— Если какой-то человек чувствует и мыслит иначе, чем вы, как заставить его понять себя?
— Шицзунь. Первый день, неделя, месяц... год. Все пролетает так незаметно, словно в тумане. В тумане его грез, из-за которых он уже почти не может разобрать, где реальность, а где — обычный кошмар или несбыточная мечта. — Шицзунь, этот смиренный ученик просит прощения за задержку, — в его голосе скользит раздражение, когда он вспоминает эту надоедливую собаку, Лю Цингэ, что никак не может смириться со своими неудачами. К сожалению, он не может убить его. Нет... Не может... Он... — Шицзунь, я... Я не убью его, как того и хотел бы шицзунь, — хриплый смешок вырывается из его горла, пока его пальцы неосознанно тянутся, чтобы осторожно сжать в кулаке дорогие постельные ткани. Бинхэ чуть наклоняется вперед, стараясь не задеть рядом стоящий поднос с теплой едой, ждущей своего часа. Который не настанет. Бинхэ не думает об этом, он старается. Он дергает головой, впивается ногтями в свою кожу, оставляя кровавые дорожки, которым он не позволяет коснуться неподвижного тела перед собой. Но все такого же прекрасного. Бинхэ хрипло смеется, прижимая кровавые ладони к своим черным одеяниям. Бинхэ хрипло смеется, чувствуя сжимающееся в груди тошнотворное чувство, отчего перед его глазами каждый раз начинает плыть от непрошенных слез, что приносит только раздражение и... усталость. Его глаза не окрашиваются красным, символ на лбу не пылает яростью. Его глаза — бездонные пропасти без единого луча света. Его глаза — глаза мертвеца, обреченного, висельника, разрушенного... Бинхэ хрипло смеется. — Не волнуйтесь, шицзунь, эта грязная кровь демона не коснется вас более. Бинхэ хрипло смеется, заглушая рыдания. Его кровь пропитывает черные одеяния, пока раны не срастаются благодаря быстрому исцелению, и он беспомощно цепляется за холодную одежду на таком же холодном теле, роняя мокрые капли на мягкие ткани. — Шицзунь... шицзунь, я не знаю, сколько еще смогу продержаться.Я такой идиот.
Ло Бинхэ шествует, безразличным взглядом окидывая притаившихся демонов, только и шепчущих, что: «Цзюнь-шан, Цзюнь-шан», будто бы ему есть до этого дело. Он хватает очередную жертву, найденную ему Ша Хуалин, но даже не тратит время на то, чтобы разглядеть очередное лицо, механическим движением начиная уже привычный процесс обмена энергией, пока побледневшая жертва не обмякает совсем и уже не от страха, а от того, что не дышит более. Он безразлично разжимает руку, чувствуя довольное урчание Синь Мо, и провожает взглядом падающее безвольное тело. И вспоминает... Вспоминает... Вспоминает, как падал он в окружении дворовых мальчишек и адептов Цанцюн, избивающих его со всей силы и бросающие в лицо: «зверь, отброс, выродок», вспоминает безвольно падающую руку матери, обессиленной от болезни и голода, вспоминает свое падающее в Бесконечную Бездну тело, будто в замедленной съемке... И вспоминает падающего шицзуня. Звук столкновения тела с крышей. Звук скользящих вниз тканей. Треск разбитого меча. Треск. Треск. Бездыханное тело на его руках, так бережно прижимаемое к груди, но безмолвное. Он плакал. Он молча уходит.Я ненавижу! Ненавижу себя!
— Шицзунь? — Бинхэ прячет за спиной руки, заходя в комнату. Он улыбается слабо, даже болезненно, а глаза еще красные, не успел как следует успокоиться. Он просто хотел увидеть учителя. Он просто хотел, чтобы тот отругал его, увидев таким потрепанным. Он просто хотел увидеть, что в этом всем есть хотя бы капелька смысла. Бинхэ двигается к холодной кровати, присаживаясь сбоку, прямо на пол, и наконец смотрит на покрытые чужой кровью ладони, что точно бы никогда не понравилось его бездыханному учителю. — Шицзунь может отругать этого непослушного ученика. Этот Бинхэ поймет, — шепчет он, отчего-то все продолжая улыбаться, окидывая тело пылающим взглядом. Он ждет ответа минуту. Две. Три. Ло Бинхэ мягко качает головой и кладет свою голову рядом с бледной рукой, ожидая хоть какой-то реакции. — Учитель!... Его голос срывается. — Учитель, пожалуйста! Он сам не знает, чего он просит. Избить его? Да хоть это. Он примет все, что бы ни сделал учитель. Пусть он хоть будет избивать его трижды на дню, лишь бы не лежал так. Лишь бы он проснулся. Бинхэ воет и хочет уже сам ударить себя чужой ладонью, но вовремя вспоминает о крови на руках, которой он не может запачкать учителя, и с тем же воем толкается головой в раскрытую ладонь, имитируя легкие удары. Хотя бы немного. Хотя бы так. Синь Мо начинает протягивать к нему свои лапы, почувствовав уязвимость хозяина, и Бинхэ рычит, отбрасывая меч в другой конец комнаты.Ненавижу себя за бесполезность.
Сидящая на троне фигура повелителя демонов возвышается над залом, хранящим почти что загробное молчание. Так даже лучше. Бинхэ закрывает глаза, чтобы вновь сбежать из темных залов в царство зелени, воспоминания о его юности, когда он еще мог свободно обнимать не убегающего в страхе учителя. Когда он мог видеть его улыбку, обращенную к нему. Когда он мог чувствовать эти ласковые ладони на своей голове. Учитель обещал защищать его, учитель всегда так добр к нему, учитель спас его-... Он будто бы застревает в своем четырнадцатилетнем теле, липнущем к прекрасной фигуре собственного спустившегося в его мир небожителя, забывая о неприятной реальности, которая вызывает у него лишь... Безразличие. — Шицзунь! Шицзунь! Шицзунь! Вы наконец-то вернулись, — счастливо выкрикивает он, повиснув на мужчине, беспомощно улыбающемуся ему и гладящего по волосам. — Ну-ну, Бинхэ, где это видано, чтобы адепт посреди дня так набрасывался на своего учителя? Ло Бинхэ улыбается, счастливо принимая мягкий укор своему поведению. Он просто не мог сдерживать ни это, ни то как глупо он продолжал врезаться в своего учителя во время совместных тренировок только чтобы очутиться в его объятиях. Ло Бинхэ улыбается, и пусть весь мир сгорит адским пламенем, он в нем совершенно не нуждается.За то, что никто не желает остаться со мной. За то, что никто никогда… не захочет выбрать меня.
Учитель, это так больно, вы знаете. Ло Бинхэ уже привык к крикам. Когда-то он уже наслушался в Бездне своих собственных. Ло Бинхэ уже привык к оскорблениям. Еще с четырех лет он мог слышать их в свою сторону. Ло Бинхэ уже привык к вечным сражениям. Даже если это больше не его избиение. Ло Бинхэ уже привык к ненависти. Но также он привык и к любви, теперь уже ядом отравляющей его сердце. Потому что это больно. Намного больнее бесчисленных ранений от монстров, оскорблений, несправедливости, голода, ненависти, презрения. Ло Бинхэ не привык к тому, что любовь не проходит. Ло Бинхэ не привык к бездыханному телу напротив.Как и говорил Ло Бинхэ, он в самом деле не принуждал никого принять чью-либо сторону, потому что в глубине души твердо верил в одно: однажды наступит час, когда учитель бросит его подобно всем прочим.