяет детективу Риду сменить раздражение на расслабление. Это кажется Ричарду странным… женщина, что выражается порой покрепче Гэвина, вызывает у напарника некое чувство родства, которое андроиду представляется, как иррациональное. Сколько времени машина наблюдает за детективом, столько же раз отмечает неприятие от таких личностей, вроде вспыльчивой и холеристичной Луизы Вольф, однако в отношении ее Гэвин словно сдерживает свой агрессивный характер. Отношения напарника с остальными мало касаются Ричарда, все, что его заботит – работа, направленная на подчинение детективу и раскрытие преступлений. RK900 даже не был против, когда его цель в виде поиска девиантов резко была сменена целью найти опасного преступника, убивающего людей. Настолько сильно для него был важен факт наличия самой задачи, без которой существовать было сложно. Но все же алгоритмы, разработанные для детектива, требуют тщательного анализа происходящего вокруг. Вот и сейчас Ричард вспоминает о резкой смене раздражения на тепло во взгляде детектива Рида, когда тот, войдя в бар для успокоения души, вдруг встречает там коллегу.       Иррационально. Нелогично. Никак не усваивается в программе, требуя немедленного разрешения возникшего конфликта из-за непривычного поведения приставленного человека. И вроде бы можно решить проблему, всего на всего уточнив у детектива обстоятельства знакомства с детективом Вольф, однако вложенный такт не дает ему проявить наглость в таком щепетильном вопросе.       Не менее интересным фактом является ненависть Вольф. Первый месяц работы в участке давался Ричарду не то, чтобы тяжело, ведь морально он был пуст. На то он и машина. Но все-таки этот короткий период был насыщен общей ненавистью департамента, даже капитан Джеффри Фаулер кидал угрожающие взгляды. Ричард никогда не отвечал на негатив, психологический базис подсказывал, что людьми движет страх и ярость на ноябрь и прототип RK800. Тем более, что постепенно все эти взгляды и оскорбления сошли до минимума. Почему до минимума? Потому что этот самый минимум остался в лице Луизы Вольф, готовой выпустить в него несколько пуль.       Это кажется забавным… Ричард с уверенностью отдает себе отчет, что детектив либо просто пытается скрыть свой страх, либо и впрямь пытается вызвать его на эмоции, доказав всему миру, что машина не та, за кого себя выдает. В ее поведении нащупывается рациональное зерно, однако теперь, спустя четыре месяца, это зерно теряется. Не пора ли привыкнуть к его обществу в департаменте? Кажется, у человека явно присутствуют проблемы с психикой, и это не удивительно, учитывая, как много вредных привычек и дурных качеств скопилось в одном человеке.       Анализ личности прерывает шум покрышек. Ричард, по инерции повернув голову в сторону шума, тут же прерывает все мыслительные процессы, вернув внимание к детективу на дороге. Увы, но он больше не идет, сонно натирая лицо. Не идет, устало осматривая дорогу в поисках возможных кочек под вялыми ногами. Детектив Рид, что несколько минут назад сопел на соседнем сиденье, оказывается сбитым неким седаном с выключенными фарами.       Не заглушая мотор, Ричард действует на автомате. Внутри нет ничего, кроме строго прописанного регламента в случае нанесения вреда напарнику, и потому андроид, параллельно пытающийся высмотреть номер затормозившего автомобиля, бросается к лежащему на дороге человеку. В который раз Ричард отмечает стойкость детектива, ведь тот не издает ни звука, не смотря на открытый перелом руки и нескольких ребер. Лишь корчится и беззвучно искажает лицо в нестерпимой боли.       Номер снят. Ни единого намека на какие-либо идентификационные номера, только марка машины Nissan и больше ничего. Ричард, параллельно отправляющий сигнал в полицию и неотложную помощь, тут же поднимается с колен, однако успевает заметить только серые глаза в зеркале заднего вида. Машина, засвистев покрышками, срывается с места, провожаемая суровым взглядом безэмоционального Ричарда.       Не проходит и нескольких секунд, как Гэвин, стремительно теряющий кровь и уходящий в забытье, с искажающимися от боли губами выуживает из внутреннего кармана здоровой рукой пачку сигарет. Ричард понимает, что при таких ранениях подобные движения должны приносить жуткую боль, однако и без того вымотанный организм человека в состоянии болевого шока не воспринимает происходящее адекватно. Пачка сигарет, что оказывается залитой кровью, тут же откидывается в сторону.       ‒ Проклятье… ‒ срывается с губ хриплое ругательство, после чего Рид, тяжело дыша, откидывается на асфальт.       Ричард не теряет ни секунды, уже привыкший действовать в молчании. Вернувшись в автомобиль, андроид немедленно находит аптечку под пассажирским креслом и впопыхах возвращается к распластавшемуся человеку на дороге. Лужа становится все больше, пропитывая серую футболку темными пятнами. Белый пиджак пачкается в крови, запах дорожной пыли дополняется привкусом железа, но Гэвин сознанием уже летает где-то между галактиками, не обращая внимания на шум выходящих из местной заправки немногочисленных людей, на треск вскрываемой аптечки. На мгновение наступает тишина, при которой детектив старательно вырывает себя из предобморочного состояния, концентрируясь на серых бездумных глазах Ричарда.       ‒ А что?.. ‒ мужчина пытается усмехнуться сквозь нарастающую боль и тьму, завидев в аптечке вместо таблеток и антисептических средств пачку чипсов и презервативы. ‒ Забавно же…       ‒ Не в вашем случае, детектив, ‒ отвечает Ричард, выуживая единственное, что может помочь на данный момент не истечь человеку кровью ‒ резиновый жгут.       Что ж, мелькнуло в голове андроида. Может, детектив Рид не зря употребил алкоголь двумя часами ранее. Во всяком случае это хоть как-то спасет человека от боли, что сам непреднамеренно лишил себя обезболивающего, заменив его контрацепцией.