По ту сторону небес. Воскресение

За пару часов ровная хмарь налилась мерцанием анемичного солнышка. Она напоминала бумажную поверхность дешёвого светильника, чистенькие незатейливые здания тоже казались конструкторами из «Икеи». Ни глазу, ни мыслям было не за что зацепиться, они так и пухли, и перекатывались разбухшим газетным комом. Название улицы, Цайль, напоминало слово «цайт», время. Оно стало тягучим вместе с ритмом шагов, и было совершенно непонятно, куда его деть. Оставшийся отрезок был и слишком мал, и слишком велик, это вселяло растерянность. Она вдруг ощутила себя очень чужой в этом городе. В городе банкиров и клерков, иммигрантов и туристов. Городе коробчатой современности и новодельной старины, возведённой из послевоенного пепла. Летела сюда с предвкушением праздника, ожиданием некого решения. Но ничего не решилось за эти два дня. Всё лишь больше запуталось. Карина возвращалась в Минск ни с чем и ощущала нервозность и тоску. Но и дольше задержаться не могла, а если бы и да – то что?.. Впереди показался огромный перекрёсток. Вдали уже виднелись нанизанные на столбе кубики: буква S на зелёном фоне и буква U на синем – станция подземки. Но Карина пошла дальше, завернула в нарядный светящийся ларец какого-то из торговых центров, отыскала скамейку и засела за чтение. Как бы Алеся ни старалась при подборе статей, но скоро стало ясно, что имя Фалька и нейтральный тон – вещи несовместимые. Новомодное словечко «problematic» ни разу не встретилось, но так и лезло между строк. Она и не ждала облегчения от знакомства с биографией Германа, но это угнетало казалось неприятным. Авторы-немцы вели себя как котёнок Гав из мультика: «А давай вместе бояться!». Неужели и Стамбровская рассчитывала именно на такой эффект? Карина начинала раздражаться. В душе поднималось другое детски-упрямое чувство: «Всё равно его не брошу». «Потому что он хороший?» - издевательски рифмовал внутренний голос, тут как тут. «Для меня – да», - отвечала она. Известно ведь: такие люди, как Герман, бывают самыми страшными врагами, но самыми лучшими друзьями и возлюбленными... «Да неужели? Клише и романтизация!» - фыркал невидимый ментор. – «Ой-ой-ой, можно подумать: вот для других он мудак, а для меня лапочка. Это так не работает, дорогуша. Надеюсь, ты ещё способна включать голову: как раз такие, как твой «воздушный гений», чаще всего бывают абьюзерами и токсичными личностями...» «Заткнись, либераха!» - огрызнулась Карина и рывком встала со скамьи. Её даже не замутило – наверное, женьшень подействовал? – а занудный глас рассудка обиженно стих. Карина вышла наружу и зашагала к площади, где в окружении всё того же бетона и стекла сиротливо торчали церковь и кукольная барочная Гауптвахта. В голове зажглась отчаянная мысль о переезде. Но и так было ясно, что это нелепое цепляние за соломинку. Во-первых, такие дела за день не делаются. «И не факт, что до того, как сделаются, я не умру от тоски», - натянуто пошутила Карина. И кроме того... «Ты здесь никому не нужна». Здрасьте вам, товарищ рассудок, давно не виделись. Карина утомлённо вздохнула. Она и раньше пасовала перед этой мыслью, когда подумывала последовать примеру кого-то из однокашников. Эти люди считались такими успешными, такими свободными. А ей не хватало духу. Кишка тонка – назовём вещи своими именами. На первых курсах Карина просто бредила Швецией и Германией, но потом энтузиазма поубавилось. Всем любопытным она говорила, что эмиграция – не с её здоровьем. Но тут же начинал подзуживать противный червячок: опять отговорка, не «не можешь», а не хочешь, у тебя не самые серьёзные проблемы. Иногда Карина грызла себя за малодушие: она ощущала, что «недостаточно крута», а затем беспощадно прибавляла: достаточно крута, чтобы быть умницей и отличницей, но недостаточно – чтобы сделать в жизни решительный шаг. Многие знания - многие печали. Сейчас она тоже имела шанс в этом убедиться. Но когда она была в более снисходительном настроении, признавала без особого смущения, что ей не так уж плохо живётся в Беларуси – недостаточно ужасно для стремления любой ценой «свалить из этой страны». И какие бы разногласия ни витали в прошлом, но ей хотелось жить рядом с близкими, а в Европе у неё никого не было. Кроме Германа. Губы невольно дрогнули в горькой усмешке. Майор Фальк персона нон грата – а значит, такая себе мотивация. Окей, переехать. Чтобы что? Сакраментальный вопрос. Презреть опасность и видеться время от времени? Ведь прямого запрета не прозвучало. Но как же пресловутое равновесие? Бред, горячечный бред. Карина даже прижала ладонь ко лбу – он нагрелся, как барахлящий системный блок. Новая волна жара нахлынула от стыда: а как она могла забыть о многочисленных друзьях и знакомых в разных городах?! Они что, не в счёт? Нет, никто её, конечно, не будет водить за ручку и решать её проблемы, но ведь хотя бы моральная поддержка – уже хорошо. И что это за трусливый аргумент, «никому тут не нужна», она что, действительно настолько хуже всех этих смуглых рисковых приезжих, среди них тоже далеко не каждый медик или айтишник... И тут – как нарочно – завибрировал телефон. Паша. Карина ударила пальцем по красной кнопке, суетливо, хотя звонок не был неожиданностью. Не должен был стать. И всё-таки на душе заскребли кошки. Через полминуты настырное мычание и дрожание трубки повторилось. Она снова сбросила. Как ни глупо, но она действительно понятия не имела, а что, собственно, сказать. Карина злилась на себя, на ситуацию, постепенно злость уступала усталости и тоске. Она решила, что проведёт наступающий вечер максимально бестолково. Не поторопится ни в Дом Гёте, ни в какой-то ещё музей, не станет подниматься на башню Майнтауэр. Будет просто слоняться и глазеть по сторонам, пытаясь вобрать как можно больше мелких впечатлений (ведь из них и складывается атмосфера). Это может быть чьё-то лицо в толпе или новый отрезок кубистической линии горизонта. Или вывеска, или указатель. А может, метро. Карина спустилась на станцию, прижатую к скоплению башен. Эксперимента ради сесть на любой поезд и ехать до конечной - почему бы и нет? Не хотелось никаких намёков, сигналов и тайн – точней, теперь это было противопоказано. Купив билет в автомате, она рассматривала цветные щупальца линий и ганглии станций. Показался красивым морской оттенок ветки, уходящей далеко на юг, и Карина усмехнулась: да уж, было бы забавно уехать в Дармштат. Сумасбродство чистой воды. Случайно всплывало в памяти, что этот город как-то связан с молодыми годами злосчастного Геринга, и в этом виделся особый род мазохизма – отправиться именно туда. Карина пошла искать одиозную «морскую» линию. Но ещё в первый приезд обнаружилось, что в системе здешнего транспорта сам чёрт ногу сломит. Она блуждала в безликих переходах станции, как несчастный путник, которого водит леший. И, убив на это четверть часа, покорно сдалась. Карина застыла на платформе. На душе было грустно и на удивление легко. С гудением подкатил поезд, и она вошла в вагон случайного состава. На секунду она снова увидела себя как будто со стороны, и тут бы полагалось подставить фразу, что в голове стало пусто. Не тут-то было: Карина привыкла заполнять любую минуту каким-то занятием и сейчас упорно терзала вайфай – перед ней выползали сайты и форумы по иммиграции, программы, стипендии. Но от этого делалось только хуже. Она вздрогнула: экран замерцал от нового звонка. Карина с отвращением погасила и запихнула мобильник в сумку. За окнами плыли однообразные пейзажи городского отшиба, перроны с круглыми часами, сооружения, размалёванные граффити. Она встала и пошла к выходу, когда из динамика донеслось: «Frankfurter Berg» - ей понравилось название и станционный домик цвета сырой коврижки (внизу на стенах расползались лишаи жирной белой писанины). Карта подсказывала, что впереди речка и какой-то чахлый парк – самое место для меланхолической прогулки в глуши. Карина воткнула наушники, затем, расхрабрившись, хотела, было, поддаться вредному соблазну, но не нашла сигарет, и слова песни прозвучали в тон: Вороны - москвички меня разбудили, Промокшие спички надежду убили Курить – значит, буду дольше жить... «И правильно, не надо». Она экономила трафик, и крутила композицию на повторе: Корабли в моей гавани жечь, На рубли поменяю билет. Отрастить бы до самых бы плеч, Я никогда не вернусь домой. Некоторые Каринины знакомые любили гадание по книгам и находили в случайных строках описание своих ситуаций. А она порой удивлялась, как метки бывают песни и как подходят к обстановке. Например, к тому, чтобы задумчиво брести вдоль стрелы-дороги среди голых полей и понарошку, но всё-таки потеряться. С тобой мне так интересно, А с ними не очень. Я вижу, что тесно, я помню, что прочно Дарю время. Видишь, я горю... На третьем или четвёртом повторе Карина насторожилась. Она действительно ощутила странное горение в груди. Пульс учащался, но не дурнотно, а как у спортсмена перед стартом. Тело наполнилось беззвучным гулом, кровь бежала быстрей и казалась горячее, мышцы чуть заметно вибрировать от напряжения, как от впрыска загадочного топлива. Карина успела испугаться и остановилась как вкопанная. Она поняла, что у неё есть время. Время, чтобы решить: развернуться кругом и поторопиться обратно от греха подальше – или отдаться не то озарению, не то приступу. Три секунды показались невыносимыми. И она выбрала второе. Карина будто сбросила с плеч не то мешок, не то камень, снова ускоряя шаг. Её страх сдуло жаркой, зыбкой волной. Чувство было сложным и сильным, в нём смешивались жажда и тоска. Глянув направо, Карина ощутила острое непонятное отторжение - она поняла, что ей не нужен никакой убогий парк, и резко взяла влево вдоль речки – вот она-то должна была привести в нужное место. Она не знала, куда, и до сих пор сознавала, что всё это может плохо кончиться: стоило слушать Алесю, чтобы сразу пойти искать приключения на свою голову! Она оскалилась: в горле стоял ком, и сводило зубы. Облегчение приносило лишь движение. А страх остался лишь один: не успеть. Теперь время сжалось, как пружина. Она мчалась по тропинке вдоль стылой водяной ленты, затем увидела справа группу каких-то сооружений, что-то бело-красное с остеклённой башенкой наверху, и снова стало ясно: туда. Затем выбежала на широкую дорогу с полустёртой странной разметкой. Непослушными руками Карина вытащила телефон и дрогнувшими пальцами растянула карту. У неё захватило дух. Не отображалось или она в упор не видела, с интернетом проблемы или с восприятием? Но надпись гласила: Alter Flugplatz (1). И под ногами у неё была никакая не дорога, а бывшая взлётно-посадочная полоса.