Девиация: новый вирус / Deviation: new virus

Луиза («славный воитель») – происходит от значения мужского имени Луи, Людовик. Считается, что происходит от кельтского, в значении «светлая, сияющая». Цвет: зеленый. Основные черты: скорость, воля, активность. Тотемное растение: лаванда. Тип: замкнуты, но не фантазерки. Чаще всего собственницы. Носителем этого имени является терпеливый человек, способный к быстрому приспособлению к окружающим изменениям, однако нередко раздражительный. Как правило, для достижения желаемого выбирает наиболее эффективный, но длинный путь. Отзывчива к чужой беде. Человек с именем Луиза склонен выбирать ту работу, что позволяет проявлять самостоятельность, как средство преодоления собственных комплексов, потому профессиональные цели и желание занять место лидера достигаются с трудом. Часто имеет громадное самолюбие, что и становится причиной отсутствия душевного спокойствия, так как человеку не хватает равновесия и искренности. Первый брак женщины с именем Луиза, как правило, по любви, однако редко бывает долгим. К повторным привязанностям носитель не стремится. В выборе спутника жизни руководствуется волевым характером, отсутствием вредных привычек. Предпочитает сохранять порядок как в доме, так и в голове, однако в силу возможных комплексов не редко имеет трудности с последним.

***

      Ооох… кто придумал головную боль?.. если Господь Бог, то он сущий Дьявол.       Чуть низковатый, без хрипотцы голос Стэна доносится как будто издалека, но я отчетливо ощущаю пульсации в голове на каждое его слово. Он говорит не тревожно, спокойно, отдавая себе отчет о боли в уставших, охмеленных извилинах человека. Открыв один глаз, я с громким стоном переворачиваюсь на спину и устремляю прищуренный взгляд в потолок. Стэн тут же замолкает.       Шторы не задернуты. Яркие оранжевые лучи теплого солнца скользят по комнате, перепрыгивая тенями с шоколадного оттенка стены на паркет и белую мебель. Невыспавшееся сознание принимает эти игры в догонялки, как фонари, которые нагло направлены в окно кем-то влезшим на мою территорию, однако одного мутного взора в сторону окна, протягивающегося от пола к потолку, хватает, чтобы понять ‒ это хвойные верхушки деревьев приплясывают на фоне восходящего солнца. Их ветки и иголки волнуются под ощутимым ветром. Солнце, едва достигнув своим краем их верхушек, вот-вот спрячется под завесой тяжелых туч. Должно быть, синоптики все же дождутся сегодня обещаемый ими дождь…       Едва эта мысль проскакивает в голове, как по прозрачному окну ударяют капли. Крупные, звенящие, многообещающие. Их удары приятно ласкают слух, оттеняя пульсации сосудов в висках, и я, прикрывая глаза, улыбаюсь приоткрытыми губами. Так хорошо… так спокойно… и словно бы не было вчерашнего запоя, словно нет неуверенного голоса в голове, что извещает о скором приближении начала смены. Я лишь блекло смотрю на ускоряющиеся дождинки сквозь приспущенные черные ресницы и вспоминаю запах сырости. Уж его-то я помню отчетливо.       Отец, высокий и грузный мужчина с чуть выпирающим животом сквозь светло-розовую рубашку, смотрит на меня зеленого оттенка глазами. На нижних веках скапливаются слезинки, но мужчина старается держать себя в руках, крепко-накрепко стиснув руки на груди. Его рваное дыхание дополняется тяжким напряжением в плечах, точно камень, нахмуренными бровями и поджатыми губами. Во взгляде нет ничего, кроме страха, сожаления. И внезапно светлая комната мягкого салатового оттенка наполняется мужскими, сдавленными рыданиями, когда я делаю несмелые шаги в сторону открытого балкона. Светлые занавески взметаются вверх, запах сырости и грозы заполоняет мое сознание. И без того худое тело стало едва ли не тощим, но мне все равно. Пусть мышцы атрофированы, пусть губы дрожат от ощущения возможности снова ходить. Все-таки мне удается дрожащими ногами пройти мимо сидящего на полу отца, который заливается слезами горя и радости, остановиться у открытого балкона и протянуть дрожащие худые руки под ливень. Так приятно ощущать эти капли. Чувствовать, как скатываются мелкие струйки, одна за другой, цепляя мелкие волоски и делая кожу до отвратительного восхищения липкой.       Дверь в комнату распахивается, и я, уже забывшая, что такое поворачивать голову по инерции, не сразу это делаю. Совсем еще юный, белокурый Дитфрид смотрит на меня широко распахнутыми глазами, бликуя темно-голубым оттенком. Он дышит тяжко, так же, как и отец, но парень, который всегда придает особое значение мужественности своего родителя, не замечает последнего на полу. Руки брата уложены на дверные проемы, сам он не ощущает скатывающих по щекам редких слез.       И все они плачут, кто-то навзрыд, кто-то сдавленно. Все улавливают этот аромат озона и уличной, мокрой пыли, что стал навсегда для нас ассоциацией с одним удивительным днем. Днем, когда порушенная жизнь Волчицы восстановилась, пусть и не полноценно, но ощутимо.       Проведя рукой по лицу, я стираю тягучие воспоминания и словно бы откидываю их в дальний угол. Прошло уже шестнадцать лет, я давно не семнадцатилетняя девчушка, как и отец ‒ давно не молодой мужчина. Больше он не показывал слез. Тот момент был одним из немногих, когда строгий и до скрежета в зубах принципиальный человек дал волю своим чувствам. И все же, он по-прежнему считает себя Волком, пусть стая его постепенно начала распадаться на мелкие осколки. Но даже тогда Волку не пристало становиться вечно плачущей гиеной, верно?       Усмехнувшись этой мысли, я стараюсь безболезненно сесть. Россыпь искр от резких движений намекает на излишне торопливые решения, и потому тело плюхается обратно на постель. Может, снова попросить Стэна о помощи?..       «Я догадываюсь о чем ты думаешь. Даже не надейся»       Всегда здесь, всегда рядом.       ‒ Вот нужен ты мне… сама справлюсь.       «Удачи»       Похоже, все-таки обиделся. Аккуратно, но медленно мне удается подняться на локтях, стащить себя с постели и, поднявшись на несмелые ноги, побрести в ванную комнату. По пути штурмуется все, что возможно штурмовать: напольная лампа, компьютерный стул и стол молочных оттенков, дверной косяк. Уже в ванной мне даже удается удариться головой о кафельную стену, затем запутаться в брюках и встать под душ прямо в белом белье. Раньше алкоголь не воспринимался организмом так резко. Видимо, я теряю хватку не только в мимолетной любви, но и в способностях своей печени.       Привести себя в порядок удается только после того, как кожа и мозги насыщаются душными ароматами мяты с гранатом, какими пахнет воздушная мыльная пена. Ясность приходит постепенно, не перенапрягая мозги, сохраняя бездну в желудке и в ногах. Первому отчаянно хочется освободиться от пустоты, ведь я не ела ничего со вчерашнего обеда. А вот вторые так и норовят поскользнуться в просторной душевой, добавив к боли в голове еще и боль в теле.       Уже за кружкой чая становится намного легче. Чего-чего, а пить кофе на хмельной желудок я точно не стану. Стэн медленно рапортует о диагностике за ночь, его голос, специально приглушенный, мягкий, с механичной заломинкой, отдающей эхом, не приносит дискомфорта. Напротив, успокаивает, как удары сердца матери для грудничков. Легкие требуют сигаретного дыма, своей дозы смолы, но я игнорирую их потребность и характерное посвистывание, намекающее на чересчур частое пренебрежение здоровьем. Доездилась без куртки с открытым окном. Пора бы уже взяться за себя, а то и впрямь стала слишком безалаберной.       «…и два градуса. К тому же у тебя наблюдается увеличенное количество лейкоцитов в крови, что говорит о возможном воспалительном…»       Так и знала. Простудилась. Пожалуй, пора внимать нравоучениям Стэна и Гэвина.       Блеклая улыбка вздергивает мои губы в уголках. Пожалуй, даже брат обо мне так не печется, как эти две странные личности. Первого вообще личностью не назовешь, но все-таки.       Вернувшись в спальню уже на твердых ногах, я с тусклым взглядом открываю дверцы стенного шкафа нараспашку. Гардероб не самый модный для женщины, чего уж, у меня из платьев только два экземпляра, и то ‒ одно с выпускного вечера полицейской академии. Зато удобных джинсов, футболок-поло и кроссовок ‒ хоть костер разжигай. Не изменяя своим вкусам, я собираю черные волосы в высокий, небрежный хвост, оголяя тонкие плечи. В этот раз серая, в мелкую крапинку, футболка плотно утягивает тело, черные джинсы надеваются вяло, но быстро. Шкаф находится прямо напротив кровати; его дверцы, что теперь вернулись в исходное положение, имеют вид двух широких и высоких зеркал. Был бы Рид в моей комнате, и непременно пошутил бы на тему отличного вида на двуспальный «трахадром». И я бы сто процентов осадила мужчину, в лоб кинув слова, что в этой постели кроме меня никто не спал. В прямом и переносном смысле. Постель была завезена новая, сразу после заезда, сама же я предпочитала мимолетные увлечения на чужой территории. Кто знает, что взбредет какому-нибудь придурку, как вчерашний парень в баре. Не хочется давать свой адрес кому попало.       Осмотрев себя в зеркале, стоя спиной к кровати, я уверенно киваю то ли себе, то ли Стэну, и вызываю такси. Приятный женский голос интеркома, не слишком высокий, но и не низкий, желает приятного дня. Дом закрывается. Никогда не понимала этого странного желания у людей, чтобы собственное жилище с тобой разговаривало. Только сильнее ощущаешь свое одиночество, когда в пустующем доме тебя некому приветствовать, кроме стен. Но искать в терминале кнопку выключения лень, да и долго во всем этом разбираться. В технике я все равно, что Гэвин в профессиональной этике. Бездарная и агрессивная.       Забрать машину со стоянки рядом с баром Джимми получается за двадцать минут до начала смены. Такси, получив оплату с телефона, уезжает. Я, водружаясь на водительское кресло, расслабленно ощущаю себя, как говорят, «в своей тарелке». Здесь всегда приятно пахнет собственной туалетной водой из ароматов нежной лаванды и ванильно-кремовой начинки, в дополнение к которому притягивается запах сигаретного дыма. Два совершенно разных контраста, но таких дурманящих и родных.       Мелькнувшая шальная мысль вынуждает меня с улыбкой заглянуть в сигаретную пачку. Губы, вздернутые в углах, медленно опускаются. Проклятье… теперь еще за сигаретами в магазин ехать.       Часы на приборной панели указывают на начало девятого, однако я завожу мотор, но трогаться с места не собираюсь. Внедорожник слишком крепкий, чтобы передавать рев двигателя вибрациями, но я вслушиваюсь в них, разжигая последнюю сигарету и затягиваясь до полных легких. Работа может и подождать. Гораздо приятнее смотреть на пустующую улицу в уже утихомирившемся дожде, что теперь рассеивается мелкими крупицами по лобовому стеклу.       «Не самое удачное время для расслабления», тут же отмечает голос в голове, пронизанный механичной напряженностью. «Ты можешь опоздать».       ‒ Не думаю, что в мое отсутствие может случиться неприятность, ‒ терпкий дым сковывает грудь, после чего медленно сочится из приоткрытых губ.       «Согласен. Все неприятности мы носим с собой»       От этого деловитого тона мне становится смешно, и я рвано хихикаю, выдыхая дым через нос. Сигаретный огонек бликует, мелькая в зеркале заднего вида. Отклонившись на спинку кресла, я всматриваюсь в отражение. Голубые глаза мягкого, практически серого оттенка в лучах тусклого дневного света вздрагивают ресницами, белая пелена дыма прикрывает взгляд. У меня и впрямь мамина внешность. Такая же худая, такая же черноволосая, такая же голубоглазая. Ярко выраженные заостренные скулы, полные, но суженные по краям губы. Чуть заостренный вздернутый нос. И родинка у левого глаза… я подхожу под описание самой обычной чистокровной немки, какой и являюсь, наверное. Но все же в моей речи не проскальзывает акцент, каким обладали родители в силу жизни в Германии. Мы с Дитфридом воспитывались в Британии, лишь трижды за всю жизнь побывав на родине, где родились.       Телефон вибрирует, издавая писк сообщения. Поглощенные раздумьями глаза вздрагивают черными ресницами, и я, перестав выпускать «водопад» дыма изо рта, с шумом выдыхаю. Сигарета в уличной тишине отправляется в зубы, сам телефон ‒ в свободную правую руку.       ‒ Твою мать, ‒ срываются приглушенные слова с губ, после чего недокуренной сигарете приходится отправиться в открытое окно. Маленький уголек прыгает по асфальту, тут же отдаваясь шипением и белой дымкой от попадания в лужу.       «Насколько фраза «а я говорил» будет неуместной?»       Взглянув в зеркало и показав себе язык, я с грустью вывожу автомобиль на дорогу. Брифинг в департаменте вот-вот начнется, что вообще удивительно в свете загруженности участка, и я грожусь на него опоздать! Вот уж чего Фаулер терпеть не станет. Сборы по утрам для инструктажа и новостей не проводились уже три недели, и это было первое собрание, на которое не стоит опаздывать. Потому внедорожник набирает скорость под напряженное молчание в голове, неся меня вперед, навстречу работе и утреннему солнцу.       Парковка у участка не пустует. Абсолютно все детективы и патрульные получили оповещение, и теперь найти место рядом с входом не предоставляется возможным. Кое-как втиснувшись между черным седаном кадровика и серым пикапом одного патрульного, я быстро накидываю кожаную куртку и выбегаю на улицу. Даже забавно, что сейчас я выгляжу почти как Рид: серая, с таким же вырезом футболка, темные джинсы и кожанка, разве что не коричневая. Вот будет забавно детективу посмотреть на этот прикид. Хотя… с его усталостью он вряд ли оценит, только фыркнет и закатит глаза.       Мимолетный приветственный кивок регистраторам, которые, судя по синякам под глазами, так же не выспались, позволяет не задерживаться на долгих разговорах. Холл уже практически пустует, только несколько офицеров медленно собирают какие-то бумаги, поднимают свои рабочие планшеты и идут в сторону аудитории для утренних «шабашей». Все, что я успеваю сделать – найти стол Рида, за которым никого нет, и подойти к своему рабочему месту.       Всего один шаг отделяет меня от стола. RK900, стоя с убранными за поясницу руками, смотрит на меня в привычной манере. Темные брови сильно опущены, серые глаза пронзают душу. Так и хочется загнуть щенка за загривок, чтобы больше не задирал волевой подбородок, придавая своему виду презрительный оттенок.       ‒ Доброе утро, детектив Вольф, ‒ ледяной говор отдается сотнями мурашек по телу, вслед за которыми ладони сжимаются в кулаки. Усмирив стоящую рядом с моим столом машину уничтожающим взглядом, я лишь на мгновение позволяю себе мысленно задаться вопросом ‒ какого черта этот черт делает у моего рабочего места?       Не вспоминай Сатану в участке, дабы не вызвать его внимание к себе… впрочем, уже поздно. Весь Дьявол сосредоточился в этой адской машине, морду которой так и хочется начистить.       С шумом скинутая на стол куртка становится агрессивным ответом для Ричарда с подтекстом «не лезь, убьет». Меня несомненно радует отступившая головная боль, но совершенно не придает сил этот тяжелый взгляд в спину, когда ноги в порыве ярости на автомате несут к месту брифинга. Должно быть, Рид послал его за мной, чтобы я успела на собрание. Сам-то наверняка уже сидит в аудитории, задрав голову и храпя на все стены.       Переступив порог аудитории, быстро теряешь интерес к миру извне. Здесь тебя ждет работа, здесь ты никто иной, как сотрудник полиции, который должен получить важное задание. Вот незадача: я свое дело знаю. Мое дело наверняка припрется в течение часа в участок и будет стоять над душой минимум пятнадцать минут, по большей степени общаясь со Стэном, а не со мной.       Как ни странно, но Рида в комнате не оказывается. Усевшись за овальный темно-серый стол, где почти все места уже заняты, я откидываюсь на спинку черного стула и мысленно радуюсь, что смогла появиться раньше Фаулера. Не хочется попадать ему под горячую руку, но и задерживаться здесь я долго не стану. Работа стынет, капитан, извиняйте!       Детектив, что сидит по левую сторону, устало зевает. Его черный, официальный костюм идеально выглажен, и это не удивительно, ведь человек женился всего месяц назад. Мистер Лоуренс работает здесь чуть меньше моего, попав из департамента полиции Кливленда уже детективом, однако, даже несмотря на свой вечно официальный и педантичный вид, придерживается таких же взглядов, что и я: на кой черт тратить время на бесмысленный треп, если есть дело и будет еще столько же потом? Впрочем, такого принципа здесь придерживаются все.       Капитан входит в кабинет, и все шумы и разговоры тут же умолкают. В его тяжелых, напряженных шагах уже можно различить дурные вести, и все же я выуживаю мгновение, когда мужчина начинает всех сурово приветствовать. Сидящий рядом Лоуренс, замечая мое желание заговорить, блекло кидает на капитана сонный взгляд, после чего чуть поддается ко мне, обдавая запахом кофе и пены для бритья.       ‒ Аарон, ты не знаешь, где Рид? ‒ я снова осматриваю сидящих, пытаясь найти человека. Увы. ‒ Он обычно не опаздывает. Странно это…       ‒ Не знаю, ‒ Лоуренс пожимает плечами, так же по инерции поглядывая на коллег. Его шепот перебивается болтовней капитана, и он начинает кидать на нас взгляды. ‒ В участке он не появлялся.       Воцаряется тишина. Фаулер, сверкая злобными искрами из черных глаз, поджимает губы. Все глаза участка теперь направлены в нашу сторону, и мы, как маленькие дети, вжимаемся в стулья. Но уже через мгновение инструктаж снова возобновляется и я, скучающе скрестив руки на груди, запрокидываю голову.       «Скучно?»       Отвечать будет подозрительно, потому я еле заметно киваю головой, привлекая внимание Фаулера в который раз. Вообще не люблю сидеть на таких собраниях. Мы с Ридом в такие моменты как нашкодившие ученики, вечно срывающие преподавателю урок. Даже если просто сидим и молчим, все равно бесим капитана. Раньше наш тандем по надоеданию Джеффри дополнял еще и лейтенант, но увы, из трех танкистов осталось всего двое.       «Устала?»       Я снова киваю, улыбаясь едва заметной улыбкой.       «Тогда займись делом – соберись и послушай капитана»       Шея на автомате поворачивает голову к кафедре, где Фаулер в голубой рубашке, отблескивая лысой головой, извещает о возможной инспекции на следующей неделе. Самовольное вмешательство Стэна вызывает у меня раздражение, но я не сопротивляюсь, и впрямь пытаюсь сосредоточиться на басовитом голосе начальника.       ‒…с понедельника. Так что попрошу всех собраться с мыслями, привести свои рабочие места и дела в порядок. Нам хватает дел с городом, так что внутри участка проблемы точно не нужны, ‒ суровый взгляд темных глаз обводит всех из-подо лба, задерживаясь на секунду другую на мне. Боже, чем я заслужила такую репутацию?.. ну, бывает, выеживаюсь в меру, спорю без конца и края, но еще ни разу не показывала себя плохим работником! Вон, даже после попойки прихожу вовремя. ‒ Теперь к делу.       Фаулер, опустив взгляд на кафедру, хмурится. Его обеспокоенность отзывается напряженностью в аудитории, полицейские тревожно поглядывают друг на друга. Даже меня эта волна захлестывает, заставляя вытянуть шею и безрезультатно высмотреть листок на кафедре.       ‒ Знаю, информация прозвучит… неприятная, ‒ снова удрученная пауза с опущенным в листок взглядом. ‒ Но то приказ правительства, и мы с ним поделать ничего не сможем…       ‒ Кэп, не выкручивай, говори уже, ‒ обеспокоенно бурчит один из патрульных, подбодряемый кивками остальных.       Фаулер смотрит на офицера в синей униформе с некоторой тревогой, но тут же шумно выдыхает и устремляет взгляд на наши головы. Он явно не готов услышать будущее негодование, зато уверен, что услышит в ответ на новость именно его. В душной серой аудитории, наполненной запахами парфюма, дороги и кофе, воцаряется тишина.       ‒ Правительством принято решение оснастить каждый участок по меньшей мере пятьюдесятью андроидами линии RK900… ‒ общее молчание тут же разрывается недовольным перешептыванием, что разрастается в настоящее негодование из криков и возмущений. Фаулер, чувствуя себя эпицентром всеобщей злости, выставляет ладони на уровень груди, как бы закрываясь от всех. ‒ Я понимаю, не самая радостная новость, но нам придется с ней смириться. Машины прибудут уже на следующей неделе вместе с инспекцией, так что…       ‒ Да это издевательство! ‒ эмоциональный взрыв у людей грозится перерасти в торнадо. Меня и саму такая новость не радует, будто нам одного полоумного мало. И все же я предпочитаю молчать, запрокинув голову и сонно прикрыв глаза. Капитану сейчас и так не просто, вряд ли мой буйный нрав и воцарившаяся злость на правительство станут для него облегчением. ‒ Нам что, одного придурка мало?! На кой черт столько жестянок, если мы всеми силами стараемся от них избавить город?! Одно дерьмо заменить другим?       Говорящий патрульный, уже обращающийся скорее к поддакивающему народу, чем к капитану, встает со стула. Серебряные наручники на черном поясе звякают, совсем молоденький парень лет двадцати шести пытается отстоять свои права. Знал бы этот новенький, кто работает в участке всего год, с какой злостью на него смотрит Фаулер, ни за что бы не встал с места.       Буря не дает себя долго ждать. Уже в следующее мгновение Джеффри злобно шипит, и с его злостью соглашается Стэн, парируя в голове «Лучше бы этому патрульному придержать язык…».       ‒ Сядь! ‒ злобный шик на всю аудиторию показывает, кто здесь истинный вожак, а кто просто на подсобках. Патрульный в миг краснеет и под моим насмешливым взглядом усаживается обратно на стул, потупив злобные глаза. Капитан выжидает паузу, когда все угомонятся, обводя взглядом притихших работников. Эх, жалко Рида нет… сейчас бы он тут отыгрался за все бессонные ночи… ‒ Нравится вам это или нет, нам придется перетерпеть и привыкнуть. Приказы президента не обсуждаются, и уж тем более не терпят возмущений! А ты, Салли, ‒ его темный палец показательно взметается в сторону патрульного, вжавшего шею в плечи. ‒ Вообще держи рот на замке. Ты здесь без году неделя, а уже начинаешь участку вставлять палки в колеса.       Парень что-то бубнит, но я больше не интересуюсь происходящим. Черт, Рид, ну где тебя носит в такое веселье…       Больше никто не возмущается. Будоражащие новости на этом заканчиваются, и потому я позволяю себе откинуться на спинку кресла в который раз и закрыть глаза. В голове еще отдаются огоньки похмельного утра, в животе урчит. Фаулер больше не говорит со злостью или напряжением, раздавая новые задания патрульным и свободным детективам. Его голос становится блеклым, тягучим, приглушенный тон точно доносится из далеких морских простор. Дремота окутывает меня, тьма заволакивает сознание, и все в мыслях перемешалось, создавая разнообразные нелепые картины.       Летающие по участку золотистые карпы, которые от прикосновений тут же меняют свое направление, тревожно вздрагивают плавниками…       Чей-то смех, такой громкий и звонкий, на фоне монотонного монолога Фаулера звучащий, как хохот безумца…       Яркие вспышки света и тьмы, россыпью опускающиеся на головы улыбающихся коллег…       Раздраженный крик Фаулера… крик Фаулера?..       «Луиза, очнись!»       Встрепенувшись и сонно зевнув, я осматриваю коллег прикрытыми глазами. Все, как один смотрят на меня, в лицах читается укоризна, раздражение, но ничто из этого не вызвано моей дремотой. Все эти негативные эмоции подогреваются озвученной Джеффри новостью о скорых Девятках в участке, однако сам Джеффри испытывает меня ненавистным взглядом, кажущимся в молчании до ужаса многообещающим. Темные губы поджаты в тонкую полоску, глаза сузились.       ‒ Прошу прощения, ‒ встряхнув головой, я выпрямляюсь и протираю лицо ладонями. ‒ Так весело, что аж скучно…       От этой фразы все работники опасливо поворачиваются к капитану. Искр грозовых не мелькает, а вот раздраженный, но сдержанный голос предвещает много неприятностей.       ‒ А тебе, значит, забавно?       ‒ Да бросьте, капитан, мы тут сидим уже… ‒ «двадцать четыре минуты», ‒ почти полчаса. Давно бы уже делом занялись, вместо того, чтобы мусолить всякое дерьмо.       ‒ Да неужели? Хочешь взяться за дело? ‒ ехидно отзывается Фаулер, прищурившись еще сильнее. Не нравится мне этот взгляд. Так обычно смотрят люди, готовые насладиться чужими страданиями от скорой новости. ‒ Ну, так держи. Рид отправился в больницу, так что его дело и андроид, ‒ мужчина делает особое ударение на последнем слове, с удовольствием замечая переменчивость моего настроения. Стэн в голове готовится получать отчеты о крупном количестве норадреналина в крови, ‒ переходят в твои руки.       ‒ Чт… нет! ‒ ладони с силой ударяют по столу, отозвавшись непроизвольным дерганием соседей по стульям. Коллеги снова притихают, перекидывая обеспокоенный взгляд. ‒ Я не собираюсь браться за это, даже не думай!       ‒ Словно бы у тебя есть выбор, ‒ Джеффри больше не ухмыляется, становясь суровым и строгим. Ему больше не хочется получать наслаждение от моего раскрасневшегося и задыхающегося в ярости вида, как и продолжать эти игры в гляделки. ‒ Твое дело перейдет Лоуренсу. Все нужные сводки и документы уже на твоем рабочем месте…       Сидящий рядом Лоуренс замирает, как сурок перед подлетающим орлом. Но я не орел. Я, как говорил отец, Волчица. А Волчица сейчас ой как недовольна, готовая выхватить пистолет из-за пояса и начать поливать всех праведно-дьявольским огнем.       ‒ Это не честно! С какого черта ты спихиваешь мне эту дрянь, если даже Рид с ней справиться не может?!       ‒ Затем, что сам Рид передал дело тебе, ‒ злобно проговорив это, Джеффри чуть поддается вперед за кафедрой. Он ставит точку в этом разговоре, все еще показывает свое первенство в участке, и я не смею ему перечить. Только усмиряю всех присутствующих злым взглядом, натыкаюсь глазами на сожалеющую Тину и откидываюсь обратно на спинку стула. Больше разговаривать не хочется, тем более, что учащенное сердцебиение и сжимающиеся до боли от ногтей кулаки не дадут мне этого спокойно сделать.       Брифинг заканчивается в половину десятого, и я первая, кто вылетает из комнаты. Теперь понятно, с какого хрена эта жестянка торчит у моего стола. Понятно, почему Рида нет в участке. Понятно, почему капитан на самом деле задерживал взгляд на моей персоне. Кому, как ни ему знать о моей обострившейся после событий ноября неприязни к машинам.       Ну, Рид, ну, ты у меня получишь, задница бессовестная! Устрою я тебе бесовские танцы над костром, разожгу священный костер инквизиции, расставлю ловушки на медведя! Будут тебе не серые глаза сниться, а ножик и клизма в моих руках!       Уже на пороге из коридора в холл я останавливаюсь. Девятка продолжает стоять рядом с рабочим местом, где и впрямь под курткой виднеются какие-то бумаги. Большая часть информации перешла на электронный носитель, то бишь, на терминал, но даже в двадцать первый век мир продолжает утопать в бумагах. Руки повторно оставляют следы ногтей на коже ладони, однако я чувствую, как некто в голове сдерживает нажим, дабы пальцы не оставили кровавые потеки. Коллеги обходят меня стороной, кто-то смотрит с сожалением, кто-то с усмешкой. И лишь единицы вообще не обращают внимания, готовясь покинуть участок.       «Все не так плохо», начинает аккуратно Стэн, в механичном голосе которого звучит воображаемое беспокойство. «Тебе дали новое дело, ты ведь сама хотела что-то серьезнее вооруженного грабежа».       ‒ В задницу такое дело, ‒ шепотом процеживая слова, я воровато посматриваю на снующих туда-сюда людей. Уже через секунду-другую участок опустевает, Фаулер возвращается в свой кабинет, плотно закрыв дверь. ‒ Я не собираюсь заниматься расследованием, пока за спиной ходит этот чмошник.       «Предвзятое отношение характерно для человека, тем более основанное на опыте. Но если тебе так сложно пересилить себя, то постарайся просто игнорировать его. В конце концов, вам не вместе жить»       Что верно, то верно. Закрыв глаза и выровняв дыхание, я облизываю пересохшие губы. Как же сейчас не хватает сигарет… может, Стэн и прав, и мне и впрямь следует усмирить пыл. Но Рида это не спасет от прочищения святой водой.       Только когда сердце возвращает свой нормальный цикл, а кулаки перестают самопроизвольно сжиматься и разжиматься, я задираю подбородок и подхожу к своему столу. Ричард стоит все это время неподвижно, изредка провожая взглядом уходящих полицейских. Его каменная осанка в бело-черном пиджаке смотрится уверено, но механично. Сцепленные за спиной руки не напряжены, осанка расслаблена. Рядом с ним ощущаешь себя микробом, до того громоздко смотрится андроид, аж сердце невольно сжимается от чувства животного страха.       Андроид улавливает мое приближение мгновенно. Девятка, сверкнув серыми, с темными прожилками глазами в тусклом свете потолочных ламп, поворачивается и вежливо склоняет голову в знак повторного приветствия. Темная прядь спускается чуть ниже, практически цепляясь за край брови, и это движение вырывает из памяти другую машину. Мурашки тут же пробегаются скопом по телу, но я, по настоянию Стэна, игнорирую пульсирующий комок ярости в груди.       ‒ Доброе утро, детектив.       ‒ Повтори это еще раз пятьдесят, ‒ не глядя на машину, я бубню себе под нос слова и хватаю куртку со стола. Хорошо, что Гэвин в больнице. Далеко до морга идти не придется.       ‒ Если это приказ, то лишенный смысла.       Ярость зарделась с новой силой, заставив меня оставить сборы и с вызовом глянуть на машину, что стоит в метре. Этот открытый взгляд был бы не таким мрачным, если бы не общий вид андроида. Горделивый, надменный. Тот, кто его разрабатывал, явно не думал о восприятии окружающими. Да что там, вообще плевать они хотели на психологический комфорт человека, уж больно злобный взгляд у машины, что призвана служить человечеству.       Сделанный в сторону выхода шаг сопровождается таким же шагом от Ричарда. Почувствовав за собой движение, я разворачиваюсь к нему лицом, недоумевающе взирая вверх. На моем лице сейчас столько удивления, зато на его абсолютное спокойствие. Руки опустились по швам, взгляд смотрит прямо в голубые, ставшие темными от злости, глаза. Даже думать не хочу, что вот ЭТО будет ходить за мной следом, отблескивая диодом на виске и голубыми знаками на мужском пиджаке.       ‒ Какого черта ты делаешь? ‒ я не зла, но раздражение сквозит из меня бурным потоком. Одна рука застывает в кармане в поиске пачки сигарет, и только спустя секунду вспоминаю, что те закончились.       ‒ Сопровождаю вас в течение всего рабочего дня, согласно протоколу процедуры расследования, ‒ невозмутимо отвечает машина, не вздрагивая ни одной «мышцей» лица. Боже, он настолько ужасен, что даже во время разговора ничего не выражает. Как Рид вообще с ним сработался.       ‒ Я тебе не Рид. Останешься здесь.       ‒ Вынужден оповестить, что ваши указания противоречат моему регламенту, ‒ Ричард, наконец, вскидывает брови, позволяя мне чувствовать себя не так дискомфортно от этой механичности на его лице. Тем не менее я продолжаю смотреть на него злостно, снова ощущая в жилах горячую, пульсирующую кровь. ‒ Боюсь, приоритет принадлежит последнему.       Выждав некоторую паузу и ахреневая от услышанного, я завороженно усмехаюсь. Немыслимо. Просто превосходно. Мало того, что сраный пластик без чувств и мыслей, так еще и местами не подчиняющийся человеку. Кажется, это сотрудничество будет очень тяжким для нас обоих.       Полностью развернувшись к Ричарду, я приближаюсь на опасно близкое расстояние, едва ли не соприкасаясь с подолами его жакета. Все это время Ричард смотрит на меня серыми глазами, преисполненными спокойствия, отблескивая мирно переливающимся голубым диодом. Манерно приподняв руку и указав на себя, я выдаю приглушенную, но пропитанную ненавистью речь, готовая рвать и метать каждого, кто посмеет прервать меня за воспитательным процессом.       ‒ Я ‒ человек, ты ‒ машина, ‒ особо сильный толчок пальцем в треугольный значок на пиджаке Ричарда заставляет его слегка отклониться. Девятка смотрит беспристрастно, вздрагивая черными ресницами. ‒ Ты подчиняешься мне, жестянка, а не какому-то вшивому регламенту, так что закрой рот, встань у стеночки и жди моего возвращения.       Не успеваю я сделать шаг под настороженными взглядами оставшихся коллег, как тут же останавливаюсь из-за прозвучавшего низкого голоса за спиной. Вещи, о которых он говорит, заставляют кровь вскипать, но еще больше бесит его деловитый, дружественный тон с обещанием испортить карьеру.       ‒ В таком случае, я вынужден сообщить руководству о вашем отказе следовать инструкциям, детектив, ‒ чувствую спиной его взгляд, даже закрываю глаза, сжимаю кулаки и стараюсь досчитать до десяти. Как же сложно это сделать, слушая чуть повышенный голос андроида, от вида которого руки наливаются тяжестью в предчувствии драки. ‒ Надеюсь, это не испортит вам личное дело.       Все внутренности вибрируют от нарастающей злости, на фоне которой играет чувство безысходности. Стэн старается держать мои пальцы в узде, но увы, те все же впиваются в ладони, наверняка оставляя красные следы. Участок тих, лишь где-то у дальней стены слышны переговоры по телефону. Здесь не так душно, как в аудитории для брифинга, и все же я чувствую, как стремительно нагревается вокруг меня воздух. Сегодня будет выкурена не одна пачка.       Нацепив на лицо самую лживую улыбку, на которую способна, я оборачиваюсь к Ричарду полубоком. Машина распознает в моем выражении лица сарказм, и, возможно, потому так же лживо вздергивает уголки губ, невинно хлопая глазами. Уже открыв рот, чтобы облить жестянку отборной грязью, я тут же осекаюсь от последующих слов уже не такого деловитого тона:       ‒ К тому же, я могу быть весьма полезен. Полагаю, что на данный момент вы вынуждены навестить детектива Рида, но в полицейском участке о его местонахождении имеют информацию только я и капитан Фаулер.       Мимолетный взгляд за широкое плечо Ричарда подсказывает, что к Фаулеру сейчас лучше не обращаться. Темнокожий мужчина похаживает по кабинету из стороны в сторону, держа телефон у уха. Эмоции сменяются на его лице стремительно, почти мгновенно, мелкие капельки пота на лбу отблескивают. Бедный капитан даже не знает, что делать со свободной рукой, то засовывая его себе в подмышку, то прохаживаясь ладонью по лысой голове. Что-то подсказывает, что капитан разговаривает со скорой инспекцией, так что я буду для него лишней обузой.       Недовольно поджав губы, я окидываю Ричарда оценивающим взглядом. В его глазах читается нечто, сродни победы, на которую никто не станет реагировать. Легкий кивок головы красноречивее сотен слов, тем более что кроме мата я сейчас ничего другого сказать не могу.       Улица встречает нас холодным ветром, проникающим под расстегнутую куртку. Дождь усмиряет свой пыл, осыпая улицы мелкой крошкой из едва различимых капель. Ранее запах сырости и мокрого асфальта дурманил, ввергал в воспоминания о былом, но не ушедшем, сейчас же заставляет морщиться, хмуриться и ускорять шаг, как будто в надежде, что андроид за спиной отстанет и потеряется где-то между оставшихся машин. Как глупо на такое рассчитывать.       На мгновение я, водрузившись на водительское кресло, чувствую себя в безопасности, точно зона комфорта расширяется, спасает меня от навалившихся невзгод. И как же я скучаю по этому чувству, что испаряется, едва пассажирская дверь отворяется, и на кресло с удивительной легкостью усаживается Ричард. Я не отличаюсь высоким ростом, самое обычное среднестатистическое значение, но оно заставляет меня практически вползать на высокий внедорожник. Что же касаемо этой горы пластика и металла… для него словно бы не существует расстояния между подножкой автомобиля и асфальтом.       Несколько секунд я стискиваю руль пальцами, с сожалением вспоминая то легкое чувство беззаботности, что одолевало утром у бара Джимми. Нахожу взглядом свои глаза в отражении зеркала и сожалеюще сжимаю губы. За что мне это?.. видимо, я слишком сильно насолила кому-то свыше, что тот решил подкинуть столь огромную свинью в мою жизнь. Которая, кстати, невозмутимо смотрит вперед на парковку, гордо держа идеальную осанку и уложив расслабленные руки на чуть разведенные коленки.       «Я бы хотел тебя сейчас успокоить, но, судя по всему, нарвусь на проблемы»       Усталый вздох сходит с моих губ. Наушник, что был утром припасен в кармане куртки, тут же занимает свое законное место, но отвечать Стэну я не тороплюсь. Вместо этого включаю радио, лишь бы не сидеть в тишине рядом с мерзкой машиной, и устанавливаю телефон на приборную доску. Выжидающий взгляд голубых глаз методично пронзает Ричарда, который не спешит отвечать мне тем же.       ‒ Ну, и? ‒ привлекая к себе внимание, я откидываю руку на спинку кресла. Крайне неудобно, но так и подмывает показать свое хозяйское положение. Девятка, чуть повернув ко мне головой, холодно смотрит в глаза из-под ресниц. ‒ Ты вроде говорил, что можешь быть полезным. Демонстрируй.       Ричард не спускает с меня обездвиженного взгляда, когда телефон, приняв чей-то сигнал, вдруг выводит на экран карту города. Женский голос оповещает о прокладывании маршрута, после чего советует вырулить на главную дорогу и двигаться двести метров по прямой.       Красноречиво. Если он будет большую часть времени молчать, то вполне возможно, я смогу протерпеть его несколько дней. Не думаю, что Гэвин залег на больничную койку надолго, а если и залег, будет быстро приведен в форму, когда увидит меня на пороге, разъяренную и взбешенную.       Дорога дается тяжело. Мысли отказываются улечься, оставить меня в покое, вместе с этим подогреваемые безмолвным присутствием Девятки. Время от времени я осмеливаюсь бросать на него полный раздражения взгляд. Уверена, это не уходит от его внимания, но мне абсолютно плевать. В салоне становится катастрофически душно, приспущенное окно и прохладный воздух не спасают положение. Как и утром, я чувствую пылающие щеки, слезливые глаза, и все же не желаю поднимать окно. До того ярость сжигает изнутри, что грозится воспламенить кожаную обивку кресла, обуглив ее до пепла.       Уже на подъезде к больничному комплексу машина притормаживает на остановке. Люди передвигаются медленно, большинство автобусов полупусты. Инфраструктура города, как и всей страны, долгое время не может прийти в норму. За десятки лет устоявшаяся экономика ощутила резкий удар из-за скоротечного изъятия такого важного элемента, как бесплатная рабочая сила. Потому многие заведения закрылись, остались заброшенными. Денег у государства больше нет. Зато есть куча амбиций и надежд на новую разработку «Киберлайф», что должна помочь справиться с остатками девиантных машин, периодически всплывающих в новостных сводках.       Саркастичная мысль отзывается во мне усмешкой, когда я под порывом ветра, ничего не сказав жестянке, покидаю автомобиль и направляюсь к местному магазинчику. Так и слышу мысли президента Уоррен, сидящей в своем овальном кабинете и кивающей головой, как болванчик.       Что, говорите?.. новая разработка?.. ну, конечно! Это решит все наши проблемы! Думаете, это опасно?.. ах, они обещают, что больше такого не будет?.. так почему же им не поверить! Ведь их последняя разработка линии RK смогла остановить бунт, уничтожив лидера девиантов, и неважно, что тот тоже был из той же серии! А этот, значит, наверняка будет еще лучше и послушнее!       Тьфу!       Стоя напротив продуктовых полок, я покусываю нижнюю губу. Рид ‒ личность неординарная, к тому же довольно одинокая. В его постели побывало сотни женщин и девушек, и ни одна из них, увы, не смогла охомутать человека со столь сложным характером. То ли сами представительницы слабого пола его избегают, то ли он не желает делить свою одинокую жизнь с кем-то дольше, чем одну ночь. В этом мы были с ним еще больше похожи. Разве что стреляем глазками в разные направления, никогда и ни при каких обстоятельствах не позволяем себе вольностей в отношении друг друга. На то есть свои причины, которые я тоскующе прокручиваю в голове, уже подходя к кассе с корзинкой продуктов.       Пачка сигарет, обтянутая полиэтиленом, приятно согревает руку под действием собственного тепла. Закинув на заднее кресло пакет, я тут же закрываю за собой дверь и, не обращая внимания на машину в автомобиле (какая ирония), отхожу от внедорожника на несколько метров. Волосы в хвосте то и дело поднимаются ветром. Людей на остановке нет, что дает мне возможность немного расслабиться, вытащить сигарету и тут же разжечь. На плечи сорвались первые капли не первого дождя.       ‒ Господи, дай мне сил вытерпеть этот день, ‒ в никуда выдыхаю дым, запрокидывая голову и давая коже возможность остудить температурный пыл.       «Не думаю, что расследование растянется на один день. Детектив Рид наверняка получил серьезные травмы, иначе капитан не стал бы передавать дело тебе»       ‒ Как же я надеюсь, что ты не прав, ‒ я чувствую на себе взгляд глаз стального цвета даже сквозь лобовое стекло, но повернуться не решаюсь. Демонстративно повернувшись к машине правым ухом, я на всякий случай показываю наушник. ‒ Я точно не выдержу рядом с этим придурком дольше одного дня.       «У придурка есть имя, насколько я знаю», с легкой укоризной отвечает Стэн, механично заламывая голос в наиболее эмоционально окрашенных словах.       ‒ И что? ‒ очередная затяжка, что сжигает сигарету на одну треть. Мне катастрофически не хочется возвращаться во внедорожник, но легкие так и просят никотина, дабы заткнуть разбушевавшиеся нервы, отдающие тяжестью в мышцах. ‒ Пусть Рид его по имени называет. Я с ним сюсюкаться не собираюсь.       «Тебе следует сбавить пыл, Луиза», в этот раз он не говорит с укором, правильно рассчитывая, как именно могут подействовать на меня его поучающие слова. «В твои обязанности входит прямое подчинение капитану Фаулеру. Сегодня я уловил в его голосе повышенную тревожность и усталость. Не думаю, что теперь он будет все спускать тебе с рук».       Поразмыслив над сказанным, я с грустью мысленно соглашаюсь. Джеффри Фаулер человек хороший, понимающий, но у всех есть предел. Моя граница терпения лежит прямо на поверхности, а вот его запрятана глубоко внутри. Стоит учитывать этот факт и не трепать лишний раз нервы и без того напряженного начальства.       ‒ Надеюсь, у Рида есть уважительная причина, чтобы заставить меня окунуться в этот омут, ‒ докурив сигарету, я бросаю окурок в урну у остановки и наблюдаю за подъезжающим синим автобусом. Грузная машина останавливается, открывая двери, но никто не заходит внутрь, никто не выходит. Отсеки для андроидов пустуют. Вскоре транспорту придется претерпеть изменения.       «Постарайся без драк. Больница все-таки»       Автобус скрывается под тяжелым взглядом, цепляющимся за изображение андроидов на задней части машины. Такие улыбчивые и милые, и как много среди них оказалось убийц. Когда-то, когда машины только начинали бунтовать, я тайно ото всех поддерживала этого драного Маркуса, эту драную новую расу «людей». Все надеялась, что хотя бы эти будут лучше человека, что купается в крови неугодных, дабы поддерживать свое мнимое превосходство. Каким же было разочарование, когда оказалось, что машины ничуть не лучше. Так же готовые убивать во имя мести, готовые орошать земли кровью, уничтожать все вокруг, прокладывать свой путь войной.       Дождь усиливается, обливая черную кожанку новыми струйками влаги. Очнуться от мыслей удается только, когда в носу щекочет, и на всю остановку раздается сдавленный, высокий чих. Немного размяв нос пальцами правой ладони, я попутно стираю влагу с лица и возвращаюсь в машину. Сигарета была выкурена вовремя. Теперь ярость не беснуется в жилах, давая шанс терпеть присутствие Девятки без какого-либо напряга.       ‒ Вы простужены, ‒ без интереса замечает Ричард, смотря строго перед собой.       Я скольжу покрытым простудной слезливостью взглядом по линии его скул, замечаю мелкую щетину, как если бы андроид вышел из ванны несколько часов назад. Белый, стоячий воротник его пиджака практически касается мочки уха, прикрывая такой же плотный воротник черной рубашки. Этот официальный вид кажется мне слишком вычурным, но под стать машине с ее холодным, унизительным взглядом. Черное и белое, оттеняемое синими оттенками, как пожизненный ярлык.       Забавно. Человек, являясь противоречивым и эмоциональным существом, состоит сплошь из различных оттенков серого, в то время как машины делятся строго на две категории, и не могут иметь смеси из белоснежного и смольного цвета. Строго по регламенту, строго по прописанному протоколу. Только черное. Только белое. Четко прорисованные границы, перейти которые недозволительно в силу установленных рамок программ. На другое они и не способны. Черное. Белое.       Вновь заведенный мотор уносит мои размышления куда-то вдаль. Оставшиеся десять минут я еду в полном молчании, погрузившись в монотонное бормотание ведущего радио. Ожидается гроза, ливень, понижение температуры на три градуса. Радуют только два факта: дождь не страшен, так как я на колесах, и до выходного всего рукой подать. Будет возможность восстановить силы, а не плясать под дождем, выискивая сраные следы преступника, как свинья трюфели.       Парковка у больницы, в отличие от парковки участка, не пустует. Здесь много машин, предостаточно людей и намного меньше мест. Снова приходится втискиваться между маленькими машинками, благо, за столько лет вождения внедорожника у меня не возникает с этим проблем. Пакет, вытаскиваемый с заднего сиденья, шуршит полиэтиленом, обдавая лицо приятным ароматом апельсинов, бананов и свежих кексов. Не знаю, что там приключилось с Гэвином, но не думаю, что такой набор будет ему противопоказан. А вот то, что я делаю в следующее мгновение, вызывает у Ричарда мимолетный хмурый взгляд. Андроид, не спуская глаз, наблюдает, как я выуживаю красную пачку Marlboro из куртки, как прячу ее на самое дно пакета. Обыскивать никто не станет, но уж про эту больницу я знаю не понаслышке. Они скорее в морг отправят, чем позволят пациенту иметь сигареты в запасе.       ‒ Не самая разумная идея, ‒ отмечает Ричард, возвращаясь взглядом в лобовое стекло.       «Не могу не согласиться», тут же обеспокоенно отзывается Стэн, заставляя меня на мгновение застыть. Вот уж сошлись, два дружка! Мало одного компьютера в голове, теперь еще один поучитель будет постоянно рядом сидеть!       ‒ Вас не спрашивают.       Ричард вновь недоуменно смотрит на меня, удивленный обращением на «Вы». Желтый блик где-то на улице бросается в глаза, и я на рефлексе отнимаю взгляд от пакета. Бликует не на улице. Бликует в зеркале заднего вида на двери машины. Легкий солнечный свет, тусклый, но вызывающий беспокойство, что тут же сменяется безразличием. Желтый диод перелился по кругу, вновь возвращая свой голубой оттенок. Больше андроид в мою сторону не смотрит.

***

Детектив покидает машину, грозно метнув в сторону Ричарда «сиди здесь». Это происходит как никогда вовремя, ведь в следующее мгновение RK900 вынужден закрыть глаза в полной тишине. Просторный кожаный салон сменяется не менее просторными садами Дзен, где уже по привычке цветут многочисленные растения, высятся деревья. Ричард, медленно осмотрев округу, словно бы чувствует себя в родных местах. Здесь системам, испытывающим частое напряжение от потребности бесконечно подстраиваться под людей, наконец становится комфортно, потому андроид, помедлив с секунду, прикрывает глаза.       Как странно. Ни шума колес, ни звуков сердцебиения, ни постоянной иррациональности людских поступков. Только протоколы, регламенты, четко поставленные цели и задачи программой под наименованием Аманда.       Последняя ожидает его у изножья моста. Ричард замечает издалека ее благодушное настроение, выражающееся в мягкой улыбке и чуть прикрытых глазах. Программа, созданная в виде темнокожей женщины, держит руки перед собой, отчего зеленая тканевая вставка на ее белом костюме образует складки, спускаясь на предплечье. Не мешкая более ни секунды, Ричард направляется в сторону руководителя «Киберлайф». Вскоре улыбка той сменяется ледяным взглядом недовольных глаз.       Вернуться из садов Дзен удается только через двадцать минут. Салон внедорожника ‒ пусть и намного просторнее, чем салон машины детектива Рида ‒ кажется Ричарду блеклым по сравнению с красотами родных мест «Киберлайф». Это не вызывает эмоций, системы не сбоят, полностью подчиняясь предписанному регламенту, однако все же программы готовятся к новой работе, которой рядом с детективом Вольфом становится все больше и больше. Выискивать наиболее подходящую линию поведения становится все труднее, ведь машина уже использовала как минимум три из ста за одно только утро. Даже с детективом Ридом системы адаптации не так судорожно ищут выход из поведенческих ловушек.       Чуть нахмурившись, Ричард решает уловить момент и осмотреть автомобиль. Состоявшаяся встреча с Амандой не принесла ожидаемого в построении мыслительных процессов, напротив, даже добавила работы. Ее голос, что вначале приветствовал доброжелательно и сдержанно, через несколько минут сменился холодом. Ведь в ее понимании Ричард не выполняет предписанную ему задачу.       ‒ На данный момент приоритет местной полиции направлен на поиск убийцы, ‒ низким тоном отзывается Ричард, медленно шагая рядом с программой по белому геометрически слаженному мосту. ‒ Я вынужден подчиняться указаниям, в частности по причине отсутствия дел по девиации.       Аманда выдерживает паузу, строго глядя вперед. Только спустя несколько секунд пребывания в едва различимом шуме листьев под ветром, программа, чуть повернув к андроиду голову, резко сменяет курс разговора:       ‒ Твой новый напарник весьма необычная личность, ‒ разговор о смене детектива на некоторое время вводит Ричарда в ступор, но машина тут же перенаправляет свои мысли в нужное русло, реконструируя возможные вопросы от программы. Интересно, RK800 тоже слышал подобные вопросы, или Ричарду приходится быть в этом деле первопроходцем?.. ‒ Полагаю, ты уже знаешь свои дальнейшие действия.       ‒ Я постараюсь игнорировать человека. Моя задача основана на поиске преступника, а не выстраивании межличностных отношений, ‒ тут же механично отвечает Ричард, понимая, что эта линяя поведения вряд ли поможет. Тем не менее сказанное вызывает у Аманды одобрительный, еле уловимый кивок головы. Встав на месте, программа ожидает, когда ушедший на два шага вперед RK900 повернется к ней полубоком.       ‒ Если департамент Детройта требует заняться делом об убийствах людей ‒ займись, ‒ строгий голос сурового учителя проберет любого до мурашек. Всех, кроме Ричарда. На них он не был способен. ‒ Но не забывай о своей главной задаче, Ричард. Пусть девиация была подавлена, в стране еще множество сбежавших машин, которые требуется ликвидировать или изъять. Не забывай о своей главной задаче.       ‒ Я не подведу, Аманда, ‒ без тени улыбки оповещает Ричард, провожая взглядом уходящую назад программу.       Вновь и вновь прокручивая разговор в целях выискать в нем хоть какой-то намек на реальное расположение «Киберлайф» ко временной смене приоритета с девиации на обычного преступника, Ричард медленно скользит взглядом серых глаз по приборной панели. Здесь не так много отличительных черт. Пустой стаканчик из-под кофе в специально отведенном отсеке. Полупустая зажигалка в маленьком пластмассовом кармашке под панелью с часами и шкалой бензобака. Опущенный козырек перед водительским сиденьем, черные волосы на полу и кожаном кресле. Ничего из этого не дает хоть какое-то близкое понимание личности человека, разве что излишне частое употребление никотина и любовь к кофе.       Немного нахмурившись, Ричард осматривает парковку. Детектива нет на горизонте вот уже двадцать минут. Где-то у входа стоят несколько врачей в халатах, судорожно прикуривая друг у друга и втягивая шеи в плечи, дабы хоть как-то спастись от дождливого ветра. Неотложная помощь белого цвета с синими и красными электронными вставками отъезжает от дальней части больничного комплекса, включив сирену. Она постепенно затухает, сменяясь свистом ветра из приоткрытого у водительской стороны окна. Только когда врачи исчезают в здании, а парковка и впрямь оказывается пустой, Ричард невозмутимо протягивает руку и открывает бардачок напротив себя. Содержимое, к несчастью системы адаптации, не отличается чем-то особенным. Документы на машину, дополнительные ключи от автомобиля (какой смысл их вообще здесь держать?), пачка влажных салфеток. Ничего не выражающий Ричард лишь слегка прищуривает глаза, как бы в механичном сожалении о потерянном шансе выстроить адекватную линию поведения с помощью подсказок, однако один из листов бумаги ему кажется странным. Не таким, как документы. Выудив его, андроид тут же анализирует увиденное. Недоуменный взгляд скользит по стеклянному входу в больничное крыло, где недавно скрылась женщина-детектив.       Спустя секунду Ричард неторопливо сворачивает диагностический лист состояния здоровья в прежнюю форму, после чего убирает обратно и закрывает бардачок. Увиденное им настораживает, хоть и не дает никакого шанса подстроиться под человека. Напротив, возникает еще больше вопросов, ответы на которые не желают находиться.

***

Я никогда не была из тех, кто любит больницы, однако в этот раз посетить медицинское учреждение все же приходится. Уже у входа в отделение травматологии местный доктор в синем больничном костюме останавливает меня, требуя нацепить халат. Это существенно облегчает мне душу, ведь по сути я сейчас ‒ нарушитель местных правил, который проносит сигареты одному из пациентов.       Найти Рида оказывается нетяжело. В общем-то, потому что он тут только один Гэвин Рид, только один полицейский. Услышав от седовласой женщины-регистратора о характере его повреждений, на мгновение усмиряю свой пыл. Однако одного взгляда на совершенно безучастные светлые глаза Гэвина хватает, чтобы снова зажечься пламенем негодования и начать мысленно искать бутыль с медицинским спиртом. Пить никто не собирается, а вот импровизированный коктейль Молотова сделать можно.       Закрыв за собой дверь, я встаю на пороге светлой одиночной палаты в голубых тонах. Детектив, полусидя-полулежа на приподнятой белой кровати с металлическими механизмами, смотрит на меня чуть затуманенным взглядом. Сонливость с его лица не сходит даже тогда, когда я демонстративно с шумом ставлю пакет на широкую белую тумбочку рядом и, возвышаясь у изножья, складываю руки на груди.       Такой взъерошенный и такой беспомощный. Даже и не скажешь, что вот этот парень способен клеить студенток в баре, имея успех практически равный ста процентам. Привыкшая видеть мужчину самоуверенным и по-своему брутальным, я внезапно испытываю очередной приступ падения интереса к возможной инквизиции. Но нет. Рид не из тех людей, которые, лежа на больничной койке, будут строить щенячьи глазки и жаловаться на несправедливую жизнь. Детектив продолжает источать необычайные потоки мужественности, устало сверкая серо-голубыми глазами и расширенными от крупного количества обезволивающего зрачками.       Тяжелые веки мужчины прищуриваются, и молчание между нами нарушается отнюдь не приветственным словом:       ‒ Кого-то ты мне напоминаешь, ‒ с намеком на мой прикид отзывается Гэвин, вздергивая уголок обветренных губ.       ‒ Не-а, ‒ я отрицательно мотаю головой, саркастично поджимая губы на попытку коллеги сгладить нарастающий бунт. ‒ Даже не старайся. Не прокатит.       Гэвин усмехается, и это отзывается в его щетинистом, испещренным шрамами лице тихой болью. Больше злиться не хочется. Потому я, сожалеюще хмурясь, аккуратно присаживаюсь на край кровати. Смелый взгляд скользит по перебинтованной оголенной грудной клетке, слаженной из крепких мышц, по тяжелому гипсу на руке. Лишь кончики пальцев выглядывают, чуть посиневшие от отсутствия движений.       Да, это не моя рана на треснутой губе. Никогда не спрашивала у Гэвина, откуда эти шрамы на лице, но, глядя на его нынешнее состояние, желания спрашивать и не появляется.       ‒ Как тебя угораздило? ‒ тихонько спрашиваю я, жалостливо посматривая на Рида. Мужчина не смотрит в мою сторону, прищурено изучая взглядом разыгравшийся дождь за окном. ‒ Сероглазка, да?       ‒ Дебильное имечко, ‒ хриплый, сонливый голос растягивает слова, и я слышу нотки боли в этих речах. Не моральных, но физических. Представить сложно, как тяжело ему сейчас говорить. ‒ Под стать этому ублюдку.       ‒ Девятка хоть что-то успела заметить? ‒ Рид вскидывает брови, глядя на меня искоса, и я простодушно пожимаю плечами. ‒ Фаулер не вдавался в подробности. Сам знаешь, о таком не рассказывают на брифинге.       ‒ Он передал тебе дело на брифинге?       Едкое изумление вкупе с мужской усмешкой отдаются во мне тихим негодованием. Спрятав взгляд в своих руках, я сминаю губы и прокручиваю жалостливые взоры коллег за серым столом. Это и впрямь было бы не так ужасно, если бы Джеффри позвал меня в кабинет, а не всунул треклятую машину в мои ненавистные руки прямо у всех на глазах.       ‒ Ты тут вроде как помираешь, все дела, ‒ надменный кивок головы указывает на руку Рида. Мужчина, предвкушая торнадо из моих эмоций, играет нижней челюстью, продолжая смотреть искоса. ‒ Но даже это не спасет от праведного негодования. Какого черта, Рид? Ты же знаешь о моем отношении к жестянке! Мы же и дня не протянем в одной связке!       ‒ Подобное дело я могу доверить только двум людям: тебе и Бриджиту, ‒ Гэвин пытается устроиться поудобнее, разминая затекшее тело, но каждое движение дается ему с трудом. ‒ Как ни кстати, Бриджит мертв. И если так хочется, можешь спуститься в сраное чистилище и высказать ему все свои недовольства.       Я знаю почему Рид говорит, что дело может отныне доверить только мне. В его глазах я, однажды оказавшая не малую помощь в расследовании череды религиозных убийств, вполне себе умная и внимательная натура, но знал бы он, что все произошедшее исключительно заслуга компьютера в голове.       ‒ У меня из-за тебя отобрали дело. Ты вообще по сути кинул меня в этот омут, как маленького слепого котенка! У меня нет опыта работы с убийцами, тем более серийными, а тут еще и чужое расследование. Как ты предлагаешь мне вылезать из этого?       ‒ А ты что, так и думала хуи пинать, всю жизнь гоняясь за мелкими воришками? ‒ голос Рида наполняется раздражением. В который раз поджав губы и скрестив руки на груди, аки обиженный ребенок, я насуплено смотрю в пол. ‒ Если так страшно за дело браться, оставь все Ричарду. Он знает, что делать, просто сопровождай его по делам.       ‒ Я смотрю, вы прямо спелись, ‒ с намеком на абсурдность, произношу я, глядя на мужчину и задрав подбородок. ‒ Постель, случайно, на двоих не делите?       Гэвин не отвечает. Вместо этого мужчина чуть опускает голову набок, изучая меня прищуренным, многообещающим взглядом. Эти глаза я знаю. Обещают великолепное путешествие по просторам знаний матерного лексикона Гэвина Рида.       Усмирив свой пыл, я встаю с постели и обижено смотрю на коллегу сверху вниз. Утренняя злость исчерпывает себя, пальцы тут же сжимаются на холодной металлической перекладине у изножья кровати. Во всем этом есть один небольшой плюс, который тут же спешит быть озвученным под шорох постельного белья. Ведь Рид снова пытается устроиться поудобнее.       ‒ Знаешь, я, конечно, дико недовольна и безумно зла на тебя, ‒ в ответ серые с голубыми вкраплениями глаза сужаются, бросая на меня раздраженный взор. ‒ Но, должна признаться, что в этом есть плюс. Ты хотя бы отдохнешь.       ‒ Отдохнешь? ‒ мужчина смешливо фыркает, задрав голову. Темные взъерошенные пряди не блестят, покрытые пылью и грязью. Страшно подумать, что именно с ним произошло. Да и уточнять не хочется, дабы не задевать мужское эго. ‒ Ты видела здешних медсестер? Каждую как будто из задницы достали. О каком отдыхе может идти речь?       ‒ Слышь, герой любовник, ‒ в этот раз саркастичное фырканье срывается с моих губ. ‒ Ты сюда лечиться приехал или девчонок кадрить?       ‒ Одно другому не мешает, ‒ Гэвин хищно улыбается, пытаясь подмигнуть, вместо чего прищуривает веки.       Фе. С отвращением высунув язык, я как бы показываю, что сейчас блевану. В общем-то, не вру. Может, в глазах других женщин Гэвин ‒ самый настоящий брутальный самец, способный руками одновременно стену проломить и довести женское тело до точки кипения, но для меня Рид почти как брат. От того все его подкаты к слабому полу при мне смотрятся отвратительно и неестественно. Все равно, что смотреть, как отец шлепает мать по бедру. Ужас какой, аж до мурашек.       Лишь сейчас, уйдя в воспоминания о родителях, я ненароком цепляю другие мысли. Тягучие, сжимающие грудь комком. То время, когда больничные запахи хлорки, спирта и боли приобретали статус «родные». Возникшие ассоциации с далекой юностью возвращают меня из приподнятого настроения в удрученное. Гэвин не замечает игры эмоций на моем лице, устало разминая шею.       ‒ Красивых медсестер не обещаю, но витаминчики все же принесла, ‒ снова ввергаться в воспоминания, как утром, не хочется, и я напряженно улыбаюсь, стараясь вернуть добродушную атмосферу. Рид, проследив за моим кивком головы, вяло смотрит на пакет с продуктами. ‒ Чтобы все съел к моему следующему визиту.       ‒ Ненавижу апельсины, ‒ тихий голос брюнета не пропитан злостью, но его прищуренный взгляд в мою сторону доставляет мне массу удовольствия.       ‒ Знаю. Потому и купила.       ‒ Лучше бы сигарет принесла. Здешние санитары все как на подбор ебучие евреи, ‒ пока детектив тихо возмущается на персонал, я умалчиваю о спрятанной пачке излюбленных Ридом сигарет. Пусть сначала апельсины съест, пострадает, и только потом найдет столь желанную отраву. ‒ Просят сотню долларов. Сотню! Я за сотню шлюху могу снять, еще и на бутылку виски останется!       ‒ Санитары тоже люди. Или ты думал, что тебе одному девчонок да Black Jack подавай?       Рид, с секунду оценивая мысль, согласно хмыкает. На некоторое время между нами царит молчание, и я вдруг осознаю, как не хочу уходить из палаты. Причиной нежелания является не Гэвин, вид которого меня и впрямь сильно беспокоит. Причиной являются холодные, серые глаза с черной каемкой и голубой диод. Носитель всего этого добра сейчас сидит в моем внедорожнике, и от этой мысли мурашки бегут по коже. Не хочу я с ним работать. Еще меньше хочу контактировать.       Удрученно покачав головой и поджав губы, я складываю руки на груди и отхожу к окну. Накинутый на плечи халат грозится упасть к ногам, но это меньшее, что меня сейчас волнует. Детектив, снова елозящий по подушке, время от времени бросает на меня усталый взгляд. Судя по всему, желает, чтобы я побыстрее свалила. Его веки и без того наливаются тяжестью, и вынужденное общение высасывает из него последние силы. Но нет, так просто я не сдамся. Оставить в покое того, кто мне жизнь испортил на несколько недель? Сам напросился!       ‒ Что мне с ним делать, Гэвин? ‒ почти шепотом говорю я, наблюдая за стекающими каплями по стеклу. С девятого этажа открывается не то чтобы превосходный вид, однако все же чистая, усеянная лужами набережная под окном скрашивает картину. Река, бурная и тревожная, покрывается многочисленной рябью от дождя и разгулявшегося ветра. ‒ У меня же руки трясутся всякий раз, когда я его вижу.       ‒ Всегда можно дать по шапке, если так сильно хочется. Он все равно не человек, ‒ хмыкает Гэвин, для которого вся эта ситуация выглядит не так плачевно. ‒ Отвечать не станет.       «Самая глупая идея, как выместить агрессию»       Внезапный голос Стэна, что все время молчал, заставляет вздрогнуть. Рид замечает это, но не комментирует, списав все на отвращение от мыслей про Девятку. Как бы мне не хотелось почесать о машину руки, Стэн прав. Это мало того, что принесет мне множество проблем, так еще и внутренне лишь сильнее раззадорит. Я не садист, во всяком случае женская «волчья» натура всегда требовала найти кого-то по сильнее в спутники, словно бы делая из меня человека, желающего подчиняться, а не править. Однако мысли о возможном причинении вреда сраному андроиду, так похожему на Восьмерку, приносит некоторое успокоение. Использовать такие методы я, конечно, не стану.       ‒ Ну да, отличный способ распрощаться с деньгами и выслушивать Фаулера, ‒ прыснув это в испещренное шрамами и покрытое щетиной лицо, я возвращаюсь взглядом к набережной. Несколько людей, прикрывая головы от мелкого дождя, пытаются добраться до комплекса, перепрыгивая через крупные лужи. ‒ Слышала я, как в каком-то штате пропало несколько Девяток. Всему отделу потом по башке настучали и премии за полгода лишили. Они же стоят кучу денег.       ‒ Подумаешь, в реку сбросили или что они там с ними сделали. Зато весь отдел повеселился всласть, ‒ с мечтательной улыбкой отвечает за спиной хриплый голос.       ‒ В задницу такое веселье. Я работать в участок пришла, а не развлекаться.       Спустя минуту тишины я стираю с лица маску обреченности и поворачиваюсь к Риду. Мельком брошенный взгляд на припасенный в руке телефон говорит о скором приближении дня к полудню, однако тучи, нависшие над городом, создают атмосферу вечера. День только начался, а уже хочется спать. Гэвин, откинувшись обратно на подушку, сонно наблюдает за моими движениями. Я же уже намереваюсь покинуть коллегу, предварительно перекинувшись привычными шутками.       ‒ Ладно, пора мне. Отдыхай, ‒ двинувшись к выходу, я указываю на мужчину пальцем. Рид вздергивает уголок губ, готовясь отразить очередной подкол. ‒ А то, смотрю, Сероглазка на тебя прямо-таки глаз положила. Так и пытается тебя убить.       ‒ Это все потому, что я дико сексуальный, ‒ голос с хрипотцой дополняется хищным неумелым подмигиванием, на которое я, сморщившись, фыркаю.       ‒ Это все потому, что ты всех задрал.       Дверь уже почти закрывается за мной, когда из палаты слышится грубое «Сигарет купи!». Должна была признаться, настроение с утра подпортили изрядно. Теперь на губах играет легкая улыбка, что вскоре исчезнет под взглядом серых суровых глаз, выдающих в машине не просто программы, но надменность и едва ли не ненависть.

***

Гэвин, тяжко вздыхая, возвращает взгляд в забрызганное дождем окно. Набережная и река остаются для него недоступны ‒ слишком низко стоит кровать, однако ему хватает пасмурного кусочка неба, в котором переплетаются грозовые тучи. Их серый оттенок дополняется тяжелым синим, предвещая возможные бури, и это вносит в настроение Гэвина хоть немного облегчения. Застрять в больнице в солнечный день было бы просто отвратительно. А сейчас погода словно бы стонет вместе с мужчиной, изнывая от боли и обиды.       Рид слышит вибрацию телефона на тумбочке и уже желает дотянуться свободной рукой сквозь сдавленную таблетками боль, как тут же застывает с протянутыми пальцами. Сквозь белый пакет просматривается нечто квадратное с красными вставками. Темная надпись неразборчива, но Гэвину и не нужно читать, чтобы распознать содержимое коробки.       ‒ Коза мелкая, ‒ с улыбкой шепчет Рид, стягивая телефон с тумбочки.

***

Уже на выходе из больницы я, неторопливо вышагивая по холлу, достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку. Не то, чтобы хочется курить. Легкие не просят, не свистят, нервы не на пределе. Однако момент возвращения в машину катастрофически сильно хочется оттянуть, оттолкнуть, увеличить! Стэн, что снова молчит, не желает разговаривать, а может, просто наблюдает со стороны за моим поведением. Пытается проанализировать то нечто, что никак не поддается его чтению. Совсем недавно я злилась на Рида, готова была разжечь костер прямо посреди палаты, и вот злость быстро сменяется беспокойством, беспокойство – простодушием. Этого Стэну никогда не понять. Слишком противоречиво и скоротечно! Даже спустя шестнадцать совместных лет компьютер продолжает отмечать странности человеческого поведения, никак не укладывающегося в ограниченных рамками программах.       Парковка бросает в лицо мелкий дождь с холодным ветром. Благо в этот раз я оставила на себе кожаную куртку, вспоминая об утреннем отчете программы о повышенной температуре. Щеки больше не горят, глаза не слезятся, и все же я чувствую, как простуда сковывает разум, покрывает пеленой мыслительные процессы, которые и так заторможены от излишне выпитого прошлым вечером. Тусклый, тяжелый взгляд пробегается по парковке и на долю минуты задерживается на внедорожнике, что стоит боком. Ричард сидит ровно, смотрит вперед. Даже через несколько десятков метров я вижу его голубой диод, переливающийся по кругу, и это свечение вызывает у меня прилив усталости. Курить больше не хочется. Зажигалка и сигареты отправляются обратно в карман.       «У нас прогресс»       ‒ Лучше молчи, ‒ наушник в ухе все еще занимает свое место, потому слова звучат не приглушенно, несмотря на наличие рядом нескольких работников больницы. Люди о чем-то перешептываются, кажется, обсуждая поступившего утром алкоголика с проломленным черепом. ‒ У меня и без тебя нервы на пределе.       «Я чувствую это через увеличение сердцебиения. С таким успехом у тебя будут проблемы не только с нервами, но и с сердечно-сосудистой системой. Тебе следует поберечь себя»       ‒ Словно бы мне нравоучений Дитфрида мало. Ты еще посоветуй мне ромашки на ночь выпить.       «Полагаю, что после такого количества спирта, в каких дозах ты привыкла его поглощать, ромашка не поможет», деловито отзывается Стэн, в воображении фыркая в сторону.       ‒ Будешь умничать, перейду на боярышник.       «Сжалься над собственными печенью и почками. Они работают за двоих»       Закатив глаза, я устало вздыхаю и выхожу на парковку, подставляя голову и плечи мелким каплям дождя. Отсыревшая кожа куртки тут же покрывается мелкими брызгами, что слишком легки и малы для того, чтобы становиться ручейками. Несколько секунд приходится простоять рядом с дверцей внедорожника. Я даже на мгновение пожалела, что не выкурила ту несчастную сигарету. Может быть, было бы не так тяжко садиться рядом с Девяткой, лицо которого выражает полное «ничего».       ‒ Как продвигается реабилитация детектива Рида? ‒ как только дверь за мной захлопывается, отрезая шум улицы, Ричард, даже не поворачиваясь в мою сторону, спрашивает словно бы в пустоту. От такого внезапного, по моим меркам, интереса я замираю с нависшими над рулем руками.       ‒ А с чего вдруг тебя интересует его здоровье? ‒ не без раздражения фыркнув, я продолжаю сверлить андроида тяжелым взглядом. Ричард тут же отвечает мне ледяными глазами, полностью повернувшись головой.       ‒ Увечья детектива в ходе рабочего процесса списываются системой на мою невнимательность, ‒ от такого низкого тона становится намного холодней, чем на улице, под дождем. Меня на мгновение морозит, и как же я рада, что неснятая мокрая куртка скрывает мурашки на руках, что приподнимают мелкие волоски и выдают с лихвой мой страх. ‒ Пребывание детектива в больничном комплексе полностью моя вина.       Усмешки превращаются в тихое хихиканье, а оно, в свою очередь, в беззвучный смех. Откинувшись в кресле и задрав голову, я закрываю глаза. Плечи от сдавленного хохота вздрагивают, Ричард продолжает изучать мои реакции, не находя в них ничего рассудительного. Впрочем, я тоже не могу ничего найти. Смех скорее вызван обреченностью от осознания, что вот с этой жестянкой мне придется кататься на протяжении рабочей недели.       ‒ Позволите узнать, что именно вам кажется забавным, детектив Вольф? ‒ без эмоционального окраса задает вопрос Ричард, чуть склонив голову набок.       «Мне бы тоже хотелось узнать»       Но я не отвечаю. Продолжаю устало посмеиваться, заводя мотор и выводя машину на дорогу. Как же хочется сейчас спрятаться где-нибудь в собственной комнате под грудой подушек и не вылезать из нее неделями. Я даже согласна на одиночество, лишь бы не думать об обществе жестянки и серийном убийце Сероглазке, которого мне так нагло впихнули в руки.       Но ведь я и не собираюсь заниматься расследованием, верно? Пусть Рид не обижается на это. В конце концов, я и впрямь долго выпрашивала у Фаулера более серьезное дело, а не грабежи и семейные конфликты. Вот только я не надеялась получить его, лишившись своего же расследования. Тину Чэнь и ее тетю буквально отобрали, выкрали, выдрали из рук вместе со всеми пущенными корнями! И теперь капитан думает, что я буду заниматься этим делом?! Ну уж нет, увольте! Совесть, конечно, будет выедать меня за всех убитых людей, однако обижать себя я тоже не позволю. Так и на шею сесть могут!       ‒ Вы превышаете предельно-допустимую скорость на три километра в час, детектив, ‒ ледяным тоном отзывается Ричард, не сводя бесчувственного взгляда с дороги.       Пальцы на такое замечание крепче сжимают руль. Кожа противно поскрипывает под ладонями, которые наливаются свинцом в желании вдарить андроиду по морде. И я, может быть, даже смолчала бы, однако подавший голос Стэн взрывает меня, как пороховую бочку на фрегате посреди океана.       «Вынужден согласиться. Сбавь скорость, Луиза, если не хочешь оказаться на дороге»       ‒ Значит, так, дружочек, ‒ процедив последнее слово сквозь зубы по слогам, я все же слушаюсь и сбавляю скорость. Проницательный взгляд Ричарда обдает меня жаром ярости, и лучше бы ему не смотреть на меня, пока я веду автомобиль. ‒ Раз мы вынуждены находиться рядом едва ли не двадцать четыре часа в сутки, запомни одно главное правило. Никогда и ни при каких обстоятельствах ты не станешь обращаться ко мне без действительно уважительной причины.       Светофор вынуждает нас остановиться, и я ловлю момент, чтобы выудить сигарету и зажигалку из кармана. Взбудораженным нервам срочно требуется допинг, иначе салон будет полон такого отборного мата, что сам бы Рид скулил, слыша неизвестные ему нецензурные слова. Быстро зажженная сигарета поспешно наполняет легкие дымом. Последний, высвобождаясь через рот, тут же просачивается на улицу через приоткрытое окно. Светофор загорается зеленым, и внедорожник плавно следует за такой же крупной машиной серии Nissan.       ‒ Имей в виду, что для меня любая причина является неуважительной, ‒ прикурив, я вздергиваю сигарету вверх, как бы предлагая оценить мою мысль. Ричард продолжает бурить во мне дырку внимательным взглядом. ‒ Выводы из этого делай сам.       На мгновение воцаряется тишина, которую даже Стэн боится нарушить. Видимо, решает следить за дорогой, а не вдаваться в полемику межличностных отношений.       ‒ Вы позволите мне порассуждать, детектив Вольф?       От этого деловитого, но морозного голоса меня снова пробирает на дрожь, и я, усмехаясь, выпускаю дым через вздернутые углы губ. Мельком брошенный взгляд на машину отмечает его наблюдательность, с которой серые глаза всматриваются в мои голубые. Для него словно бы нет белой дымовой завесы, окутывающей мое лицо. Андроид терпеливо ждет разрешения, получая его в виде пожатия плечами.       ‒ Наше с вами сотрудничество является принудительным. Переход расследования в ваши руки состоялся по инициативе капитана Фаулера и детектива Рида, ‒ он все смотрит и смотрит на меня, заставляя неприятно ежиться на сиденье. Автомобиль медленно сворачивает с перекрестка, объезжая пробки через кварталы. ‒ Следовательно, я вынужден расценивать значимость причин своего обращения к вам с точки зрения вашего руководства. Думаю, что капитан Фаулер найдет их крайне уважительными, в отличие от вас.       «А парень хорош…», приглушенно отзывается Стэн, то и дело, что поправляя руль моей левой рукой.       Злость вскипает с новой силой, но я натужно улыбаюсь. До участка остается всего ничего, минут десять езды, и я отсчитываю каждую, лишь бы скорее покончить с этим отвратным близким соседством. Кажется, что тело даже ощущает его тепло. Вранье! На деле я сама киплю, как чайник, обогащая автомобильный салон яростью и температурным жаром.       ‒ Ахренеть, ‒ приударив по рулю, я с саркастичной улыбкой посматриваю на машину справа. Ричарда не интересует мое лицо. Он все так же сидит в ученической позе, осматривая улицу. ‒ Ты сейчас что, опустил меня?       ‒ Довольно необычно находить у представителя правоохранительного порядка умение разговаривать на жаргонный манер.       Этот спокойный тон, безэмоциональные речи вкупе с уверенной осанкой и простотой во взгляде окончательно разрывают мое терпение. Едва ли не задыхаясь в возмущенной улыбке, я вывожу автомобиль на так вовремя показавшуюся остановку и притормаживаю невдалеке от толпы, ожидающей автобус. Незапланированная остановка мелькают замешательством на лице Девятки, и я даже удивляюсь, найдя в его выражении хоть что-то, схожее с эмоцией. Мотор продолжает рычать, насыщая меня уверенностью перед предстоящим делом. Сигаретный бычок отправляется в открытое окно.       ‒ Выходи, ‒ несмотря на грозы в моем голосе, Девятка не торопится покинуть автомобиль. Серые глаза флегматично анализируют эмоции на моем лице, и что-то подсказывает, что его система сбоит от противоречивости двух играющих во мне чувств: злости во взгляде и улыбке на губах. ‒ Выходи из машины, жестянка.       «Луиза, это не прагматично. Его же на винтики разберут»       ‒ Срала я, что с ним сделают, немедленно выходи!       Ярость клокочет, подгоняя к горлу ком, и я забываюсь на мгновение, позволяя себе обратиться к Стэну в присутствии постороннего. Подозрения мелькают в прищуренных глазах андроида, тусклый желтый цвет на мгновение охватывает диод, что стремительно возвращает свой голубой оттенок. Еще раз повторять не приходится. Под моим напряженным взглядом и тускнеющей улыбкой Ричард открывает дверцу, не сводя с меня взора, и выходит на улицу. Машина тут же стартует вперед, оставляя Девятку рядом с толпой опешивших людей. Вряд ли кто-то из последних посмеет приблизиться к роботу, взыграет как страх после ноября, так и страх перед гневом правительства. Но мне явно становится легче, как только автомобиль возвращается в общий поток машин. Злость отступает, сбрасывая с плеч невидимые камни.       «Твое предрассудительное отношение построено исключительно на дурном опыте, Луиза. Не стоит забывать, чем вызвана волна девиации в ноябре»       Стэн тактично намекает на человеческую агрессию, что якобы стала причиной внезапной вспышки отклонений среди машин. Его слова должны были вызвать у меня успокоение, но вместо этого я чувствую злость, как если бы Стэн пытался защитить андроида, принимая его сторону. Заворачивая на пустующую парковку департамента, я мысленно обругиваю компьютер в голове всеми возможными и невозможными словами. Но Стэн и не думает останавливаться, продолжая намекать на мою безосновательную агрессию.       «Тебе следует пересмотреть свое поведение, если ты хочешь провести эту неделю без вреда для собственной нервной системы», с нарочной деловитостью парирует компьютер, заставляя меня сжимать несчастный руль все сильнее.       ‒ А может, ты просто защищаешь жестянку? ‒ медленно приближаясь к своему привычному месту, я стараюсь говорить спокойно, хоть это и сложно сделать потяжелевшим от негодования голосом. ‒ Что, нашел себе собрата по уму?       Правая нога дает по тормозам автоматически. Не ожидая такого поворота от собственного тела, я с глухим стуком штурмую лбом руль. Салон урчащей машины наполняется протяжным «ауч!».       «Прошу прощения», язвительность в его голосе теперь не кажется мне воображаемой. Она вполне имеет место быть, чувствую ее даже сквозь тупую боль в голове. «Решил проверить исправность проводящих путей спинного мозга»       С губ срываются такие отборные маты, которым любой сапожник позавидует. Я больше похожу на старого ворчуна, вынужденного тихо обругивать длинную очередь в аптеке. Как только внедорожник занимает свое место на парковке, а мотор глохнет, тут же выскальзываю наружу. Пальцы нащупывают спасительную пачку в кармане куртки, однако доставать ее никто не собирается. Легкие и так хрипят от каждого вздоха, не говоря уже о вновь накатывающей температуре. Пожалуй, следует немного повременить с дурными привычками.       Дождь продолжает моросить, наполняя улицы запахом мокрого асфальта и предгрозового озона. Вот-вот на город обрушится новый ливень, крыши машин забарабанят металлическим звуком, стекла начнут отзываться ударами крупных капель. Апрельская погода никогда не славилась постоянством, по крайней мере в Детройте. Только вчера дороги согревались теплыми лучами весеннего солнца, в то время, как сегодня воздух наполнен холодной удушающей влажностью. Мне так хочется остановиться на минуту другую у крыльца участка, облокотившись о мокрые металлические перила. Беспечно задрать голову, подставляя разгоряченное от температуры лицо мелкой мокрой крошке. Черные ресницы тяжелеют под натиском влаги, шершавые губы приоткрываются и вздрагивают в уголках от приятного щекочущего чувства в груди. Так легко, так простодушно… упоительно тоскливо, болезненно спокойно. Такие мгновения бывают редкими в нашей полицейской жизни, и я даже не удивляюсь, когда нахожу у входа Тину, снявшую фуражку и подставляющую тугой низкий пучок волос холодному дождю. Крупные ручейки стекают с навеса на крыльце, образуя шумные лужи на ступеньках. С некоторое время мы стоим вдвоем, прислушиваясь к звукам природы и антропогенного мира, где шум дождя смешивается с шорохом покрышек по асфальту. Молчание поглощает нас, поднявших к небу лица с налипшими на лоб и виски короткими волосами.       ‒ Выгнала из машины? ‒ как будто издалека слышится голос Чэнь, на которую я бросаю взгляд из-под приспущенных век. Женщина с легкой улыбкой кивает подбородком на выход. Ричард, на несколько секунд остановившийся у ворот участка, тут же делает шаг навстречу нам. Темные, педантично уложенные волосы блестят влагой, объем тут же сминается под воздействием тяжести дождя. Не знаю, сколько времени мы с патрульным стоим у крыльца, но уверена, что Ричард шел в участок достаточно быстрым шагом.       Я не отвечаю. Возвращенный на Тину взгляд преисполняется виной за потерянное расследование, хоть на деле я знаю, что не на моих руках лежит ответственность за это. Тем не менее игнорируя подошедшего андроида за спиной, опускаю голову и с поджатыми в сожалении губами убираю руки в карманы куртки.       ‒ Прости, Тина, ‒ женщина отвечает мне улыбкой, возвращая на голову фуражку. Миг наслаждения окружающим миром тает, как утренний туман. Снова серые полицейские будни, снова злость на Фаулера и ненависть к высящейся за плечом железке. Даже тяжко становится на душе от подобных мыслей. ‒ Ты же знаешь, что я не привыкла бросать все на полуслове, но в этот раз придется.       ‒ Ничего страшного, Лу, ‒ как всегда спокойна и доброжелательна. Искренне доброжелательна. ‒ Приказ есть приказ, не нам его оспаривать. Правда, тетя очень сильно недовольна. Собирается писать кляузы на кэпа, считает, что он поступил неправильно.       ‒ Отговори ее, пожалуйста. Хотя бы попытайся, ‒ женщина согласно кивает, и ее жест дополняется мурашками от пронзительного взгляда в спину. Должно быть, опять ловит противоречия в человеческом поведении, сраная жестянка. ‒ Джеффри, конечно, тот еще говнюк, но ему и без этого проблем хватает.       Вновь погруженные в молчание, мы смотрим на вход в участок. Время от времени мимо снуют люди, инерционно посматривающие в открытые ворота. Дождь постепенно успокаивается, и теперь я с полной силой ощущаю жару на своем лице. Не стоило торчать на улице, теперь наверняка температура поднимется на несколько делений. Впрочем, иммунитет позволяет мне проболеть максимум пару дней, так что минута спокойствия того стоила.       ‒ Вы еще не выезжали за скупщиком? ‒ отпустить собственное расследование всегда сложно. Вопрос вынуждает Тину плотно сжать губы и стиснуть руки на груди. Напряженный взгляд зеленых глаз то и дело, что цепляется за стоящего за мной Ричарда, кажущегося снежной горой из-за своего белого пиджака.       ‒ Лоуренс посчитал важным перепроверить все дело и улики, ‒ Чэнь пожимает плечами, отчего ее наручники на поясе брякают. ‒ Сама знаешь мужчин, им лишь бы посетовать на невнимательность женщин. Уж не знаю, чего он там еще пытается высмотреть, но и влезать не собираюсь. Тетя ему мозги сама промоет.       Несколько секунд паузы. Где-то вдалеке громыхает молния, освещая мрачные тучи яркой вспышкой. В ответ на природный шум часть города взрывается звуками сигнализации потревоженных припаркованных машин. Автомобили в соседнем районе замолкают только в течение минуты, повинуясь велению своих хозяев.       ‒ А ты? ‒ вопрос не заставляет себя долго ждать. Мне и гадать не надо, что именно Тина подразумевает под своими словами, косясь в сторону безмолвного мокрого Ричарда, по пиджаку которого медленно стекают капли дождя. ‒ Будешь заниматься расследованием?       Фыркнув, я складываю руки на груди в манере Рида и отвожу взгляд. Общие на двоих повадки, которые в большей степени переняла у детектива я сама: стиль общения, выражение своего недовольства, - всё это нас бесспорно связывало. Коллеги давно перестали удивляться этому. Для них мы были почти как родственники, только не кровные, а названные. Новеньких, попавших в участок после ноября, удивляло, откуда во всегда агрессивном, готовом идти по головам мужчине так много тепла в отношении женщины. Обычно Рид предпочитает доводить слабый пол до постели, после чего практически навсегда обрывает связь в желании сохранить свое одиночество. А тут совершенно чуждые друг другу люди, и столь странное братское чувство. И только те, кто работает с незапамятных времен, помнят случай из жизни двух сотрудников, что перевернул отношение друг к другу на долгие годы. Практически навсегда.       ‒ Вот еще, ‒ я даже не стесняюсь того, что за спиной стоит Девятка. Пусть слушает и запоминает все мое негодование. Может, научится язык за зубами держать. ‒ При всем уважении к Гэвину, где он и где Фаулер. Джеффри мог запросто проигнорировать просьбу Рида и не отдать дело мне. Тот же самый Лоуренс в этом имеет намного больше опыта, не говоря уже о том, что кэп просто-напросто вырвал у меня расследование. Ни черта я делать не собираюсь. Пусть сам купается в этом дерьме.       Тина не удивляется моему настрою. Женщина понимающе кивает, после чего успокаивающе хлопает меня по плечу. В следующее мгновение патрульный скрывается в здании участка, оставляя нас наедине.       «Ты ведь намеренно обозначила свою позицию при андроиде, верно?»       Какой умный мальчик, так и подмывает это сказать. Вместо слов я самодовольно улыбаюсь и ухожу вслед за Тиной, кожей ощущая непрерывный взгляд шагающей следом машины. Привыкнуть к этому будет сложно.       Участок в большей степени пустует. Тина обсуждает что-то у стола Лоуренса, и глаза того наполняются неловкостью с моим появлением в холле. Я не злюсь на детектива, в случившемся нет его вины, однако все же одариваю его усталой улыбкой. Легче ему от нее не становится. Мужчина напряженно ведет плечами и уходит всем вниманием в терминал под монотонное бормотание Тины.       В участке намного душней, чем на улице. Возможно, это всего лишь последствия простудного заболевания, что мимолетно отмечает в голове Стэн. Стащенная с тела куртка укладывается на спинку компьютерного стула, сама же я, протерев пылающие щеки ладонями, стараюсь хоть как-то привести туманные мысли в порядок. Кабинет Фаулера находится практически напротив. Мое рабочее место расположено едва ли не посередине зала, и потому такая позиция позволяет мне без угрызения совести наблюдать за происходящим в стеклянном кабинете. Джеффри, что-то просматривая в планшете, чувствует мой тяжелый взгляд. Мужчина хмурится, ежится и снова уходит с головой в работу.       Блеклый взгляд окидывает собственный стол. Терминал быстро выходит из режима ожидания, но мне совсем не хочется браться за бумаги, что перекочевали ко мне от Рида. Это все равно что взять в руки больное, сбитое кем-то животное. Хочется убежать, спрятаться, скрыться, оставить все как есть и не вдаваться в подробности произошедшего! В конце концов, я не просто так не обижаюсь на Лоуренса, выискивающего в моих отметках по делу о грабеже какие-либо детали. Когда в твои владения попадает чужое расследование, это как дописывать за кем-то чужой сценарий. Приходится изучать все с самого начала, браться за первый день расследования и идти пошагово, педантично разгребая сделанные чужой рукой записи. Одна из реальных причин, почему я не хочу прикасаться к расследованию. Меня не так бесит стоящая за спиной безмолвная машина, как все эти пометки, досье и протоколы, переданные Фаулером в мой компьютер.       Кстати, о машине.       Нахмурившись, я манерно поднимаю голову к Ричарду. Андроид отвечает мне вопрошающим взглядом, чуть приподняв низко посаженные брови. Так даже лучше. Хотя бы нет этого выражения лица, угрожающего расправиться. Только массивные черты, расслабленные губы и вздрагивающие ресницы от перебегающего по моим глазам взгляда.       ‒ Сядь, ‒ с нажимом кидаю я всего одно слово, глядя в упор. Мокрые волосы в хвосте скользят по оголенному участку шеи, приятно щекоча.       ‒ Согласно протоколу, я обязан находиться в…       ‒ Сядь, не беси меня.       Давление в голосе вынуждает Ричарда сомкнуть губы, на секунду сощуриться и, обойдя меня под моим же раздраженным взглядом, водрузиться на стул для посетителей. Видеть его напротив не так паршиво, как чувствовать возвышающуюся гору за плечом. Как гребаный маньяк, не иначе. Лучше покрываться коркой льда от сурового, с ноткой надменности взгляда ставших темными от недостатка света глаз, в которых просматриваются металлические искорки. Тем более не хочется, чтобы андроид рассматривал все происходящее за моим экраном.       Расслабиться в кресле не получается. Сдвинув бумаги в сторону, я опираюсь подбородком о локоть и лениво перелистываю базу полученной информации. Внимание время от времени зацикливается на каких-то мелочах, иногда эти же мелочи подмечаются голосом Стэна. Ответом ему становится либо улыбка, либо вздергивающиеся вверх якобы в удивлении брови. Каждое мое движение отражается на лице Ричарда. Пронизывающий взгляд машины изучает любые изменения, в том числе движения лицевых мышц с образующимися тут и там морщинками и складками. Все еще пытается адаптироваться. Неужели настолько глуп, чтобы понять, что это бесполезное действо?       ‒ Вы позволите личный вопрос, детектив?       Кинув на андроида усталый взгляд, я лишь на мгновение позволяю исследовать его холодную отстраненность. Ничего не выражающие черные зрачки, чуть приоткрытые губы с мелкими неровностями на искусственной коже. Прямая, практически каменная осанка широких плеч и послушно уложенные на колени узковатые, но в то же время гармонично крепкие кисти. Машины всегда такие… идеальные. Понимаю Рида с его ненавистью к железкам. Человек состоит сплошь из недостатков, как психологических, так и физических. Сам Гэвин не то, чтобы завидует андроидам в их безупречности, сложенной специально для эстетического удовольствия людей, однако всегда отзывается об их совершенном внешнем виде с особой злостью. Многочисленные шрамы на лице и теле оставили след и на самооценке мужчины, пусть и позволяют ему пользоваться большим интересом у женщин. Но я с ним согласна. Мне, имеющей шрам на задней части шеи и иные несовершенства в виде кругов под глазами, приносит дискомфорт весь этот утонченный облик никогда не устающего «человека». Как бесил меня Ричард вчерашней ночью, так бесит и сегодняшним днем.       ‒ Позволяю, ‒ недовольно спрятав взгляд в мониторе, я принимаюсь прокручивать информацию заново.       ‒ Я нахожусь в распоряжении департамента полиции Детройта сто двадцать три дня, пять часов и сорок одну минуту. За прошедшее время вы использовали исключительно обращения с негативной эмоционально окраской, ‒ с каждым его словом я все медленней и медленней поворачиваю к нему голову, как бы говоря глазами «а не подохерел ли ты часом, мальчик?». Ричарда это не смущает. Он продолжает пугать меня все больше, вместе с этим вызывая пылающую злость. ‒ Общее количество оскорблений приближается к отметке трехсот пятидесяти, если быть точнее ‒ триста сорок один. Большинство сотрудников полиции привыкли к моему присутствию, однако вы продолжаете испытывать дискомфорт, стоит мне оказаться в вашем обществе. Подобное поведение вынуждает меня делать выводы, что у вас есть отдельные причины меня презирать. Могу я узнать о них подробнее?       Сказать, что я была в шоке ‒ равно что шторм с ураганами назвать мелким дождиком. Буквально застываю с приоткрытыми от удивления губами и прищуренными от уничтожающей, ошарашенной злости глазами. Так бы и сидела, глядя на Ричарда с ненавистью, если бы не удар стеклянной двери в кабинете капитана. Он-то и заставил меня вырваться из мыслей, быстро проморгав глаза.       ‒ Ты что, следил за мной? ‒ едва ли не шепотом произношу я слова, при этом встречая совершенно невозмутимый, хмурый по обыкновению взгляд машины.       ‒ Потребность в выстраивании линий поведения формируется на основе тщательного проведенного анализа личности человека, ‒ мой потупленный взор заставляет Девятку зависнуть с открытым ртом, после чего андроид начинает говорить более понятным языком, еле заметно жестикулируя правой рукой над коленкой. ‒ Иными словами, я наблюдаю за всеми окружающими меня людьми, чтобы суметь подстроиться под индивидуальные личностные характеристики каждого. Иначе интеграция может нарушиться и привести к последствиям как в межличностных отношениях, так и в рабочем процессе.       «Рассудительно»       Эти поддакивания в голове начинают раздражать. Чувствую себя третьим лишним в обществе этих двух, которые, кажется, прямо нашли друг друга. Сначала внедорожник, теперь здесь, в участке. Так и хочется предложить Стэну оставить их вдвоем, да только толку не будет. Стэн ведь уйдет вместе со мной, а управлять моим мозгом я ему точно не позволю.       ‒ Ахренеть… сраный тостер наблюдает за мной…       ‒ Триста сорок два.       Поморщившись и втянув шею в плечи, я слегка вздрагиваю от проскочившей мысли. Это даже хуже, чем лицезреть трупы на дороге. Помню, как впервые попала в морг во время обучения в академии на последних курсах. Большинство из нашей группы ничего не почувствовали, впрочем, как и я. Серая кожа мертвецов становилась едва ли не прозрачной в свете ламп, тут и там швы от вскрытий. Неприятно было лишь по первой, позже дискомфорт сменился интересом, интерес ‒ скукой. Эти ощущения, в сравнении с тем, что я только что испытала, ‒ полная противоположность. Как будто смотришь в глаза маньяка, который считает свое поведение вполне уместным.       Новая волна мурашек блуждает по телу, и я, позабыв о ненависти, утыкаюсь обратно в терминал. Лишь спустя несколько секунд внимательного взора Ричарда позволяю себе отрешенно ответить на вопрос, настолько сильно меня поразило услышанное этим будничным голосом.       ‒ Можно сказать, что есть свои причины. Вот только озвучивать я их тебе не собираюсь, ‒ едва Ричард открывает рот для уточнения, как я пресекаю его указательным пальцем. ‒ И даже не спрашивай почему. Это тебя тоже не касается.       ‒ Детектив, моя задача…       ‒ Почему меня вообще должна волновать твоя задача, жестянка? ‒ прервав недовольным бормотанием попытки Ричарда объяснить свое положение, я без интереса останавливаю поток информации по расследованию Рида в терминале и выключаю компьютер. Телефон от скуки тут же атакуется под пристальным вниманием андроида.       С пару секунд царит молчание, после чего Ричард уверено произносит:       ‒Триста сорок три.       Больше он не разговаривает, продолжая отблескивать голубым диодом и серыми, темными из-за недостатка света радужками. Кожа перестала покрываться мурашками под пронзительными стрелами черных, искрящихся зрачков. Возможно, я и впрямь смогу в скором времени привыкнуть к присутствию машины, которая вызывает бурное негодование от схожести с Восьмеркой.       Всплывшее воспоминание об андроиде в сером пиджаке заставляет плотно поджать губы и сгорбиться от внутреннего гнета. Стройный, всегда с приветливой улыбкой, он вызывал исключительно приятные эмоции в общении. Лейтенант не любил андроидов, у него так же были причины относиться к машинам по-своему, однако я в то время ничего не имела против жестянок. Ну, ходят они, ну, выполняют грязную работу. Всегда улыбчивые, всегда отзывчивые. Кто же знал, что даже в них может скрываться сущий Дьявол… впрочем, что еще может быть в существе, которое создал человек – истинный носитель зла. Даже тот же самый Коннор, желающий всякий раз при встрече доброго дня, оказался ублюдком. И его черты теперь отзываются в другой машине, в которой я вижу убийцу. Небезосновательно.       Первый час после перекуса на кухне в компании Тины проходит быстро. Практически пролетает. Ричард продолжает сидеть на стуле, время от времени рассматривая мои действия, в числе которых копание в телефоне и… копание в телефоне. Я демонстративно не собираюсь заниматься работой, тем более после того, что учудил Фаулер! Буду продолжать бунтовать, только тихо, безмолвно. Не очень-то ответственно для детектива, представителя закона, однако меня сейчас совсем не волнует моя должностная зона. В первую очередь, я ‒ человек, и только во вторую ‒ работник. И сейчас меня, как человека, едва ли не унизили, отобрав дело. Все равно что выкрасть у автора песен хит, выдав за свой. Мое! С какого черта я должна отдавать его кому-то, да еще и чужим дерьмом заниматься?!       Время самокопания и поглощения злости в колоссальных размерах затягивается. Теперь часы тянутся долго, мучительно выедая изнутри от скуки. Чего я только не делала за весь день: бродила по залу, переговариваясь с другими людьми и выслушивая их проблемы, выпила три стакана отвратительного на вкус дешевого кофе с привкусом пластика, переговаривалась по телефону с бесчисленным количеством контактов. В одно мгновение дел просто не остается, и я, вдоволь наблуждавшись между столов и наговорившись с администраторами, усаживаюсь обратно на стул. Скука захлестывает волной, ведь все предыдущие годы работы в участке я никогда не сидела с опущенными на стол руками. Работа всегда была, пусть скучная или нудная, но я бралась за все с нетерпением. До чего же сложно оказывается бунтовать… может, стоит все-таки заняться этим делом, тем более Сероглазка зацепила Рида, а это все равно, что полезть с ножом на семью.       Придвинувшись к столу, дабы снова включить терминал, я уже намереваюсь уйти в дело с головой, наплевав на бунт, как на сцену выходит Ричард. Нет, он все это время сидит безмолвно рядом, и его нередкие осмотры полицейского участка говорят, что и он не привык сидеть на стуле без задачи. Но до этого от него не было слышно ни звука, а сейчас он подает свой холодный, низкий голос, вынуждая меня замереть с пальцами над сенсорной клавиатурой.       ‒ Верно ли я полагаю, что вы не собираетесь заниматься расследованием, детектив Вольф?       Сощурив глаза и убирая пальцы с клавиатуры, я снова откидываюсь на стул и с вызовом смотрю в проникновенные серые глаза. Окно озаряется яркой вспышкой грозы, бросая лучи на серые радужки, и те сверкают блестящим металлом. Страх в примеси с раздражением заставляет меня признаться в красоте машины. Вот только красотой хищника, так умело имитирующего внешность жертвы, любоваться опасно. Но я не отвожу взгляда, вдруг почувствовав едкий сжимающийся ком злости в горле.       ‒ А что, у тебя есть претензии, ‒ выждав паузу, я произношу его имя, манерно и отвратительно растягивая. Бесит меня, когда он произносит мою фамилию, так и отзывается скрежетом в сердце от ледяного голоса. ‒ Ричард?       Машина прищуривается, стараясь подобрать наиболее оптимальный ответ. Если его система адаптации и впрямь адекватная, то он наверняка сейчас чувствует все негодование работника, у которого как у ребенка отняли конфетку. И вряд ли станет…       ‒ Нет, детектив. Претензий нет. Разве что складываются определенные выводы о вашей личности.       …язвить.       Он серьезно? Нет, он серьезно сейчас это сделал? При этом сохраняя свой сраный голубой диод? Похоже, в его системе адаптации так подразумевается использование линии поведения «Мерзкий ублюдок», что крайне удобно для общения с пьющими, курящими и вечно недовольными лицами, то есть, с такими, как я. Что ж, удобно, но никак не помогает наладить связь. Которую я налаживать и ранее не хотела, а теперь точно не стану. И за работу браться тоже не стану. И вообще работать больше не буду! Пошло оно все к черту!       Задыхаясь от злости, но при этом сохраняя театральную улыбку, я поджимаю губы и складываю руки на груди, постукивая пальцами по внутренним сгибам локтей. Ричард продолжает смотреть на меня, чуть прищурено, ожидая скорой реакции. Ее же он и получает.       ‒ У меня она хотя бы есть, железяка ты этакая. А ты всего лишь кусок пластика с добавлением металла, и уж точно не тебе делать выводы о моей личности, дружок.       ‒ Ваша личность интересует меня в последнюю очередь. Мои приоритеты направлены на выполнение задачи, и на данный момент задача состоит в расследовании серийных убийств. Вы не желаете содействовать рабочему процессу, несмотря на то, что это ваша прямая обязанность, детектив, ‒ четко проговаривает андроид, практически не моргая. Его каменное выражение лица отзывается во мне пылающими от ярости щеками и покрасневшими ушами. Воздух снова накаляется, окружающие, что находятся рядом, замолкают. Их немного: всего-то Лоуренс, Тина и еще один детектив в черном пальто. Но и их хватает, чтобы ощутить себя центром вселенной под пристальными, испуганными взглядами коллег.       ‒ Но твоя работа ‒ не моя забота, ‒ чуть поддавшись вперед, я сверкаю голубыми глазами в свете терминала, от чего зрачки блестят яркими переливами. Уверена, внешне кажется, что искры эти больше похожи на грозовые молнии, иначе окружающие бы не переглянулись в предвкушении бури. ‒ Если пинокио так хочет побыть человеком и выполнить задание, то флаг тебе в руки. Я не сдвинусь с этого места вплоть до конца смены.       Указательный палец с нажимом тыкает в стул между разведенных бедер. Ричард однако не следит за этим движением. Все его холодное, как сталь, внимание направлено исключительно на мое покрасневшее лицо, вырывая из души последние капли адекватности. С некоторое время мы смотрим друг на друга в полном молчании, и пока Девятка «дышит» размеренно и спокойно, я срываюсь на тяжкие вздохи, полные невысказанной ярости.       За окном сверкает повторная молния, окрасившая практически черные тучи в синие и белые оттенки. Из приоткрытого окна донесся новый залп вспыхнувших сирен припаркованных автомобилей, несколько машин на парковке так же отзываются громкой симфонией. Среди них и мой внедорожник. Эти звуки сигнальных оповещений, звонких и ярких, я распознаю из тысячи. Благо расстояние позволяет мне показательно выудить ключи из куртки и отключить сигнализацию прямо из холла.       ‒ В таком случае, вы вынуждаете меня обратиться с отчетом о вашем отказе сотрудничать к капитану Фаулеру, ‒ или мне кажется, или его губы вздергиваются в победоносной улыбке, распыляя мою злость? ‒ Вы ведь оповещены, что я не имею права заниматься расследованием без сопровождения сотрудника полиции? Полагаю, вам дорога ваша карьера, детектив Вольф.       Он снова произносит мою фамилию, но в этот раз чуть растянув, прищурив глаза, словно бы пробует каждую букву на вкус. Окружающие коллеги смотрят на него ошарашенно, удивленно, и это ощущение передается и мне. Вот только я выражаю его не в распахнутых глазах и молчании, а во вздрагивающей от ярости верхней губе. Кожа вскипает, все внутри клокочет, так и просится запустить в машину чем-нибудь тяжелым. Терминал вполне сгодится. Жалко будет потом зарплату отдавать на покупку нового, зато нервы будут отомщены.       «Луиза», Стэн подает сигнал о своем присутствии, говоря тихо и вкрадчиво. «Я наблюдаю скачок артериального давления в результате резкого увеличения пульса». Его отчет вроде бы должен подействовать, как успокоительное, но слова звучат фоновым шумом для ударов в висках. «Постарайся успокоиться и привести мысли в порядок, иначе возрастает шанс нервного срыва».       ‒ Запустить бы тебе чем-нибудь в голову, ‒ тихо, почти шепотом произнесенные слова вызывают у Ричарда блеклый желтый цвет на виске, сменяющийся ярким голубым. Я шиплю, практически цежу слова сквозь зубы, но тут же от этой ассоциации встряхиваю мысли в голове. Негоже Волчице шипеть. ‒ Даже представить себе не можешь, какое удовольствие я бы сейчас испытала, даже лучше, чем секс.       ‒ Смею уведомить, что я довольно дорогая модель. Желаете знать ценник?       Как будто продолжая издеваться, Девятка не спускает с меня взора. Синий треугольник, собранный из таких же синих голографических фигур, бликует, переливается и отражает очередную вспышку молнии в окне. В этот раз та сверкает слишком далеко, и машины на парковке молчат. Не молчит только мое сердце, ухающее от ярости, растекающейся по жилам.       Как долго мы смотрим друг на друга, практически не моргая? От этого момента я покрываюсь мурашками, пропитываясь колким и жгучим чувством ненависти, и даже не стесняюсь посторонних взглядов перепуганных коллег. Уверена, все находящиеся сейчас рядом гадают, придется ли им стаскивать с машины разъяренного детектива. Либо я их сейчас расстрою, либо облегчу, но в следующее мгновение стул с шумом отодвигается, тяжелый взгляд голубых глаз осматривает присутствующих, точно обвиняя их в случившемся. Коллеги быстро прячутся по своим делам, кто-то покашливает, кто-то неловко ведет плечами. Последний взгляд подарен андроиду в белом пиджаке, что смотрит снизу вверх с неприкрытым спокойствием.       Я больше не произношу ни слова. Собрав ключи и телефон со стола, укладываю все в куртку и тут же ее надеваю. Стэн что-то пытается сказать, однако я не слушаю его, и потому его речь кажется заикающейся. Ричард, не ожидающий такого рвения, вскакивает с места. Как только терминал выключается и издает писк, я тут же разворачиваюсь и ухожу прочь, в сторону выхода.       Запах озона обдает разгоряченную от злости кожу. В этот раз не помогает даже мысль о спасительной сигарете. Напротив, все внутри клокочет и взрывается от представления маленького огонька, пляшущего в тени потемневших туч. Совсем недавно на крыльце я ощущала себя свободной птицей, просто ловя лицом капли дождя. И вот, это чувство остается всего лишь тоскливым воспоминанием под гнетом тяжких, твердых как камень мыслей. Дождь больше не моросит, оставив после себя гладкие лужи. В них можно увидеть хмурящиеся облака, крыши возвышающихся рядом мрачных зданий, даже собственное отражение, но я не желаю предаваться лицезрению окружающей гармонии. Иду вперед к машине, вытягивая сигарету из кармана. Зажигалка вспыхивает огоньком, так сильно разнящимся с серостью парковки, и на мгновение с затяжкой мне становится необыкновенно хорошо. Спокойствие растекается по жилам, липкие мысли растворяются в образующейся тишине. Это же как сильно меня нужно выбесить, чтобы я за вшивые десять метров до машины выкурила половину сигареты?..       Ключи в кармане отчаянно отказываются быть выуженными. Чертыхаясь почем зря, я резко дергаю за застрявший в атласной ткани предмет. Слышится треск, затем звонкий удар металла о мокрый асфальт. Зажатая в зубах сигарета тлеет, выпуская в атмосферу мягкий дымок, и я уже наклоняюсь, чтобы поднять ключ с фирменным брелоком в виде крутящегося вокруг оси колеса, как тут же застываю. Похолодевшие пальцы останавливаются в сантиметре от цели. Вместо них ключ поднимает мужская, крепкая ладонь в белом рукаве.       Спокойствие в голове сменяется новой порцией раздражения. Только в этот раз оно отдается усталостью в спине и глазах. Весь день был сложен исключительно из переживаний и негатива, а ведь на хмельную голову подобные нагрузки крайне нежелательны. Особенно мне с моим здоровьем.       Синхронно разогнувшись, при этом глядя друг на друга в упор, мы продолжаем утопать в молчании. Шум автомобилей за открытыми воротами и скрежет кустарника о бетонные стены участка ‒ единственное, что нарушает тишину, и как же я рада, что все это звучит! Не дает возможности погрузиться в мысли, срываясь в безудержную ярость с физическим насилием над несчастной машиной. В общем-то, сам Ричард не особо смущается моего раздражения. Возвышаясь надо мной в метре, андроид без какой-либо эмоции протягивает ключи. Я с некоторое время перекидываю уставший взор с брелока на робота, словно бы в раздумьях, а стоит ли протягивать ладонь. Выбор сделан. Ключи опускаются в женские пальцы.       ‒ Какого черта ты тащишься за мной? ‒ к моему удивлению, голос не звучит злобно. Время перевалило за шесть часов вечера, даже странно, что я так сильно задержалась в участке, учитывая, что смена до пяти. Темные тучи скрывают от города яркие краски закатного солнца, не давая тому возможности попрощаться с жителями до следующего утра. Звездам тоже не будет дано шанса блеснуть своей красотой. Дождь наверняка будет стучать по окнам до рассвета.       ‒ Ранее я оставался у детектива Рида, ‒ прищурив глаза и вытаскивая изо рта уже почти догоревшую сигарету, я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и медленно двигаюсь к водительскому креслу. Ричард остается стоять на месте, ровно посередине капота. ‒ В участке с некоторого времени отсутствуют электронные стойки, к тому же капитан настаивает на том, чтобы я покидал департамент после окончания рабочего дня.       ‒ Ну, надо же… и почему я не удивлена… ‒ блекло вспомнив о том, как всякий раз Рид подъезжает в компании Ричарда на своей машине, я вдруг осознаю, к чему именно ведет Девятка. От такой мысли меня передергивает. Сигарета, полностью догорев до фильтра, тут же обжигает палец, оставляя темный след. Злобный шик сходит с моих губ, после чего бычок откидывается в лужу. ‒ Стоп. Даже не думай. Ты в мой дом не попадешь.       ‒ У вас есть иные варианты? ‒ с лживым интересом спрашивает андроид, вскинув брови. Мужские руки тут же сцепляются за спиной, раскрывая подолы белого пиджака. Это действие рефлекторно цепляет мой взгляд, который оценивающе рассматривает черные пуговки на рубашке. Мне кажется, или в районе диафрагмы мерцает голубой кружок?.. ‒ Я готов выслушать их, детектив.       С театральной задумчивостью задрав голову и прищурив глаза, я делаю вид, словно бы этот вопрос меня и впрямь интересует. Дверца под моим натиском скрипит, открывая душное пространство автомобильного салона, что пропах женским парфюмом с привкусом лаванды и терпким сигаретным дымом.       ‒ Дай-ка подумать… как насчет вокзала? Или под мостом? Может, парк?       «Неразумно», почему я не удивляюсь, слыша этот механично заломаный голос, «любое его повреждение без прямой на то надобности будет сказываться на твоем финансовом состоянии. Тем более шанс получения им повреждений увеличивается с тех пор, как преступник заинтересован в детективе»       Закрыв глаза, я мгновенно жалею, что когда-то согласилась водрузить в свой спинной мозг этого зануду. Предоставленная им информация вносит горечь в кровь. Теперь кидать андроида посреди улицы будет еще сложнее. Я и сама знаю, что повреждения столь дорогой модели скажутся и на мне, и на участке, однако всячески стараюсь избежать этой информации в своей голове, точно не произнесенные вслух факты могут сгладить углы моего плана. Увы и ах. Кое-кто в черепушке против иррациональных решений, потому Стэн заставляет меня сминать губы и приторно улыбаться в никуда. Что ты говорил, Стэн, про "не вместе жить?".       ‒ Будет крайне неразумно с вашей стороны оставлять меня в одиночестве, ‒ Ричард, точно слыша Стэна, повторяет все им сказанное, разве что другими словами. Пальцы судорожно сжимают ручку дверцы, нагревая ее своим теплом. ‒ Но вы все еще не в курсе моей цены, детектив. И ваша неосведомленность простительна на первый раз.       Господи, дай мне сил не убить его по дороге…       Устало кивнув головой в сторону машины, я ловлю тусклую, но весьма ощутимую улыбку на губах Ричарда. Уже через минуту мы катим по дороге в тишине, преисполненные молчанием.       Дождь возвращает свои мокрые лапы на город, и вечер постепенно устремляется в статус ночи. В безоблачные дни около семи вечера сумерки только сгущаются, но сейчас в условиях тяжелых, мрачных туч ночное время увеличивается. Яркие вывески мелькающих по пути магазинов искрят, отражаясь в покрытых рябью лужах. Ароматы свежести просачиваются в салон через щелку в окне, и это позволяет мне окончательно не пасть духом. Столько всего навалилось за день, раньше бы в такую дождливую погоду я с удовольствием растянула поездку, медленно петляя по кварталам и улочкам. Возможно бы даже заехала на набережную, покрываясь мелкой мокрой крошкой и вслушиваясь в крики чаек над тревожным речным потоком. Только сегодня такого желания не возникает. Тяжесть наваливается на веки, отдаваясь железом в голове. Остается надеяться на внимательность Стэна, наблюдающего за окружающим миром через покрытые усталостью черные зрачки.       Выехать за городскую черту удается только через полчаса. Пробки из-за спешащих по домам машин увеличиваются с каждой минутой, и вот, постукивающая по рулю от нетерпения, я тут же испытываю облегчение, разогнавшись на пустующей дороге к стоящему на отшибе у хвойной полосы дому. Молчание с пассажирской стороны не радует, но позволяет не чувствовать себя раздраженно. Мозг так устал за весь день от эмоциональных переживаний, что становится абсолютно все равно, кто там сидит и что он делает. Скорее бы вернуться в душ, скорее бы залечь в постель, потерявшись в ворохе одеяла и подушек.       Мысли о кровати наваливаются, и я уже почти клюю носом на подъезде к воротам. Сквозь пелену в голове понимаю, что руки и ноги действуют практически на автомате, доверенные компьютеру. Чуть прищуренный взгляд Ричарда изредка косится в мою сторону, явно не понимающий, почему движения столь уставшего человека такие… четкие и механичные. Впрочем, меня не интересуют его догадки. Мысленно я уже иду по лестнице, мелькаю в хорошо освещенном коридоре с настенными лампами, плюхаюсь в белую постель.       Как только мотор глохнет у лестницы в дом, прерывая щебет лесных птиц, я уже намереваюсь выйти, как вдруг осознаю: андроид нацелен сделать ровно то же самое.       ‒ Воу-воу, полегче, ‒ строго глядя на приборную панель, я туманно поднимаю ладонь на уровень руля. Это вызывает у андроида недоумение, сказывающееся в тусклом, еле заметном переливе грязного золота на виске. Ричард склоняет голову, отчего его пряди почти касаются внешнего края левой брови. ‒ Ты останешься здесь.       ‒ Прошу прощения? ‒ переспрашивает машина, сузив глаза. Подолы белого пиджака от наклона всем телом скользят по черным джинсам, смотрясь в холодном, мрачном свете улицы едва ли не голубым оттенком.       ‒ Ты думал, я позволю тебе войти в дом?       Девятка не протестует. Мужские пальцы соскальзывают с дверной ручки, спина возвращается в прежнее положение. Ровная осанка, широко разведенные плечи. Уверена, его лопатки сейчас едва ли не соприкасаются. Тяжелый, нахмуренный от низко посаженных бровей взгляд испытывает меня на стойкость, но я слишком устала, чтобы перекидываться словесными перепалками. Потому, порадовавшись, что Ричард молчит, буквально спрыгиваю вниз на мокрую дорожку и, захлопнув дверь, плетусь к дому. Теперь даже курить не хочется. Только спать. Только отдыхать.       Удивительно, как Стэн все это время молчит, не пытаясь прикрыть машину. Результаты диагностики наверняка показывают не самые утешительные данные, и компьютер предпочитает не испытывать и без того расшатанные нервы. Увы, в пустующем доме легче не становится. Приветственный голос интеркома обрушивает на спину еще больше напряжения, тесно переплетающегося с тоской. Ненавижу возвращаться сюда… ненавижу приходить в полную тишину, ненавижу скользить взглядом потемневших от тоски глаз по изящным, богатым стенам. Хочу в свою квартирку. Маленькую и уютную, с частым бардаком, но такую комфортную и совсем не одинокую. Стены там не так высоки и широки, но ни одна из них никогда не давила на меня со всех сторон. В отличие от этих.       Подняться по лестнице, устало вздыхая, дается с трудом. Оказавшись в спальне, я стаскиваю с себя одежду, и уже намереваюсь уединиться в ванной комнате, как застываю посередине паркета. Андроид Нора, что была в какой-то степени непредвиденным дополнением к подарку в виде дома, всегда вызывала у меня мягкие, бережные чувства. Я так часто думала о ее благополучии, так нравилось мне заботиться о том, кому это в принципе не нужно. Оставить ее в машине у дома, под железной крышей, отдающей гулкими ударами дождя, казалось мне мерзким поступком. Как же просто было это сделать с Ричардом. Никогда не считала себя тварью, и все же делаю столь отвратные вещи. Впрочем, Ричарду абсолютно наплевать. Всего лишь машина, готовая поставить задачу во главе угла, пренебрегая чужой жизнью.       Окончательно освободившись от одежды и обмотавшись мягким полотенцем, я освобождаю волосы ленивыми движениями рук. На мгновение застываю в отдалении окна, выходящего на разрастающиеся сбоку еловые деревья. Делаю несколько несмелых шагов вперед, обхватывая себя руками. Черный внедорожник стоит под дождем, что покрывает стекло бегущими вниз струйками. На улице уже порядком темно, и лишь свет крыльца позволяет рассмотреть светодиодную повязку на правой руке андроида. Уж я-то знаю, каково это ‒ провести ночь в машине под ливнем, вслушиваясь в грозы. Работа патрульного тяжела. Но он ведь ничего не чувствует, и отрешенное непринятие андроида внутри груди не позволяет мне проникнуться к нему состраданием.       О каком сострадании может идти речь?.. нет и нет.       «Не лучшая идея оставить его на улице»       Прищурено улыбнувшись, скорее для пробы этой мысли на вкус, я сонно хлопаю глазами. Мужская рука в белом рукаве бездвижна, абсолютно расслаблена. Мне бы такое стойкое спокойствие, глядишь, жить стало бы легче.       ‒ Это всего лишь жестянка, Стэн, ‒ собственный голос кажется тусклым, безвкусным. Отдает мягкой хрипотцой в перегруженном тяжкими мыслями организме. Мурашки волной прокатываются по коже, подгоняемые температурным жаром от простуды. ‒ Всего лишь жестянка.       «Прямо как я», выждав напряженную паузу, Стэн добавляет: «верно?».       Его слова отдают горечью в горле, и я облизываю пересохшие губы. Хочется возразить, помотать головой, шутливо обругать компьютер в голове. Вместо этого я крепче сжимаю плечи и фокусирую зрение на своем тусклом отражении в окне. Знаю, Стэн смотрит вместе со мной, наблюдает за каждым движением, ждет реакции.       ‒ Ты не просто жестянка, Стэнли, ‒ ласково, почти шепотом глядя в свои глаза, я тепло вздергиваю углы губ. ‒ Ты моя жестянка.       Верхушки потемневших елей озаряются светом очередной молнии. Я продолжаю смотреть на свое отражение, воображая, как «живой» Стэн улыбается, благодаря меня за эти слова. Продолжаю медленно хлопать черными ресницами, но не замечаю, как некий андроид наклоняется к окну дверцы и смотрит на меня снизу вверх, всего на несколько мгновений перебивая свет крыльца переливом темного желтого цвета на виске.