Злое колдовство

      «Деда, — спросил когда-то маленький Лэйно, еще не ставший Сорокой, — А правда, что Древние относились к нам, как к рабам?»       «С чего ты такое взял?» — нахмурился дед.       «Мама так говорила…»       «Ну-ну, — хмыкнул дед, — знаю я, что она говорила. Древние были тупые и злые, и пора нам, наследникам Древних, перестать цепляться за истлевшее прошлое, как тонущий за корягу, а открыться людям, поделиться с ними знаниями и объяснить, что они делают с миром. Ну как, у нее это получилось?»       «Не…»       «Ага. Стоило ей открыться твоему папаше — между прочим, не самому худшему из людей, образованному и слывущему добрым — как она вмиг из любимой жены превратилась в мерзкую оборотниху. И ты тоже — помнишь?»       Лэйно поежился и кивнул. Он плохо помнил это время, лишь обрывки картинок в дурмане: железо решетки, темнота, холод и страх… зеленый свет над пентаграммой и мама, которая кричала-кричала-кричала… а потом вспышка какого-то… черного света — и ничего.       Спустя неделю его, голодного до обморока и перепуганного до немоты, нашел в руинах дед.       «Уясни себе накрепко: тебя спасла капля крови Древних, которых твоя мать считала источником всякого зла, — сурово сказал он. — Тут я, конечно, сам виноват: решил, что жена, твоя бабка, сама дочь воспитает. Воспитала, с-стерлядь… с этим ее «у каждого своя правда» и «не бывает «хороших и плохих». С такими мыслями хорошо сидеть там, где тепло, сытно и люди со своей правдой не дотянутся. Ты же, парень, живешь среди них. Слыхал, какие сказки они рассказывают?»       Слыхал конечно. В прежнем доме — сгоревшем и разрушенном — была старая повариха, которая рассказывала сказки всем замковым детям. Все они веселились, смеялись и хлопали в ладоши, когда хитрый и ловкий герой-человек обманывал глупого зверя, и либо грабил, либо заставлял на себя работать, либо вовсе убивал.       Мама, когда он рассказывал ей об этом, тоже смеялась: это всего лишь сказки.       Сказки перестали быть сказками, когда его добрый папа узнал, что мама не человек и захотел отобрать ее силу. С того времени Лэй навсегда усвоил истину: с людьми можно вести дела, но доверять им — никогда.       Да и своим, если на то пошло, доверять надо с оглядкой. Встречались порой и дураки вроде его матери, что по глупости и наивности выдавали себя и ближних. Были и подлецы, ищейки, которые за деньги сдавали собратьев аристократам и магам, платившим за красивые игрушки и ингредиенты, прибавлявшие сил.       А иные, особенно, из жабьего племени, доносили даже не ради выгоды, а из какой-то душевной гнилости, желания выслужиться перед хозяином-человеком. И плевать, что сородич погибнет, главное — хозяин похвалит…       И конечно, Лэй хотел бы отомстить доносчикам. Сжечь дом или хотя бы обнести так, чтоб остались голые стены. Только вот месть не стоила риска раскрыть себя и подставить деда, к тому же… он был всего лишь сорокой. А не Великим Древним.       Он был слаб. Он не мог просто украсть детеныша из рук принца, точнее, мог, но…       Это не птичка и не котенок, которого легко спрятать среди таких же. Это даже не ребенок, каким был Лэй, которого легко укрыть в стайке бродяжек на любой помойке…       И это не купец, не излишне образованный мещанин, не мелкий дворянчик, не обедневший помещик, который решил заняться чем-то недозволенным, и потому не пожалуется на воровство. Это принц, который хоть и не любим при дворе, и власть не наследует, но всё-таки он — важная фигура. Бездна знает, откуда этот блеск в волосах того, в ком не должно быть ни капли древней крови — правительницы Меридиана никогда не соединялись с… тварями, за этим тщательно следили — чтобы мужья королев были людьми.       Может, это какой-то эксперимент? Может, несчастный детеныш, довольный уже тем, что его вынули из клетки, не первый, кого этот мальчишка сожрал? Хотя скорей — ему скормили, ведь принцу всего… семь или восемь?       И кто его знает, действительно ли его не любят? Может быть, он родился больным, и королева решила вот так усилить своего ребенка?       Сладкий орех застрял в горле, как кусок падали.              «Запомни, малец: дворец королевы для тебя запрещен, — поучал его дед в те времена, когда он только начал осваивать свою непростую работу. — Дома купцов, дворцы князей — гуляй там, как хочешь, я вижу, что тебе под силу пролезть везде и отовсюду выбраться. Но это — единственное место на Меридиане, куда я запрещаю тебе даже пробовать соваться».       «Но почему?! — обиженно спросил Лэй. — Я смотрел снаружи — там чары не сложнее, чем на доме Шейнов, у которых я был вчера! А между прочим, за это дают двадцать тысяч золотых! За какую-то древнюю ерунду из Зала Истории! Ее увести — проще, чем кошель у зеваки на рынке…»       Дед больно стукнул его ложкой по лбу.       «Учись думать!» — и запустил ложку в миску с кашей.       Лэй почесал стукнутое место. И попробовал думать, потому как дед явно не собирался ничего объяснять.       Вообще-то Дворец не был единственным местом, куда не стоило соваться. Были еще Бездна и Белые Руины — остатки старых городов на далеком Востоке, но с теми-то как раз все было понятно, взять там нечего, а неприятностей поиметь можно целый воз. Причем, как раз туда дед ему лазить не запрещал, просто объяснил, кого и что там можно встретить, и Лэй решил, что не надо ему таких приключений. Может, он и везуч, может и талантлив, как никто — все равно, не стоит дразнить удачу.       Но пытаться пролезть во дворец королевы дед ему просто запретил, ничего не объясняя… хотя, как смог увидеть Лэй — а его глаза до сих пор ни разу не ошиблись! — защиты там даже меньше, чем на том же дворце Шейнов. Разве что, королева, которая, как говорили, видела насквозь через любые мороки и одним своим присутствием уничтожала силу Древних. Полагался бы он в своем деле исключительно на магию, тут ему действительно стоило бы опасаться, но в том-то и суть, что Лэй в своей работе не использовал магии вовсе! А дар его видеть чары — это природное свойство, которое никак не отнимешь, покуда он жив и здоров…       Так почему же — нельзя? Традиции запрещают, что ли?       «Ладно, — вздохнул дед. — Вижу, в голове у тебя после вчерашнего мозги птичьи остались. Для начала подумай: кто может себе позволить выложить пять тысяч аванса чистым золотом, а потом — еще пятнадцать за старую тряпку, которой даже перед друзьями не похвалишься — все знают, что это такое, и все поймут, что не честно купил?»       «Ну… Шейны точно могут… — принялся вслух перебирать Лэй. — Роймы, Даоны, Вионы… они тоже богатые. Может, торговец какой-нибудь…»       «Еще королеву забыл», — напомнил дед.       «А ей зачем?» — удивился Лэй и снова получил по лбу.       «Не в ту сторону думаешь! — каркнул дед. — Точно, сорочьи мозги. Подумай о том, кто может не только заплатить двадцать тысяч чистыми — а это, чтоб ты знал, доход с земель Шейнов за пять лет — но и скрыть этакую трату! Чтоб, когда придет родня и спросит «где деньги, дядя?», этот щедрый заказчик мог в подробностях рассказать, куда и как они ушли…»       «А чего там рассказывать? Сказать, что украли…»       «Кто? — вопросил дед и Лэй прикусил язык. — Вот именно. Для него же проще будет сказать, что некий негодяй фамильному золоту ноги приделал, чем признаться, что сам он выложил этакую кучу денег за кражу. И будут ловить наглого вора с гиком и свистом, и стража и свои же братья — за то, что осиное гнездо разворошил и не поделился вдобавок… а еще проще будет знаешь, что? Не платить».       «Так ведь убийцы тоже недешевы…»       «Дешевле, чем тут сулят, — буркнул дед. — Что, думаешь, у Шейнов своих прикормленных мастеров нет? Сам рассуди, малец, ты ж сказки слушал — все на свете и луну на блюде обещают обычно те, кто не собирается исполнять обещанного».       «Это я понял, — помолчав, ответил Лэй. — А королева тут при чем? Зачем ей из своего же дворца драный плащ своего же предка красть?»       «Красть незачем, — хмыкнул дед. — А вот ловушку подстроить… помнится, прабабка нынешней любила так развлекаться. Гениальная была женщина по части всяческих пакостных шуточек, от которых никому кроме нее было не смешно… и кроме того есть еще причина. Самая важная».       Тут Лэй даже не стал пытаться догадываться — лишь устремил на деда жалобно-вопросительный взгляд. Тот тяжко вздохнул.       «Эта причина называется — гордыня. И самоуверенность. Для нас же самих лучше, если люди будут верить в несокрушимость и неприступность некоторых вещей… таких, как королевский дворец. Даже если нам для того, чтоб туда проникнуть, достаточно держаться подальше от королевы…»