Мне из рая, прохладного рая, Видны белые отсветы дня… И мне сладко — не плачь, дорогая, — Знать, что ты отравила меня (Николай Гумилёв)
Пальцы лениво, почти ласково перебирают его перья. Тусклый свет, просачивающийся сквозь перистые облака, освещает его тело, вытянувшееся на плоском камне, превращая каждую каплю пота, украшающую его кожу, в крошечные сверкающие бриллианты. Обнажённый и расхристанный архангел — чудесное зрелище. Вельзевул, приподнявшись на одной руке, разглядывает Светлого, созерцая: плавное движение его расцарапанной груди в ритме её дыхания; его лицо, наполовину скрытое тенью скалы; его красные искусанные губы, на одной из которых небольшая ранка, оставленная её кулаком. Демоны не должны никого любить и это правильно. Всё это плохо з-з-з-з-акончится. Ты же з-з-з-з-наешь. Ей хочется заставить замолчать жужжащий голос в своей голове, но каждый раз, когда она пытается его проигнорировать, он становится всё настойчивее, сильнее, жестче. Демоническое предчувствие, не иначе. Но с чего бы ему просыпаться. Будет же хорошо, если Гавриила сбросят с Неба. Его крылья почернеют и его сущность немного изменится, но зато это, во-первых, проредит Небесное Воинство; во-вторых, он станет полностью её. Несколько раз во время их слияния, её истинная сущность пыталась прорвать собственную тонкую оболочку, стремясь поглотить архангела. И она ощущала, что ему тоже было тяжело сдерживать сияние, которому он позволил лишь раз вспыхнуть фиолетовым огнём по кругу радужки. В ответ на это в её зрачках разгорелось пылающее адское пламя, которое должно было превратить всё, на что она посмотрит, в пепел. Но вся страсть, вся ненависть: ничто ни тогда, ни сейчас не тревожит спокойную природу. Мир, который должен бы остановиться, который должен бы издать свой последний выдох, продолжает вращаться, не смущенный тем, что архангел соединился с демоном. Озябшие от холодного ветра руки с едва уловимой нежностью медленно оглаживают скулы архангела. Гавриил вздыхает слишком судорожно и открывает глаза. Презрение к самой себе розовой краской растекается по щекам и шее, она пытается отдёрнуть ладони, но их перехватывают. Светлый аккуратно целует её пальцы, будто боясь поранить, или, возможно, опасаясь, что они вцепятся в его загривок. — Знаешь, что я пишу в отчетах о наших встречах? — с ехидной улыбкой спрашивает Вельзевул, с деланным безразличием разглядывая прильнувшего к её рукам архангела. — Что же? — безмятежно уточняет он, укладывая её ладони к себе на плечи, смотря прямо в глаза. — Соблазнение! — с удовольствием тянет Вельзевул, наблюдая за взлетевшей бровью Гавриила. — Но это же не твоя сфера деятельности, — чуткие пальцы игриво оглаживают её лопатки, рисуя на них галочку. — Ну, и что. Мои мухи ужасно плодовитые. Но понимаешь в чём самый сок? Им не надо друг друга соблазнять, они просто спариваются. Гавриил обеими руками жёстко стискивает её талию, приподнимая Вельзевул над камнем. — То есть, ты намекаешь на то, что лучше сразу и без прелюдий? Она ощущает, как от этих слов и действий, казалось бы нехарактерных для ангелов, рождается медленное тягучее возбуждение. Не только в её оболочке, но и в её разуме и сердце. Душное, немного болезненное, но такое сладостное. Острая, как бритва, дрожь пронизывает тело, когда он сажает её к себе на бёдра. — Где твоя совесть, Пернатый? Не боишься, что я запятнаю тебя? — произносит она сдавленно, удерживая дрожащий в горле стон, склоняя шею в сторону, позволяя целовать изгиб плеча, направляя плоть архангела в себя. — Совесть не нужна, я делаю то, что считаю правильным, — шепчет Гавриил прямо в её ухо и подаётся бёдрами ей на встречу.***
— Я бы такого не простила, но Богиня милостива. Тебя не лишат крыльев. Выражение лица Михаил — нейтрально, в нём нет ни осуждения, ни гнева. Льдистые глаза сканируют его равнодушно, замирая в нескольких точках: порванный рукав пиджака, разбитая губа, засос под челюстью. — Но с этой минуты доступ на Землю и… ниже для тебя закрыт. Будешь дистанционно отвечать на молитвы смертных, как любой другой ангел среднего звена. Попытаешь ослушаться — сразу развоплотишься. Гавриил вздрагивает, как от удара. Это сравнимо с выстрелом в упор. Осознание того, что он больше не сможет увидеться с Вельзевул, раскалённой пулей пронзает сердце. Он сглатывает, чувствуя будто разбитое стекло течёт по его горлу. — И как надолго? — хрипло уточняет он, не в силах притворяться. — Да хоть вечность, пока ты не раскаешься, — архангел небрежно махает рукой, мол: скажи спасибо, что наказание такое лёгкое. Горький смех срывается с губ Гавриила. Похоже, что он застрянет здесь надолго, потому что он… Абсолютно. Ни в чём. Не раскаивается. ~ «Благую» весть ей доносят где-то через час. Вельзевул медленно и заторможено двигается по адскому коридору сквозь поздравляющую её толпу, мысленно уговаривая шевелиться ватные ноги. Демоны вокруг неё ликуют: «Слава Вельзевул!» Новость о том, что одного из самых сильных архангелов заперли на Небесах распространилась очень быстро. Она вызвала волну эйфории по всему Аду. Такой расклад для многих более предпочтителен. Желающих видеть Гавриила в Преисподней было мало. Вельзевул чувствует, как кровь жжёт кожу изнутри. Ощущает ненависть, пронизывающую её тело. Она догадывалась, предчувствовала, знала. Но в груди невыносимо саднит и губы белеют от гнева. У Богини очень плохое чувство юмора. Вместо того, чтобы ожидаемо сбросить архангела с Неба, она его заперла, лишив её возможности видеться с ним. Наказание — не для него одного. Да сам бы Сатана поаплодировал, если бы узнал о таком твисте. — На твоём лице снова появился гной! — восторженно восклицает Дагон, хватая её за плечо перед дверью кабинета. — Мне нужно срочно подготовить отчёт. Любой, кто попытается меня побеспокоить, сдохнет, — рявкает она, не оборачиваясь. Она ещё долго не может двинуться с места после того, как за ней закрывается дверь.***
Проходит полгода. В её адской жизни ничего не меняется. Почти. Она всё так же заполняет бланки, проверяет унылые и бесталанные отчёты своих подчинённых, выслушивает сплетни от вечно весёлой Дагон и с большим рвением планирует новый Армагеддон. Но теперь, когда выпадает свободная минутка, она тратит её лишь на одно — посещение скалистого берега. Вельзевул присаживается на огромный сизый валун и задумчиво смотрит в серое небо, представляя, что там над свинцовыми облаками есть бесконечный фиолетовый свет. И ждёт.***
Это утро ничем не отличается от других таких же. Тяжелые грязно-серые облака скрывают солнце; пляж, благодаря её демоническому чуду, такой же пустынный, как и на прошлой неделе; море протяжно стонет, надрывно до мурашек; скалы серее серого из-за выплеснувшегося на берег тумана. И вкрадчивый ход времени всё так же мягок. Но… Сегодня Вельзевул ощущает себя странно тихой, внутри и снаружи. (А не как обычно — бесконечно больной в каждой своей мысли и может быть душе, если бы она была). Словно что-то изменилось в ткани Вселенной. Ей вдруг вспоминаются, будто пришедшие извне слова архангела, сказанные ей шесть месяцев назад на этом же самом месте: «Нужно было помолиться, Исчадие Ада». Повелительница мух роняет первую, сформированную из воздуха, сигарету и прикуривает вторую, пришедшую ей на смену. Помолиться, чтобы он появился… Весь список грехов смеётся ей в лицо. Помолиться… «Богиня, ты — та ещё стерва. Верни мне моего архангела», — и какой-то тоненький придушенный внутренний голосок вдруг выблёвывает: «пожалуйста». Вельзевул сплёвывает, согнувшись пополам, сдавленная идущим изнутри протестом. Агрессия царапает её разум: «Молиться? Да ни за что!» Но кажется уже всё равно — она только что неосознанно обратилась к Богине, впервые за шесть тысяч лет. Ну и хрен с ним! Та всё равно не услышит. Бах! Ужасный грохочущий звук, раздавшийся позади неё, резонирует от ступней в голову, так что на секунду Вельзевул чувствует, будто кто-то пригладил её против шерсти. А после этого яркое ощущение присутствия архангела, которое слегка давит на её ауру, словно проверяя её настроение. Сознание Вельзевул звенит от напряжения; она тоже поверхностно прощупывает сущность Гавриила. Он не пал. По-прежнему ангел, но он здесь на Земле. Прямо после того как она… Вельзевул кидает недокуренную сигарету в песок. Всё это время — без Гавриила — она ощущала себя так, будто кто-то разорвал её внутренности и удалил что-то жизненно важное. Она чувствовала, что внутри неё образовалось пустое место, постоянно зовущее недостающую часть. Настроение у Лорда Ада чертовски двуликое, словно Янус. Одновременно хочется: разорвать архангела на мелкие кусочки за всё то, что ей пришлось пережить и в то же время скорее почувствовать то самое единство сущности, которое, как ни странно, она может ощутить только рядом с Гавриилом. И архангел быстро находит в её демонической ауре что-то такое, что позволяет ему думать, что предстать перед ней сейчас — хорошая и неопасная идея. За плечом Вельзевул возникает крылатая тень, такая большая, что в жаркое время в ней можно полностью укрыться от зноя. — Главное — эфф-ж-ж-ектно появиться? — не оборачиваясь, уточняет Лорд Ада. — Главное, что меня встречают. Гавриил обходит её по небольшой дуге и встаёт лицом к лицу. Внешне он весь абсолютно спокоен — знакомая, но чуть более беззащитная улыбка; фиолетовые глаза в сетке усталых морщинок, которые пытливо всматриваются в неё — его волнение выдают только стиснутые кулаки. — Знаешь, чего хотела от меня Богиня? Не того, чтобы я раскаялся в том, что сделал… Она хотела, чтобы я признал то, что у меня есть чувства к… В общем, я должен был преодолеть свою гордыню… Но даже после этого меня почему-то не отпускали. Сказали ждать. И вот я вдруг почувствовал, что Небеса открылись. Ты что-то сделала? — О, Сатана, это что – признание? Ничего я не делала! — Вельзевул театрально заламывает брови. Она никогда и ни за что не расскажет архангелу о том, что… Какое вообще есть дело Богине до их парочки? Отвратительно! Она будто бы до сих пор зачем-то поучает и её, и Пернатого. Мамаша хренова. Вельзевул качает головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Повелительница Ада фыркает, наблюдая за напряженным взглядом архангела. Он смотрит то прямо ей в глаза, то скользит взором куда-то ниже, будто желая охватить её всю, впитать в себя каждую чёрточку. И ей не хочется думать о том, что это значит для них обоих. Лучше действовать, чем размышлять обо всём этом. Вельзевул, протянув руку, на кулак наматывает серый бадлон посередине груди Гавриила и тянет его вниз, при этом втискивая колено между его бёдер. Пусть не забывается, на что подписывается. Меняться она не собирается. Тела обоих прошибает током, когда Лорд Ада вжимается своими губами в губы архангела, мягко дразня их языком, прежде чем проскользнуть им внутрь рта Светлого и почувствовать приятный жар. Их поцелуй такой жадный, грубый, злой, что им невозможно насытиться. Скверна и благодать вновь смешиваются, принося оболочкам лёгкое болезненное покалывание. — Похоже, что мне придётся обойтись без гноя на лице, — прервавшись, хрипло произносит Вельзевул, с трудом отгоняя силой мысли кучку мух, облепивших жемчужно-белые крылья архангела. Тот этого будто бы и не замечает. Его руки везде — на её плечах и спине, на бедрах и в волосах. «Соскучился, поди!» — ехидно думает Князь Ада. — А Михаил придётся надеть респиратор, — целуя врезавшуюся морщинку на её лбу, констатирует Гавриил. — Рада, что даже посидев под «домашним арестом», ты всё ещё остался таким же мудаковатым идиотом. Я никогда никого ненавидела больше, чем тебя, — Вельзевул серьёзно смотрит на него исподлобья. — Вот это — точно признание! — с восторгом восклицает Гавриил, и его крылья на радостях махом обдают потоком воздуха Князя Ада с ног до головы. Вельзевул, ухмыляясь, делает вид, что не слышит архангела из-за ветра. И вновь ощущает внутри — ту самую тишину. Особенную. Мягко создающую в её когда-то сожженном сердце искру, заполняющую пустоту. А между тем светает, и море у горизонта становится серо-фиолетовым.