Своя сторона

      Кроули казалось, что он умирает. Уже умер. Разлагается, рассыпается в прах, в холодную прОклятую пыль. Исчезает вместе с погружающимся в последний сон Азирафаэлем. Перестаёт быть.       Но нет. Он был всё ещё жив.       К собственному сожалению.       …И никогда ещё он так мучительно не желал прекращения этого бессмысленного нелепого существования. Поздно. Теперь – точно поздно для всего. Даже для пустого, бесполезного «Прости, ангел, что подбил тебя на эту авантюру…». Всё закончилось – и теперь уже навсегда.       Почти закончилось.       Впрочем, это уже не играло никакой роли.       Кроули с беззвучным стоном прижался макушкой к безвольно отвисшему подбородку Азирафаэля. Змеи не умеют стонать, только шипеть, но ему сейчас казалось – глухой звериный вой рвётся из неприспособленной для этого глотки, раздирая на мелкие клочки плоть, через которую проходит. Ему невыносимо хотелось забыться, не чувствовать ничего, не осознавать… Не ощущать всем своим существом, как затихает прокатившаяся по телу Азирафаэля угасающая дрожь. Не видеть, как слабо трепещет обречённый, стремительно тающий огонь божественного света, бывший сутью ангела.       Нельзя. Не сейчас, пока Азирафаэля ещё можно вернуть к жизни. Не тогда, когда ублюдочные демоны только что не визжат от предвкушения поразвлечься с попавшим им в руки ангелом.       Жаль, что даже его яд не способен убивать мгновенно…       Кроули в муке скрутился, чувствуя, как режущая боль буквально выжигает сердце. Ещё не поздно. Он ещё может всё исправить. Не беда, что сердце Азирафаэля уже остановилось. Он запросто может запустить его вновь. Сможет – даже если для этого придётся спалить все свои силы до угольков.       …Только вот что это им даст? Ещё несколько часов агонии для Азирафаэля? Сейчас он уже не страдает… По крайней мере, подарить лёгкую безмятежную смерть он в силах. В отличие от настоящего спасения. Кроули очень хотелось сдохнуть. Прямо сейчас. Пока где-то в глубине остывающего тела Азирафаэля есть ещё капля жизни, и можно тешить себя глупой бессмысленной надеждой, что, быть может… в самый последний момент… случится чудо? Что, возможно, если сбивающего с пути света демона больше не будет рядом…       …Не видеть, как гаснет окончательно последняя искра в истинной сущности ангела.       Он тихо, бессильно зашипел. И в муке обвился ещё плотнее вокруг шеи Азирафаэля, отчётливо понимая: никакого чуда не будет. Никакие грёбаные ангелы не явятся, чтобы спасти своего брата. Никаких врат из Ада не откроется – благостный чудак Иешуа такого шороху навёл в прошлый раз, что теперь и Сверху, и Снизу особо следят за всякими сумасшедшими пророками, чтобы не чудили, где не просят. Никто не придёт. И хорошо, что уже почти поздно. Что с каждым мигом Азирафаэль погружается всё глубже в смертное забытье. Никто больше не сможет причинить ему боль. Даже если Вельз со своей злобной сворой заявится прямо сейчас. Хотя бы это он смог сделать для своего ангела. Даже если Азирафаэля сейчас начнут резать на куски, он будет только блаженно улыбаться сквозь сон.       Хотя нет. Улыбаться уже не будет. Он уже далеко. Он теперь просто ничего не ощущает.       И это – единственное, что даёт силы не впиться зубами в собственное горло, чтобы хоть на миг ослабить раздирающую на куски боль.       Кроули через силу вскинул неподъёмную голову – лишь для того, чтобы взглянуть в застывшее лицо друга. Идиотское, бессмысленное желание – запомнить его спокойным, безмятежным. Запомнить, что его уже никто не сможет мучить – чтобы, когда он поползёт убивать себя, перед глазами не стояли искажённые страданием черты Азирафаэля. Чтобы помнить, точно помнить, даже когда агония затмит всё: ангел не остался в одиночестве на расправу его сородичам.       …Справиться бы ещё с этой тупой бессмысленной надеждой, что он ещё жив и что ещё не поздно для какого-нибудь божественного чуда… Азирафаэль не выглядел мёртвым. Даже умирающим не выглядел. Спит, просто спит… и сны, наверное, хорошие – Кроули почти мог разглядеть слабую облегчённую улыбку на безвольно приоткрытых губах. Только запрокинутое назад лицо с плотно сомкнутыми, смёрзшимися ресницами слишком бледно, слишком неподвижно…       Ещё не поздно разбудить его.       Кроули содрогнулся. И, ненавидя себя за эти паскудные мысли, бессильно уронил голову на расслабленное плечо Азирафаэля. Поздно. Слава… слава Той, кому насрать на них обоих, уже – поздно.       Он дождётся, когда яд закончит своё действие. Ещё пара минут, не больше… Он пока что мог чувствовать, как быстро угасают последние слабые судороги в теле Азирафаэля. Хорошо, что сердце остановилось первым. Он не хотел, чтобы ангел чувствовал это, пусть даже предсмертные спазмы уже не способны были причинить ему боли. Он дождётся конца, да. Что ещё ему остаётся?       Цепенящий холод Девятого Круга медленно вползал под кожу. Кроули был этому даже рад. Физические мучения хоть немного отвлекали от... Отвлекали. Хотя толку от этого было немного. Говорят, холод убивает эмоции. Нихрена. Он хотел бы, чтобы это было так.       Не помогало. Больно было по-прежнему. Кажется, даже сильнее. С каждой секундой, отсчитывающей время, когда Азирафаэля ещё можно вернуть к жизни…       Нельзя. Не имеет права.       Кроули чувствовал, как медленно застывает дурацкое тело дурацкой рептилии, какого-то чёр… в смысле Бога созданного хладнокровной. Ещё немного, и ему не хватит сил даже подползти поближе к проклятой склянке. А, похрен. Какая теперь разница? Взорвать он сможет и отсюда, а уж дальше святая вода сама позаботится, чтобы у него не осталось шансов выжить. Тем более что рядом всё равно больше нет никого, кого может волновать болезненность этого процесса, особенно если тот пойдёт не особо удачно. Ядовитые раскалённые зубы в сердце сжались ещё плотнее. Кроули сдавленно зашипел, задыхаясь от боли. Он мог сделать это на Третьем круге. Эгоистичный придурок. Неужели он тогда всерьёз верил, что у них есть какой-то шанс?! Он должен был помочь Азирафаэлю уйти ещё тогда. Тогда, когда очнулся и увидел его над собой с этим проклятым флаконом в руках. Когда разглядел ту зад... западню, в которой они очутились, и понял, что меч ангел где-то успел потерять.       …Впрочем, Азирафаэль, скорее всего, просто бросил его. Если уж он сам забыл о трофейном клинке…       Кроули тихо застонал – и сам отстранённо удивился тому, как жалко прозвучало его отчаянное шипение. Как же он ненавидел себя сейчас… Он мог избавить ангела от мучений во льду. Мог их обоих избавить от этой затянувшейся агонии. Трусость – популярный среди демонов грех, хотя у него всегда получалось оправдывать себя перед самим собой.       …Всегда – не теперь. Он мог сделать это кругом раньше. Или хотя бы десятью минутами. Не уговаривать Азирафаэля справиться с проклятым льдом, не слушать его просьб подождать…       ...Он мог сделать это сразу. Если бы не нахватался у своего ангела, за все эти века и тысячелетия, идиотской, нахрен не нужной демонам надежды и веры в некое мифическое чудо. Тогда, когда нашёл его в темнице, искалеченного и едва живого… Когда смог хоть ненадолго защитить его от дыхания Ада, унять его боль и отчаяние… Он мог… он _должен был_ сделать это тогда. Не ждать, пока ангел проснётся, не дарить ему пустой, не оправдавшейся, проклятой надежды…       И Азирафаэль безмятежно уснул бы у него на руках, не мучаясь, не испытывая страха, счастливый тем, что его не бросили одного на расправу демонам… Уснул бы, даже не понимая, что умирает, веря в то, что они спасутся и всё будет хорошо.       Кроули тихо - не зашипел даже - взвыл.       Толку теперь с сожалений?! И вообще, зачем останавливаться так близко? Если бы он не уговорил Азирафаэля на интригу с Антихристом, ничего этого не было бы. Если бы не перепутал детей – не было бы. Антихрист вырос бы в этой долбанутой семейке двух истеричных эгоистов, к одиннадцати годам окончательно озлобился бы на весь мир и с удовольствием поучаствовал бы в его ликвидации. Азирафаэль беспрепятственно вернулся бы на Небеса и, может, даже заслужил бы какую-нибудь похвалу за что-нибудь. Всплакнул бы с облаков над уничтоженным человечеством и одним конкретным демоном… И жил бы себе спокойно дальше.       …Если бы он не заговорил с ним на стене Эдема, не приставал с провокационными вопросами, мелкими безобидными соблазнами и задушевными разговорами все эти проклятые шесть тысячелетий, Азирафаэль вообще не задумался бы о мятеже. С самого начала во всём виноват он. Кроули никогда не думал, что способен на такую злобу. Что может так отчаянно, люто ненавидеть – себя самого. Идиот. Чёртов тупой эгоистичный идиот. Всё могло быть по-другому. Всё.       Могло быть. Да.       …И уже не будет. Никогда не будет.       Он бессильно всхлипнул и плотнее прижался к медленно остывающей шее Азирафаэля. Теперь уже недолго… Наверное, не обязательно уже ждать. Вряд ли даже сам Сатана, если вдруг ему взбрёт такая блажь в голову, сможет теперь вернуть ангела к жизни. Вряд ли уже даже он сам смог бы, если бы не выдержал и попытался отыграть назад. Но всё-таки – пусть будет ещё пара минут. Пока последняя искра жизни не угаснет в Азирафаэле окончательно. Чтобы уж наверняка…       Кроули почти равнодушно скользнул взглядом по холодно поблёскивающей склянке, наполовину торчащей изо льда. Скорчился от не спешащей утихать боли, зацепившись глазами за безвольно расслабленные, но всё ещё каким-то чудом держащиеся за флакон посиневшие пальцы Азирафаэля.       И, мучительно жалея, что демоны даже заплакать не могут, когда им сдохнуть хочется от боли, без сил опустил голову. В конце концов, ему не нужно видеть эту дурацкую склянку, чтобы разнести её на мелкие осколки.       …И он, если подумать, будет даже не против, если это случится болезненно и долго.       Быть может, хотя бы тогда плавящий внутренности ядовитый огонь заглохнет хоть немного… ***       Отец Уильям вытер пот со лба и выпрямился. На этот раз, кажется, запомнил текст правильно. Он не был уверен, что у него будет возможность подглядывать в старинную… шпаргалку, если вдруг забудет какое-нибудь слово. Особенно, если это заклинание сработает (а в том, что оно сработает, пастор даже не сомневался).       И ещё он очень, очень надеялся, что взбешённый несвоевременным вызовом демон не убьёт его прямо на месте, не дав даже объясниться. Если бы его выдернули откуда-нибудь, помешав спасать… Да кого угодно, ту же малышку Джесс, он бы вряд ли захотел слушать оправдания непрошенного «помощника».       …А впрочем… Можно подумать, он смог бы внятно объяснить, зачем это всё делает.       Ульям тяжело вздохнул. Тянуть время не имело смысла. И, наверное, не стоило – учитывая, что к рассвету к часовне потянутся первые прихожане, а до рассвета и осталось то каких-то полтора часа…       Он перекрестился, мысленно моля Господа о помощи и защите. И, последний раз сверившись с книгой, дрожащим голосом принялся читать заклинание.       Сказал бы ему кто вчера, что он будет открывать портал в Преисподнюю…       Правильно, он и сам бы не поверил.       А кто на его месте поверил бы?!.       Нет, он не сомневался, что поступает правильно. Или – почти не сомневался. И уж тем более был уверен, что ритуал сработает как надо. Если уж неведомый пророк с поразительной точностью предсказал даже мелкие бытовые неурядицы этого дня, то уж об такой важной вещи, как ошибка в заклинании, предупредил бы тем более. И все-таки, когда свечи вспыхнули ярче, а грубый рисунок начал медленно наливаться алым, пастор похолодел и едва не забыл произнести следующую строфу. В конце концов, никто не обещал, что он сам переживёт этот ритуал.       Впрочем, отступать было поздно.       Отец Уильям изо всех сил пытался сдержать нервную дрожь.       Получалось плохо. Он отчётливо слышал, как срывается его голос, и очень надеялся, что ритуалу это не помешает.       Воздух внутри круга начал зыбко колебаться, как над разогретым асфальтом в жаркий день. Уильям с содроганием увидел, как тает в этом мареве хорошо видная стенка склепа, а вместо него все четче проступает сюрреалистичный, грязно-серый пейзаж арктической пустыни. В лицо ударил зловонный, неожиданно холодный воздух, и пастор успел слабо удивиться: разве в Аду не должно быть жарко?..       А потом в зловеще светящемся круге начал вырисовываться смутный силуэт, и Уильям с трудом подавил порыв отшатнуться. Нет, ничего особо зловещего в нём, как будто, не было. Человек. Или кто-то, похожий на него фигурой. Невысокий… нет, просто стоящий на коленях. Никаких крыльев, хвостов и прочей атрибутики чертовской братии. Хуже было другое – в открывающемся портале определённо проявлялось не рыжее худощавое существо, с которым он встретился в молельном зале несколько часов назад. Уж его-то, не сомневался пастор, он узнал бы непременно.       Фигура стремительно обретала чёткость и плотность. Да. Определённо не тот чернокрылый демон. Очень светлые, почти белые волосы, округлое, с мягкими чертами лицо, сейчас безвольно запрокинутое назад, плотно сложенная фигура, измятая расстёгнутая рубашка, когда-то, должно быть, белая, истрёпанный почти до лохмотьев старомодный жилет…       И огромная чёрная змея, обвивающаяся вокруг шеи, словно чудовищный галстук. Живая змея… кажется.       Уильям коротко вздохнул и запнулся. Отступил невольно на шаг, чуть не споткнувшись о лежащую позади полупустую коробку. В груди захолонуло. На миг желание прервать ритуал, щедро плеснуть в круг святой воды, после чего тщательно освятить осквернённую гробницу и забыть о странной встрече и не менее странной книге предсказаний стало почти невыносимым. Что будет, когда это существо обретет плоть окончательно?.. Он с трудом сдержал порыв перекреститься. Сообразил вовремя, что ни к чему хорошему это не приведёт.       …Но, быть может, и это – часть неисповедимого Господнего замысла? Не поздно ли он вспомнил про здравый смысл?..       Старый пастор сглотнул. И, запнувшись на миг, произнёс последние слова заклинания призыва.       А миг спустя полностью обретшее вес и материальность тело покачнулось и медленно завалилось на бок, сбив разом погасшие свечи и безвольно уронив поднятую почти к самому лицу правую руку. Стеклянно зазвенел по полу какой-то небольшой предмет. Громко, испуганно зашипела придавленная змея, вскидывая треугольную голову. А Уильям наконец отшатнулся, почти отпрыгнул назад и, придерживая ладонью выскакивающее из груди сердце, прижался лопатками к стене.       …Он не мог бы сказать точно, что именно его так испугало. Но в одном был уверен – по крайней мере жёлтые глаза с вертикальным зрачком он узнал совершенно точно.       А ещё он разглядел лицо рухнувшего человека (или – _не человека?_). И похолодел, как-то разом осознав, что, кажется, спасать уже некого. У спящих не бывает такого мертвенно-белого цвета кожи. У них не бывает таких умиротворённых, застывших в покое масок вместо лица. Уильям успел побывать во Вьетнаме. И сейчас с содроганием узнавал на лице светловолосого незнакомца выражение человека, умирающего от болевого шока и перед самым концом получившего укол морфия.       А в следующую секунду события понеслись, как отцепленный вагон с горки. Чёрная змея рывком опустила голову, прижимаясь к груди неподвижного человека. Зашипела что-то – отчаянно, почти по-человечески – Уильяму даже показалось, что он различает какие-то слова. Но уже пару секунд спустя, дёрнувшись, стремительно сползла с его шеи и заметалась по фанере. Пастор с невольной жалостью увидел, как судорожно сжалось и распрямилось длинное тело, словно в агонии…       А потом рептилия как-то особо напряжённо выгнулась, вытянулась, почти вставая на хвосте… И на короткий лист фанеры со сдавленным воплем рухнул человек в изодранном до лохмотьев пиджаке.       …На этот раз – тот самый. Да.       Свалился – и трясущимися пальцами вцепился в неподвижное тело перед собой, каким-то исступлённым жестом подхватывая его на руки.       - Не-е-ет! Нет-нет-нет, ангел, не ссссмей! Азирафаэль, дышшши, ангелы бы тебя побрали, дышшши!... – разобрал потрясённый пастор. И содрогнулся, слыша в хриплом срывающемся голосе даже не страх – смертельный, невыносимый ужас существа, расчленяемого заживо.       Он осторожно, стараясь не привлечь к себе внимания, отлепился от стены. Шагнул вперёд, с тревогой вглядываясь в неподвижное, почему-то покрытое инеем лицо безжизненно обвисшего в руках демона незнакомца. А тот, рывком прижав покойника к себе, в панике зашарил ладонью по его груди. Умоляюще, почти беззвучно зашептал что-то. И Ульям вдруг иррационально порадовался, что теперь рыжий демон стоит к нему спиной, и он не может видеть его глаз. Впрочем, от созерцания вздрагивающих не то от напряжения, не то от немых рыданий плеч это не спасало.       Уильяма замутило. Если он хоть что-то понимал в медицине (а понимал он в ней ровно настолько, чтобы сделать, при необходимости, укол или понять, когда нужно вызывать Скорую), то беловолосый парень был окончательно и бесповоротно мёртв. По крайней мере, он не дышал. А когда пастор разглядел две небольшие капельки крови, выступающие из крошечных ранок на шее, над массивным металлическим ошейником, понял, что…       Что ничего не понял.       Демон тем временем перестал трясти безжизненное тело и поспешно опустил его на пол. Пастор увидел, как трясущиеся руки прижались к груди, напротив сердца. Шевельнулись напряжённо, сошлись вместе в чудовищном усилии, лопатки…       Уильям недоумённо моргнул. На миг ему показалось, что вокруг пальцев его вчерашнего знакомого вспыхнуло едва заметное золотое сияние. Вспыхнуло – и буквально стекло вниз, впитываясь в неподвижное тело.       Он встряхнул головой, смаргивая невольные слёзы. Бредовое видение никуда не ушло. Кажется, даже ярче стало.       И напоминало оно…       Совсем не то, чем могло быть, оно напоминало.       …Каким-то краем сознания Уильям отстранённо удивился, что на него до сих пор не обратили внимания. А миг спустя демон вдруг выгнулся всем телом, отчаянно, сорванно закричал, буквально захлёбываясь собственным воплем. Пастор закусил губу, отчётливо слыша в этом крике чудовищную боль. Вздохнул прерывисто, чувствуя, как против воли начинают влажнеть ресницы.       А спустя мгновение покойник вздрогнул всем телом и, резко вздохнув, едва слышно застонал. И в тот же момент, оборвав крик, без сил рухнул прямо на него рыжий демон.       А Уильям с нездоровым хладнокровием отметил, что, судя по всему, по поводу личности неведомого «Азирафаэля», точнее, по поводу его идентичности с похищенным ангелом, можно уже не сомневаться.       Он осторожно шагнул вперёд, всё ещё не уверенный, стоит ли подходить ближе. Но сейчас просто не мог позволить себе оставаться в стороне. Если он хоть что-то понимал, как минимум одному из двоих гостей срочно требовалась помощь. В гулкой тишине склепа хриплое, прерывистое дыхание казалось почти оглушительным. Задыхался, кажется, рыжий демон.       …Второй же пока почти не подавал признаков жизни, хотя Уильям с невольным облегчением отметил, что маска смертного покоя сошла с его лица, и теперь капризно очерченные губы кривятся в слабой, едва заметной гримасе боли.       Пока пастор колебался и раздумывал, разумно ли будет приближаться к существу, только что бывшему огромной змеёй (и змеёй, почти наверняка, ядовитой), вцепившийся в ожившего друга демон вновь шевельнулся. С трудом поднял голову, застонал еле слышно. Дёрнулась, почти спазматическим жестом, правая рука: дотянулась до лица светловолосого, трясущимся жестом провела по лбу, то ли проверяя температуру, то ли просто лаская. И, вздрогнув, вдруг отдёрнулась. Рыжий сдавленно вскрикнул, вскинулся, в панике оглядываясь вокруг. Уильям даже не успел понять, что он ищет глазами, когда тот вдруг резко выпрямился и, шатаясь, вскочил на ноги.       …попытался вскочить. Колени подогнулись тут же, и он с хриплым вскриком, больше похожим на змеиное шипение, рухнул обратно. Скорчился, опёрся о фанеру обеими руками, вновь попытался выпрямиться…       Уильям больше не в силах был смотреть на его мучения. Мысленно перекрестившись, он шагнул вперёд, протягивая руку, чтобы поддержать измученное существо. Но опоздал буквально на секунду. Тот наконец смог встать – или, скорее, буквально выстрелил собой в воздух, как могла бы вздёрнуть тело на хвосте раненая змея. И, чуть не рухнув, спотыкающимся шагом качнулся вправо, к поблескивающиму в свете фонарика стеклянному флакону. Смутно знакомому флакону, как вдруг осознал священник.       А миг спустя демон дёрнулся, болезненно поджимая сперва одну, а потом другую ногу, словно вдруг обжёгся. Испуганно зашипел, нелепо взмахивая руками. И, сдавленно взвыв, рухнул на колени. А Уильям запоздало сообразил, что обжёгся – не «словно». По тесному склепу метнулся, отражаясь от стен, срывающийся вопль боли. Демон задёргался, пытаясь встать, неосторожно опёрся ладонью о пол и взвыл ещё громче. Каким-то ломанным, нездоровым рывком рванулся вперёд, сгребая тихо звякнувший пузырёк. И, захлёбываясь криком, забился на полу, изо всех сил пытаясь подняться на ноги и явно не в силах этого сделать.       Больше отец Уильям не раздумывал. Бросившись вперёд, он поспешно подхватил содрогающегося от боли демона под мышки и, застонав от усилия, грубо вздёрнул его на ноги. Тот дёрнулся от прикосновения, отшатнулся, в ужасе поднимая на него жутковатые змеиные глаза. Испуганно зашипел, каким-то неловким жестом вскидывая руку, словно пытаясь заслониться от удара. Уильям запоздало сообразил, что напуганный демон может быть очень опасным…       Но тот почти сразу опустил руку, кажется, узнав его. Вспыхнуло в жёлтых глазах что-то, похожее на надежду.       - Вы-ы-ы! – стонуще выдохнул демон, на миг без сил обвисая в его руках, так, что пастор охнул от тяжести и с трудом сдержал ёмкое, но плохо подходящее служителю веры словцо. А тот уже опомнился и, забыв, кажется, даже об обжигающем поле, поспешно рванулся обратно, к бесчувственному другу.       - В… вода, ему нужна сссвятая вода! Помогите, ссскорее!       У Уильяма уже не было сил удивляться. Хотя праздная мысль – как выкручивался бы демон, не окажись здесь его – в голове все-таки мелькнула. Он, застонав сквозь зубы от усилия, толкнул демона назад, на безопасную для него, судя по всему, фанеру. И почти грубо выдрал из трясущейся холодной руки флакон. Вообще-то, у него было целое ведро святой воды, но стояло оно у дальней стены. А Уильям, глядя в совершенно безумное лицо с расплавленной смолой змеиных глаз, вдруг всерьёз усомнился, что этот неправильный демон станет дожидаться, пока он спокойно сходит за ним.       И точно. Он только и успел взяться за закручивающуюся крышку, а демон уже вцепился в его руку, чуть ли не выхватывая у него флакон.       - Ссскорее, Бог вассс побери!..       Уильям с трудом сдержался, чтобы не выругаться. И, медитативно выдохнув, решительно отвёл в сторону трясущуюся ладонь. Да он, похоже, совсем не в себе! Святый Боже, он что, святой воды уже не боится?       - Убери руки и сиди тихо, демон, - тихо, но твёрдо процедил сквозь зубы пастор, ощущая себя почти как воспитатель в воскресной школе. – Упаси тебя Бог толкнуть меня. Ты вообще помнишь, что в этом флаконе? Успокойся. Что я должен делать?       Демон длинно вздохнул. Глаза его расширились (а ведь пастору казалось, что больше уже некуда…). Он в панике отшатнулся назад, похоже, и впрямь только сейчас соображая, к чему тянулся. Отполз к самому краю фанеры, глядя на открытый наконец пузырёк с настоящим ужасом. Выстрелил изо рта, нервно пощупал воздух раздвоенный змеиный язык.       - Напоить Асссирафаэля… - хрипло прошептал он, не отводя взглядя от флакона. – Ссскорее… Это Сссскверна, она убивает его…       Священник понимающе кивнул. Хотя, на самом деле, не понимал вообще ничего. Но знать об этом этому ненормальному демону явно не стоило. С кряхтением опустившись на прострелившие болью уставшие колени, он осторожно приподнял безвольную светловолосую голову и не слишком ловко вылил содержимое пузырька в приоткрытый рот.       …Демон сжался в самом углу фанеры и, судорожно сглатывая, следил за каждым его движением. Уильям вновь отчётливо вспомнил чёрную гигантскую змею. И мысленно содрогнулся, надеясь, что ничто в его действиях не покажется демону опасным.       - Этого достаточно? – устало спросил он, осторожно стирая рукавом несколько упавших на подбородок и шею капель. Демон передёрнулся.       - А есссть ещщё?       Хороший вопрос к священнику, на самом деле. Желание спросить, помнит ли демон вообще, где находится, на миг стало почти нестерпимым.       - Да, - коротко подтвердил он вместо этого.       - Тогда облейте… Есссли хватит. Нужна ссссвятость… Большшшеее…       Уильяму захотелось побиться головой об пол. Нет, всё-таки этот демон безумен. Без вариантов.       - О, Господи, избави меня от неадекватных самоубийц… - обессиленно пробормотал он, невольно поднимая глаза к каменному своду гробницы. И устало, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать от боли в уставших конечностях, поднялся на ноги. Покачав головой, кивнул демону на бесчувственное тело:       - Бери его и сдвигай на пол. Я принесу воду. Там посмотрим, что делать с твоим несчастным ангелом…       Демон прерывисто вздохнул. И, поспешно качнувшись вперёд, с заботой, от которой у Уильяма что-то болезненно сжалось внутри, осторожно поднял его на руки. Сдавленно застонал, задыхаясь и почти падая вперёд. И аккуратно переложил его на каменный пол склепа.       Сдавленно зашипел. Уильям, только успевший повернуться к нему спиной, встревоженно оглянулся – затем, чтобы увидеть, как демон, кусая губы, баюкает у груди руку. Левую. Правая лежала на слабо поднимающейся в такт неровному дыханию груди… все-таки ангела, судя по всему. И пастору вновь показалось, что он видит, как слабо светится, подобно нимбу на иконах, трясущаяся от слабости узкая ладонь.       Пастор тяжело вздохнув. Что ж… По крайней мере, с выбором он точно не ошибся. Если всё, что он видит сейчас – не коварная игра, то спасение из Ада этих двоих никак не могло быть дьявольскими кознями.       Уильям слабо улыбнулся собственным мыслям. Ангел, значит… А по виду – обычный мужчина средних лет. Только измученный до полусмерти. И змеёй покусанный. Господи, помоги ему хоть когда-нибудь разобраться, что вообще здесь происходит…       Он невольно покачал головой. И, с кряхтением подняв почти до краёв наполненное ведро, пошёл обратно к гостям. Демон вскинул на него отчаянный взгляд. Поспешно отдёрнул руку и отполз на другой край фанеры, косясь на плещущуюся в ведре жидкость с ясно видимым содроганием.       - Облить? – устало уточнил пастор. Демон задумался на миг. Передёрнул плечами, поёжился.       - Напоите… если сссможете. Есссли не поможет… Облить.       «Но тогда я не смогу к нему прикоснуться», - мысленно договорил за него несказанное Ульям. И всерьёз задумался, остановит ли это змееглазого безумца, если его друг… допустим, вдруг начнёт задыхаться?       Ещё сегодня ночью он смог бы ответить однозначно. Сейчас… Сейчас уже не был так уверен в правильности очевидного ответа.       Или, наоборот – уверен был в его очевидности?..