отпускать тебя - мне недоступный скилл

      Розовые закатные лучи мягко ложились на плавные очертания деревьев, что сплошной стеной обступали пустую дорогу. Посередине, по ровной белой линии вышагивала Алиса, щурившаяся от клонившегося солнца и порой коротко шипящая из-за саднящих коленок. Довольно забавная история произошла прямо тридцать первого августа: младшая Попова целовалась с ближайшим соседом, когда его девушка решила сделать «сюрприз». Алису два раза просить не нужно было — она как сайгак спрыгнула в небольшой овраг, чтобы остаться незамеченной, и теперь была вынуждена светить разодранными коленками. Но ситуация по-прежнему вызывала у неё лишь насмешливую улыбку — её вовсе не пекло, что Кирилл изменяет, прячется от своей по углам как маленький. Немного раздражало, что и Алиса вынуждена была держать ухо востро — если бы она не заметила сегодня подъезжающую ко входу машину, то точно не отделалась бы коленками. А Кирилл что? В лучшем случае он бы молча наблюдал, в худшем же — заснял бы бабскую драку со своими идиотскими комментариями. Возле дома припарковался отливающий глубоким рубином мотоцикл, и Алиса бы согрешила на давшего слабину брата, но тот как раз стоял рядом и разговаривал с каким-то незнакомым молодым человеком. Попова отметила его высокий рост — уж она-то думала, будто выше Арса не встретит никого. Не тут-то было. Высоченный незнакомец вальяжно подпирал свой байк и, запрокинув голову, открыто смеялся над внеочередным каламбуром Арсения. — О, мелочь, уже нагулялась? — лениво поинтересовался Арс, но вопреки тону очень внимательно просканировал фигуру возникшей на пороге сестры. — Что с коленками? — Упала, — отмахнулась Алиса и красноречиво повернулась к пока что безымянному великану. — Привет, я Алиса, — она с готовностью протянула свою ладошку, запоздало осознав, что вся она измазана в земле и траве. Однако парень не побрезговал и спокойно ответил на рукопожатие: — Очень приятно, Алиса, — он словно прокатал её имя на языке и улыбнулся так, словно на вкус оно ему вполне понравилось. — А меня зовут Антон. Антон Шастун. «Бонд. Джеймс Бонд», — мысленно съязвила девушка, но внешне не изменяла милой улыбке, которую Арсений просто терпеть не мог. Уж он-то видел, что улыбка эта была приклеена и наиграна настолько, что МХАТ мог только плакать в сторонке. Арсений такую Алису не знал: он понятия не имел, что творилось сейчас в её головушке, что она замышляла или что её интересовало в данный момент. — Это мой друг с универа, — добавил Попов. — Ты ведь не против, если он поживет тут немного? — Немного — это сколько? У меня учеба начинается, Сеня, не хочу, чтобы мне кто-то помешал. — Во-первых, я тут главный и спрашиваю чисто из вежливости, так что «немного» — это «немного». А во-вторых, с чего бы тебе браться за учёбу — поздняк метаться, маман уже приготовила деньги на твоё поступление. Алиса показала брату средний палец и, рассудив, что делать ей в компании этих старперов нечего, ускакала в дом. Вообще, он был куплен семьей Поповых чисто ради летнего отдыха, но вскоре Арсений обосновался здесь на круглый год из-за потребности к уединению и постоянных рабочих дел в Москве, а Алису к нему сослали как раз для того, чтобы у неё тоже выработалась столь «необходимая» потребность. По мнению маман, — так Арс и Алиса привыкли называть свою мать Анну Попову — её дочь ведёт очень разгульный образ жизни в неподобающей компании. Поэтому теперь Алисе придётся вставать ни свет ни заря, чтобы усесться в машину к водителю, который без лишних слов будет возить её из школы и обратно. Тут и не профилонишь, и не погуляешь после уроков. Не жизнь, а отстой. А тут ещё этот Антон Шастун. Арсений ведь не просто такой добренький — наверняка у него самого наметились новые и неотложные дела в городе, а следить за сестрой он тоже ой как любит. Вот от него подобное недоверие было обиднее всего — Арс и сам никогда не был паинькой, но отлично скрывался или не выходил за рамки. Алиса тоже не наркоманит и не шалавит — так, развлекается по мелочи, по молодости. Впрочем, маман уже и слышать ничего не хочет с тех пор, как дочь тайком покрасила концы своих длинных волос в розовый. Когда Анна увидела, у неё дёрнулся глаз, а губы скривились так, будто более мерзкого человека она не видела. А ведь Алиса вполне могла бы назвать ей парочку таких из её многоуважаемого окружения сплетниц и нарциссов. Что об этом всем думал папа? Ему вообще-то некогда разруливать ещё и мелкие семейные конфликты, хотя Анна очень настаивала, будто «поведение твоей дочери» — это уже проблема всемирного масштаба. Как будто самой не было семнадцать. У отца куча забот в собственной фирме, которые ему неплохо помогает разруливать Арс, но сейчас у того развивается своё дело и свои проблемы, так что времени по-прежнему не хватает на всё. Но папу Алиса искренне любит. Хотя бы потому, что у него всегда есть своё мнение, и он ещё ни разу не упрекал в чем-то дочь без явных доказательств. «Ссылку» он открыто не одобрял, но и ничего не сказал против на верещание жены, носящейся по пентхаусу в поисках чемодана. Алиса проторчала в коттедже всё лето, успев познакомиться с двумя-тремя соседями, до которых пешком было пилить минут тридцать, но, когда от гаджетов уже глаза болели — не такая уж плохая перспектива. К тому же, с тем же Кириллом удавалось урвать парочку приятных моментов. Оказавшись в своей комнате, Попова ощутила укол грусти от того, что она так бездарно проебала лето без шумных вечеринок и скандалов, и уже пора в школу. В одиннадцатый класс. Не то чтобы её пугали предстоявшие экзамены, с чего бы — деньги-то есть, — но ей банально не хотелось взрослеть. Не хотелось поступать в университет и ещё там мучаться четыре года. Алисе никогда не доставало мотивации, она даже элементарно не могла сказать, чего хочет и кем видит себя в будущем. Разве что знала, кем не хочет быть — замужней женщиной-инкубатором без собственного достатка. Потому что это — пиздец. Это зависимость от родителей или того хуже — от нелюбимого мужа. Она всё хотела поговорить с Арсением. Он бы точно выслушал и дал дельный совет вместо того, чтобы попусту сотрясать воздух, как любила делать маман. Но… ей даже себе было трудно признаться в том, что она запуталась, а уж кому-то другому — пока не представлялось возможным. Алисе на глаза попался пухлый скетчбук и разбросанные по столу карандаши. Таланта художника в ней явно не доставало, но порой голова так пухла от воображаемых образов, что держать их в себе становилось физически нереально. Маман только посмеивалась, заявляя, что Поповой никогда не удастся связать свою жизнь с рисованием — и надо же, не потому что ей не хватает мастерства, а потому, что «деточка, твоя любовь к деньгам всегда будет брать верх». В представлениях Анны «рисовалки» и серьёзные деньги находились на разных гранях. Алиса почему-то с ней соглашалась, и вот из-за этого бесилась и окончательно путалась. Факультет экономики, яростно пропагандируемый матерью, был ей абсолютно неинтересен, навевал скуку. О новом сожителе по имени Антон со странной фамилией Шастун Алиса вспомнила только на следующее утро, когда столкнулась с ним на кухне. Он что-то увлечённо печатал в ноутбуке в шесть часов утра, и, если бы Поповой не нужно было по-быстрому запихнуть в себя бутер, она обязательно бы прокомментировала столь удивительную для неё картину. Шастун поднял на девушку с набитыми щеками заинтересованный взгляд: — Доброе утро, Алиса. — У кого как, — не думая о приличиях, фыркнула с полным ртом она. — В комнату мою не суйся. Антон ничего не ответил, вернув всё внимание экрану ноутбука, и Попова посчитала это за знак согласия. У ворот уже сигналил водитель, пользующийся разрешением маман не церемониться с «непослушной» дочерью. В блёклом свете пасмурного дня его лицо казалось серее обычного, но и сама Алиса не могла похвастаться бодростью — первое сентября, как и весь учебный год, маячил как надоедливая и неприятная обязанность, которую ей предстояло проглотить молча и без лишних ссор с матерью. Отдалённая от города жизнь, конечно, имела свой очевидный плюс: маман совалась в коттедж крайне редко и без энтузиазма из-за острой нелюбви к долгим поездкам на автомобиле. Непрерывный поток белых рубашек и чёрных юбок с брюками сливался перед отсутствующим взором Поповой со всё ещё зеленеющим пейзажем школьного двора. Трёхэтажное здание, щедро ремонтируемое каждые полгода за счёт средств богатеньких родителей, отбрасывало тень на ту часть площадки, на которой разместилось два выпускных класса, но Алиса чисто из вредности простояла всю линейку в чёрных солнцезащитных очках. Так она в любой момент могла вздремнуть или позволить себе просканировать интересующих её людей. Классная руководительница молчала. Она часто молчала, никто даже ни разу не слышал, как она повышала голос — за этим бы следовало понижение зарплаты, а то и вовсе её лишение. Алиса радовалась, что преподаватели так привыкли к яростной защите «золотой молодёжи» их родителями, что им и в голову не приходило — многие, как мать Поповой, были бы не прочь надрать уши избалованным детишкам. За тройки, по факту являющимися двойками; за курение прямо на территории школы; за ноги, нагло закинутые на отполированную поверхность парт. Противный холодок прошёлся по голым ногам Алисы, и она сто раз выругалась про себя за дурацкий ультиматум маман — на линейку только в юбке. Конечно, не лишним было бы натянуть колготки, но последнюю пару младшая Попова порвала отросшими ногтями прямо с утра, и, возможно, этот Шастун был таким апатичным, потому что успел наслушаться её утренних матов. — А я так погляжу, ты летом не теряла времени зря, — писклявый голос, который мог бы принадлежать девочке лет тринадцати, но не выпускнице лицея, раздался прямо возле уха Алисы. — От усердия все коленки стёрла, Попова. — Всё для того, чтобы не выйти на люди в такой же блузке из секонд-хенда, — весело фыркнула девушка в ответ и оскалилась, завидев, как вспыхнула оскорблённая одноклассница. Алиса уже и дождаться не могла, когда ежедневные встречи с этим сборищем богатеньких деток, гордо именуемых классом, прекратятся. Школьные будни были невыносимы как раз и потому, что среди одноклассников Алисе так и не удалось найти себе друга, от которого бы не разило пафосом и чувством собственного достоинства. Ей казалось, будто она, Алиса Попова, выше этих высокомерных дураков и дурочек, откровенно нарушающих школьный устав и хамящих на ковре у директора. Алисе доставало мозгов оставаться в тени, будучи порой самым ярым зачинщиком обыкновенной перепалки в школьной столовой или попойки спиртом из химкабинета. Она и сама не прочь была бы сцепиться с немолодым директором, но тот вполне мог набрать и родителей — тогда придётся выслушивать очередной выговор маман или что хуже — выдержать тяжёлый взор отца, такой разочарованный и усталый. Попова могла с утра до ночи изводить своими детскими выходками мать, но не папу — в её представлении он слишком много работал и заботился о том сборище, что с большой натяжкой можно было бы назвать семьёй, чтобы доставлять ему дополнительные проблемы. Но, несмотря на всё веселье, которое можно было бы почерпнуть из невинных выходок, Алисе в школе никогда не нравилось. Нудные и скучные речи с тонной формул и правил, однообразные приколы одноклассников и шушуканья одноклассниц действовали на Попову удручающе. Но в табличке, рядом с которой стояли два одиннадцатых класса, с надписью «Выпускники», девушке виделось какое-то спасение, даже дышать легче становилось. — Шлюха, — со свистом прошипела всё та же неугомонная одноклассница — Вика — и показательно задела её плечом, уходя вслед за классом в кабинет для традиционного собрания. Алиса едва сдержалась, чтобы не оттаскать эту идиотку за волосы перед всем учительским составом и учениками. Вообще, «шлюха» — единственное, что могло пошатнуть равновесие девушки хотя бы потому, что отчасти эта характеристика имела место быть. Алисе семнадцать, и её маман, разумеется, искренне верит надеется, что дочь всё ещё невинна и непорочна. Как будто бы Попова какой-то товар, который можно было бы сплавить с наценкой только за то, что она — девственница. О том, что Алиса вот уже год как «обманывает ожидания» матери, знал только Арсений — по крайней мере, вместо дурацкой истерики он вполне серьёзно отчитал ей лекцию о необходимой защите и вреде беспорядочных половых связей. И говорил он таким тоном, из-за которого младшая даже не в силах была закатить глаза — смотрела себе под ноги и бурчала, что «вообще-то я в курсе, не маленькая». — Знаешь, — сказал тогда Арс напоследок, — ты и вправду уже взрослая девочка, Лис. Ты только подумай вот над чем: не делаешь ли ты всё это просто назло матери? Если ответ «нет», то это твоя жизнь, я тебе лекцию о здоровье прочитал. А если ответ «да», — брат сурово сдвинул брови, — тебе лучше пересмотреть тактику. «Взрослые» девочки, несомненно, делают, что хотят, но никак не «назло». Алиса и до сих пор часто возвращалась к этому разговору, вспоминая зачем-то в деталях и то, как искусственный огонь из камина плясал в глубокой синей радужке Арсения; как чернела его чёлка, упрямо спадающая на глаза; какой бледной была её собственная рука, безвольно лежащая на подлокотнике кресла. Тогда она вспылила, заявив, что «нахрен ей не сдалось делать что-то вопреки маман», но уже через месяц, застав себя в объятьях самого «плохого» соседского парня, который так бесил её мать — она содрогнулась от голоса брата в своей голове. Содрогнулась и прижалась ближе к довольному парню, уверенная в своей симпатии к нему. Но там и симпатией не пахло — там пахло только этим отвратительным «назло». Только вот Алиса была упрямой. У неё был образ, выстроенный с того самого момента, как мать начала ставить ей планку и оценивать её, словно собачку на конкурсе, и Попова из него выходить не хочет. По-детски упуская возможность того, что однажды она просто не сможет быть собой — ведь уже сейчас ей с трудом представляется настоящая она. Иногда только Арсений, смотрящий на неё слишком долго и отстранённо, напоминает о былых временах — Алиса знает, чувствует, что брат помнит её, лишённую яркого фантика бунтарки. Но он не скажет. Потому что Попова ясно дала понять — она взрослая. Алиса так погрузилась в свои безрадостные раздумья, что не сразу ощутила на себе внимательный взор тёмно-карих глаз — парень сидел боком, вытянув длинные ноги в проход, и умудрялся делать вид, будто весь поглощён речью классной руководительницы, не отвлекаясь от созерцания младшей Поповой. Андрей Пастухов был старостой, гордостью класса и школы хотя бы потому, что отлично умел скрывать от общественности свои пьянки-гулянки. Он отличался тяжеловесной ответственностью вкупе с необременительными принципами, меняющимися по обстоятельствам. Это говорило о том, что у Андрея в его семнадцать скопилось множество масок, к каждой из которой он был привязан. Алиса не стала уважать его больше, когда оказалось, что Андрей понравился её маман. Если по правде сказать — симпатия тут же достигла критической отметки, и Пастухову не удавалось реанимировать её даже путём страстных заверений, будто ему до алисиной «старушки» дела нет и не будет. А для Поповой Андрея вдруг стало слишком много — он был в разговорах маман, был в школе, был в соцсетях, даже пару раз был у них на квартире. Иногда Алису разбирало на смех от забавной и абсурдной мысли, будто Андрей — тот самый желанный для маман покупатель её «невинности». С таким благоговением Анна Попова вглядывалась в Пастухова, сидящего за накрытым столом в их московских апартаментах. Так что заточение в загородном доме имело свои плюсы — Андрею туда путь был закрыт, потому что Алиса этого хотела. Потому что для Арсения маман была не указ, а сам он никогда не считал себя «властителем личной жизни» сестры. — Я соскучился. — Угу, — желая скрыть крупную дрожь в теле от неожиданного появления парня, кинула Алиса, — ты чего тут, меня ждёшь что ли? — Да вроде того, — спокойно пожал плечами Андрей, подперев колонну школьного крыльца, — слышал, ты теперь за городом живёшь. — Слышал или подслушал? — язвительно осведомилась девушка, скрестив руки на груди. Её взгляд зацепился за серебристый фольксваген водителя — минута в минуту, либо он и вовсе не уезжал, следуя грозным указаниям своей работодательницы следить за Алисой. — Просто проходил мимо и услышал, — парировал Андрей. — Ну, да. Я была очень «плохой девочкой», и теперь вынуждена мотаться лишь между двумя станциями — «дом» и «школа», — Алисе хотелось поскорее избавиться от компании старосты, потому что, увидь их сейчас кто-нибудь, по школе бы опять распустились буйным цветом глупые сплетни о «них», о «мезальянсе», который создавала именно Попова — нелюбимая и презираемая за ту шкуру, которую она не снимала с себя годами. Но нет, всем нравился Андрей, который мог стать кем угодно под напором обстоятельств — в один миг он мог сладко улыбаться, а затем стучать на тебя в кабинете директора, потому что так нужно. — Мне пора, до завтра. Спустившись с лестницы, она услышала настойчивый и немного отчаянный оклик: — Погоди! — она обернулась, вскинув брови. — Хочешь прогуляться? — Я тебе только что сказала — у меня нет времени на прогулки, — Алису раздражала эта тупость, которая бередила ей раны — да, она, чёрт возьми, хотела «прогуляться», но не могла. Потому что Даниил, её водитель, не посовестится и затащит в машину, скрутив руки за спиной, если потребуется. Потому что она «заслужила» такое унижение, по мнению матери. — Я могу, — Пастухов прочистил горло, — поговорить с твоей мамой. Ну, знаешь, я ей нравлюсь и… — Отпросить меня хочешь у мамули? — это был риторический вопрос. — Нет уж, спасибо, я лучше дома потусуюсь, чем буду гулять с благословения маман! Она не успела и шагу сделать, как была цепко схвачена за запястье и втянута в здание школы. Андрей даже не оборачивался на неё, заставляя Алису по-дурацки семенить за ним, ведь один его шаг — стоил девушке двух. — Раз не хочешь гулять — давай прокатимся. Они стояли на заднем дворе, возле тонированной BMW, ключи от которой Андрей плавно перебирал меж пальцев. С него слетел фальшивый флёр вежливости, отталкивающий Алису, и теперь ей не так уж сильно хотелось домой. — У тебя нет прав. — Почему же? Согласно Конституции Российской Федерации, я обладаю всеми правами и свободами. Попова довольно рассмеялась столь остроумному замечанию и уже с готовностью уселась на пассажирское сиденье. Она и высказалась-то только лишь за тем, чтобы услышать ответ Пастухова — чтобы понять, не собирался ли он оправдываться и умолять её сесть в авто. Алиса терпеть не могла сюсюканий, хотя это была, скорее, детская неспособность самой принять решение. Ей было необходимо, чтобы кто-то, как сейчас Андрей, взял её за руку и сделал выбор за двоих. Но она в этом никогда не признается — даже пока и самой себе. Пастухов завёл мотор и плавно вырулил на дорогу, улыбаясь себе под нос. Алиса же смотрела в окно без тени улыбки.