По ту сторону небес. Воскресение

- Ты завтракать вообще собираешься? Он глянул исподлобья, приподняв бровь. Она говорила с ним, как с больным ребёнком, которого вынуждена оставить дома. А сама торопится на работу, а он якобы задерживает: она ведь не уйдёт, пока не удостоверится, что чадо покушало. - Гера, читать за столом вообще плохая идея, тем более, на такие темы. Давай-ка поешь. Герман хотел было сыронизировать, что ещё не успел проголодаться, но усмехнулся: - Слушаюсь, госпожа главнокомандующий. Он захлопнул книгу, отодвинул в сторону и с ноткой ожесточения принялся за яичницу. Поднялся Фальк в обычный ранний час, принялся за гимнастику и прочие утренние хлопоты, что возвращали в привычное русло и развеивали морок ночного кошмара. Вот только после этого выбрал занятие сомнительное с точки зрения душевного комфорта. Так же, как Карина перед сном, он продолжал штудировать материалы, что вручила им Алеся через пару дней после его прибытия. Карина наблюдала за Германом с пытливой настороженностью. Впервые вырвавшись из-за Черты во Франкфурт, он не мог не видеть, что сейчас на его родине всё вполне благополучно. Тем не менее, в этом мире путь Германии складывался не самым приятным образом. Однажды Фальк сквозь зубы проворчал, что «с великим удовольствием своими руками придушил бы этого поганого богемского ефрейтора» - оставалось лишь согласно кивнуть. Карина всё опасливо ждала, во что выльется неизбежный интерес Фалька к Люфтваффе. И вот на днях майор битый час изучал биографию главнокомандующего и сопоставлял с военными действиями, то заглядывая в одну из монографий, то перещёлкивая между вкладками на экране ноутбука. Со стороны это было то ещё зрелище – Герман постепенно приходил в тихое бешенство. Глаза засверкали и сузились, по щекам разлился мрачный румянец, а кулаки иногда сжимались. Наконец, он подхватился с места и прошагал вон из комнаты. Карина тайком выглянула вслед. Фальк стоял почему-то возле зеркала в прихожей и секунд пять напряжённо вглядывался в отражение. Затем развернулся на строевой манер и пошёл в кухню. Карина не выдержала и вскоре на цыпочках проследовала за ним. Он стоял у подоконника и сосредоточенно курил в окно, выдыхая, почти выплёвывая, струи терпкого дыма, как дракон. Фальк помедлил и, обернувшись, произнёс: - Представляешь, этот ублюдок не только именем, ещё и физиономией на меня в чём-то смахивает. - Ну, неправда! Не вижу особого сходства! – воскликнула Карина. И покраснела, даже отвернулась: давным-давно, когда черты Фалька ещё представлялись ей смутно, она таки использовала пару фотографий его злосчастного тёзки в молодости. Герман пожал плечами и фыркнул: - А может, и показалось. И уж менять из-за какого-то мерзавца я точно не собираюсь. - Естественно! Хотя бы потому, что ты не имеешь ни к нему, ни к здешним событиям никакого отношения! - Это так. Он задумчиво выпустил струю дыма в форточку и пробормотал: - Хотя косвенно всё-таки имею. Я ведь немец, и этого не отменишь. - Нет уж, теперь ты – один из нас. Он посмотрел за окно, где на заборе красовались полотнища праздничных баннеров: надвигалось девятое мая. Затем решительно затушил окурок и прошагал обратно в комнату мимо Карины. Ох и не нравились ей такие настроения. Поэтому она так неодобрительно следила за тем, как он упорствует, и когда он после завтрака опять взялся за книгу, Карина не удержалась: - Гер, я всё-таки не понимаю такого мазохизма. - Ты против просвещения? - Я за твоё спокойствие. - Невозможно быть вечно спокойным. А трудностям, и боли, и страхам надо смотреть в лицо, - нахмурился Фальк. Карина лишь головой покачала: ей-богу, фраза как для какого-то фильма. - Ну, посмотрел ты этой ночью, и что? Ты в восторге? Она брякнула тарелками о дно раковины чуть громче, чем следовало. - Никак нет. Но насчёт твоего «и что» - а то, что будем разбираться. Кстати, когда приходит Алеся? - Сегодня вечером обещала быть. - Прекрасно. А разбираться нужно со всем и во всём. А не бегать от противоречий и не валить от любых проблем в лес, как некоторые. Вот засела же у него занозой эта личная «люфтвафельная» тема. Карина шумно вздохнула и, уже торопясь в прихожую, выразительно оглянулась через плечо: - Проблемы будем решать сначала насущные. И, я надеюсь, ты не потащишь меня на парад. Фальк неопределённо хмыкнул, и она пожалела, что сболтнула лишнее. Ведь как там? «Обвинить меня в том, что я не совершал, - значит подать мне идею»? Но было некогда разбираться в тонкостях. Карина метнулась к выходу, споро вдела ноги в балетки, выскочила за дверь и дробно зачастила по лестнице. Обманчивы короткие расстояния. Когда-то она постоянно опаздывала в школу и влетала за минуту до звонка как раз потому, что жила в пяти минутах ходьбы. Но сегодня успела, хотя прибежала с чахоточными пятнами на щеках и влажной спиной. Поймала на себе колкий взгляд Леи, смутно удивлённый – начальника отдела. Плюхнулась на стул, судорожно щёлкнула кнопкой на системном блоке и вскоре нырнула в работу. Полдень подкрался незаметно. На удивление, в окрестностях вокзала было не так много симпатичных заведений, но половина сотрудников всё равно разбредалась, ища смены обстановки для обеда. Остальные извлекали «ссобойки» в пластиковых контейнерах и по очереди ходили к микроволновке на общей кухне. Карина была в их числе. Но сегодня она будто прилипла к стулу, медленно откусывая яблоко и зачарованно листая страницы. Она уже несколько дней пыталась понять, уроженцем какого мира был Герман. И продолжала свои ночные исследования, пусть и в ином ключе – скорее, теперь узнавала, в какую страну эмигрировала Алеся. Там всё складывалось по-другому. В альтернативной вселенной Речь Посполитая никогда не образовывалась, польские и белорусские земли оставались отдельными государствами. Вообще, Великое княжество Литовское не имело тех черт, что частенько ставили ему в заслугу белорусские историки – слишком прогрессивной для своего времени демократии. Оно развивалось по стандартному пути всех европейских стран: монарх-абсолютист во главе, а дворяне пусть и уважаемы, и со своими привилегиями, но не могли перешибить его волю одним протестным словом. То есть, Сейм не обладал безграничной властью, и «либерум вето» не существовало. «Кто его знает, хорошо или плохо. Я же не политолог», - думала Карина. И вспоминала Алесины слова: «too much love will kill you». А здесь – «too much democracy will kill you»... И где грань и баланс? Чем-то этот сценарий напоминал развитие России. Плох был монарх или хорош, даровит или бездарен, но его слово оказывалось решающим. И страну не раздирали колебания и интриги между магнатами. Центр прислушивался к голосам с периферии, но не давал сбить себя с курса. Возможно, в чём-то был элемент везения – сколько бы Карина ни читала, не видела однозначно бездарных личностей на престоле или в окружении. А последние тоже играли свою роль. Если правитель не оправдывал надежд, его – иногда тщательно подготовившись юридически, иногда и внаглую во время переворота - устраняли в верхах и ставили кого-то другого из числа наследников – либо был вариант регентства влиятельного лица. Но это в основном было лицо проверенное, настоящий цепной пёс. Карине было чуждо всё это воспринимать, даже немного противно, но она понимала, от чего приходила в восторг Алеся и... пожалуй, что бы отозвалось в душе её любимого пруссака (по воспитанию, разумеется, пруссака – ведь по рождению Фальк являлся помесью баварца и гессенца). Что интересно, ВКЛ оказалось живуче ещё и потому, что очень рьяно по сравнению с другими державами использовало магическую науку. Просто напропалую: в международных отношениях, в военном деле, в экономике, в разведке, в искусстве, даже местная церковь оказалась заражена этими «еретическими духовными влияниями» - из-за чего периодически возникали конфликты с Ватиканом. Впрочем, не чудом ли они улаживались?.. Но Карина помнила уроки истории и горько усмехалась оттого, что государство с настолько противоречивым геополитическим положением только и могло выжить именно чудом – а малые, единичные магические деяния давали накопительный эффект. Взять хотя бы возможности разведки: эта сфера была всегда очень развита, и к моменту появления там Алеси имелась даже своеобразная «школа». Хотя знания были недостаточно систематизированы. По факту, только с утверждением в должности кардинала Дзержинского началось строительство строгой, структурированной системы безопасности. И уже было понятно, чем эта среда привлекла Алесю: люди с необычными способностями являлись элитой. А именно к признанию всегда стремилась Стамбровская, притом, что её компетенции всегда казались слишком своеобразными. Читай, бесполезными. Особенно в родном мире. - Ого, какой фолиант! Карина вздрогнула. - И что это у нас такое? Знакомый сипловатый голосок раздался прямо за плечом. - Да так, фэнтези. До конца перерыва оставалось десять минут, можно было с полным правом заниматься своими делами. Хотя в обед все утыкались в экраны телефонов, а книги были редкостью. Нервировало и то, что привязалась именно Лея. И уходить она не спешила: - Надо же, какое основательное издание. Больше смахивает на что-то учебно-историческое или общественно-политическое. Кусочки съеденного яблока внутри несмело толкнулись, переползая повыше к пищеводу. Карина рассердилась: какого чёрта?! Можно подумать, она тут пособие для юных террористов читает. - А вот поди ж ты, просто альтернативная история. Может, издателю показалось, что солидное оформление – это классный продающий ход. - Не самое лучшее решение, - протянула Лея. Зловеще. Или показалось? - Ну да, сейчас больше мягкие обложки в ходу, даже на толстых книгах. А если вот так заморачиваться, и прогореть недолго. - Прогореть и погореть, да... Скрипнула искусственная кожа: Лея положила локоток на спинку кресла. Хотелось резко встать и отойти на метр. Но Карина лишь рассеянно перебирала пальцами страницы, по-прежнему изображая непринуждённость. - Обалденно, какие люди смелые. Ещё и закладочку такую намутили. Кончики пальцев кольнуло холодом. - Да, тканевые сейчас редкость. - Я про цвета. - Согласна, вызывающе. Бело-красно-белая шёлковая ленточка. Это не ускользнуло от Леиных близоруких глаз. - Но ведь твоя любимая гамма? - Да как сказать, - пожала плечами Карина. – А что? - А постарайся не использовать слишком часто. Однообразно, в конце концов. Лея хмыкнула и уплыла к своему столу. Подташнивало от этих советов свысока, но и ещё кое от чего. Хотелось верить, что ушли в прошлое времена, когда один из государственных – в Конституции прописанных! - языков считался крамолой, как и исторические символы. Последние годы дышалось чуть полегче. Но сейчас всё внутри скрутилось в склизкий узел: вспомни, Коричка, где живёшь. Она успокаивала себя: да, последнее время ей уже не раз делали замечания: больше сливочных, глубоко-кофейных тонов (как это делала Лея), смягчите шрифты... А её что-то потянуло на эстетику Родченко. С появлением Германа ей начал нравиться чёрный цвет, его молчаливая властность, элегантность – но в сочетании с красным это могло выглядеть по-разному, от революции до вульгарности. Ни то, ни другое не приветствовалось. А разбавление белым, поди ж ты, не всегда оказывалось удачным... Но как она себя ни уговаривала, до конца дня в душе плавала какая-то густая муть. Домой Карина ехала со странноватым холодком в груди, как перед выносом зачёток из кабинета после экзамена. Причём того, к которому она объективно не имела ни малейшей возможности подготовиться. Герман, напротив, напоминал студента, что стоит в коридоре и повторяет билеты перед тем, как войти в аудиторию. С замкнуто-сосредоточенным лицом Фальк расставлял чашки и заваривал чай: даже если он останется не выпитым, хороший тон будет соблюдён. В назначенное время зачирикал звонок, Карина бросилась к двери. Алеся скинула туфли, скованно прошагала по голому полу ступнями, затянутыми в капрон, осторожно приземлилась на табуретку. Медные отсветы заката лишь немного скрадывали бледность и тёмные круги под глазами. Однако именно она, глянув на Германа и Карину, произнесла: - Да уж, ребята, выглядите вы... На ум пришло: «Краше в гроб кладут», но она прикусила язык и закончила: - ...не очень. Приподняла бровь: - Так что стряслось? В основном говорил Герман. Карина неподвижно уставилась на поверхность густого, рубиново просвеченного каркаде. С каждой новой подробностью Алесины ноздри чуть заметно вздрагивали, хотя лицо казалось маской. Слишком красноречиво выглядели совпадения: откапывание из-под обломков, отстреленный палец и трое неизвестных. Она медленными, вязкими движениями размешивала сахар. Два испытующих взгляда выжигали у неё на лбу красную точку, как прицел снайпера. - Так как по-твоему, что это могло быть? Голос Фалька колыхнул застывший воздух. Ложечка в Алесиных пальцах дрогнула и тихо звякнула о край чашки. - Кхм, я тут смотрела на карту, и очень забавно: Кашары созвучно слову «кошмары», - с жалкой улыбкой встряла Карина. Стамбровская была почти благодарна ей за неуклюжую остроту. Ещё чуть больше времени на раздумья. Решиться или нет?.. Пока что заговорила, раздумчиво цедя слова: - Ну, нет, вот это однозначно мимо. Повторяю, место здесь не поганое. А «кашары» - это старинное белорусское слово, оно значит «казармы». Здесь минский гарнизон стоял, даже Казарменный переулок недалеко. Мне даже кажется, гармонично: по энергетике вполне подходит для житья вояке до мозга костей... Собственный тон звучал для Алеси тускло и фальшиво. А в уме голосом киношного мента навязчиво крутилась фраза: «Где вы были прошлой ночью?». - Чудесно, - перебил Фальк, - но излишние... – он надавил на это слово, - излишние военные воспоминания мне ни к чему. Так всё-таки? Есть гипотезы? Герман смотрел ей в лицо не мигая. Будто о чём-то догадывался. Она деланно-небрежно откинулась на стуле чуть назад. Внезапный закатный луч ударил сбоку по глазам. Во вспышке прямо перед ней снова мелькнула кроваво-угольная аура. Голову Германа по краям мягко охватили клубы непроглядного дыма, лицо смазалось, а черты поплыли. Алеся мигнула и повела головой и быстро вернулась в прежнюю позу. Морок исчез. Она сглотнула. Доля секунды, может, секунда. Никто не заметил? Фальк вздохнул и подпёр щёку рукой – сразу став более похожим на человека. Но взгляда не отвёл – ему бы, может, тоже в следователи податься... Карина тронула его за локоть, думая, что он завис: - А ты рассказывал, что было худшим в твоём сне? Фальк очнулся. Он протянул: - Ну, как же, яркость ощущений и – разве я не говорил? Мне показалось, что кто-то или что-то пытается до меня дотянуться. Намеренно. Будто бы... от меня было что-то нужно или со мной хотели что-то сделать. - Что же? Карина нетерпеливо вскинулась: ей он так ничего и не сказал. - Да откуда мне знать? Добить? А может, пытать? Но явно навредить хотели. Алеся неслышно вдохнула и прикрыла веки. Раз. Два. Три. Больше тянуть нельзя. - А может, и нет, - хрипловато сказала она. – Есть одно предположение, самое вероятное. И тогда всё не так уж плохо, и весь этот ужас не должен повториться. Вы только постарайтесь меня выслушать спокойно. Я должна признаться вам кое в чём... не совсем приятном. Даже где-то кощунственном. Стамбровская откашлялась и монотонным голосом начала краткий пересказ событий на Главном кладбище Франкфурта. Она с мучительным старанием на ходу подбирала смягчающие пояснения и отступления, но сознавала, насколько это бесполезно: лица двух её слушателей постепенно вытягивались, и оттенки на них медленно сменялись причудливым образом – от матовой до зеленоватой бледности, а от неё до бледно-малиновых пятен на скулах. Её не перебивали. Алеся сама не понимала, что сейчас делает – то ли доклад, то ли чистосердечное признание. Окончив, она пристально и настороженно глянула на Германа и Карину. Оба в разной степени ступора молча смотрели мимо её головы куда-то в пространство. - Лесь, я... конечно, всё понимаю... - Сам вид Карины противоречил этим словам. - Но нельзя было как-то по-другому? Вопрос был ожидаем. - Увы, нет. Мы бы не пошли на подобную крайность, не проверив варианты. - М-да уж, - только и сказал Фальк. Он тяжело поднялся из-за стола – обе девушки наблюдали за ним с лёгкой настороженностью, но не шелохнулись. Герман подступил к окну, заслоняя тускнеющий свет широкой спиной, и взял с подоконника пачку с сигаретами. Но не закурил, а просто вертел её в руках. Наконец, он проговорил, будто повторяя пройденный материал: - Так ты, майор, говоришь, это была необходимая мера. - Так точно. - И это лишь для того, чтоб убедиться, что я – это я, а не... самозванец, что ли? Вроде Лжедмитрия? – хмыкнул он. – А зачем такая скрупулёзность? Стамбровская не спеша поднялась с табуретки, чтоб не смотреть снизу вверх. Теперь в линзах её очков плясали оранжевые искры закатного солнца. - То, с помощью чего ты оказался здесь – операция не рядовая, - с тихой серьёзностью произнесла она, поглядывая поверх оправы. Мы привыкли всё делить на материальное и нематериальное, тело – одно, душа – другое. Но они связаны на атомном, молекулярном уровне тесней, чем принято считать. И, когда мы тебя воскрешали, то мы все шли на риск. А он вот в чём: в момент перехода твоё тело могло поменять состав и свойства. Да, совсем как вещество с примесью. И примешаться в момент перемещения - когда структура физического объекта, то есть тела, ещё нестабильна, - могло буквально что угодно. Карина слушала и лихорадочно соображала. Она вспомнила то, что Стамбровская говорила об ауре Фалька... - И? – переспросил тот. - Грубо говоря, нам надо убедиться, что у тебя вдруг не отрастут рога или копыта. - Да уж, я предпочёл бы крылья. - Кто б сомневался. Но шутки шутками, а трудно вести нормальную жизнь, если ты распадаешься на ходу или беснуешься в полнолуние. В общем, товарищи. Результат будет примерно через неделю. Если всё будет в порядке, это отсечёт много нежелательных версий. Ну, а я, - вздохнула Алеся, устало поправляя очки, - заранее прошу у вас прощения за неприятные моменты, что пришлось пережить. Будем надеяться, что это первый и последний раз, - повторила она. Фальк задумчиво уставился перед собой, на кафель кухонного фартука с тающими рыжими отсветами. - Стоп. После долгого молчания наконец подала голос Карина. - Лесь, ты сама только что обмолвилась, что есть и другие версии, да ещё и много. Ну, так какие же? Говоришь, нечисть – а вдруг это та штука, что была на Козыревском кладбище? Вдруг она не во время ритуала прицепилась, а вот тогда? И что, если ты, Гера, не зря туда попёрся? Не просто потому, что тебя по всяким законам подобия тянет в такие места, а потому что... тебя или нас вместе туда заманили? Она перевела дух. Алеся медленно поправила очки, Фальк неопределённо повёл плечом. Казалось, они все уже успели подумать об одном и том же, пусть и хотели поддаться соблазну и отогнать от себя догадку. Стамбровская постаралась произнести как можно твёрже и спокойнее: - Тоже не исключено. Именно поэтому нам нужно принять меры. Самые простые, но действенные – защитный заговор. Алеся подхватила с пола сумку – там у неё, казалось, можно было найти что угодно, от магического кристалла до корня мандрагоры, и всё это прекрасно уживалось с зарядкой от телефона и губной помадой. На этот раз она бережно извлекла некий продолговатый предмет в белёсом коконе салфетки. - Неужто волшебная палочка? – полуиронично проговорил Герман. - Почти. Громничная свеча. - Какая? - Освящённая на праздник Сретенья – он по-народному называется Громницы. Фальк понимающе кивнул и далее не расспрашивал – пожалуй, он уже привык полагаться на Стамбровскую: всё, что она делала, имело особый смысл. Между тем, Алеся сняла обёртку – воск неровно бугрился, крупная свеча явно была не фабричной выделки. Когда-то, ещё в пору давней дружбы и совместного увлечения народными верованиями, Карина о таких читала. Она несмело удивилась: - А разве такие не для других обрядов используются? Алеся невозмутимо отвечала: - И да, и нет. Это ведь и в целом оберег. Известны случаи, когда во время катаклизмов и войн дома, в которых зажигали такие свечи, чудесным образом оставались целы и невредимы, в то время как вокруг всё было разрушено. Разве никаких ассоциаций с бомбардировкой? Будь она реальной или из сновидений. Карина слушала молча. Противная внутренняя дрожь, преследовавшая с обеда, не унималась, снова колола досада: ведь, казалось бы, не первый инцидент и не первое «штабное собрание». Вот только инциденты тянулись цепочкой. Притом Алеся сегодня и сама выглядела рассеянной и слишком напряжённой. Вот и теперь странно медлила, покусывала губу и о чём-то раздумывала. Вдруг она выдохнула, словно ныряя в холодную воду, и объявила: - Ладно, начнём. Они переместились в комнату. Карина смутно помнила то, что делала Стамбровская. По ощущению, это мало отличалось от манипуляций какой-нибудь древней бабки в полесской деревне: поднять подушку, перекрестить зажжённой свечой пустое пространство простыни, наговаривать слова, что почему-то звучали не на некоем экзотическом наречии, а на обыкновенном русском языке. И звучали они наивно, но почему-то вызывали гурьбу мурашек меж лопатками и оттого казались ещё более неприятными: «Ведьмин замок, старый зарок, крест деревянный, ворон стеклянный, мост над рекою, по нем мертвецы гурьбою, за ними духи беспокойные, что зубами скрипят, что костями гремят, что подле кровати моей стоят...». Герман неподвижно смотрел в пространство, опять на две тысячи ярдов: при этих словах перед ним, наверное, вставали фигуры и лица всех из его полка, кого он не смог уберечь. Карине захотелось зло воскликнуть: «Алеся, Бога ради, заткнись!» - но она так же послушно замерла, понимая, что из песни слова не выкинешь. Когда всё было окончено, Алеся утратила сосредоточенно-вдохновенный ведьминский вид, к ней опять вернулась нервозность. Герман, может, и ничего не замечал, а вот Карине это упорно не нравилось. И она не слушала напутствия Стамбровской, пока не ощутила её хватку на своём локте. - Извините, майор, нам надо отойти поговорить, о своём, о девичьем. Алесин голос прозвучал наигранно и словно издалека, хотя и совсем рядом. Карина не заметила, как они со Стамбровской оказались в коротком коридорчике, и Алеся зашептала ей на ухо: - Да, может, кажется бредом, но ты же знаешь армейскую поговорку: «Если это глупо, но работает, значит, это не глупо». А теперь у меня один довольно внезапный вопрос, но очень важный. Она выудила телефон и сунула Карине под нос: - Скажи, тебе знаком этот предмет? Растерянно уставившись на экран, та побледнела: - Откуда у тебя это фото? - Просто скажи, да или нет. Алеся постаралась произнести это как можно мягче. Неверной рукой Карина нырнула за ворот так и не снятой рабочей блузки. Мимо накрахмаленного воротничка скользнула серебряная цепочка и крестик. Его концы напоминали не то длинные лепестки диких цветов, не то лопасти пропеллера. Понятно, почему он приглянулся. - Я его в Швеции купила. В Уппсале, в одном храме. - Ничего себе, и даже мне тогда не похвасталась, - потрясённо пробормотала Алеся. - Да Господи, какая мелочь, он стоил, ну, пять евро. Подумаешь, артефакт. И вообще, ведь это же нательный. Это личное. На Карининых щеках разгорались розовые пятна. Сегодня её уже второй раз пытались подловить. От Стамбровской не стоило ждать гадостей, но по спине поползли мурашки. А Алесины глаза напоминали глаза Германа минувшей ночью: она напряжённо смотрела в пространство, будто на что-то невидимое, и лихорадочно соображала. И Карина вновь заговорила, будто для разрядки: - Батюшка один сначала отказывался освятить, мол, это западная штука, чужая... а я в Красном костёле подошла, и тогда... Алеся понимающе склонила голову. Насколько она знала, Карина официально была православной. Но всегда тяготела к католической эстетике и – в итоге та же история, что у неё самой. И теперь это было чётко объяснимо: для Карины Запад был наследием прошлой жизни, вот она к нему и тянулась неосознанно. Алеся понимала, остаётся лишь гадать, кто же она сама. Инквизитор - на гэбэшном жаргоне, а в действительности еретичка. И именно из таких людей ткалась странная структура особых отделов службы безопасности Княжества. Разумеется, и сам кардинал Дзержинский был не совсем «чист». Главное, что всегда находятся понимающие люди. Те, для кого рамки конфессии не ставят жёсткий фильтр, а кто видит суть и воспринимает мироздание несколько шире принятого. И Каринин крест тогда освятили. - Это удивительное совпадение, - проговорила Алеся и спохватилась: – Карин, ты чего? Стой! - Стою. А вот это Карине удалось с трудом. Нахлынула та же слабость, что в квартире на Партизанском, при переезде, но в разы сильнее. Задыхаясь, Карина прислонилась к стене. Перед ней кружился потолок. Не квартиры, но вроде бы госпиталя – сводчатый, как в монастыре. Она сама не понимала, то ли стоит, то ли лежит. В потной руке замер крестик. Его нужно было отдать тому, кто продолжит жизнь после неё. После того, как жар пожрёт её слабое, тонкое, мягкое тело – и нарождающуюся в нём жизнь, такой тяжестью и живым трепетом отдававшуюся последние пару месяцев. Ей ничего не светит. Но он... Пусть сражается за всё. За неё. За свою семью. За Германию. За братскую Швецию. Да, в том числе и за её родных тоже. За лучшую долю всем. За будущее. За благополучие, вопреки прихотям политиков. За авиацию... всех этих птенцов, которых он сам кормил и учил тому, что сейчас служило чужой погибели, но затем... все эти люди должны были служить миру, уже отделяя зёрна от окровавленных плевел... - Да что у вас тут происходит? Конечно, Фальк не выдержал. Он ринулся в коридор и сейчас нависал над ними обеими. - Всё в порядке. - Неправда, Карин. Он угрожающе обернулся к Алесе. - Оставь, Герман. Алеся ни при чём. Это только мои проблемы. - Общие, - процедила Стамбровская и перешла в наступление: - Но сейчас у меня вопросы именно к вам, майор. Это многое поможет понять. Она была ниже сантиметров на десять, но казалось, что сейчас смотрит сверху вниз. Германа это раздражало, но и будоражило. Наконец, он понял, кого ему напоминает эта ведьма. Его первую любовь и страсть, своенравную шведскую пилотессу Зигрид Стуре – командира добровольческого бомбардировочного полка. - Что же именно мы поймём? - Карина, дай сюда свой крестик. Та попыталась справиться с застёжкой, но в итоге с досадой рванула хлипкую цепочку и, нахмурившись, вложила украшение в подставленную ладонь Фалька. - Вопрос тот же, что я задала Карине. Знакома эта штука? Лицо Фалька исказилось болью. Он на миг показался беззащитным. Напротив, Карина вдруг подобралась, сосредоточенно сложила руки на груди, а её взгляд казался непроницаемым. - Она дала мне его перед смертью. Пожелала удачи в бою. Вот и всё. Голос у Германа упал. Так при неудачной посадке у самой земли разбиваются аэропланы. Когда Алеся заговорила, казалось, у неё разом пересохло и в горле, и во рту – она едва уловимо шепелявила. - Этот крестик я вчера нашла на тебе, Герман. Точней, не этот самый – такой же. - Was bedeutet das? Она медленно обернулась к нему, но взгляд скользнул мимо и остановился на Карине. - По идее, даже сегодняшний обряд должна была выполнять ты, а не я... У Карины заняло дух. Нельзя было раньше сказать?! Она понимала, как нелепо ощущала бы себя, читая витиеватые народные формулы с листа, но здесь по классике: «Тебе важен состав или эффект?». И исподволь накрывала досада. Понятно, что Стамбровской тоже было непросто выволакивать из шкафа скелеты им обоим напоказ, но всё-таки нечто явно было упущено. - И что теперь делать? - Ничего особенного. Тон Алеси был старательно ровен. - Всё нужное и так совершается. Просто носи этот крестик. Носи. Карина чувствовала, что сжимает опущенные кулаки до белизны костяшек. - А ещё – держитесь вместе. Каждый из вас для другого сам по себе оберег. Я не шучу. Она бы могла не прибавлять этой последней фразы. При расставании у Карины было странное впечатление – вечерняя встреча не принесла облегчения. Оставалось гадать, что же чувствует Герман. А государственный праздник, к которому он испытал столь нездоровый интерес, с каждым часом надвигался всё ближе.