Моя любовь умеет убивать. Твоя — сжигать. А значит, мы в расчете. (Джио Россо)
Крик похожий на звук застрявшей в бетоне дрели заставляет Вельзевул поднять глаза от отчёта на вошедшего. — Какого… Дагон? Выпученные водянистые глаза Лорда Файлов с ужасом глядят в её лицо. Демонесса открывает и закрывает рот, становясь ещё больше похожей на рыбу. Вельзевул нервно поводит подбородком. В общем-то нетипичное поведение для Дагон, которая обычно выглядит непозволительно счастливой в Аду. Сейчас же она похожа на демона, впервые увидевшего перед собой взбесившуюся пентаграмму. Драматично прикладывая руку ко лбу, демонесса выпиливает ртом на очень высоких тонах: — Сатана! Ты в курсе того, что на твоём лице нет гноя? — Ну, нет и нет. Хрен ли так орать? — слова вырываются свистом сквозь стиснутые зубы. «Дерьмо!» — думает про себя Вельзевул, внешне оставаясь всё такой же спокойной. — Архангел освятил тебя? Это наверняка из-за благодати! И они обе понимают, что вся засада не в том, что он это сделал. А в том, что её оболочка вместо того, чтобы вскипеть, приняла благодать в себя. Дагон резво движется в её сторону, переползает на коленях разделяющий их стол, и прикладывает к правой стороне лица Вельзевул нечто дурно пахнущее. — Я знаю, что делать! Нужно приложить тухлую рыбу! Вельзевул устало опускает руки и закрывает глаза, тряпичной куклой растекаясь по трону и краем уха слушая визгливый клёкот Дагон, втирающей ей тухлую рыбу в лицо. Чёртов архангел… Ну, она и влипла. ~ — В чём дело, Гавриил? — Михаил презрительно морщит нос. — Из твоего рта несёт гарью. Светлый осекается и неубедительно весело улыбается: — Сражение с демоном не прошло бесследно. — Да? — мягко уточняет Михаил, растягивая губы в тонкой улыбке, из-за которой Гавриил каждой клеточкой своей сути чувствует арктический холод. — И каким же образом эта капля скверны проникла внутрь твоей сущности? И главное, почему ты от неё не избавился? — архангел складывает руки на груди и её взгляд острой иглой льда ввинчивается в оболочку Гавриила; на секунду она теряет человеческий облик и Посланник Бога видит тень из шести крыльев и укоряющий взор сотни холодных глаз. — Я всё вижу, Гавриил, — многотонально тянет она. — Я полагаю, что паразитов на Небеса притащил тоже ты. — Сделай с этим что-нибудь, — произносит она уже своим голосом и, развернувшись на каблуках, удаляется, оставляя Гавриила одного в светлом пустом коридоре. Гавриил сжимает ладонь в кулак, смотря на стерильно белую стену перед собой. Богиня, будто он не пытался что-то сделать с этим. Он полоскал рот святой водой несколько раз, но это не помогло. И единственная возможная причина… Гавриил прячет лицо в ладонях. Господи, за что!***
Солнце светит так интенсивно, что кажется, воздух должен рябить от жары. Но от туманного дыма, окутывающего скалистые берега, веет прохладой. Море надрывно грохочет; Вельзевул слышит в его гуле плач китов и стоны затонувших. Всегда так. Демоны редко способны чувствовать нечто хорошее. Но почему-то эти звуки не приносят былой радости, пробирают до костей. Вельзевул ёжится и кричит: — Гавриил, неси сюда свою архангельскую задницу! Быстро! Она ощущает ауру архангела, которая горчит на языке, будто он недавно был здесь. Но пляж пуст. Проходит пятнадцать минут, Вельзевул нетерпеливо вглядывается в небо, которое начинают затягивать графитовые облака, но оттуда никто не появляется. Демон уже думает вернуться обратно в свой кабинет, когда из-за большого валуна рядом с ней слышится прочувствованный голос: — Нужно было помолиться, Исчадие Ада. Вельзевул смеряет вышедшего к ней архангела презрительным взглядом. Гавриил сжимает в руках стеклянную банку с копошащимися в ней насекомыми и натужно улыбается. — Может ещё на колени пасть? — Повелительница Мух раскидывает руки в стороны, вставая на пятки. Гавриил смотрит на неё устало. Он носком ботинка подцепляет горсть песка и кидает в её сторону. Да так удачно, что попадает ей прямо на макушку мушиной шляпки. За такой поступок в былые времена она оторвала бы ему голову, но не сейчас. Она чувствует волны отчаяния, исходящие от архангела. И знает, что ей по адским законам положено радоваться этому, но она почему-то не может. — Твоё зверье. Только те, кто был на моих крыльях. Остальных уничтожили. Архангел открывает крышку и кровососки роем устремляются к Вельзевул, облепляя со всех сторон, в ужасе жужжа. Она с трудом подавляет вздох. Что за нелепый жест? Раньше он безжалостно сжигал её насекомых. С толикой мстительного спокойствия демон разглядывает Гавриила, ставящего банку на валун рядом с собой; пусть она и не понимает природу некоторых чувств, но её сущность воспринимает больше, чем может душа человека. Архангел обеспокоен, а ещё от него веет любовью, но не той, которую все ангельские чины несут в себе во имя Богини. И это по-настоящему пугает, потому что это совсем не то, чего ей хотелось добиться. Вельзевул ощущает в груди комок из странной смеси гнева и нежности. Гавриил подходит к ней, останавливаясь на расстоянии трёх шагов, ветер треплет полы его серого пиджака; луч, пробивающийся сквозь тучи, создаёт ореол из его золотистых волос. И чудится, что сейчас он зычным голосом скажет ей какую-нибудь елейную ерунду, типа: я призван возвышать и уподоблять себе низших существ, идём за мной. Но он смотрит затравленно и устало, и речь его такая тихая, что волей-неволей приходится прислушиваться: — Вчера, разглядывая твоё перо, я пытался примерить на себя весь твой ужас от Падения. Как ты смотрела на Небеса, словно птица, запутавшаяся в сети, видящая уже недоступный тебе мир сквозь нити. Только тянули тебя не вверх, а вниз. Такие мучения… Вельзевул стискивает зубы и вся сжимается. Архангел сам не понял, что только что нажал на её триггер. Она быстро преодолевает эти три шага между ними. — Достаточно! Что ты понимаешь в мучениях? Она бьёт наотмашь. Вот так вот просто, не применяя свои демонические силы, как обычный человек. Из губы Светлого сочится кровь, но Гавриил её не залечивает. Слизывает каплю. Не знающий вкуса собственной крови архангел. Нервно дрожащие пальцы демона цепляются за его водолазку, рот кривится: — Хватит! Забери уже свою благодать! Гавриил не пытается отбиваться, его руки неподвижно плетнями висят вдоль тела; он смотрит на Вельзевул пробирающим до костей взглядом: — А ты сможешь забрать свою скверну? Каждое слово влажно оседает на губах другого. Лицо Гавриила так близко, что она отчетливо видит, как резко расширяются его зрачки, радужка вокруг них становится похожей на линию лиловой пелены занимающегося рассвета, и это контрастирует с грязно-серыми облаками над ними. Вельзевул обхватывает шею архангела: узкие ладони слегка сжимают ворот бадлона, большие пальцы давят под кадык. Гавриил не сопротивляется, с придыханием стонет. Нравится? Это не похоже на насилие, скорее на игру в него. Но адреналин всё равно вспенивает кровь, будоражит каждый нерв оболочки. Её горячо нелюбимый архангел. Она ненавидит его жарко, до подгибающихся пальцев на ногах. Но его взгляд — упрямый и ласковый заставляет чувствовать вместо раздражения смутную тоску. — Люди говорят, что Небеса открываются для любви. Его искренняя улыбка, как удар под дых. Мозг из-за неё сбоит, не может сосредоточиться. Вельзевул шепчет слишком зло и отчаянно: — Какой ж-ж-же ты больной ублюдок, Пернатый. Лорда Ада ведёт, словно она разом поглотила сотню душ. «Это банальная похоть!» — говорит она себе. Но оболочки обоих дрожат не из-за неё. Судорога страха и восхищения сжимает сердце. Грех и добродетель, ненависть и любовь меняются местами вопреки всем небесным и адским догмам. Демон и архангел — оба чувствуют, что их души пускают корни, прорастая друг в друга. «Блядство», — мысленно заключает Вельзевул. «И всё-таки это прекрасно!» — думает Гавриил.