Красный

      — Замечательная погодка. Вода заливает в глаза, нос и уши, капитан трепыхается, а тяжелый подбитый сапог уютно устроился промеж лопаток и вдавливает его в грязь. Суперби сплевывает кровь и булькает разбитым носом: босс умел бить выверено и со снайперской точностью. Это были невнятные проклятия. — Ненавижу слякоть, но всегда не прочь вернуть тебя туда, где тебе самое место, мусор. Настоящий ливень на удивление совсем не заглушает спокойный низкий голос. Дождь плотно обступал Занзаса, но тут же затыкал щебетание тысяч капель, разбивающихся о землю, при звуках тихой обманчиво отстраненной речи. Природа боялась навлечь на себя его Гнев. Мужчина наклоняется и накрывает ладонью взмокшую мочалку грязных волос, при этом весь его немалый вес переносится на ногу, стоящую на спине подчиненного: Скуало может поклясться, что за хрустом его рёбер почти не слышно сдавленного шипения. Дальше становится только хуже. Он тянет вверх за слипшиеся колтуны с запутавшимся мусором, проводит обжигающим пальцем по изгибу шеи, оставляя за собой красную полосу. Всё давно пропиталось кровью Скуало. Даже руки Занзаса. Она кипит на них и, вздуваясь багровыми пузырями, лопается от температуры тела. Пламя Гнева, как-то отстранённо понимает Скуало, жмурясь. Комья почвы мягко размазываются по скользкому подбородку и плотной коркой стягивает острые хищные черты. Прикоснулся к грязному. Грязи. Жиже под ногами. Скользкой мешанине. Мерзость. Из всего у Суперби чисты только глаза, сияющие упрямым огнём. Жалкий. Мусор. Вокруг кровь. Одной из причин, по которым воздух вокруг Занзаса буквально поддёрнулся маревом, являлось саднящее бедро. Боль жалила до отвращения дотошно и метко, достаточно было только мужчине двинуть ногой. Опалённый и ослеплённый собственной яростью, озлобленный мерзкой слабостью и очевидным промахом Занзас ясно и трезво понимал, кто именно поможет ему успокоиться. И кто виноват во всём. Но виноват ли? Второй же причиной нарастающего гула вокруг босса и его капитана было то, что сколько не пытался Скариани утопить и втоптать Суперби в землю, тот, с размазанной по лицу кровью, с синяками и обугленной в некоторых местах формой, с почерневшими от земли сосульками волос, был куда чище, чем сам Занзас. Светился белым незапятнанным светом, даже будучи затянутым в ткань и кожу Варийской формы и брошенным под ледяными струями воды посреди поля побоища. Чертов мечник. — Ненавижу тебя, сукин ты сын. — Мудак. — Скуало усмехается, безумно распахнув свои бесцветные рыбьи глаза, всё тело ломит от боли, но почему-то становится легче. Тяжесть подбитой металлом подошвы исчезает, и он наконец может вдохнуть. Занзас не отряхивает руки от крови. Зачем? Он должен был захлебнуться в багровом море из убитых им сотен невинных людей ещё лет десять тому назад, но почему-то испачканы в крови мечника только кисти рук. Она тёплая и липкая, словно сироп, и вполне себе осязаемая, настоящая. И бывший кандидат на пост Десятого удовлетворенно находит это допустимой жертвой. Всё верно. Всё так, как и должно быть. Такие вещи не трогают его, не вызывают бурю эмоций, как в слабохарактерном сопляке Саваде, не заставляют брезгливо морщиться от утягивающей кожу красной пленки, не вынуждают нервно подергивать слипшимися пальцами и хрипло хохотать в укоризненно нависшее над ним небо. Ему всё равно. Единственное, что сподвигает его по-настоящему гореть, а не тлеть тихим угольком, — распростертое перед ним изломанное тело. Он не может позволить себе перейти черту и наконец уничтожить прекрасную игрушку. Так уж было заведено у него с Суперби, что вместе с низведенным и растоптанным гордецом загнётся и сам Занзас, поглощённый собственной алчной силой и неуправляемыми демонами желаний. Суперби, конченный ублюдок, дышит, и этого оказывается достаточно, чтоб перевести собственное дыхание и вновь посадить на цепь Гнев. Обоюдостороннюю цепь. Занзас уходит, не желая лицезреть, как блондин через боль медленно переворачивается в луже на спину и стискивает зубы от сдерживаемых воплей, когда расправляет прилипшую к истерзанному телу форму, но напоследок бросает через плечо: — Мусор-петушина с остальными будет здесь уже через десять минут. Завтра утром отчёт мне на стол. Помедлишь хоть на минуту — пристрелю. — Пошел нахуй, кретин. — Скуало смеётся. Занзас не отвечает. Всё так и должно быть. Сил на сдавленные «Врой» совсем не остаётся, но варийский капитан понимает кое-что важное для себя, расплывается в понимающей усмешке, устремляясь мыслями к боссу, отчужденно удаляющемуся прочь с тлеющего поля. Невольно прощает, рычит, всячески поносит его про себя, но прощает. Потому что знает о Занзасе то, что никому не следовало знать. И ему в том числе. Вернее, в особенности — ему. «Взаимно, Занзас, будь спокоен.»       Жизнь налаживается. •••       Ледяные капли с потолка падали ему на лицо. И перед глазами всё будто бы взрывалось. Камень стен шипел под канонадой ливня. Тусклые брызги запекшейся крови, мелкая пыль воды. Всё липло к нему, не отставало от почти синей обескровленной кожи. Ему не отделаться от этого панциря, не смыть. Пока он медленно тащится в сторону выхода в сад по разбитому полу разрушенного особняка, за ним тянется вспышками пятен кровавый шлейф. Левая штанина намертво сцепилась с ногой, словно приклеилась на багровый клей. Боль в боку ударяла не хуже кувалды при любом неудачном тяжелом шаге, а таким был сейчас каждый, и Скуало мог бы поклясться, что он едва ли ощущает, как кровь толчками изливается из раны. Сплошное крошево из рёбер, самый настоящий фарш грубого помола с тонкой изюминкой обжарки. Обжарки с кровью и соком, как любит его босс. Вопрос о том, в каком состоянии и где сейчас находится его босс, оставался открытым. Он был зол оттого, что пришлось оторваться от кресла и лично контролировать операцию, приказал остальному старшему составу зачищать обширные территории вокруг поместья, сам же взял с собой Акулу, позже разделившись с ним в пылу боя. Хоть и Суперби путём рассуждений всегда приходил к тому, что босс вряд ли позволит нанести себе урон, кем бы ни был его противник, но Занзас по привычке уничтожал личный передатчик, не желая слушать вопли и тяжкое дыхание своих подчиненных, и это неописуемо раздражало и нервировало его Дождя. И Скуало в поисках ненавистного начальства намеревался облазить если не всю резиденцию, то сад и внешние пристройки — точно. И плевать, что рано или поздно его ноги подкосятся. Ползком. — Я доберусь до тебя, херов ты уебок. Из-под земли достану, из самого пекла, блять. Пожалеешь ещё, что оборвал связь, чертов босс, — с вызовом глухо рычит в пустоту. Кровь булькает будто бы отдаленно, где-то в горле, вариец больше не может её сглатывать и давится ей, заходясь в высоком лающем кашле, чтоб захлебываться в новой волне мерзкой жидкости, до неприличия горячей и отдающей сталью. Скуало покачивается, опирается о стену широко распахнутой пятерней, склоняет голову и как-то отрешенно наблюдает за темными каплями, скатывающимися из приоткрытых губ вниз по подбородку. Они падают на дорогой мрамор, местами залитый водой, поступающей из прорех в стенах и в потолке, тут же распускаются ржавыми цветами на мёртвой каменной «клумбе». Суперби даже пригляделся, стараясь запечатлеть картину в памяти. Отвратительно. Прекрасно. Все этажи выше качественно уничтожены, уж Скуало знает это. Там развлекался босс, и он следует за ним след в след. Не удивляется, когда из подпаленной и оплывшей, словно масло, под жаром пламени расщелины в стене на него враждебно взирает «скелет» сгоревшей дотла постройки, та, видимо, входила во владения ныне уничтоженной семьи наравне с особняком. Скуало смеётся. Смеется громко и от души, почти безумно, вплетаясь механическими пальцами в розовые слипшиеся колтуны волос и с силой их оттягивая, чтоб хоть на немного прийти в чувства. Скуало старается дышать и смеётся в лицо смерти. А та лишь ехидно щерится своей пастью, полной кривых и гнилых зубов. — Ещё не время, сука, — ядовито шипит мужчина, сплевывая кровь (бесполезно, про себя отмечает капитан, если в любом случае через секунду рот снова будет полон ею). И продолжает идти куда увереннее и быстрее. Ковыляя, но не сбавляя темпа. Когда же он добирается до сада, в его глазах давно плывёт, и тело функционирует с попеременным успехом, то и дело норовя впасть в пучину бессознательности. Скуало мутит, ему холодно, и сил, чтоб справляться с дрожью, почти не осталось. «Нашёл», — назойливо пульсирует мысль в голове, заставляя её раскалываться пуще прежнего, однако капитан всё же позволяет себе испустить облегчённый вздох, вырывающийся облачками пара — единственной горячей вещи здесь, под промозглым ливнем, не считая босса и уничтоженных Пламенем Гнева зданий, ещё парящих под крапающим дождем. Он не доходит всего ничего, метра полтора до статуи, у изножия которой устроился спокойный, как насытившийся хищник, Занзас. Поза его была до неприличия завораживающей и столь же безбожной, и Суперби криво усмехается, окидывая взглядом множество зажаренных трупов вокруг (от них ещё идёт еле заметный дымок и резкий запах жаренного мяса, а если прислушаться, можно отделить и тихое шипение, когда ледяная вода касается углей; желудок Скуало медленно сворачивается и заунывно протягивает голодную песнь) и ноги в высоких сапогах с подкованными каблуками, возложенные на спину ныне мертвого мафиози. Руки босса по локоть в крови, на смуглой щеке — царапина, туго не затянутый галстук сбился в сторону и, кажется, даже немного подпален. Но цел. Пальцами зарылся в гриву и гладит за ухом тут же устроившегося довольного Бестера. Красномордого, со сбившейся в растрёпанные космы богатой гривой. Мечник слишком устал, чтоб замечать такие детали, но с каким-то злорадным удовлетворением констатирует, что людям, попавшим в пасть лигру, было больно и страшно. Страшно и больно. Больно и страшно. Больно. Больно. Капитан больше не может стоять, покоробившись под влиянием ломоты и рези, сковывающей всё тело, издаёт хриплый смешок и оседает на колени, когда натруженные непослушные ноги не выдерживают и подкашиваются. — Жив… х-ха… — Скуало слизывает с губ свежую кровь поверх запекшейся, глядит затуманенным лихорадочным взглядом исподлобья и вовсе неясно, о ком он говорит: о Занзасе или же всё-таки о себе. Он был зол всего полчаса назад и хотел убить босса, когда найдёт его, но сейчас ему не хотелось ничего. Абсолютно. Всё это время Занзас не сводил своего нечитаемого взгляда с подчиненного, Скуало притуплено ощущал его на себе, но смотреть в ответ больше не было сил, серые глаза бесцельно бродили по земле, размытой непрекращающимся дождем. Словно сквозь вату он услышал смешок, и хриплый голос прорезал мертвую (Скуало помнил о том, что в уничтоженном поместье маленькой мятежной семьи единственными живыми существами остались лишь они вдвоём) тишину: — Ты позволил им коснуться себя. Жалкий отброс. Сил не было даже на то, чтоб гаркнуть своё вялое протестующе «врой». Ведь таким он выбрался на свет по вине своего Неба: часть потолка, внезапно обрушившаяся от прогремевшей выше серии взрывов, и волна неестественно ровного огня надолго вывели Скуало из дееспособного состояния. Вместо того, чтоб что-либо высказать в ответ, мечник издал какой-то глухой недовольный звук, будто он весь бурлил словно котёл, живой и тёплый. Или, быть может, не совсем. Угасающим сознанием вариец умудрился отметить, что босс таки поднялся и переступил тело. Руками блондин совсем жалко уперся в землю, вставая на четвереньки, тяжко дыша, лишь бы подольше удержать себя в сознании. Подобное положение неимоверно бесило, Суперби с трудом мерился с вопящей задетой гордостью, отключаться совсем не хотелось. Подбитые сапоги звучно чавкнули в багровой грязи, следом в неё упал подол форменного кителя, всегда накинутого на широкие плечи. Чуть грубоватые мозолистые пальцы сжали подбородок, заставляя поднять опущенную в изнеможении голову, второй ладонью Занзас откинул прилипшие к лицу испачканные волосы, и Скуало наконец увидел, что тот сидит на корточках прямо перед ним, и взгляд его не выражает ничего. — Тупой мусор. Ты не имеешь права на оплошность, потому что следующей твоей оплошностью станет смерть. Это не в моих интересах. Ты не имеешь права ходить по грани, пока требуешься для достижения моих целей. Ты не имеешь права, ты ведь знаешь? Скуало в ответ только лишь прикрывает глаза, иронично ухмыляется, блестя окровавленным оскалом, и молчит. А чего ещё он хотел услышать? Что-то хорошее? Извинения за его нынешнее состояние? Или босс совсем не понимает, откуда у него взялись такие ровные ожоги на плече и пара подпаленных прядей? Тогда точно пора удалиться на покой, раз у капитана прорезалась надежда на что-то подобное. Как же. Скуало безмолвен, Занзас так же беззвучно буравит его взглядом, отрешенно и равнодушно цепляясь за увечья, полученные в этот раз. Затем, внезапно для первого, босс склоняется ниже, касается горячими обветренными губами лба, медленно целуя, мажет ими по скуле, тут же слизывая свежий кровавый след, крепко и надежно обхватывает его туловище, заставляет пересилить своё тело и подняться, скрипя зубами. И вверху уже подхватывает на руки так легко, словно он сломанная пластмассовая кукла, а не тридцати трёх-летний долговязый мечник, разочаровавшийся во всей жизни и в себе. Жар, идущий от чужого тела, заставляет дрожь хотя бы ненадолго уняться и успокоиться, а гордость наконец примолкнуть, расслабиться, как если бы атрибутом Занзаса был умиротворяющий Дождь, а не странное Небо. Тепло. Скуало бескровно улыбается, позволяя себе прижаться ближе к любимому существу и наконец теряет сознание. Жалкий. Неудавшийся Десятый только лишь фыркает, удобнее перехватывая ценную ношу и идёт дальше, в обход разрушенной резиденции противника. Миссия по зачистке выполнена, он может вернуться в своё кресло с забытой на столе текилой. Остальные офицеры Варии давно дожидаются их недалеко от руин, перед бывшим парадным входом. Где он и приказал им сидеть верными псами, пока они в центре событий. В этот раз вышло грязновато, но Скариани глубоко плевать на то, что даже самый тупой легко поймёт, чьей рукой сотворено грандиозное пепелище. Конец был ожидаем. Всё как всегда. Иначе и быть не может. Его шумная акула вскоре вернётся в строй, как-то бывает обычно. Вновь будет постоянно орать что-то неразборчивое и понятное только ему самому и будить всех по утрам, заслуживая особую порцию концентрированной ненависти по отношению к себе. И Занзас вновь будет уносить его в очередной раз уничтоженного и сломанного с поля боя на совместных миссиях. Совсем не гордого, а вполне человечного. Просто потому что кто ещё будет так преданно и послушно ходить по грани, без раздумий задушив своё я только ради него, если не Скуало. Кто, если не он, однажды вытянет на себе Занзаса из самого пекла, как дань всем тем разам, что босс не оставлял его погибать. Просто потому что связан клятвой в отношении нелюдимого варийца с ужасным характером по рукам и ногам.       У обоих нет иного выхода и решения. Потому что взаимно. •••       — Бездушные ублюдки! — Босс неугодной семейки ползёт от них жалким червяком, оставляя за собой кровавый след. — Почему?.. Занзас не приказывает убить, а Скуало не торопится, почти с интересом в бесцветных глазах наблюдает за заказом. Бельфегор в стороне тихо смеётся и что-то насмешливо протягивает. Все наблюдают за человеком, словно за зверюшкой в зоопарке, потешаясь его глупости и наивности. Когда Суперби надоедает, он фыркает и в несколько шагов настигает жертву, давит армейским сапогом грудь до хруста переломанных рёбер и сдавленного бульканья. В перепуганных глазах внизу отчаяние, лихорадочный яркий блеск. Видимо, пневмоторакс. Блондин согласно кивает, наклоняется и рубит горло. Кровь брызжет из артерии ему на щеку и волосы, пачкая. Мечник вытирает свой драгоценный меч о лацканы пиджака убитого и встаёт с его заметно опустившейся грудной клетки. — Врай. Ты прав, — задумчиво говорит он, глядя в невидящие глаза внизу. — Мы ужасны, но не мы сегодня ляжем в землю. В глазах мелкого босса отражается Скуало и Занзас за его спиной, перекладывающий блондинистые волосы на другое плечо. Возможно, у них действительно нет души. Или они настолько прогнили, что слизывать ещё горячую солёную кровь с щеки под укоризной мертвого взгляда — это нормально. В конце концов Скариани алчно ставит засос на шее, рядом со множеством других, и отпускает подчиненного, холодно ухмыляясь трупу. И его потерянному взору. И выходит прочь, считая, что на этом их миссия по зачистке клана окончена. — Почему? — вторит трупу мечник, чтоб повторить слово ещё несколько раз, распробовать все грани отчаяния и непонимания, по-прежнему эхом отражающиеся от стен. Скуало молча смотрит любовнику вслед, уходит последним, необычайно тихий и спокойный. Возможно, именно Занзас знает ответ. У него в руках покоятся две пропащие чёрные души, переплетённые вместе.       Второй Император мечей продал ему свою. •••       Занзас всегда пугал людей. Если не видом, то своим отвратным поведением. Скуало не мог сказать, что босс являлся эталоном красоты или был хотя бы близок к нему, однако никто не мог опровергнуть тот факт, что всё в нем выглядело просто и лаконично и в той же степени завораживающе и горячо до тугого узла внизу живота. На любом другом человеке эти по-детски пёстрые разномастные перья выглядели бы глупо, вульгарно и, Скуало бы даже сказал, по-пидорски, но почему-то в случае босса они придавали ему только лишнюю изюминку, подчеркивали какую-то важную черту в его внешности, значили что-то особое хотя бы своим кричащим коралловым цветом. Скуало догадывался, какую именно роль носят перья в гриве босса. Они были такими же блистательными и вызывающе-дерзкими, тут же приковывали взгляд к себе, как и его пламя. Одно на миллион. Многие люди обладали либо слишком слабой волновой энергией, либо скудным запасом опыта, чтоб почувствовать это непередаваемое покалывание в пальцах, когда воздух буквально иссыхал от жара огненной твари, всё норовящей процарапать в груди босса дыру и вынырнуть навстречу девственному миру, а Скуало чувствовал. И знал, что босс никогда не дерётся в полную силу. Капитан мрачнел, когда начинал углубляться в дебри рассуждений. Когда доходил до простой истины, после долгими ночами мучающей его пухнущий от усталости мозг. Несомненно, когда бесноватая сука покинет свою крепкую оболочку, державшую её в стальной узде, обоюдосторонний поводок поменяет направление подчинения. И тогда (На этой мысли Суперби в напускном безумном веселье ухмыляется и клацает зубами, неизменно внутренне холодея) Занзас окончательно превратится в исчадие Ада. Неуправляемую машину для убийств, что будет всегда тонуть в крови убитых, захлёбываться в своей и по-прежнему разрываться от вспышек сверх-новых. Варийская Акула благодарит неясно кого за то, что ночью может спокойно перевести дух, протянуть руку и коснуться равнодушного, умиротворенного босса. Гротескное творение Преисподней в нем умерло всего на ночь, но этого становится достаточно, чтоб кожа остыла и под чуткими пальцами ощущалась едва ли теплой, не обжигающей, как днём. Скуало ведет рукой от локтя до плеча правой руки, минуя ровный шрам в стыке пришитой руки, пытливо вглядывается в лицо брюнета и всё равно неожиданно для себя вздрагивает и отстраняется, стоит только лишь крепким мозолистым пальцам стиснуть до рези в глазах запястье. Багровые глаза обычно сияют несильно, приглушёнными волнами пламени Гнева на самом дне некогда карей радужки, но сейчас, в ночной темени, они загадочно люменисцируют, что выглядит даже забавно, не будь его взор таким сонным и недовольным. Хватка усиливается, и блондин словно отходит от наваждения, замедленно шипит и скалит белые клыки. Занзас гнёт запястье, чуть ли не выворачивает его в суставе, кладя вторую тяжёлую ладонь на бедро. Пальцы сжимают мышцы с трудолюбивым остервенением гидравлического пресса, бледная кожа под ними подозрительно краснеет и стремительно нагревается, и вскоре Скуало не может сдержать сдавленного надрывистого стона, сжимает челюсти, изгибается волной, брыкается. Пламя использует, кусок мудака. Занзас, немного приподнявшийся в постели, тянет долговязого мечника за конечности ближе к себе, придавливает его к матрасу монолитной глыбой своего тела и кусает за кровоточащую губу. Хрипло спрашивает, с тихой угрозой заглядывая в проклинающие его глаза: — Сколько раз я говорил тебе не трогать своими граблями мои шрамы, ублюдок? Какого хера ты, ебанный мазохист, продолжаешь это делать? Скуало молчит, не знает, что сказать. Не в первый раз. Будто ищейка шарит во взгляде неудавшегося Дечимо в попытке отыскать что-то важное и нужное только ему, в легком облегчении откидывается на подушки и сдавленно выдыхает. Только кажется, что Занзас начинает свирепеть, на деле же за день тот очень устал, и гнев в нем не сможет пробудиться за считанные секунды, как-то бывает в режиме боевой готовности. Как-никак, а всё равно человек, не недосягаемое божество, как иногда бывает, тоже имеет свойство изнашиваться. Сейчас он спокоен. Скуало действительно мазохист, раз проделывает то же самое с другой рукой Скариани, свободными пальцами впивается в плечо, удовлетворенно слыша нарастающее потрескивание в чужой грудной клетке: в таком положении было совсем нетрудно расслышать что-либо, более того — Скуало чувствовал, как гулко начинает биться сердце, а пламя нагревается, кипятя лениво бегущую кровь. Он не даёт возможности ярости пробудиться и просто глубоко целует брюнета. Пальцы почти судорожно впутываются в красные перья. — Сука. — Занзас смеется, отвечает на жаркий поцелуй и наваливается на мечника с новыми намерениями.       Скуало любит его пламя. Оно прекрасно, даже когда сжигает дотла.