В полночь пахнет звездами

Ненавистное имя мелькало в голове красной тряпкой для быка, являясь головной болью для него же. Злость обращалась в пронзительный визг, и силы этого визга разрывали барабанные перепонки, на какой-то миг отключая своего хозяина от мира мешающих ему звуков. Они не нужны, когда вокруг так много зрительных объектов, с помощью которых можно легко разбить лицо этого ебанного мудака, возомнившего из себя не пойми кого. Он стоит у выхода, готовый на все, и, честно, старается успокоиться, пуская воздух через то и дело расширяющиеся ноздри. Его начинает потряхивать от ярости, окутавшей его, и он чувствует желание поскорее достать этого подонка. Поиграем, хренов ублюдок? Поиграем?! Он заряжает пистолет на всякий случай. Тот самый, если его руки не справятся сами. Несмотря на то, что Сэм давно не чувствовал такой силы в них, как сейчас, он обязан был иметь запасной вариант — Кольт не даст этому ублюдку избежать наказания, не даст! Не даст дышать украденным у Таки воздухом! Не позволит ненависти к себе спокойно ходить рядом с тяжёлым чувством вины! Нет, больше не позволит. Сэм не сомневался — у него все получится с первого раза. Быстро. И очень легко. «Ты не должен», — вторил ему голос Таки, заботливо оглаживающего его напряженные плечи где-то в прошлом на крыше общего дома, — «ты потеряешь куда больше, чем обретешь». Его кулаки сжимаются, и холодная сталь оружия впивается в смуглую кожу. Зубы стискиваются сами по себе, а нижняя челюсть дрожит от одного звучания родного голоса, пробивающегося сквозь головную боль, созданную постоянной злостью. «Ты лучше, чем он», — говорит он, вынуждая дрожащие руки опускать ствол, — «не убивай себя из-за него». Горячие слезы обжигают подбородок, с непозволительно громким всплеском разбиваясь на полу. Рука, зажавшая дверную ручку, медленно опускается, являя собой полную покорность. *** Уличные музыканты грязно пели какую-то странную музыку, сочиненную, видимо, на коленке. Грубые крики в микрофон смешивались с нежным пением, вместе требуя одного — внимания к их чувствам. Они кричали и выли о дискриминации, и Сэм пропускал это мимо ушей, позволяя музыке сквозить на фоне. Билл Ричард Томас Кокс — имя этого ублюдка. Сигаретный дым вырисовывал его снова и снова. Кольт чаще выдыхал, желая видеть картину ярче. Они столкнуться лицом к лицу, думает полицейский, делая шаг шире. Они, мать вашу, столкнуться лицом к лицу! «Сука, я не оставлю от тебя живого места!» Билл Ричард Томас Кокс. Режиссер. Любовник. Убийца. Часто ездит не только по стране, но и за границу, что позволяет ему скрываться от внимания полиции. Ставит пьесы и мюзиклы, являя собой отличный экземпляр для такого, как его Така. «Для такого, как мой, сука, блядский Така!» Достаточно известный в их узких кругах и, наверное, жутко богатый. Йонсен был бы не собой, если бы не постарался хоть что-то сделать в этой ситуации, Сэмюэль знает его, он бы не слез с этого старого мудака, пока тот не взял бы его в спекталь. Они не работают вместе и не живут вместе, Сэм делает такой вывод, исходя из того, что Така написал ублюдку место и время встречи, куда они должны были подойти вместо того, чтобы сказать об этом лично, перед сном целуя в глаза. Кольт не сомневается — все верно. «Все верно, хренов ублюдок, я вынесу тебе мозги!» Пальцы чешутся разорвать распечатанную фотографию ненавистной рожи, но Кольт держится, гневно втягивая последние секунды сигареты перед тем, как прикурить новую. Хочется идти быстрее. Животное желание заставить виновного заплатить рвется через тело молодого мужчины. Они познакомились, и Така был с ним из-за карьеры, думает Сэм по пути, одновременно с тем успокаивая себя — Йонсен не мог любить этого старого пердуна. Действовал по расчету, продавая чувства за роли, умница. Умница Така, ты как всегда не думаешь ни о ком, кроме своего кошелька и желания пристроить задницу в место побогаче. Алчность — не порок, если она существует у его Таки. Таке можно все и немного больше. Все и немного больше, кроме, черт его бы побрал, продажи их места какому-то ублюдку! Долбанный ты и мелкий гаденыш! Или?.. Что, если Така не продавал его? Что, если «наше место» — это что-то иное? Не старая обсерватория с придорожным недорогим кафе, но, быть может, какой-нибудь ресторанчик у реки с красивой вывеской? Мужчина хотел верить в это сильнее, чем во что ни было еще. Скорая развязка в виде мести кипятила кровь. Пальцы сжимали сигарету, пронося ее ко рту в опасной близости с грудью — портупея с пистолетом, надетая под пальто, неприятно зудила нетерпением, завлекая использовать ствол по его прямому назначению. Прохожие задевают его плечами, но детектив не реагирует, пробираясь через каждого из них с завидным упорством. Люди спешат в метро и по домам, Сэмюэль же спешит начистить морду подонку, решившему, что весь мир должен принадлежать только ему. Наказать подонка, посмевшего думать, что у него есть право отнимать у других целый мир. Здание выглядит приветливо — театр. Определить местонахождение ублюдка, чье имя не хочется даже выплевывать, смешивая с горькой от сигарет слюной, детективу полиции не составит труда. К счастью, у Сэма на это были все средства и полномочия, и везение то или же нет, убраться из города вместе со свой труппой режиссер не успел, нагло ставя свою премьеру перед носами полицейских ищеек. Долбанный Билл пользуется тем, что полиция сейчас занята все такими же долбанными итальянцами, свали ли бы они все нахрен из Америки уже! Никому нет дела до Таки, и этим пользуется мудак-убийца, гоняя актеров по сцене и, видимо, полагая, что таких, как Сэм не существует. «Что ж, твоя уверенность станет твоей главной ошибкой», — рычит Кольт про себя, кривя губы в отвращении. Он распечатал его фотографию и люто ненавидел его внешность, напоминая себе, что находиться в театре он будет незаконно. Остатки мозгов, трезво оценивающих ситуацию, били тревогу, нажимая на всевозможные кнопки с огромным белым словом «stop», и кричали о необходимости подумать. Мотив и улики, ты помнишь? Ты помнишь, Сэм? Горячая голова не хочет помнить. Она хочет сжечь все, до чего смогут добраться руки ее владельца. Без разбора и долгого анализа. Она просто хочет сжечь все, включая сердце, тонувшее в крови, качать которую нет ни сил, ни времени. Сердцу нужен отпуск, потому что оно устало, и оно болит по прошлому. Кольт с удовольствием бы дал ему отгул, отпуская на какой-нибудь остров, где всегда светло и жарко. Офицер думал о мотиве, утыкаясь губами в сложенные замком руки и гипнотизируя данные о деле вместе с фотографиями подозреваемого и погибшего — их Сэм расположил в противоположных сторонах друг от друга, испытывая жгучую ревность от одной только мысли, что они могли быть вместе. Кольт складывал пазлы из небольших деталей, которые ему удалось достать, пока на фоне раздавались постоянные звонки и где-то по коридору кричал капитан. К последнему Сэмюэль невольно прислушивался, готовый в любой момент спрятать улики под горой готовых на этот случай отчетов — быть пойманным с поличным означало завершение не только его карьеры полицейского, но и его расследования, что сейчас казалось куда более важным, чем все остальное. Мотив? Ревность. Определенно ревность. Он ревновал его, наблюдая, как тот заглядывается на что-то большее, чем ему могут предложить. Ему всегда мало, он хочет получить больше. Больше, больше, больше, и люди его совершенно не интересуют — это делает его слишком призрачным, чтобы не хотеть попытаться остановить, несмотря ни на что. Така с детства мечтал стать актером. Превратив мечту в цель, он не мог отпустить ее, желая взлетать все выше и выше, пока не достиг бы предела — Бродвей. Мальчишка с карими глазами и побитыми коленками видел его в своих снах, точно зная, что отдаст все, чтобы оказаться там. Сэм не мог винить Йонсена, как и осуждать. Он мог только сетовать о том, что не удержал его с собой, отпуская то, что уходит от него добровольно. Насильно мил не будешь? А разве он был не мил? Глупо и безнадежно. Прошлое убежало, словно вечно опаздывающий студент, надеющийся успеть на последний поезд до нужной станции, и догнать его уже не представляется возможным. Потерянное однажды не вернешь, как не хотел бы. Сэм рассматривал версию с заказным убийством. Перебирая бумаги и подолгу бегая глазами по одним и тем же строчкам из дела, Кольт не мог понять только одного — как режиссёр смог не оставить ни одного следа? Отпечатки пальцев? Не обнаружено. Волосы? Не обнаружено. Кожа под ногтями убитого? Не обнаружено. Ничего, кроме разорванного снимка с улыбающимся актером, одиноко тлеющего в еще теплом камине. Заказное убийство, не иначе, думал детектив, не желая больше углубляться. Все сходилось до нельзя хорошо и размышлять о чем-то еще в этом деле не было смысла. После окончания рабочего дня он обязательно навестит ублюдка и заставит его говорить. Внутри все жгло, а сердце трепетало, когда дверь в театр поддавалась руке офицера, медленно открываясь перед ним без единого скрипа. Отдаленные голоса и глухой шум ног от соприкосновения со сценой (кто-то прыгнул, быть может, громко топнув) слышались вперед по коридору, и Сэм пошел, недоверчиво озираясь по сторонам. В том, что ублюдок Билл был там, детектив, как и всегда, не сомневался, готовый набросить на него в любую минуту — дайте только возможность, и он сделает это. Театр был почти пустым и темным. В отсутствии гостей он казался несколько печальным, но уютным для работников. Должно быть, отдыхать от людей иногда очень приятно? Актеры репетировали со своим режиссёром наедине, не предполагая, какое чудовище сейчас сидит и смотрит на них. Ему никто не поможет. Ему никто не поможет. Ему никто не поможет. Никто не поможет, как и Таке. Он оборачивается слишком поздно, когда актеры, разыгрывающие сцену, останавливаются, смотря на незнакомца. Билл по началу выглядит рассерженным, но затем быстро принимает нейтральное выражение лица, демонстрируя молодому детективу свое превосходство над ним и явное нежелание тратить свое время на непрошенных гостей. Это немного раздражало. — Чем могу помочь? — говорил Кокс, но в его взгляде ясно читалось простое «Проваливай, тебя не звали». Сэм отвечает только спустя небольшую паузу, собираясь и всеми силами стараясь остановиться от применения лишней силы. Мерзкий мужчина, быть может, лет шестидесяти нагло смотрел, смеясь своей уверенностью над всей правоохранительной системой Нью-Йорка. Наверное, он считает всех вокруг себя дураками, проносится на задворках сознания, когда Сэм достает из внутреннего кармана все ту же злополучную фотографию и, стараясь не терять самообладания, коротко спрашивает: — Вы что-нибудь знаете об этом человеке? Лицо режиссёра вытягивается, отвечая на вопрос вместо своего хозяина, а детектив чувствует, как его собаки вот-вот сорвутся, чтобы перегрызть чужую глотку. Он знает. Конечно же, он знает. Труппа внимательно смотрит на другой спектакль — в зрительном зале их требовательный и строгий руководитель отвлекся, и они, не привыкшие к такому, немного растерялись. Им стоять и ждать?.. или?.. или им продолжать репетировать? Мистер Кокс?.. Вы знаете, кто убил этого актера? Вы знаете, зачем Вы это сделали? Вы ответите на все эти вопросы? Кокс чешет щетину и выглядит несколько напуганным, Кольт смотрит на него сверху, не скрывая отвращения. Ожидание ответа слишком затягивается для того, что по всей своей сути является простой банальностью. Подонок сгниет в тюрьме вместе с тем ублюдком, которого он нанял, и это будет самым малым из того, что они заслуживают. Сэм не убил бы его, ни за что не убил бы. Это не из-за возникшего голоса Таки в голове или же из-за вероятной судимости, грозившей ему потерей собственной жизни, но из-за желания причинить этим мудакам как можно больше мучений. Хочется огреть его с локтя, заставляя говорить, но лишние пары глаз останавливают, сковывая движения офицера. По большей части Кольт чувствует невообразимое раннее безразличие ко всему происходящему, не церемонясь с тем, что режиссер уже может знать настоящего следователя этого дела, или, быть может, кто-то из присутствующих, черт бы с ними был, но отдаленный голос разума говорит о рамках, выходить за которые для него будет невыгодным. Но… Эта сука! Этот старый урод сидит прямо перед ним! BANG! BANG! BANG! Предохранители перегорали один за одним, сдавливая грудь ядовитым дымом от пожара. Кольт знал, начни он стрелять, он не остановится, пока у него не кончатся патроны. Он заслуживает большего. Он заслуживает худшего. — А Вы кто? Ответный вопрос, звучавший логичным в любой другой ситуации, сейчас заставил Кольта оскалится, одним движением вынимая оружие. «Ты меня достал! Долбанный выродок, ты меня достал!» — Не двигаться! — прорычал Сэм, всего на какой-то момент взглянув на испуганных актеров и, вероятно, помощников этого подонка. Полицейское удостоверение, показанное свободной рукой, вызывает у всех смятении, но предотвращает панику. Что же Вы сделали, Мистер Кокс? — стоит вопрос в их взглядах, пока руководитель, боязно вытирая вспотевшие ладони платком, просит нетерпеливого полицейского пройти с ним в кабинет, оставив артистов репетировать дальше — премьера уже совсем скоро. Кабинет больше похож на гримерку. Подонок предлагает Кольту сесть перед рабочим столом, а затем садится напротив, доставая что-то алкогольное. Сэм полагает, что это виски, судя по бутылке. Он старается быть спокойным, но челюсть предательски сжимается, а глаза полны бушующей внутри ярости. «Это он отнял у тебя его. Он отнял у тебя все». Сука, это сделал он! — Откуда ты его знаешь? — фамильярно выплюнул детектив, не желая любезничать. Никакого уважения к подобному куску дерьма он проявлять не будет. Даже стараться. Его руки скрещены в аналогичной защитной позе, но в его случае эта поза скорее защищала других, сдерживая необузданную злость от воспаленной раны. Режиссер опрокидывает стакан в себя, вытирая губы. — Я знаю свои права, — начинает он. — Отвечай, откуда ты его знаешь! — не выдерживает Кольт, вскакивая со стула и роняя его. Широкая ладонь стучит по столу, когда мужчина опирается о него, нависая над Коксом. Билл теряется, вскидывая брови и вжимаясь в спинку кресла. Он говорит, что все понял и предлагает офицеру успокоиться. Он обещает рассказать все, что знает, если офицер успокоится и, быть может, выпьет? Нет. Не выпьет. Билл заговорил спустя небольшую паузу, не сводя с офицера глаз, а тот, в свою очередь, так и не сел обратно, с нескрываемым отвращением смотря в чужие. Режиссер выглядел жалко и испуганно, но это совершенно не трогало Кольта, непривычно хладнокровно выслушивая короткий рассказ. Хах, хладнокровно… Одно неаккуратное слово, и он разнесет все в этой комнате, ни на долю секунды не подумав о последствиях. Русый едва держится, для хладнокровного слишком уж беспокойно гоняя воздух через нос. Билл признался, что знал Таку только косвенно, говорил, что пару раз пересекался с ним на светских мероприятиях, разговаривал с ним всего пару раз, а спектакли никогда не посещал, потому что Така — «Обычный среднестатистический актеришка с большими амбициями, без таланта и без будущего». Кокс сказал это небрежно, слишком поздно замечая, как детектив реагирует на это. Или даже чувствуя?.. Все происходит в какие-то доли секунды. Сэм слетает с катушек, хватая мужчину за расстегнутый воротник где-то мятой рубашки и притягивая его к себе: «Как ты смеешь?» — с оскалом шипит он сквозь зубы, с каждой новой секундой сжимая бедную ткань сильнее. Деревянный стол больно упирается в брюхо Билла, заставляя того схватить офицера за запястья с надеждой расслабить напряженные пальцы. «Прошу Вас, офицер…». «Ты понятия не имеешь, каким он был…». «… офицер…» «…ты не знал его!» Сэм ударил. Почти ударил, теряя последние остатки рассудка. Ударил бы, если бы не сбежавшаяся на грохот труппа, переживающая о своем начальнике так, словно он правда никого и никогда не убивал. Словно все, что он сказал — это не глупая постановка, коих было миллион за всю его жизнь. Словно все это — не очередной спектакль, в конце которого все актеры выходят, чтобы поблагодарить зрителя за просмотр. Сэм замахнулся, чтобы ударить, оперевшись коленом о стол, и так же, как и замахнулся, бессильно опустил руку, жмуря глаза и разжимая пальцы на рубашке. В этой игре, видимо, только он не знает сценария. Ничего существенного, кроме уменьшительно-ласкательной формы имени на задней стороны испорченной фотографии, против режиссера у Сэма не было. Никаких доказательств, что этот перепуганный мужчина, набравший вес из-за возраста, убийца, не было. И, наверное, быть не могло. Этот Билл совсем не тот, чья рука поднимется на другого, а Сэм… Сэм устал.