Своя сторона

В гостиной, в которой вот уже полгода никто не проводил спиритических сеансов, было тихо и пусто. Лишь сиамская кошка, вздрагивая хвостом и прижимая уши, обследовала незнакомое место, то и дело вздыбливая шерсть, когда чуткий нос оказывался слишком близко к покрытому полустёртыми письменами меловому кругу или едва заметному тёмному пятну на ковре. Неприятный звук, словно где-то закипало густое варенье, разорвал тишину. Кошка, подпрыгнув на месте и в ужасе выгнув спину, панически завыла на одной ноте. На том месте, где превратился в кучу мокрой одежды убитый Нахумом демон, крутился большой, в рост человека, тёмный смерч. Миг – и он опал, оставляя вместо себя ничего не понимающего Лахаэля. Тот резко оглянулся на кошку – и та, шипя, на выпрямленных лапах начала пятится, не переставая выть. Демон в ярости закрутил головой, ища врагов… Потом осознал, что в комнате никого, кроме него и кошки, нет, и в горящих глазах мелькнул недобрый огонёк. Он поднял было руку… И лишь потом осознал, что что-то не так. «Не так» выражалось в тихо дымящейся одежде. И потрескивающем, словно от разрядов молнии, воздухе вокруг. И… Взвыв в голос, демон в панике закрутился, пытаясь избавиться от причиняющей боль магии. Но лишь бессильно хватал пустой воздух: сила Адама, отрёкшегося от своего настоящего отца, больше не имела ничего общего с демонической энергией, и с таким же успехом Лахаэль мог бы пытаться перерезать радиоволны ножницами. В глазах демона мелькнул ужас. Выпрямившись, он панически встряхнулся, словно стараясь вырваться из мешающей ему паутины. И, вспыхнув тёмным пламенем, с облегчением провалился сквозь пол. На ковре осталось тлеть мерзко воняющее горелое пятно. Несколько секунд спустя на лестнице послышались торопливые шаги, и встревоженная Сьюзан, сжимая в одной руке синее пластиковое ружьё, буквально слетела по ступенькам вниз. - Грэйс! Грэйс, ты чего? Что случилось? Здесь кто-то был?.. Голос её заметно дрожал. Нервно оглядываясь, она подхватила на руки всё ещё взъерошенную и продолжающую едва слышно подвывать любимицу. Прижала её к себе. Вверху уже слышался шум – сержант Шедвелл торопливо спускался вниз, цепко окидывая взглядом пустую гостиную. - Вторжение? Демоны? Почему гражданские в зоне потенциального обстрела?! Станьте- ка за моей спиной, милочка! Сьюзан не отвечая. Её трясущиеся руки механически гладили перепуганную кошку, а полные ужаса глаза, не отрываясь, глядели на дымящееся пятно посередине комнаты. *** Азирафаэль сидел у самой стены, чинно сложив руки на спинке стоящей впереди скамьи, и бездумно глядел на пустующий сейчас молельный зал. Огромный, до потолка витраж, изображавший Георгия с копьём, невольно притягивал взгляд, болезненно царапая что-то внутри. Величественное зрелище святого, поражающего зло в виде алого дракона, должно было служить утешением, напоминанием о том, во имя чего были созданы они, ангелы… …Получалось плохо. Тем более плохо, что извивы чешуйчатого тела против воли напоминали о Кроули, оставшемся в их комнате. А копьё в руках небесного воина… На душе было горько и тоскливо. Слова Кроули вскрыли давно, казалось бы, зажившие раны. И боль, с которой он смирился шесть тысяч лет назад, хлынула наружу, почти сводя с ума своей неожиданной остротой. Кроули… Это сделал Кроули. Азирафаэль старался прогнать эти мысли, не думать, не обвинять своего друга в том, что случилось на заре времён… Возможно, даже не по его вине. Попытки убедить себя даже ему самому виделись бессильными и лживыми. Если не по его вине – то, значит, по вине самого Рафаэля? Но Рафаэль не мог начать бой. Он был целителем. Он преклонялся перед любой жизнью, будь то вершина Её трудов, Адам и Ева, или мельчайшая букашка. Он не смог бы отнять чужую жизнь, тем более – жизнь своего собрата. Ему это даже в голову не могло бы прийти… Азирафаэль беззвучно застонал и зажмурился, до боли в суставах стискивая пальцы. Это был Кроули. Тогда, шесть тысяч лет назад – это сделал Кроули. Его лучший друг убил другого его лучшего друга. Убил и… …и занял его место. Лишь миг спустя он осознал, что именно он подумал. Острый, поистине экзистенциальный ужас рухнул на плечи, словно небесный свод. Азирафаэль отчаянно замотал головой, пытаясь прогнать прочь подлую мысль. Нет! Кроули не хотел! Это была война, первая война в истории, все сражались со всеми… Он прикусил губу. Зажмурился, стараясь и не находя в себе сил выбросить из сознания, вычеркнуть страшное, несправедливое подозрение. Это была случайность. Иначе просто невозможно. Кто угодно мог бы оказаться на месте Кроули. Кто угодно! ...Но к нему под сенью Эдема, из десяти миллионов демонов, подошёл лишь один. Тот, кто оборвал жизнь его друга. А он не смог нанести удара, на миг ослеплённый восходящим солнцем: солнцем, которое осветило грязно-рыжие волосы Кроули, превратив их в тёмное золото, заставив на миг задохнуться от надежды на чудо… Не смог – хотя и должен был. И позволил демону уйти, и не проверил даже, действительно ли Падший убрался из Сада. Просто не задумался, что отступнику может быть нужно что-то иное, кроме возможности погреться на тёплом солнце и насладиться ароматом живых цветов. Внизу ведь так темно, так безотрадно… Азирафаэль передёрнул плечами. И невольно оглянулся на стену, отделявшую молельный зал от их временного убежища: Кроули любил цветы… Может, и впрямь видел в них замену тех дивных растений, что росли когда-то в покинутом Эдеме? Здесь, в пасторском домике, нет даже их. И сам Кроули здесь – пленник, ненамного лучше, чем он сам был на Седьмом Круге… Ангел медленно, через силу, вздохнул. Пленник, да. Изгой, которого не пощадит ни Ад, ни Рай. И всё потому, что рискнул спасти его жизнь. Какое он имеет право судить Кроули за то, что случилось шесть тысяч лет назад, если три дня назад Кроули доказал, что действительно считает его другом? Если доказывал это на протяжении шестидесяти веков – доказывал, несмотря на все его насмешки, уколы и попытки напомнить, что они друзьями быть не могут по определению? Какая разница, случайно ли он вновь заговорил с ним на стене Эдема, в тот памятный день первого дождя, или преследовал какую-то свою цель? Есть ли смысл гадать сейчас, когда изменилось так многое – когда изменилось всё? И в первую очередь – они сами? Ещё одна мысль заставила Азирафаэля вздрогнуть и ссутулиться, захлебнувшись острым стыдом за себя самого. Лишь сейчас он осознал, что, оглушённый страшным откровением, не пожелал видеть того, что единственное было сейчас важно: Кроули мог промолчать. Он мог утаить от него то, что вспомнил, мог солгать – но не сделал этого. Да, возможно, о судьбе Рафаэля рассказал бы Гавриил или кто-то ещё из ангелов, но… Кроули сказал – сам. Не пытался искать оправданий, не пытался приукрасить прошлое для своей защиты… Кроули был в ужасе от того, что вспомнил, Кроули догадывался, что он, Азирафаэль, может не простить ему убийства друга – и всё равно рассказал. Осознание было болезненно-тяжёлым, словно застрявший в груди стальной осколок. Оно противно горчило на губах: Рафаэля больше нет, нет уже давно… и это уже не изменить. Но Кроули… Кроули всё ещё жив. Его друг, его лучший друг жив, и ему сейчас нужна помощь. Рафаэль, знал ангел, не осудил бы его. И потом, за его гибель Кроули уже расплатился. Он Пал. И после того ужаса любые новые обвинения будут просто подлостью. Трудно придумать кару страшнее, чем лишение Божьей любви... Особенно для того, в ком на самом деле так мало зла и жестокости… Азирафаэль длинно вздохнул и тяжело опустил голову на сложенные замком руки. …Великое Изгнание он, вопреки собственным словам, помнил хорошо. Слишком хорошо. И не раз жалел, что ангельская память, в отличие от человеческой, столь совершенна. Он хотел бы забыть, стереть из воспоминаний всё, что случилось в тот день. Кроули, наверное, тоже хотел бы… Только вот ни одному из них это было не под силу. Ангел беззвучно всхлипнул, стараясь сдержать слёзы. И устало закрыл глаза, почти против воли видя то, что столько тысячелетий не решался доставать из самых глубоких хранилищ памяти. *** …Бой был коротким. Азирафаэль ещё не успел даже осознать, что происходит. Не сумел поверить, что происходит это - на самом деле. Не забава, не танец – что-то иное, невыносимо страшное… Чудовищное в своей невозможности. Ангел пришёл убить ангела. Как живые существа за пределами Эдема, там, где быстро текущее время заставляло Её творения пожирать друг друга, чтобы продлить своё существование. Короткий, полный боли крик. Яркая вспышка пламени. Глухой звон упавшего из обратившейся в дым руки оружия. Потрясённое, непонимающее выражение на лице ангела, замершего рядом с опалённым пятном, что ещё миг назад было его собратом. И гневный, полный незнакомого Азирафаэлю огня взгляд Ханаэля, медленно обращающийся к следующей жертве. …А он всё ещё не мог поверить, что всё происходит на самом деле. Впрочем, даже если и бы поверил… Что он мог бы изменить? Он не был воином. Он не умел сражаться. Он даже не помнил, как называются эти источающие опасность предметы, что держали в своих руках сражающиеся ангелы. Он не… Он шагнул вперёд, заслоняя собой оцепеневшего Вестника. Азирафаэль помнил его – одного из самых молодых из всех его братьев и сестёр, сотворённых незадолго до Адама и Евы. И без охоты, изо всех сил стараясь вспомнить, как держал этот странный предмет погибший ангел, поднял лишившийся хозяина… меч, это, кажется, называлось мечом. Он неуверенно стиснул рукоять. И не сумел даже удивиться, когда тускло мерцающее лезвие вдруг засветилось, окутываясь рыжими языками пламени. Он не умел сражаться. Но сейчас это больше не имело значения. Он оглянулся, ловя непонимающий – испуганный – благодарный – взгляд ангела. Кивнул ему, предлагая покинуть это ставшее вдруг таким опасным место. И навсегда запомнил холодную, недобрую усмешку, что искривила губы убийцы. В тот миг он ещё не знал, что скрутившее всё его существо холодное чувство называется – «страх». На Небеса пришла война. Но ведь он не хотел, не желал убивать! Не мог даже понять, как это возможно, как можно оборвать жизнь своего собрата… Он пытался говорить. Пытался взывать к разуму, просил одуматься… И, лишь когда обожгло неожиданной болью пронёсшееся слишком близко лезвие, отшатнулся, сделал шаг назад, и ещё шаг, неумело заслоняясь пылающим мечом. А потом споткнулся, роняя такой неудобно-тяжёлый клинок, и мог лишь беспомощно смотреть, как взлетает над его головой тускло рдеющий меч противника. Азирафаэль знал, что сейчас произойдёт. Он уже видел это – всего несколько мгновений назад: выпад, злорадная вспышка погружающегося в грудь меча, короткий болезненный вскрик… И, понимая, что сейчас с ним случится что-то чудовищное, не мог даже испугаться: слишком странно, слишком дико было это – сражаться со своими собратьями, отнимать жизнь, подаренную Создательницей… Клинок рухнул вниз. И в тот же миг, останавливая падающую смерть, из-за его спины ударило сияющее золотое копьё. Он не был создан для того, чтобы сражаться… …В отличие от Михаил, Воина Света. Всё закончилось быстро. Один удар – и хрустит, ломаясь и рассыпаясь гаснущими искрами, тёмный меч. Второй – и короткий отчаянный вопль оповещает Небеса о том, что ещё один ангел навсегда прекратил своё существование. Азирафаэль не помнил, как поднялся на ноги. Помнил только тепло рукояти, которую небрежно втиснула в его безвольную ладонь воительница. И всепоглощающее, беспомощное непонимание: как это могло произойти? Михаил исчезла, напоследок одобрительно хлопнув его по плечу, а он остался стоять, потеряно глядя на то место, где ещё мгновение назад стоял один из его братьев. Где только что случилось невозможное: существо, созданное Ею бессмертным, познало смерть. Вздрогнув, он разжал пальцы. Огненный клинок, на глазах угасая, со звоном упал на сияющую твердь. Внутри ворочалось что-то колючее, острое, неприятно горчащее в горле. Он не знал, как назвать это чувство. Но оно определённо ему не нравилось. Потом ему в голову пришла новая мысль. И вот тогда-то ему стало по-настоящему страшно. Рафаэль. Он же не знает, что некоторые из их братьев и сестёр стали врагами. Он самого-то слова этого не знает! Вдруг рядом с ним не было Михаил или кого-нибудь ещё, кто объяснил бы, что вызов на поединок теперь – не забава, а угроза? …Рафаэль не умеет сражаться. Он целитель. Он не сумеет… Не сумеет отнять жизнь, как только что сделала Михаил. Азирафаэль испуганно закрутил головой, пытаясь сообразить, где искать друга. Наверное, стоило сосредоточиться и попытаться «услышать» его – но он не решался. То, что ощутил он в привычной музыке Небес сегодня, слишком напугало его. Он боялся, что, если ещё раз услышит этот чудовищно диссонирующий с гармонией жизни шум, то просто сойдёт с ума. Вокруг творилось настоящее безумие. То тут, то там вспыхивали поединки. В нескольких местах он увидел, как сразу десяток ангелов теснит одного-двух, и не мог даже понять, где отступники, а где – те, что сохранили верность Ей. Где-то уже были видны новые вспышки, и сердце Азирафаэля сжималось от боли: ещё кто-то из его братьев и сестёр исчез навсегда. На какой-то миг ему показалось, что он увидел вдали знакомый отсвет тёмно-золотых кудрей, и Азирафаэль, больше не задумываясь, взмыл вверх. …Лишь отлетев на приличное расстояние, он сообразил, что забыл забрать с места сражения эту железную яркую штуку (меч, она называется меч). Но возвращаться не стал. Он не желал терять ни единого мгновения. В любом случае, он не был уверен, что сможет вновь использовать оружие по назначению, если придётся сражаться. Ему было страшно. Он никак не мог разглядеть среди сражающихся тут и там крылатых фигур знакомого золотого всполоха, и старался не думать о том, что с Рафаэлем могло случиться то, что и с напавшим на него Ханаэлем. Азирафаэль заметался, не зная, куда лететь. Он должен был найти своего друга – но разве другим также не нужна была помощь? Или он должен вернуться за мечом и вступить в бой? Но как он поймёт, с кем сражаться? Как он может отнять жизнь у кого-нибудь из своих собратьев?! Впереди что-то ярко сверкнуло. Не успев задуматься, он поспешно сложил крылья и устремился вниз, не зная ещё толком, что собирается сделать. И, уже спрыгнув на мягкую поверхность небесной тверди, понял, что уже – ничего. Он только и успел разглядеть, как вспыхнул меч, входя в грудь пошатнувшегося ангела. Успел увидеть, как вспыхивает и осыпается пеплом белокрылая фигура. Как стремительно наливаются чернотой все шесть крыльев Бааль. А миг спустя… …Миг спустя твердь под ногами архангела начала таять, и та, издав долгий вопль ужаса, рухнула вниз. Не взлетела – именно рухнула. Как мог бы рухнуть сорвавшийся со скалы камень внизу, в Эдеме. Она пыталась распахнуть крылья, но воздух почему-то больше не держал, крылья бесполезно хлопали по ветру, утягивая свою хозяйку к земле. Азирафаэль растерянно моргнул, пытаясь понять, что происходит. Взглянул сквозь Небеса вниз, туда, куда падала, кувыркаясь, одна из архангелов высшего Хора… И оцепенел. Там, где раньше был только тварный мир – за ним, под ним - теперь клубилось багровое, вызывающее какой-то безотчётный ужас пламя. Огромная, бесконечная пропасть, воронкой уходящая куда-то вниз, в непроглядную бездонную темноту. И туда, в этот распахнутый зев, падала Бааль. …И не она одна. Небеса почернели: десятки, сотни, тысячи крылатых фигур, одна за другой, проваливались вниз, беспомощно хлопали крыльями, пытаясь удержаться в воздухе – но не могли, и неловко кружились в воздухе, и рушились вниз, исчезая в наполненной огнём пропасти. Вспыхивали, обугливаясь, исчезая из глаз в непроглядно-равнодушной черноте. И конца этому чудовищному звездопаду не было. Азирафаэль дико вскрикнул, разглядев, как сверкнуло в лучах заходящего солнца тёмное золото знакомых волос. И, забыв обо всём, камнем бросился вниз. В бездну, вслед за безвольно кувыркавшейся в воздухе фигуркой с шестью безжизненно раскинутыми крыльями. Непроглядно чёрными, словно пространство меж так любимыми Рафаэлем звёздами. Взвыл воздух, с неожиданной силой вцепляясь в занывшие от напряжения крылья. Хлестнул по глазам непривычно-багровый, мрачный цвет наполовину скрытого за горизонтом светила. Задуматься о том, что делает, Азирафаэль не успел. Он понимал лишь одно: случилась какая-то ошибка. Рафаэль не мог быть среди них – тех, кто отрекся от любви, кто взял в руки оружие, чтобы отнять у своих братьев и сестёр Её дар. Он должен его поймать – раньше, чем Рафаэль долетит до того, что внизу. И тогда всё будет хорошо. Главное – успеть. Земля стремительно понеслась навстречу. Все звуки исчезли: Азирафаэль двигался сейчас быстрее, чем звуковые волны, и с удовольствием бы обратился сейчас в чистый свет. Но – не решался. Что-то было не так. Ни один из падающих ангелов не попытался развоплотиться, и даже с высоты Азирафаэль видел, насколько тяжёлыми, неподъёмными стали их новые тела. Он боялся, что не сумеет удержать Рафаэля, если утратит материальную форму. Что не успеет удержать его Наверху. Рафаэль падал, как сорванный с ветки лист: покорный треплющему его ветру, неподвижный, безмолвный. Азирафаэль не сразу понял, что его друг не пытается удержаться в воздухе, как другие его падающие братья и сёстры. Вообще не шевелится, словно смирился со своей судьбой. А ещё несколько мгновений спустя осознал, что глаза Рафаэля закрыты, а ясная искра его сознания едва мерцает, и с каждым мигом свет разума в ней становится всё тусклее. И вот тогда он испугался по-настоящему. Ветер яростно свистел вокруг. Рвал, ярясь, перья. Расстояние до Рафаэля сократилось сперва наполовину, потом – ещё вдвое. Только вот поверхность Земли приближалась, кажется, ещё быстрее. Азирафаэль беззвучно застонал от отчаяния – и, чудовищным усилием дематериализовав крылья, вытянулся в струну, непроизвольно пытаясь увеличить собственную, и без того совершенно безумную, скорость. Беспорядочно хлопая крыльями, пронёсся вверх кто-то из почерневших ангелов – точнее, это он сам пронёсся мимо него, вниз, спеша подхватить Рафаэля до того, как он долетит до земли и того, что за ней. Целитель опускался медленно. Ветер трепал распахнутые чёрные крылья, безжалостно кружил не сопротивляющуюся хрупкую фигуру. Но всё-таки, в отличие от других, Рафаэль скорее планировал, чем падал. И Азирафаэль успел обрадоваться этому, словно лучшему подтверждению, что всё это – просто случайность. Ошибка. Наверное, Рафаэля ранили в сражении, и он не смог отойти в сторону, когда под отступниками исчезла твердь… О другой возможной причине неподвижности Рафаэля он старался даже не думать. Расстояние сократилось ещё на четверть. И ещё. И, наконец, исчезло вовсе. Глухо хлопнуло, хлестнуло по воздуху безвольно распластанное чёрное крыло. Азирафаэль вскрикнул: его завращало, захватив воздушным потоком. Совсем рядом свистнули антрацитово-чёрные, ставшие, как он вдруг с удивлением понял, очень жёсткими маховые перья. Он поспешно дёрнулся вперёд, угадывая момент, когда они с Рафаэлем оказались рядом – и освободил собственные крылья. А миг спустя захлебнулся отчаянным воплем. Воздушный поток рванул его вверх, превращая падение в парение. По рукам ударила страшная тяжесть: Рафаэль не мог, не должен был быть так тяжёл! …Мог. И сейчас, безвольно раскинув руки, продолжал падать вниз – в то время как его самого несло вверх поднимающимся от земли тёплым воздушным потоком. И багрово мерцающая бездна была уже – совсем близко. Безумным пируэтом Азирафаэль развернулся в воздухе, складывая чуть не развоплотившиеся от напряжения крылья за спиной. И, больше не тратя времени ни на что, устремился вслед за беспомощным другом. …Он успел. Почти в самый последний момент, когда до земли оставалось уже всего ничего, а безвольные крылья Рафаэля почти цепляли кончиками верхушки барханов. Поднырнул под архангела, изо всех сил стиснул ладони вокруг его талии – и распахнул собственные крылья. По перьям хлестнуло, как ему показалось, самым настоящим огнём. Плечи ударило двойной тяжестью, чуть не вырывая Рафаэля из его рук. Азирафаэль невольно застонал. Всхлипнул, зажмуриваясь и изо всех сил напрягая волю. Заставляя себя остановить падение – своё и друга. А спустя мгновение понял, что не может этого сделать. Рафаэль был невыносимо тяжёл. Сил хватило лишь удержать его в руках, ухватив уже не за пояс, а под мышки. И теперь они вместе неслись вниз, намного медленнее, чем другие ангелы, но всё ещё – чудовищно быстро. …И, как и других ангелов, их не задержит земля. Это Азирафаэль осознал пугающе чётко. Они падают не в Эдем. Их место – ниже, там, в багрово-чёрной бездне… Он отчаянно забил крыльями, пытаясь удержаться в воздухе. Кувыркнулся через голову, попав в воздушную яму, и лишь чудом удержал в руках бесчувственного целителя. На какой-то миг ему показалось, что Рафаэль в его руках шевельнулся. И, кажется, даже что-то проговорил – или просто застонал? Сейчас он не мог отвлечься даже на то, чтобы выяснить, что с его собратом. Все его силы уходили на борьбу с неумолимым притяжением земли. Безумное падение, наконец, замедлилось, превратившись в плавное скольжение. Они словно катились по наклонной плоскости, смещаясь не только вниз, но и вбок. Но это было всё равно, что ничего. Он не мог взлететь. С непонятно почему потяжелевшим Рафаэлем он не мог даже прекратить падать вниз. Азирафаэль, не в силах отвести взгляда от стремительно приближающегося пламени, бессильно застонал. И, понимая, что сейчас случится что-то очень плохое, крепче сжал руки вокруг непривычно материального тела Рафаэля. А ещё миг спустя они долетели до поверхности земли. Горячий песок со страшной силой врезался в Азирафаэля. Точнее, это он сам врезался в него. И со вспышкой облегчения успел обрадоваться, что всё это, действительно, было ошибкой, это просто земля, не та страшная яма, которую он видел за землёй… А потом осознал, что Рафаэля в его руках больше нет. И успел ещё увидеть, как исчезает в багрово полыхающем мраке хрупкая чернокрылая фигура с развевающимся ореолом золотых волос. Пустыня сотряслась от отчаянного крика. Забыв о том, как страшила его огненная пропасть, он рванулся вниз, вслед за Рафаэлем. Попытался рвануться. Песок мягко толкнул в грудь, останавливая прыжок, который должен был завершиться уже внизу, в бездне. Азирафаэль беспомощно вскочил, заметался, пытаясь понять, почему земля, такая твёрдая, такая надёжная, не удержала вместе с ним и Рафаэля… Рванулся в небеса, уже в полёте развеивая ставшую теперь помехой физическую оболочку. Успел увидеть распахнутый в вопле рот кого-то из потемневших собратьев, даже не разглядев, с кем разминулся. Увидел, как чернокрылый без сопротивления прошёл сквозь поверхность тварного мира, рухнув в бездну. Как вспыхнули, соприкасаясь с мрачным пламенем, крылья… И, боясь задуматься о том, что делает, стрелой света ринулся вниз. На этот раз удар почти не ощутился. Он легко пронзил собой поверхность и бесплотной молнией скользнул вглубь, в прохладную толщу песка. …А то, что горело и ярилось внизу, по-прежнему было совсем рядом – и невыносимо далеко. Там, где отныне навек был заперт ставший слишком тяжёлым для Небес Рафаэль. И тысячи других его собратьев. Там, куда ему – вдруг отчётливо осознал Азирафаэль – пути нет. *** Азирафаэль медленно открыл глаза. Длинно, прерывисто вздохнул, пытаясь вырваться из жутких воспоминаний, словно из трясины, что лишь чуть-чуть не успела сомкнуться над головой неосторожного путника. Неловко, дрожащей рукой провёл по глазам, стирая против воли выступившие слёзы. И, сглотнув, с тихим стоном прижался лбом к спинке церковной скамьи. Гладкое дерево немного остужало пылающую кожу, даря мимолётное облегчение. Увы, уменьшить боль, терзающую душу Азирафаэля, это не могло. Он не хотел больше думать об этом. Даже если Кроули действительно убил Рафаэля. Даже если тогда, когда он отчаянно пытался удержать его в загустевшем воздухе, его друг уже был мёртв – даже в этом случае он не имел никакого права в чём-то обвинять Кроули. Независимо от того, что толкнуло его на убийство. Прошло шесть тысяч лет. За которые Кроули ни разу, как осознавал Азирафаэль сейчас, не дал повода усомниться в его дружеских чувствах. И – Кроули рисковал жизнью, чтобы спасти его. Что бы ни случилось на заре времён, что бы ни заставило Кроули взяться за оружие в роковой день, какова бы ни была его изначальная мотивация, из-за которой он заговорил с ним на стене Эдеме – всё это уже не имеет никакого значения. Ничего, кроме того, что сейчас Кроули – его лучший друг. И им обоим придётся как-то жить со знанием о том, что случилось с другим его другом в день Великого Раскола. Вместе.