По ту сторону небес. Воскресение

Весь запас изумления Карина израсходовала за эти полтора дня и в прошлый свой приезд. Поэтому она лишь медленно посмотрела по сторонам и различила вдали силуэт. Самолёт стоял в конце полосы, явно не там, где обычно выставляют на обозрение технику на аэродромах, выведенных из эксплуатации. И Карина метнулась к нему. Она неслась так, будто сама превратилась в стальную птицу и шла на взлёт, казалось, ноги уже не касаются покрытия. Ближе, ближе – вот старинные очертания плоскостей и стоек на фоне белого неба, вот рядом высокая крепкая фигура в лётной экипировке, она поднимает и разводит руки птичьим махом, и... - Герман! Карина крикнула на отчаянном выдохе и влетела прямо к нему в объятия. - О боже, Карин! Фальк растерялся, голос его звучал и радостно, и встревожено. Карина, задыхаясь, лишь смотрела ему в лицо снизу вверх с ликующей судорожной улыбкой. - Я в порядке, - наконец выдавила она. - Слава Богу, я беспокоился, - серьёзно отозвался Герман. Он смотрел на Карину, будто оценивая правдивость её слов. - Где ты очутилась, когда вернулась? - Э-э, на берегу Майна. – Карина решила не говорить, что на самом деле вынырнула из холодной реки. – А ты где? - Представь себе, в пруду возле дома. Загадил куртку илом и битый час выковыривал тину из волос, - проворчал Фальк. - А зверьё тоже было не в восторге от купания, но что ж поделать. Понятия не имею, что пыталось нас прикончить в лесу, но главное, что мы целы. - Да уж. И ты обрадовался и сразу рванул сюда. Счастливое возбуждение схлынуло, и Карина произнесла это без особой радости. Герман нахмурился: - Знаю, это рискованно. Но у меня было нехорошее предчувствие... Даже не знаю, как объяснить. Очень и очень нехорошее. Острое, как мигрень. Я ужасно испугался. - Но почему? Фальк тяжело вздохнул и напряжённо уставился куда-то за горизонт. - В общем... Показалось, что ты исчезаешь. Как будто умираешь - но не так, чтобы попасть ко мне, а... будто пропадаешь в никуда, насовсем. Я чуть с ума не сошёл, метался, как зверь в клетке. И не знал, что с этим делать, но решил, что довольно, была не была, и кинулся сюда. - Ох, Герман... Карина смогла лишь покачать головой. Выходит, не у неё одной душа была не на месте. - Но с тобой точно всё в порядке? – допытывался Фальк. - Да. - Тебе ничего не угрожает? Она сцепила пальцы и опустила глаза. - Карин, не молчи, я должен знать, - сурово произнёс Герман. Карина оторвала взгляд от своих ботинок, измазанных грязью и травой. - Я уезжаю, Герман. - Но куда? Стоп, а разве то, где ты находишься, влияет на нашу связь? - Ещё как, это самое худшее. И я должна сказать тебе правду. Я живу не здесь, даже не в Германии. Да и... сама я тоже не немка. - Ну да, ты шведка, но что в этом за беда? – непонимающе пожал плечами Герман. – Даже если ты живёшь в Стокгольме или Уппсале... - Нет, опять «холодно», - перебила Карина. – В этой жизни всё вообще по-другому. Знаешь Великое княжество Литовское? Майор кивнул. - Вот на его землях я и живу. И по крови я тоже тамошняя. Так вот, завтра я улетаю в Минск. - Улетаешь? – вдруг оживился Герман. – А это здорово. Карина изумлённо вскинула брови. - Прости, - смутился Фальк. – То есть, раз улетаешь, это значит, что у вас развита пассажирская авиация? Вот. Значит, всё идёт своим чередом, как я когда-то и думал... Так что вот это-то и хорошо. А то, что ты покидаешь Германию – конечно же, нет. Хотя, знаешь, мне всё равно! Я за тобой готов хоть в Сибирь! Карина невольно улыбнулась его воодушевлению. Герман увлечённо продолжал: - А на каком языке там говорят? Если на русском, то я, может, даже сыщу Казакова или Нестерова – у меня вполне приличные отношения с царскими вояками, я ведь не воевал на Восточном фронте, так что они вполне могли бы... Ах, нет, не годится! – досадливо спохватился он. – Ничего они не «могли бы». Слишком подозрительно. У меня сразу спросят, а на кой ляд мне нужны уроки мёртвого языка? - Мёртвого? - Ну да. Забавно получается, языки живых у нас как латынь. Понимаешь ли, за Чертой язык единый – то есть, каждый говорит вроде бы на своём, но все друг друга понимают. М-да, придётся мне учиться уже на месте. От замешательства он залился лёгкой краской: меньше всего ему хотелось причинять хлопоты. Карина этому даже невольно умилилась: вот ещё один потенциальный иммигрант, переживающий за адаптацию. Но она не смогла сдержать печали: - Эх, если б это было самой большой бедой! Я тут узнала кое-что неприятное. Тебе нельзя долго находиться в мире живых так же, как и мне за Чертой. Боюсь, что твоя иммиграция... Как же не хотелось произносить слово «невозможна». - ...откладывается, - собравшись с духом, выговорила Карина. Герман озадаченно помолчал, но, подумав, произнёс: - Приятного мало. Но, может, стоит надеяться на лучшее? Знаешь, ведь я хотел отсюда попасть в город, как в тот раз, но не смог. Пространство как застыло, ни малейшей лазейки. Так что я уже настроился добираться своим ходом, раз не могу перемещаться усилием воли. Может, это значит, что я потихоньку становлюсь обычным живым человеком? Откуда-то сбоку донёсся лай. Они обернулись и увидели, что по краю полосы в их сторону несётся пёс: гладкое тело пасмурного оттенка, в тон земле и облакам, уши, хлопающие на бегу. Карина ойкнула с опаской. - Да ладно тебе, это охотничья псина, - успокоил Герман, выступая вперёд, - я уж с ней полажу. Собака тем временем подскочила ближе и резко остановилась в нескольких шагах. Она пристально уставилась и, трепеща вывешенным языком, наклонила голову набок. - Здорово, приятель, – дружелюбно сказал Фальк. Собака чуть попятилась и глухо заворчала. Её прозрачные глаза таращились со страхом и недоумением. - Ну и что ты суетишься? Пёс подпрыгнул и залился лаем. Карина застыла, морщась, и смотрела, как он шарахается на месте и отчаянно гавкает, глядя сквозь Германа. Ни примиряющие реплики, ни командные окрики не помогали. Собака бесилась, но не смела приблизиться, и металась, как перед меловой чертой. Тем временем, послышался крик: - Макс, фу! Голос принадлежал седому как лунь подтянутому старику с аккуратной бородой. Он был одет в чёрный спортивный костюм и уверенно трусил прямо к Герману и Карине. Чем-то он напоминал давешнего архитектора в самолёте. Собака бросилась к хозяину. Подбежав, он поспешно выдохнул: - Извините, фройляйн! Он вас хоть не очень напугал? - Да не то, чтобы... - Мой Макс очень воспитанный, спокойный, - оправдывался пенсионер. - Но изредка на него находит. Как начнёт лаять в пустоту! И что он там только видит? Казалось, с такого расстояния невозможно не увидеть старинный биплан и стоящего рядом пилота в шлеме и кожанке с каракулевым воротником. Но это было ясно для Карины, не для старого собачника – он продолжал как ни в чём ни бывало: - Макс, ну в самом деле, ты что, дух американского вояки увидел? Вы же знаете, фройляйн, что это был американский аэродром? Хотя если тут живёте, наверное, слышали. Но я вас вижу в первый раз, а я тут со многими знаком. Может, вы недавно переехали? Наблюдая за этим светским диалогом, Герман замер чугунным истуканом, только глаза настороженно блестели. Пёс не унимался и утробно ворчал. - Нет, я туристка, - выговорила Карина. - Ничего себе, и нарочно сюда добирались? Просто сейчас тут делать особо нечего. Это в тёплое время куча народу, и детей из школы водят в музей и на природу... Наконец, любопытный пенсионер попрощался и продолжил моцион, забирая с собой пса. И Герман, и Карина вздохнули с облегчением. Карина лишь кисло заметила: - М-да, Герман, как видишь, до обычного человека тебе пока далеко. Для всех, кроме меня, ты всё ещё призрак. Фальк лишь огорчённо развёл руками. - Интересно, а если б этот дед подбежал к самолёту, он бы натолкнулся или прошёл насквозь? – пробормотала Карина. - Да откуда теперь знать. Убрался восвояси, и слава Богу. - Это уж точно. Ты мне вот что скажи, как ты всё-таки машину сюда протащил?! Взгляд Фалька потеплел. Он довольно усмехнулся и веско произнёс: - Успешно. - Да оно и видно! А это не ты сегодня утром летал над рекой? - Я, а что? Ты меня видела? Герман нахмурился и теперь уже покраснел густо. Его опасные трюки в последнюю очередь предназначались для глаз впечатлительной возлюбленной. - Я увидела самолёт, летящий на восток, - тактично ответила Карина, - и сначала подумала, что мне мерещится. - А-а, - успокоенно протянул Фальк. – Да, это и правда был я. - Но у тебя вроде была какая-то другая машина? – с сомнением проронила Карина. Она, наконец, отошла в сторону, чтобы получше рассмотреть самолёт. У неё не хватило бы духу назвать себя экспертом: рисовала она много, но в основном одни и те же модели. Но сейчас Карине показалось, что размах крыльев больше, чем у виденного утром «альбатроса», да и конструкция у них какая-то неуловимо другая; дело было в стойках, но уж на них-то она обращала внимание в последнюю очередь, когда наблюдала за смертельной акробатикой майора. А тот подтвердил: - Всё верно. Утром прилетал на истребителе, а это разведчик. - С ума сойти! Ты ещё и возвращался? Но зачем?! Герман мягко улыбнулся и сказал: - Я уже говорил, что я сегодня не в себе – считай это очередным подтверждением. Но я поддался порочному соблазну. - Это ещё какому? - Сделать тебе дерзкое предложение. Полетать со мной, - прибавил он после паузы. Карина потрясённо замолчала. Это было слишком сказочно. Эмоции и мысли взвились роем, и она, наконец, выговорила совсем не то, что хотела: - Ох, доиграешься. Два раза за день через Черту? Теперь тебя точно сцапают пограничники! Герман скрестил руки на груди и ровно произнёс: - Да, затея нахальная. Но всё-таки могу рассчитывать, что не сцапают. Видишь ли, я и сам из их числа, хотя в пограничных войсках не числюсь. В Ином мире шло Противостояние – то самое, что началось в незапамятные времена и о котором столько говорят священники. Но выглядело оно также достаточно понятным образом (по крайней мере, таковым предстало Герману): с линией фронта, манёврами и боями, затишьями и пограничными стычками. И с применением различных родов войск, а в том числе, конечно, авиации. О чём ещё приходилось мечтать? Любой солдат устаёт, особенно если война длится семь лет, как смертельная схватка Империи с Антантой. И Железного Сокола не миновало истощение – нервное и физическое. Но не успев оказаться в Ином мире, Герман понял, что соскучился по боевым вылетам и службу воспринял с огромной радостью. Его даже сперва не смутило, что придётся начинать с самого начала, простым наблюдателем, и до командира ещё нужно дослужиться. Казалось, что это естественно, ведь надо освоиться, а времени теперь предостаточно – даже не думалось, что это некий инструмент «укрощения гордыни» (на суде это слово звучало неоднократно). Фальк почёл за честь патрулировать рубежи для обнаружения адских тварей и отслеживания их перемещений. Вскоре после происшествия в Чёрном лесу его вызвали к начальству, но, как оказалось, не для допросов или ареста. Нарушение равновесия и всплеск непонятной тёмной активности в заповедных местах не укрылся ни от чьего взора. Однако Германа вызвали для того, чтобы дать ему задание: провести разведку над неблагополучной территорией. Ведь не вызывало сомнений то, что силы зла могут хозяйничать и на земле, и в небе. А Герман, в свою очередь, почти не сомневался в двух вещах. Во-первых, что воздушное пространство над участком аномалии тоже может обладать особыми свойствами. Во-вторых, что у него есть удобный предлог для злоупотребления служебными полномочиями – он это умел, любил и практиковал всю сознательную жизнь. Поэтому, увидев на пышной лесной мантии большое пятно, что казалось ещё темней от облачной тени, Герман взял курс прямо на него. Для пущей верности он решил сбросить высоту до тысячи и энергично вошёл в пике. По внутренней стороне груди из солнечного сплетения привычно побежали холодные мурашки – а еловая чернота была всё ближе. Вот она подобралась к крылу, и Фальк выровнял свой «альбатрос» по горизонту. Он летел над лесом дальше ещё минуты три, и уже закралось сомнение: а вдруг ничего не произойдёт? Но оно оказалось напрасным. Самолёт вдруг резко тряхнуло, и у Германа перехватило дыхание. Воздух ринулся в лицо тугой подушкой, зажал, придушил, набился в нос, в рот, в глаза и в поры; несчастный «альбатрос» заколотило, как в тяжёлой лихорадке, казалось, он сейчас просто развалится на части. Майор грешным делом успел повторить себе раз пять, что раз он уже мёртв, то снова умереть не может. Но в голову всё равно кинулись гадостные мысли: он краем уха слышал, что здесь случается «низведение к другой форме», конечно же, более примитивной и ничтожной, и он уже приготовился стать облаком пыли или камнем в этом злосчастном Лесу. Но вибрация оборвалась так же резко, как началась, а в груди отлегло. Герман жадно вдохнул, но тут же снова невольно чуть не задержал дыхание: вместо леса внезапно возникло поле с железными вышками и широкой дорогой, по которой стремительно неслись автомобили. Небо же сменило цвет с голубого на пасмурно-молочный. Фальк покружил немного, запоминая точку перехода, и решил держаться дороги – ведь куда-то она должна была вести, лучше бы, конечно, в город. Чутьё не обмануло: вскоре показались дома. Глядя с высоты на родные места, Герман испытывал целую гамму разных чувств. Он был и взволнован, и успокоен – и, пожалуй, счастлив. Это не был привычный Франкфурт – шутка ли, и другая эпоха, и другой мир – но он выглядел и странно, и величественно со своими причудливыми авангардными башнями и густыми, широко раскинутыми кварталами. Герман приветствовал город широчайшей, ликующей улыбкой, потому что чувствовал, что Карин где-то здесь, что встреча с ней возможна. Это ему подсказывало сердце - а оно не самый точный и надёжный, но порой всё-таки самый верный прибор. К тому же, было здорово убедиться, что и здесь возможен полёт, а значит, жизнь. Он захотел провести окончательную проверку и выполнил несколько фигур – всё было в порядке. Тогда Герман взял курс на центр – туда, где, как он надеялся, город ещё сохранил свой привычный облик. Знакомые места – собор, площадь Рёмерберг, церковь Трёх Королей – опьянили радостью. И вот тут уже Фальк отвёл душу и отпраздновал возвращение самым что ни на есть залихватским воздушным танцем. - Ну так что, летишь? Карина вскинула на Германа распахнутые серые глаза и воскликнула: - Ну и как ты думаешь, могу я отказаться?! Майор просиял и, подхватив её на руки, помог забраться в «альбатрос». Карина зацепилась полой куртки за пулемёт, и Герман пошутил: - Да, кстати! В стрельбе попрактиковаться не хочешь? - Благодарю покорно, я уж как-нибудь в следующий раз! - Надеюсь, он случится нескоро, - усмехнулся Фальк. «И то верно», - подумала Карина. Теоретически, следующий раз мог случиться лишь после её попадания за Черту. А пока что хотелось пожить, хотя со стороны могло показаться иначе. Но ведь летали же люди сто лет назад на таких «коробочках», и ничего. Тем более, на Карину чуть не впервые за эти два дня снизошло какое-то необъяснимое спокойствие. В этот момент она всецело доверяла Герману. Хотя делать это было противопоказано – и она смутно улыбалась, переполненная удовольствием от своего спонтанного тихого протеста. Заработал винт, прогрелся мотор, и они вырулили на взлёт и разогнались – и, наконец, оторвались от земли и стали набирать высоту. Внизу проплывали квадраты пустых полей, нити дорог, скопления крыш. Путь лежал на юг, к Старому городу. Впереди показалась телебашня, вскоре она была справа по курсу. - Высота триста метров, ничего себе сооруженьице! – прокричал Фальк, посмотрев на альтиметр. – Это что здесь такое, радио? - Да, и не только! – ответила Карина. Она уже на автомате искала телефон – когда б ещё возникла возможность заснять эту достопримечательность с такого ракурса? - А можно я сфотографирую? - Ещё спрашиваешь! Ты же наблюдатель, это твоя работа! – засмеялся Герман. – А что, у тебя и аппарат с собой? - Да! - Смотри не урони! Конечно, аппарат у Карины был другого рода, не тот, о котором подумал Фальк, но его совет был всё равно кстати. Она вцепилась в мобильник озябшими руками и делала снимки так старательно и с таким замиранием, будто это в самом деле было самое ответственное задание в её жизни. - Давай и другие объекты посмотрим! - Давай! Они облетели все самые приметные небоскрёбы – и островерхую Ярмарочную башню, и высотку с круглой короной-гребнем на Вестендштрассе, и асимметричный Коммерцбанк-тауэр, чей шпиль есть на всех открытках, и многие другие. Ощутив азарт, майор направил «альбатрос» через Майн, где на горизонте чернело ещё пару высотных зданий. Затем он захотел пролететь над железнодорожными путями – сначала южными, потом над Центральным вокзалом – и уже начал плавный разворот над районом Нидеррад. И тут воздух прорезал характерный, ни с чем не сравнимый шелестящий гул. Они оба одновременно повернули головы влево - белоснежный лайнер величественно заходил на посадку в аэропорту Франкфурта. С такого расстояния сложно было разглядеть ливрею, но Карине показалось, что она различила синий хвост с белым кругом василька – рейс из Минска. Она вдруг ощутила и дрожь, и замирание, и всё внутри перевернулось. До неё донёсся восторженный вопль Германа: - Мать честная! Святые угодники! Карин! Это божественно! – Он даже обернулся, и лицо его горело действительно чуть не религиозным восторгом: - Карин, я правда хочу жить в мире, где есть такие машины! Карина засмеялась от радости за Фалька, от чувства какой-то невероятной новизны, чистого восхищения, и успела подумать, что теперь, когда они сядут, Герман точно станет её выпытывать, и немножко устыдилась, поняв, что вряд ли ответит на все вопросы, потому что знает о современной ей гражданской авиации гораздо меньше, чем хотелось бы... Как бы там ни было, они уже направлялись обратно. Несмотря на тихоходность старинного «альбатроса», казалось, что путь отнял всего ничего. Герман аккуратно посадил свою «птичку» на три точки, и, промчавшись по пустынной покинутой полосе, она скоро замерла. «Ну вот, ни конь, ни всадник в скелеты не превратились!», - с весёлым облегчением подумала Карина, вспоминая пресловутую балладу. Она чувствовала небывалую лёгкость – куда подевались все дневные недомогания? – и из самолёта выбралась сама, ловко и проворно спрыгнув на землю. Однако её насторожил вид Германа. Он старался держаться уверенно и движения делать чёткие – но вот именно, что старался. Все его силы будто ушли на посадку. Теперь же, несмотря на собранность, он был адски бледен. Даже руки будто бы слегка подрагивали. - Что такое? – тихо спросила Карина, подходя ближе. – На тебе лица нет. С глубоким вздохом Фальк опустил плечи и привалился к деревянному боку «альбатроса». - По-моему, Карин, ты была права. Что-то мне как-то тяжело... Он прикрыл глаза, постоял так немного, снова открыл - сумрачно и досадливо. - И правда, рановато мне пока к живым людям... Его голос звучал придушенно. - Как же ты обратно полетишь? - Как-нибудь да надо. Другого выхода нет. Постою пока, передохну. Карина не ждала какого-то бурного праздника от их встречи. Мало того, она и самой встречи не ожидала. Но как-то совсем нехорошо всё заканчивалось. И чем дольше Фальк находился здесь, тем было хуже, какой уж тут отдых. Низкое мартовское небо набрякало сумеречной серостью. Ветра до сих пор почти не было, даже на высоте - а теперь, как назло, потянуло гадкой, студёной волглостью. Этот тягучий ветер будто высасывал из их тел частицы жизни и тепла, пока что трусливо облизывая лица и руки. И ладно бы она, но Герман... И тут Карина чуть не подскочила на месте – её осенило: - Слушай! Ты же ещё ничего не ел и не пил в мире живых? - Нет, - удивился Фальк, - не было случая, а что? - У меня есть лекарство, - заявила Карина. – По крайней мере, попробуй его принять! Лихорадочно порывшись в карманах, она решительно вручила Фальку пузырёк с женьшенем: Алеся решила, что подруге это нехитрое средство нужней, и велела её оставить настойку себе. - А что это? Герман с любопытством повертел в руках тёмный пузырёк. - Природное средство! Пей! Только учти, оно противное. Карина еле держалась, от нервов хотелось заломить руки. Ведь она спохватилась: как нелепо! - почему это должно помочь? Но чем чёрт не шутит... Герман без малейших колебаний лихо опрокинул в рот содержимое пузырька, как гусар стопку водки. И, глотнув, сразу же закашлялся. Протолкнув в горло злосчастную жидкость, он прохрипел: - Ух, ядрёно! Кхе-кхе... Чёрт, да я отвык от таких вкусов после жизни! Карина улыбнулась: ей странно понравилось, что он сказал именно «после жизни», а не «после смерти». - Но судя по вкусу, точно должно подействовать! – усмехнулся Герман. И тут же деловито спросил: - А скоро, кстати? - Ой. Не знаю, ну... минут двадцать, - растерялась Карина. - Эх! Надо было мелкими глотками пить, да ещё во рту эту гадость подержать, глядишь, и десять минут бы вышло, - подосадовал Фальк. – Ладно, ничего. Подожду. Излишне было рассуждать, то ли от эффекта неожиданности, то ли от эффекта плацебо, но Герман таки пришёл в себя и уже с улыбкой обнимал Карину за плечи. Четверть часа пролетела незаметно. Они говорили обо всём и ни о чём, и лейтмотив был один: «Может, и не сейчас, но мы обязательно что-то придумаем». Наконец, они замолчали и пару минут постояли в обнимку, прислонясь к обшивке деревянной «птички». - Ты уж меня не целуй, - проворчал Герман, - сомневаюсь, что ты в восторге от вкуса этого снадобья. - Ничего! Дай Бог, не последний раз видимся. - Дай Бог. Герман вполне бодро забрался обратно в кабину «альбатроса» и широко помахал на прощание рукой, Карина повторила его жест. Она рассеянно подумала, что вроде бы этот кадр тоже должен был быть киношным, но он таким не выглядел – кто его знает, то ли из-за погоды, то ли ещё из-за чего. Она стояла и смотрела, как он рулит на взлёт, разгоняется, отрывается от земли – и только когда силуэт биплана растаял в сумеречной мгле, Карина развернулась и медленно зашагала обратно к станции.