В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. Бытие, 6:4
Богиня не терпит своеволия: это известно было не только Гавриилу, но и всем остальным ангелам. Покидая Небеса тысячу лет назад — или чуть раньше, не в момент грехопадения человека, а сразу после мятежа, что поднял Люцифер, — Она оставила своим преданным созданиям Великий Замысел. Чтобы те следовали каждому пункту — бережно, но неотступно. Именем Ее оберегали человека — особо любимое Ее творение, камень преткновения между Ею и мятежниками. Архангел Гавриил помнил все, что происходило на Небесах и на земле. Пожалуй, даже многое из случавшегося в Преисподней не было для него совсем уж большой тайной. Он следил за врагом, ни на мгновение не позволяя себе забыть о неуклонно приближающихся последних днях этого мира. О триумфе Небес, когда в финальной битве они одолеют вставших на сторону великого зла павших братьев. Каждый день, каждое мгновение существования Гавриила служило великой и достойной цели — окончательному воцарению воли Богини на земле. Всеобщему благу. Но ни одна благородная цель не позволяла забыть уже случившегося. Сначала третья часть светлейших ангелов Ее подняли мятеж, вынуждая Милостивую Мать повергнуть их в огненное озеро. Они обратились ко тьме, а Люцифер — лучший и величайший из них — объявил себя врагом Богини, человечества и всего когда-либо созданного. Некоторое время спустя пал и человек — и ненадолго вернувшаяся на Небеса Богиня, разочаровавшись, снова отвратила свой взор от земли. Человек не удержался, точно мало ему было позволенных даров райского сада. Адам и Ева уступили собственному любопытству, нарушили единственный запрет — не есть плодов с Древа Познания. Одно яблоко обрекло не только первых людей, но и многие их поколения на страдания и боль, на жизнь в отчаянии и страхе, на смерть — и мучения в Преисподней. Небеса закрылись для них. Души смертных творений отправлялись в ад, пока заливавшиеся слезами ангелы оказались не в силах что-то с этим сделать. Ибо не было на то Ее воли. Один за другим возлюбленные творения огорчали свою Создательницу. И Она скрылась от всех, доверяя Престол и Замысел своим преданным ангелам, лишь изредка направляя их действия короткими указаниями. Серафим Метатрон, Глас Божий, озвучивал Ее волю, будучи первым среди правивших теперь на Небесах. Великий Замысел требовал заботиться о людях. Наставлять смертных на путь праведный, чтобы каждый день их жизни помог преуменьшить совершенный праотцами грех. Очистить душу и преобразиться — вот для чего человек был послан на землю. Ангелам следовало помогать людям в этом. Возлюбить их дух, помочь открыть сердца и умы, покаяться и преобразиться, чтобы бессмертная человеческая душа однажды смогла вознестись к своей Создательнице и обрести покой. Но лишь через страдания можно очиститься. Даже праведные устремления в грешных душах обращались злодейством. Каин, первый человек на земле, убил собственного брата из зависти. И горе опустилось на род человеческий. Брат шел против брата, дочь против матери, отец против сына. Всех стараний ангелов, пребывавших на Небесах, оказалось недостаточно, чтобы одолеть ползущее по земле зло. Из Преисподней выбирались демоны, искушавшие и соблазнявшие слабых людей, подталкивали смертных к греху — и те обрекали себя на вечные муки в аду. Тогда часть светлейших Ее детей, пребывавших на Небесах, спустилась на землю. Следуя Замыслу, они вошли в дома дочерей человеческих. Возлюбили они их души, умы… Но, презрев истинный Замысел, возлюбили и познали человеческие тела. Заблудшие ангелы породили то, чего не должно быть. Дети людей и ангелов обрели великую силу, а могущество несло в себе искушение, которое слабый духом человек не смог преодолеть. Создания эти стали причиной многих войн и раздоров, проливали кровь, возносили хвалы демонам и ангелам… Великий Замысел молчал о таких существах, и рождение их вполне могло быть прощено. Но грехи, что множились по воле полуангелов и проклятых потомков братоубийцы, скверна, что расползлась по земле, не оставили Небесам выбора. И вернувшаяся на Престол Богиня приняла единственно верное решение, поручив своему могучему воинству, архангелам…***
…и когда грохочущий звон Небесных колоколов становится нестерпимым, они ступают на землю, заливая каждую пядь проклятой и оскверненной земли божественным светом и благодатью. Ослепительно сияет позолота, которой отмечены приближенные Ее, подобно благословению. Нет равных им — ни серафим, ни херувим, ни один ангельский чин не способен сейчас их одолеть. Силы вливает в них сама Богиня, доверившая разрушить греховные города и доставить виновных наверх, где состоится суд. Жаркий пустынный ветер опаляет кожу служебного тела, треплет форменный балахон Небесного воинства. Золотое шитье величественно сверкает, заставляя померкнуть все материальные богатства людей. Гавриил улыбается и поднимает взгляд наверх, к ярко пылающему солнцу. Он подставляет щеки нестерпимо жгучим лучам, краем сознания ощущая, как потеет лоб, как пристают ко взмокшим вискам песчинки, как подсыхает кожа, не отмеченная небесным блеском. Тело есть храм, и Гавриил не совсем понимает ангелов, пожелавших украсить данную Богиней материальную оболочку благодатным золотом. К чему менять то, что само по себе совершенно? Разве для знаков отличия не хватает форменных балахонов или выдуманным человеком одежд самого разного рода? Служебные тела — и те ощущения, которые они позволяют испытать ангелу, кажутся интересными со всех сторон. Невообразимо прекрасное творение Богини. Совершенство, воплощенное на уровне материи, вызывает подобающее ангелу отстраненное любопытство. Какие возможности дала им Богиня, обязуя спускаться на землю в служебных телах, а не в истинной, эфирной форме? Казалось бы, разрушить материальную оболочку, даже укрепленную Божественной благодатью, или просто повредить — совсем не сложно. Каждое человеческое ощущение Гавриил сейчас воспринимает как интересный опыт, ему почти интересно, что доведется ощутить, вонзись в сердце или плоть холодный металл. Людей о таком не расспросишь, их описания скудны и неясны, полны путаных эмоций… Никакой четкости и системы. Человеку непонятно восторженное отношение ангелов к сложным и прекрасным творениям Богини. Босые ноги проваливаются в сухой песок, и по служебному телу расползается отвлекающее тепло. Прислушиваясь к звону Небесных колоколов, Гавриил вытягивает шею, крутит головой, коротко шевелит плечами — и в одно мгновение забывает о доступных ему сейчас ощущениях, сходных с человеческими. Он и другие архангелы здесь для другого. Слева от него Уриил прикасается к раскалившейся на солнце позолоте и морщится, презрительно осматривая собственные пальцы. Стоящая справа Михаил, похоже, тоже чувствует жар — и прикусывает поблескивающие губы, но выражение лица ее остается спокойным и сосредоточенным. Остальные архангелы — те, которых Гавриилу позволено возглавить, уже получившие от него указания, — с тихим звоном спускаются на землю, окружая город со всех сторон. Все они смотрят на отвесные темные стены, что ценой колдовства и усилиями демонов скрывали эту обитель греха от взора Небес. Серафим Рафаил, своей мудростью обнаруживший город, удостоился величайших почестей. Он указал на гниющую язву на теле земли, собравшую за плотной защитой тысяч чудес и чародейских символов омерзительные храмы, возведенные в честь сотен и тысяч демонов, ангелов, безумных порождений человеческого воображения… Место это скрывали от Небес свои же. Те, кто одаривал Гавриила и остальных светлыми улыбками, кто вместе с ним долгие годы воевал бок о бок против зла и демонов Преисподней. Город — творение не только полукровок, но и оставивших заветы Богини ангелов, — сочится скверной. Разврат царит здесь вместо супружеской любви. Темное, разрушающее свет души колдовство плетут здесь вместо истинных праведных чудес. Многочисленные лжепророчества звучат вместо истины, которую несли праведные. Но грех предстоит уничтожить. И скоро на этой земле, если будет на то воля Всевышней, взмоют ввысь храмы для благочестивых послушников, раскинутся прекрасные сады, зазвучат молитвы истинной и милостивой Создательнице, запоют светлые гимны праведники. Будут повергнуты идолы, и на смену им придет царствие Ее, законы Ее и благодать Ее. Это будет прекрасно. Люди — забавные люди, глупые и просто неспособные понять масштабы Великого Замысла — станут жить в истинном счастье. У них будет еще пять тысяч лет, чтобы славить свою Создательницу, дарить ей любовь и возносить похвалы. Архангелы же выполнят свой долг — и вернутся на Небеса, чтобы готовиться к великой задаче. К последним дням и финальной битве, в которой Всеобщее Благо восторжествует. Сейчас же… Важная миссия, но что она есть по сравнению с апокалипсисом? Воля Богини чрезвычайно проста. Никто в стенах города не умрет, ничья душа здесь не отправится в ад. В руках архангелов и вставших за их спинами праведников, возжелавших защитить Ее волю, особое оружие. Оно выпивает силы, делая материальную оболочку беспомощной, но не позволяет душе покинуть тело. Если же повреждения слишком серьезны, тело засыпает — отключается прямо там, где и было. Ибо Милостива Богиня в делах своих, и никто из грешных порождений ангелов не попадет сегодня в клетки Преисподней без суда. У Нее на этот счет совершенно особый план — в детали которого архангелы не посвящены. У них три дня. Три великих дня, долгих подобно первым дням творения, когда солнце не зайдет, беспрерывно продолжая освещать землю. За то время, что втиснуто волею Богини в этот срок, разрушатся берега, терзаемые приливами, из крохотных зерен прорастут великие леса, а реки промоют в горах глубокие ущелья. Новые поколения людей родятся и повзрослеют, освещенные багряными лучами, но не умрут: ибо смерть помешала бы им покаяться. Тысячелетие — и сорок великих дней дает им Милостивая Богиня, чтобы освободить свою душу от греха. Иначе же… Что именно будет «иначе», на Небесах не говорят. Сама Богиня молчит, лишь опуская печальный взгляд, но Гавриил и не думает спрашивать. Если на то будет Ее воля — он сделает все, что в его силах, чтобы исполнить новый приказ. Мир суждено разрушить пять тысяч лет спустя в огне, но если Богиня уже сейчас пожелает населить землю новыми созданиями — так тому и быть. Если пожелает прекратить страдания этих, разошедшихся по миру людей, значит, это правильно. Ему не следует размышлять: Богиня мудра и прекрасна. Все мысли, что приходят в его голову, ничто — по сравнению с гением Ее, отраженном в Великом Замысле. Его задача — следовать написанному и противостоять злу, исходящему от Преисподней. Архангелы — пусть и не сильнейшие, но ближайшие воины Богини, преданные стражи Ее Слова — очищают мир от скверны, что едкой и липкой пленкой укрывает все вокруг. Даже на Небеса она просочилась, понуждая светлейших крылатых созданий поддаться греху и искушениям. Долгие годы — еще до возвращения Богини — Гавриил пытается достучаться до тех обитателей Небес, что допускают ошибки, одну за другой. Только никаких результатов это не приносит. Оступившиеся слишком горды и своевольны, чтобы признать, насколько отошли от Великого Замысла. Они уверены, что познали не только человеческие тела, что само по себе отвратительно: они будто бы познали истину. Каждый раз, когда херувим Тамиэль (благостный посланник Небес в переговорах с врагом), серафим Азазель (начальник сильнейшего из Небесных отрядов, воинства всех серафимов) или любой другой из умнейших и светлейших ангелов пытается убедить Гавриила в правильности своих греховных поступков, того пробирает дрожь. В фиолетовых глазах его плещется отчаяние: он не желает, чтобы собратьев наказывали. Снова. Как он не пытается скрыть, истинные чувства не позволяют обмануть самого себя. Слишком свежо еще воспоминание о мятеже, о боли, испытанной от того предательства всеми обитателями Небес. Никому из них, так яростно заблуждающихся, Гавриил не желает почувствовать Ее гнев и разочарование. Он не желает наказывать их: но должен будет, если Богиня прикажет. Его участь, его предназначение — повиноваться. Она Всевидящая и Мудрейшая, Она права, а они — каждый из них — лишь глупые дети, слепые котята, что тычутся носом в холодный камень и вот-вот провалятся в бездонную яму, на растерзание змеям. Раз за разом он пытается переубедить оступившихся и заблудших, взывает к разуму, напоминая, что люди не созданы равными ангелам. Да, по первоначальному замыслу именно человек должен был править на земле, но грехопадение многое изменило. Люди наделены душой, бессмертной сияющей субстанцией, облаченной в материальное тело. Им дарована свобода воли. Они должны населять землю, направляемые ангелами на праведный путь. И сияющее Небесное воинство в этой истории — лишь наставник. Любовь к человеку, как к ученику и последователю — вот что позволено, но никак не… плотская или что там еще. Недопустимо ангелам снисходить до такого человеческого проявления любви, недопустимо им порождать полукровок… С Гавриилом предпочитают не спорить — и отвечают лишь счастливой улыбкой. Почти понимающие лица — конечно, никто не лжет, наверняка они понимают сказанное. Только следовать его советам никто не пытается. С годами разговоры становятся все короче, во взгляде оступившихся плещется обреченность, а от духа веет подкисшей благодатью. И Гавриил многое отдал бы, чтобы образумить их. Он пытается — со всем возможным усердием, продолжает ходить от одного ангела к другому, надеясь быть услышанным — и раз за разом терпит поражение. Люди слишком занимают разум каждого из оступившихся. За этой любовью они просто забывают об известной им воле Богини. Даже о любви к Богине забывают. «На все воля Ее», — с наигранным смирением отвечают они Гавриилу. Напоминают, что ни один серафим, херувим или архангел не ведают истинных Ее планов, а потому — разве можно говорить, что кто-то из Небесных детей заблуждается? Сошедшие с праведного пути ангелы окончательно теряют всякий стыд. В них нет смирения, лишь гордыня. И Гавриил почти понимает — искушения демонов сильны и изощренны, сложно вовремя их разглядеть и сделать верный выбор. Нельзя недооценивать врага, его хитрость нужно учитывать при размышлениях, заблудшие же стараниями Преисподней заслуживают снисхождения. Но чего Гавриил не может понять, так это того, как тускнеет любовь этих ангелов к Богине. Как меркнет их восхищение Создательницей. И как ослепительно начинает сиять их любовь к людям. Они искренне считают, что времена Богини в прошлом, раз уж она создала Вселенную и отступила, предоставляя мир самому себе. Они полны обиды на нее — на Милостивую Мать, даровавшую им силы и жизнь. Они даже не пытаются вести себя соответствующе, когда в один день видят Ее на Небесах. Никакого почтения, одни вопросы на грани упреков, осуждающие взгляды, попытки выпросить себе новые полномочия… Гавриил видит, как удивление Богини перерастает в тяжелую сдавливающую сердце печаль. Улыбка Всевидящей, освещавшая Небеса и согревающая каждого ангела, меркнет. Тускнеет Ее жаркое сияние. Богиня просит оступившихся подумать, раз за разом, дает им шанс — но те в гордости своей предпочитают настаивать на своем. На общем сборе один из херувимов смеет даже требовать от нее особого отношения к их полуангельским детям… Гавриил — всем своим любящим архангельским сердцем — чувствует боль своей Матери. Он понимает, чего стоит Ей выбрать, решиться на жесткое, но такое нужное… Лишь страдания могут очистить оступившихся. Они одумаются, считает она, и Гавриил вторит ей в своих мыслях. Любой милости есть границы. Всякому терпению есть предел. Нельзя молчаливо смотреть на наглость и неуважение. И Богиня, понимая, насколько тщетны Ее призывы, приказывает запереть оступившихся, рассчитывая судить их. Но общий сбор, будто в насмешку, игнорируют несколько ангелов — и в заключении оказываются лишь те, кто пришел к Престолу. Но в те дни, когда опора и руки Богини предают Ее, выказывая свое пренебрежение, праведники из числа людей предлагают свою помощь. Проклятые города, воздвигнутые полукровками, как говорят они, множат грехи на земле. Развращают и оскверняют тех, кто с рождения жил, следуя велениям Божьим, заманивают в свои сети детей и праведников, буквально заставляя тех принимать и разделять взгляды проклятых. Принимать у себя людей из семьи Каина, хотя тем завещано было скитаться вдали от верных Ее слову, покуда не будет искуплен грех братоубийства. Гавриил недолго задумывается над сказанным: ему кажется, что праведники преувеличивают, и грех на земле распространяется не только по воле полукровок. Демоны в этом помогают. Сами люди, поддаваясь соблазнам, потакают грехам. Но… Богиня соглашается. И Гавриил отбрасывает в сторону свои размышления как ошибочные: будь в словах праведников что-то неверное, Мудрая и Всевидящая указала бы на заблуждение. Он не имеет права усомниться. Их Матери сейчас нужна поддержка каждого творения, все Ее существо наполнено болью от разочаровавших Ее ангелов. Разве смеет Гавриил сейчас так ее подвести? Да будет воля Ее на Небесах и на земле. И он, архангел Гавриил, будет смиренно воплощать Ее волю, ибо это хорошо. И вот архангелы спускаются в первый город — город Храмов, полный идолов ложных богов. Святилищ, посвященных демонам и ангелам, провозгласившим себя всемогущими заступниками рода человеческого. Лжецам, предавшим свою Создательницу, выпрашивающим у человека дары — бесполезные для эфирного существа материальные объекты. А еще — жизнь. Душу, заточенную в горячей крови. Архангелы идут повергнуть этих идолов в пыль. Разрушить алтари, уничтожить ложь, что скользкой дымкой подпорченной благодати окутала город. Показать истинное могущество Небес, напомнить о величии Богини. А еще — забрать троих своих оступившихся собратьев, что решили трусливо спрятаться здесь. Праведники — молчаливое земное войско из тех, кто удостоился чести поднять оружие во славу Ее, — шагают следом. Грешники боятся. Не своих собратьев, воздевающих благословленное оружие к Небесам. Мощь и великолепие архангелов — небольшого отряда по сравнению с многочисленными жителями города — повергают их в ужас. Понимание, что ложные боги их не спасут, приходит слишком поздно. Но сдаваться на милость Всевидящей и Светлейшей они не желают. И грохоту Небесных колоколов вторит яростный бой барабанов, что слышится с ощетинившихся оскверненными клинками стен. Полукровки отважно выходят на улицы, обнажая оружие, но сердца их трепещут. И нет в человеческом страхе ничего постыдного, ведь сама Богиня наделила архангелов для этой миссии великой силой. Не просто оружие или могущество духа — совершенно иное. Гавриил с благоговением шепчет Имя Богини — огромную тайну, доступную когда-то лишь серафимам. Знак величайшего доверия. Скорее всего, через три великих дня он забудет поведанное ему, Богиня снова заберет это знание, но сейчас… Сейчас Ее Имя отпирает двери главного из двух проклятых городов. Ворота разрушаются: плавятся петли, обращается в пепел дерево, стекает грудой кипящей массы металл. И полукровки ничего не могут с этим сделать. Взмахнув крыльями, Уриил бросается в город первой. Могучим вихрем летит она над крышами, обрушивая мудреные фигуры и символы. Многочисленные статуи, выкрашенные жертвенной кровью, с грохотом падают на мощеные камнем и блестящими плитами улицы города, поднимая в воздух пыль и острые осколки. Чистые холодные родники, появление которых стоило души праведникам, окрашиваются багряным и источают зловоние. Аккуратные донельзя переулки вздыбливаются — зову Уриил отвечает каждая капля когда-либо пролитой здесь человеческой крови. С невозможным скрежетом рушится фундамент храмов. Уриил летит дальше — выискивая следы принесенного в жертву праведного и чистого. Перекинув в правую руку меч, твердым шагом входит в ворота Михаил. Равнодушным взглядом окидывает она выбежавших ей навстречу жрецов лживых культов. Кривит лицо, когда те яростно что-то кричат — заклинания или проклятия, не имеет значения. Михаил не пускает в ход меч — только поднимает вверх ладонь, и оружие жрецов не плавится, но с лязганьем падает на камень. Символы на рукояти многих клинков медленно тают, повинуясь воле Всевидящей, и проклятое оружие, зачарованное, чтобы причинить вред ангелам, теряет силу. Еще один жест — чуть более резкий, и рванувшийся к ней отряд воинов-полукровок бесславно опускается на землю, засыпая. Михаил улыбается одними губами — и переступает тела, готовая к новому поединку. С новым отрядом. Обнажает позолоченные зубы Сандальфон, гордо поднимает подбородок и идет следом, радушно разводя руки. Из ладоней его взмывают вверх языки очистительного пламени. Огонь срывается вниз и ползет по земле, облизывая каждую поверхность, вычищая скверну. Загораются зеленеющие пальмы, трескается темное стекло в окнах, ломаются глиняные куклы, украшенные человеческими волосами. Это же пламя проходит по одеждам павших, но не уничтожает, лишь покрывает их пеплом. Запах ладана разносится в воздухе. На все воля твоя. Гавриил оживляет в сознании карты, что показывал ему на Небесах Рафаил. Вспоминает каждый проклятый храм, каждое мелкое святилище. Гавриил выпускает крылья, сжимает крепче копье, расправляет плечи и тоже пересекает границы города. Грохот барабанов со стен лишь усиливается — обрушенные Уриил башни точно раззадоривают полукровок. Позади слышатся праведные возгласы — человеческое войско тоже врывается в город. Сияющая золотом толпа смертных в какие-то мгновения растворяется среди обломков рушащегося города, затерявшись среди полукровок. Лязг металла и вскрики — вот все, что напоминает о присутствии здесь кого-то еще посланного Богиней, кроме архангелов. Тех, что вошли в город следом за Гавриилом. Тех, что остались у стен — не выпускать никого, пока работа не будет окончена. Гавриил идет дальше, не обращая внимания на грязь, копоть и дым. Входит в каждый храм на своем пути, вглядывается в лица местных омерзительных святынь, раз за разом различая знакомые образы и лица. По воле Богини он разбивает каждую из статуй, посвященных тварям, возомнившим себя новыми богами. Тварям, оболгавшим и затуманившим разум людей, которых были когда-то поставлены защищать. Острие копья то и дело цепляется за невысокие дверные проемы, потолки, задевает случайные вазы. Навощенные и умасленные идолы грохочут о тщательно выделанные плиты, покрываются трещинами, разваливаются на куски, священное пламя превращает их лики в месиво из потекшего металла, угля и пепла. Крохотные огни танцуют на цветочных гирляндах, которыми увешаны алтари. На все воля твоя. Как никогда раньше Гавриил ощущает боль Богини. Лишь сейчас, разрушая одну за другой статую ложных богов, он может разглядеть лицо каждого из его греховных собратьев, запечатленное в металле, камне или дереве, назвать их имена. Они возгордились, опустились до греха, возомнив себя выше Ее, стали требовать поклоняться себе. Десятки, сотни ангелов — которых он не смог наставить на истинный путь. Неужели он недостаточно старался? Неужели демонические искушения сильнее? Неужели любые слова меркнут перед греховными желаниями? А как же любовь к Всевышней, разве не в этом суть каждого из них? Едва не попадая под завалы, Гавриил обрушивает статую Матери Богов — демона, который и затеял все это, одного из преданнейших слуг Люцифера. Демона, на чьих руках ответственность за самое первое искушение из возлюбивших человека ангелов — в бурлящее озеро золота, стекающее по ступеням храма. Под его яростным взглядом рушатся колонны, трескается и превращается в жалкие каменные обломки выделанный мрамор, целые плиты летят сверху, разрушая прекрасные, не будь сюжеты столь омерзительными и богопротивными, рисунки. От храма не остается и фундамента — лишь праведный гнев Гавриила превращает величественное здание в омерзительное месиво. Признаться, Гавриил ни на мгновение не задумывается, оставался ли в этих стенах кто-то из полукровок или людей. А еще — даже не пытается использовать Имя Богини. Ему не нужны особые силы, чтобы разобраться с этой мерзостью. Пока Уриил парит в Небесах над городом, сокрушая башни и выискивая трусливых отступников, пока Сандальфон продолжает выжигать все крамольное и лживое, шагая на запах озлобившихся ангелов, Михаил ступает среди пытающихся защитить город полукровок. Она сильнее, даже без данной ей Богиней могущества. Лицо Михаил перемазано в крови и саже, волосы всклокочены, форменный балахон разорван, но когда ее останавливало что-то подобное? Сотни полукровок бросаются на нее, и раз за разом она отбивает их атаки. Просто усыпляет, не желая калечить без особой на то нужды. У них — у всех архангелов — другой приказ. Михаил сильна и до невозможного прекрасна — не ярость блестит в ее глазах, лишь преданность и любовь к Всевышней. Достойнейший воин, сражающийся во имя великой цели. Таким должен быть каждый ангел. Гавриил обеспокоенно останавливается на мгновение: слишком много проклятий летит в ее сторону, слишком много обнаженных мечей блестит вокруг нее. Он же почти завершил основную свою работу: лишь один храм остался нетронутым — храм Нового Отца. То лицо, которое Гавриил там увидит, ничего не изменит. Повергнет ли он последний идол сейчас или немного позже — не так уж важно. Город уже разрушен. Полукровки уже повержены. Но Гавриил может помочь Михаил — самую малость — и пойти дальше. Наверняка ей хотелось бы самой повергнуть последнюю богопротивную статую… Что-то неуловимо меняется. Воздух леденеет, наполняясь могуществом совершенно другого рода. Рушится еще одна башня, глиняная черепица рассыпается осколками по главной площади, поднимая волны песка и пыли. Полуангелы, почувствовав то же самое, с большей яростью бросаются на Михаил… Гавриила терзает неясное предчувствие. Шепотом повторяет он Имя Богини, умоляя Ее указать на опасность, крутит головой… И натыкается на гигантскую фигуру полуангела на ступенях единственного оставшегося храма. Праведники снуют вокруг него, но не достают полукровке в истинной форме даже до колена. В руках его пылающий меч — и огонь этот вовсе не очистительный. От него веет демоническим холодом. Полуангел внимательно смотрит на пространство, что отделяет его от Михаил. Та не замечает опасности — стоит спиной, продолжая отражать атаки все новых отрядов. Спохватившийся Гавриил видит лишь, как полуангел криво улыбается, перехватывает меч удобнее — и швыряет его в Михаил, точно копье. Гавриил слышит, как сдавленно охают праведники, как дружной толпой бросаются потерявшего оружие врага, но не могут остановить летящий меч. Праведники — не способны. Зато он, Гавриил, очень даже может. Истинного демонического пламени у полукровок не может появиться, сколько молитв они бы не возносили. Хоть весь Совет Тьмы восхваляли: подданные Люцифера не позволят, слишком велика мощь. Но меч явно не так прост, оттенок пламени и горящие на рукояти символы говорят об этом. Лезвие единственным прикосновением в лучшем случае развоплотит Михаил, если не покалечит. Пустая трата времени или серьезная потеря? Три великих дня — и лишиться такого воина? будет ли это следованием их общей цели? Да будет воля твоя. Гавриил не пытается много размышлять или выбирать лучший выход. Времени нет. И да храни его богиня. Одним чудом он оказывается рядом с Михаил, уверенно отстраняя ту плечом. На снующих вокруг полукровок он не обращает внимания, увлеченно продолжая следить за приближающимся мечом. Михаил громко ворчит, одаривая Гавриила недовольным взглядом, но отступает, с трудом подстраиваясь к сражению на другой позиции. Меч — точно заколдованный — вонзается в землю ровно там, где с мгновение назад стояла Михаил. Пламя, танцующее на его лезвии, багровеет — и металл взрывается, разбрасывая вокруг огонь, искры и раскаленные обломки. Гавриил успевает только выставить руки вперед, начиная строить барьер… Этого оказывается достаточно, чтобы задержать обломки и защитить остальных — Михаил и пролетающую над ними Уриил — но пламя обжигает плоть. Огонь жестко проходит по коже служебного тела, добираясь, кажется, даже до сокрытой в материальном эфирной субстанции. Гавриил скрипит зубами, смахивая пламя — и почти любуется светлыми ожогами. Его не испепелило. Ну, то есть, его служебное тело не развоплотило. Это хорошо. Не придется терять время на Небесах, искать новую оболочку. Не ожидая благодарностей — ибо не за что, все это лишь Замысел Божий, — Гавриил перемещается обратно к последнему храму. Неспешно, отмечая краем глаза, как Уриил камнем летит вниз, точно завидев кого, он восходит по ступеням. Гавриил шагает мимо праведников, заковывающих полуангела в цепи: тот успевает ответить насмешливым взглядом. Мгновение — и полуангел морщится от боли: особенно ретивый человек разбивает ему нос. Машинально отмечая странно знакомые черты, Гавриил входит в храм — и замирает. Статуя Отца Богов огромна — лишь немногим меньше их Проклятой Матери, что уже обратилась в руины. У подножия видны тела — людей и животных, жрецы постарались на славу, принося последние дары. Кровь струится по разбитым мраморным ступеням, и широкая полоса темно-вишневого, что движется по шлифованной белой поверхности, притягивает взгляд. Прекрасное лицо, изображенное человеческим художником в камне — настоящий шедевр, до мелочей повторяющий лик того, кто назвал себя божеством. Гавриил прикрывает глаза, понимая, что никогда не избавится от этого воспоминания. Лик Отца Богов ему слишком хорошо знаком — и ничего хорошего это не сулит. Сам Азазель, один из трех правящих Небесами серафимов, пал так низко, что провозгласил себя одним из новых богов. Точно мало ему было силы, данной Небесами. Будто недостаточным было его преступление, неужели породить дитя человеческой крови — недостойная звания отступника и предателя скверна? Серафим, близкий к Богине, начальник Ее войск и Ее опора. Сколько лет здесь его почитают как великого бога? Сколько лет он хулит и попирает имя собственной матери? Конечно, о чем-то таком на Небесах догадывались, но столь отчаянного и гнусного предательства не ждали. Гавриил чувствует, как в висках стучит гнев. Как сила разгорается в руках. Как очистительное пламя вспыхивает на копье. Азазель. Серафим, которому даже указывать на его излишние вольности казалось неразумным. Неужели неопалимый ангел Ее мог ошибаться, отступить… Мог. С силой пущенное копье, с грохотом пронзая измазанный пахучими маслами металл, врезается в статую. Та взрывается миллиардами крохотных кусков, с треском рассыпаясь. Обломки грохочут, разбивая мрамор, тонут в жертвенной крови, застревают на других уровнях храма. Гавриил же только молча разворачивается — и выходит прочь, искренне желая навсегда забыть то, что видел. Если даже лучшие, мудрейшие и сильнейшие из серафимов способны на подлость, что может всего лишь архангел? Он не имеет права на слабость. Не имеет права сдаться. Да, в этом предательстве нет ничего неожиданного, разве нет? Разве мог Азазель, с его-то способностями, остаться лишь одним из многих? Благостная маска на лице Гавриила дает трещину. Взгляд его метает молнии, фиолетовые глаза сияют особенно сильно — он сам буквально чувствует это, видит лиловые отблески, танцующие на земле. Он останавливается рядом с праведниками, смотрит вниз — туда, где архангелы дожидаются его одного. Они встречают Гавриила восторженными криками, бряцают оружием… Дело сделано. Главный жрец города связан. Новые мятежники — нет, оступившиеся, поправляет он себя, — пленены. Слишком погруженный в мысли об Азазеле и его предательстве, Гавриил в пол уха слушает праведников — и Анака, позволяющего себе шептать богопротивные ругательства. С трудом собравшись с мыслями, но не в силах разделить радость остальных архангелов, Гавриил даже отвечает что-то вполне уместное. Только праведников это не интересует. Гавриил пытается объяснить человеку, что сама Богиня желает восстановить справедливость и наказать полукровок за их деяния. Он предельно честен. Он рассказывает все о миссии архангелов, о грядущем суде, о планах… Прежде, чем Гавриил успевает завершить свой рассказ, праведник не выдерживает — и пронзает сердце полуангела. Убивая — запечатывая силы, это оружие не позволит именно что убить, — главного жреца этого города. Одним ударом обезглавливает множество культов новых Матери и Отца Богов, проливает кровь во имя Всевидящей. И лишает Гавриила возможности спросить полуангела о других. О бесчисленных полукровках, что покинули эти стены. О их предводителе, что вывел отсюда многих незадолго до сошествия ангелов. О том, кто именно предупредил местных о воле Богини. Все эти бесценные для миссии архангелов сведения теперь запечатаны в теле с замороженной до самого небесного суда душой. Кровь проливается из глубокой раны прямо на когда-то роскошные, а теперь измазанные пеплом и подпаленные жреческие одежды. Тело повисает на цепях, голова свешивается, лицо искажается, и Гавриил с трудом понимает, чьи черты напомнил ему жрец. Азазель. Это сын самого Азазеля. Немудрено, что он владел такой силой — сумел причинить вред благословленному архангелу. Гавриил обреченно смотрит на Небеса и запускает обожженные пальцы в волосы. Барабаны больше не звучат, зато в звоне колоколов слышится успокаивающий и вдохновляющий шепот Богини. Если он не ошибся — а он не мог в таком ошибиться — в следующем городе им будет дьявольски тяжело. Азазеля никто не пленил — и он наверняка в ярости. Серафимы — тоже часть Небесного воинства, и сильнейшая его часть, воплощение жгучей и неопалимой любви. Все еще ближайшие к Богине ангелы… Кто знает, чем завершится эта история, как отблагодарит Всевидящая архангелов за преданность. Пока любой серафим стоит выше архангела. Любовь к ней, правящая на Небесах, и лишь стражи слова ее. И архангелам, столько лет подчинявшимся их мудрости и силе, сложно представить, почему многие из серафимов отступили от Великого Замысла. Наверное, боль самой Создательницы от этого совершенно неописуема. Гавриил делает глубокий вдох — совсем по-человечески, говорит что-то подходящее моменту, обращаясь к праведникам. Те кивают — но, похоже, не понимают и слова. Им все равно — никто не видит в случившемся проблемы. Гавриил выискивает глазами Михаил, спускается к ней и отдает несколько указаний. Назначает ее главной по их миссии, пока сам он отсутствует. Велит скорее направляться к второму городу — городу жрецов и прорицателей — пока Азазель не нашел тех, кто пожелает выступить с войной против архангелов. Просит всех быть осторожным и сжимает вернувшееся к нему из полуразрушенного храма копье. Нужно сообщить обо всем Небесам, какой бы тратой времени это не оказалось. А заодно доставить плененных ангелов под конвоем к Богине. Прежде чем исчезнуть в столпе белоснежного света, Гавриил ощущает на себе чей-то взгляд. Он поднимает голову и замечает вдали тонкий женский силуэт — полуматериальный, в развевающихся одеждах. Женщина бежит по пустыне, прочь от городских ворот, и буквально тает в воздухе. Что-то золотистое падает из ее рук в песок — но блеск вскоре исчезает. Еще мгновение — и силуэт обращается в сероватую дымку, которую в одночасье развеивает пустынный ветер. В воздухе остается лишь слабый отголосок оккультной человеческой энергии.