Грех

Смотр новых кораблей Махмуд назначил на утро вторника, сразу после фаджра. Всю ночь падишах мучился от страшных головных болей и бессонницы, что было вполне объяснимо: в империи царил хаос. Люди неистовствовали, двор разрывали междоусобицы. И виной этому хаосу был сам султан, а точнее, его страстное желание перевернуть страну с ног на голову, встряхнув реформами, но это стремление встретило неожиданный горячий отпор. И теперь, даже на пути в порт, властно сжимая бока великолепного арабского скакуна, Махмуд не мог думать ни о чем другом: — Мустафа-паша, я хочу, чтобы люди поняли, что их султан всем сердцем радеет за них, за их благополучие! Невозможно счастье простого народа без военной мощи всего государства. Разве же не дрожит Европа при одном упоминании великого рода Османов и их несокрушимой империи? Но время идёт, а мы, кажется, остановились где-то по пути. Нужны перемены, Байрактар! — Не все сразу, мой султан. Вы оседлаете общественное мнение, как строптивого жеребца, не стоит лишь торопиться. И… простите, мой господин, мне очень хочется сказать вам, но я не смею… Махмуд резко обернулся, пристально глядя из-под ладони на молниеносно согнувшегося в поклоне великого визиря. Взгляд его гневно сощуренных глаз был подобен стилету, рассекающему неверных. Но сила воли и безупречное воспитание взяли верх над вспышкой оскорбленного достоинства: — Ты сделал все, чтобы вернуть престол, предназначенный мне самим Аллахом, Мустафа-паша. Говори. Падишах спешился одним слитным резким движением и махнул рукой. Вся свита последовала приказу, и недружный строй из председателей дивана, помощников и придворных вновь двинулся следом за могучей фигурой правителя, едва поспевая за его чеканным энергичным шагом. — Мой султан… Если позволите, мне кажется… ваши поданные чувствуют, как их повелитель заботится о них. Но так же они чувствуют, что нечто странное гложет его изнутри. Будто сам Шайтан вздумал надорвать душу нашего великого повелителя. Вы так давно не звали усладу на ночь… — Хватит! Этот крик вырвался из самых глубин сердца Махмуда, окончательно подтвердив все догадки хитрого визиря. Неужели мужское здоровье султана пошатнулось от всех пережитых волнений? Байрактар покачал головой и молча продолжил путь, мысленно пообещав себе направить к падишаху лучшего лекаря. Без наследника империя не останется, но старику было жаль заносчивого султана. Не хватало ещё, чтобы снова пролилась кровь, едва только станет известно о его немощи. «Такое сложно простить властителю». Махмуд сжимал зубы до скрежета, до боли, но упрямо двигался вперёд, преодолевая сопротивление враз напрягшихся мышц. Вот уже месяц ни одна женщина не могла вызвать в нем ни тени желания. Он списывал все на глухое чувство вины за казнь брата, на тяжелое бремя халифа, на сильное нервное перенапряжение из-за доставшегося непомерными трудами трона, но… что, если есть иные причины? Махмуд не хотел больше думать об этом, а потому, едва вся прелесть Босфора стала постепенно вырастать впереди, он ускорил шаг до предела, выбиваясь из сил, но оторваться от своей враз запаниковавшей делегации ему удалось. Он бежал, подобно опытному марафонцу, навстречу бескрайней лазури моря, волшебству любимого бессмертного Босфора. Бежал, не ведая, что бежит навстречу своей гибели. Но сейчас его не взволновало бы даже это знание. В голове не осталось мыслей, кровь с невиданной энергией прилила ко всем членам, к лицу. «Природа — вечна. Непоколебима. Она будет все так же прекрасна, когда меня не станет. Когда не станет всех нас: ее завоевателей и рабов…» Расхохотавшись от полноты ощущения чистой и светлой жизни, Махмуд взбежал на первый попавшийся причал, позабыв о том, зачем он здесь. Ему просто хотелось ослабить оковы, больно сдавливающие его сильные, но уставшие плечи. Пусть ненадолго, всего на каких-то несколько минут, но все же! Потоки утреннего яркого света обливали все вокруг так густо, будто сам Аллах повелел ангелам одарить священный Константинополь божественным сиянием. Падишах с улыбкой осмотрелся. Порт звонко кричал, бурлил, вскипал и налегал цветастой толпой. Никто не замечал богато одетого господина, никто не признал в нем султана Махмуда Второго. А он меж тем наслаждался своей кратковременной свободой, любуясь обилием всех цветов радуги, вслушиваясь во все наречия мира. «Как велик, как прекрасен мой Истанбул! И я, только я единоличный Господин всего этого!» Успей охрана в сопровождении Мустафа-паши добраться до султана раньше, возможно, им бы удалось спасти его, но Махмуд уже замер от восхищения, заметив легкокрылую английскую яхту, так независимо и гордо покачивающуюся поблизости. Она была прекрасна. Султан, отлично разбирающийся в морских судах, не мог устоять.