…Здесь будут находиться духи ангелов, которые соединились с жёнами и, принявши различные виды, осквернили людей и соблазнили их, чтобы они приносили жертвы демонам, как богам, — будут находиться именно в тот день, когда над ними будет произведён великий суд, пока не постигнет их конечная участь. Енох. 4:24
Дурное предчувствие по поводу сына Азазеля, усыпленного праведником (не столько сына, сколько самого шестикрылого родителя), делает свое дело. Понимая, сколько времени относительно земного он может потратить на Небесах, Гавриил легко уговаривает одного из архангелов, сопровождающего пленных, обменяться оружием. Внизу, скорее всего, сражения не избежать: проклятые будут драться за свой последний город. Наверняка уже собирают войско. В ход пойдет и чародейство, и позаимствованные у ангелов с демонами знания. Повергнуть идолы можно чем угодно из божественного арсенала, хоть кинжалом, но сражаться в ближнем бою копьем… Не зря же Михаил меч захватила. Да и Метатрон оружию на облаке Богини не обрадуется. Особенно если оно будет таких внушительных размеров. С мечом-то все попроще, в глаза меньше бросается. Со специально выделенного для оступившихся ангелов облака Гавриил стремглав летит не обратно к порталу, а в приемную Богини. Заодно убеждается, насколько разумно поменял оружие: с копьем в руках особо не разбежишься. Гавриил спешит изо всех сил и, торопливо объясняя причину своего появления здесь, рассчитывает обернуться достаточно быстро. Реальность сурова: все идет не по плану. Гавриил теряет безумно много времени, выслушивая степенные заверения Метатрона, будто Она вот-вот освободится. Конечно, Гавриил не спорит и не сомневается: Ее дела бесконечно важны в масштабах всего мира, а не какой-то стычки с порождениями греха, что объявили своих родителей новыми богами. Стоящий среди бесчисленных свитков Метатрон и сам не в состоянии внятно ответить, с кем говорит Всеведающая: заперлась незадолго до завершения битвы в городе храмов, велела не беспокоить. Гавриил, признаться, понятия не имеет, кто может прийти к Богине, с кем вообще и что Она может обсуждать. Метатрон кисло улыбается и шутит, что, возможно, сам Враг явился к ней и просит о снисхождении для своих мерзких творений. Гавриил улыбается было одними губами, сопоставляя их Милостивую Мать, ее свет и добро, прекрасные белоснежные Небеса и беззаветную преданность всему благостному с Врагом, с Сатаной, его омерзительным видом, буквально кричащим о греховности, с его многочисленными последователями, разделившими с ним ложь, пламенем и грязью Преисподней… Безумие. Абсурд. Бессмыслица. Улыбка Гавриила быстро исчезает. Свежий запах озона наполняет воздух. Метатрон хрипло смеется над собственной шуткой — но замолкает, когда понимает, какие непотребные вещи он только что произнес. Чтобы Богиня договаривалась с Сатаной? Невозможно. Другие же варианты — более подобающие и разумные — ни Гавриилу, ни Метатрону в голову не приходят. Все ангелы заняты, людей к себе Она не призывала, присутствие Смерти они бы почувствовали. Быть может, это особые дела Всевышней. Такие, что ни один из преданных Ее детей просто не сможет постичь истинного их смысла. В воцарившейся тишине кажется, будто и Гавриил, и Метатрон подслушивают. Что происходит там, у Престола, за дверью в главный облачный зал, им не известно. Интересно, конечно, но любопытство — не самая развитая черта характера ангелов. Зато чувство вины за насмешки над Нею отдается зудом в крыльях. — Она предлагала тебя повысить, — внезапно выдает Метатрон, пытаясь сгладить неудобный момент. Плохая попытка отвлечь внимание от сказанного о Богине. — Если твоя работа на земле увенчается успехом, я Ей напомню. Придется поучаствовать в суде, конечно. Неприятно, но все мы должны следовать нашему предназначению. — Я не подведу, — кивает Гавриил. — Я делаю это из любви к Ней, а не ради повышения. Метатрон согласно кивает, сжимая и разжимая старческие морщинистые руки в кулаки, и, отвернувшись, хватается за исписанные свитки, точно за спасение. — Как и все мы, — чуть потеряно звучит его голос. Метатрон сухо откашливается и по-деловому продолжает: — Она высокого мнения о тебе, как я понял. Услышать Имя Ее — большая милость. Если будет на то Ее воля, возглавишь любой отдел. Какой пожелаешь. Она одобрит. Гавриил не размышляет слишком уж долго о словах Метатрона. Ничего нового он не слышит: разве что о повышении речи не шло. Но кого волнуют формальные должности? Только возможность помогать Ей. Воплощать Великий Замысел. Остальное — пустяки. Но право руководить остальными Мудрая не доверит случайному ангелу. Лишь преданнейшие достойны. Гавриил считает себя одним из преданнейших. Его назначат — иначе и быть не может. Но все это само собой разумеется. У архангелов есть дело поважнее: на земле, где время стремительно летит, и каждое мгновение на Небесах отдается там многими днями, пусть солнце и не заходит. Пальцы Гавриила смыкаются на рукояти меча. Там, на земле, отряд архангелов остался совершенно один. Конечно, в Михаил Гавриил не сомневается. Да ни в ком он не сомневается ни на секунду, просто понимает, что его место сейчас — не в приемной на облаках, а среди равных, что наверняка готовятся к битве. Это общая их работа, и совершенно неприемлемо бросать все вот так. Разве может Гавриил так разочаровать доверившуюся ему Богиню? И вообще, наверняка он совершенно зря тревожится. Она — Всевидящая, Ей ли не знать, о чем Гавриил желает сообщить. Она позволила им действовать самим, без Ее контроля. Разве не известны Ей все события грядущих тысячелетий? Не задумываясь больше ни о чем, с мечом в руках Гавриил спешит к порталу, невольно расталкивая оживившихся ангелов. Те столпились в зале, где расположена модель человеческой планеты, и теперь что-то воодушевленно обсуждают. Перед Гавриилом, однако, толпа расступается, спешно приводя модель в первозданный вид: он успевает заметить только мельтешащие картинки, тающие в воздухе. Среди ангелов слышится обеспокоенный шепот: похоже, взгляд на поверхность земли никого не оставил равнодушным. Гавриил не пытается отчитать или осудить болтающихся без дела ангелов. В их поведении, если подумать, нет ничего предосудительного. Любопытство само по себе — не грех. Не все способны долгие годы пылать любовью к Ней, не подпитывая свои праведные чувства. Что же до безделья… Слишком уж важные времена наступили, слишком много событий происходит на земле, но при этом не требует ангельского вмешательства. Небесному воинству следует знать, что именно грядет и насколько близок час их праведного триумфа. Гавриил, улыбнувшись так, что у самого скулы сводит, желает всем такого же прекрасного дня, как и предыдущие. Ангелы переглядываются, скривив лица и неясно нахмурившись. Никто не решается задавать вопросы: на облаках слышится только тихий шепот, пока Гавриил прикасается к участку суши, отмеченному на модели земли, и перемещается вниз, на планету. Ему хватает мгновения, чтобы понять, насколько он опоздал. Город уже пылает. Ворота уже разрушены. От стен остались лишь груды источающего скверну камня. Архангелы — Уриил и несколько других — парят над городом, повергая омерзительные образы местных божков в пыль. Но не это заставляет Гавриила тихо выругаться. Разливая по проклятой земле божественный свет собственных крыльев, Михаил сражается у покореженных ворот. Но противники ее — не какие-то мелкие человекоподобные существа, с которыми архангелы легко справились в городе Храмов. Не скрывая своих сил, точно напитанные колдовским и греховным, полуангелы предстают во всей своей внушительной красе. Исполинские фигуры, кожа которых изрисована мудреными узорами. Оружие — всех форм и размеров — гремит, и каждый удар отдается богохульными выкриками. Пылающий взгляд полуангелов прожигает пространство, воздух искрит от могучего колдовства, и архангелы не справляются с натиском. Их греховный враг силен — чертовски силен. Многие архангелы просто вынуждены принять истинную форму, оставив служебные тела. Но полуангелы заходят в своем богохульстве куда дальше: они извращают в свою пользу священные символы, что ограждали когда-то главный вход на Небеса. Там, в глубинах города, рыжеволосая девчонка в синих одеждах — жрица главного из местных храмов — больше не разменивается на мелкие грехи вроде гадания на костях: она творит ритуалы, взывая к неизведанным силам. Тем самым, что породила оккультная энергия полукровок. На поверхности земли, мерцая и сверкая на солнце, отзываясь на каждое заклинание жрицы сам по себе вырисовывается мудреный защитный круг. Будто невидимое копье проводит линию за линией. Несколько архангелов обеспокоенно сторонятся неизвестной им магии: с позорным вскриком отскакивают, стоит оккультному задеть их материальные тела. Над городом разносятся имена архангелов, заглушая грохот барабанов. Не праведники кричат их: полукровки решаются осквернить даже Небесное войско своими жалкими подношениями. О действии жертвенной крови на ангелов Гавриил наслышан: его предостерегала сама Богиня. Так что он прекрасно понимает, в чем план полукровок. Завлечь, околдовать, лишить рассудка каждого из пришедших в город с огнем и мечом. Даровать ощущение вседозволенности тем, кто должен выжечь скверну из этих земель. Заставить архангелов возгордиться, возомнить себя равными Богине и оступиться, подобно многим другим. Имя Гавриила тоже летит над городом. Многократно усиленное, оно звенит в ушах каждого, отдается от еще неразбитых стекол мерзким дребезжанием, громоподобным звоном колоколов звучит над головами сражающихся. Архангелы, вверенные Гавриилу самой Богиней, пытаются отыскать взглядом своего начальника: точно не верят, что он наконец появился. Полукровки не знают их имен. Во всяком случае, не способны сопоставить имена и тех, кого ни разу не видели. Простых описаний недостаточно, каким бы мастером слова не были рассказчики. А еще, пусть по тому, как они сражаются, и не скажешь, никто из полукровок не мог узнать новейших разработок архангелов по истреблению греховных проявлений. Эти отчеты Гавриил лично представлял в Главном офисе, дальше серафимов это уйти не могло, даже херувимы еще ничего об этом не слышали. Такие сведения не могли выпытать и сообщить демоны. Преисподняя, как говорят, слишком увлечена внутренней борьбой за власть, чтобы уделять внимание проклятым городам. Потому, собственно, никто из падших сейчас и не путается под ногами. Кто-то из ангелов здесь, кто-то неотрывно следит за полем битвы, выискивает самых опасных для проклятых… Мерзкая подлость. Кто-то не пожелал отступить и признать свои заблуждения. Кто-то упорствует, защищая эти порождения блуда и кровосмешения. Этот кто-то предал и продолжает предавать свою любящую Мать в угоду… Чему? Что, прости их всех Богиня, заставит ангела поставить интересы смертных и полукровок выше своих собратьев, выше их Великой Цели? По земле неестественным ручьем бежит жертвенная человеческая кровь, огибая весь город там, где должны быть стены. Запах ее почему-то внушает даже не ощущение безмятежности и равнодушия, а приятную сонливость. Точно пеленой укрывает сознание, туманит взор. Но охватывающий все существо Гавриила праведный гнев не позволяет поддаться этому неведомому доселе блаженному ощущению. Другие архангелы ждут его. Они вместе должны сражаться здесь. Должны выполнить свою работу, а потом схватить предателя, что пытается обратить знания в оружие против братьев. Сотни глаз обращены к нему, к Гавриилу. Михаил справляется чудесно, но не ее Богиня поставила руководить войском. Хриплый женский голос продолжает монотонно повторять имена архангелов. Ему вторит еще один — мужской и прерывистый. Среди сражающихся полукровок Гавриил выискивает его хозяина: широкоплечего полукровку, чьи золотистые кудри прилипли к перемазанному грязью лбу. Из рассеченной губы его слабо сочится кровь, но меч, подобный проклятому оружию пойманного жреца из города храмов, раз за разом взмывает в воздух. Каким-то чутьем — а может, замечая знакомые рисунки на его изорванной одежде, — Гавриил понимает, что парень этот — отсутствовавший второй жрец. Тот, кто увел войско и многих своих людей прочь из города, которому грозило разрушение. Полукровки успели подготовиться. Они знали заранее почти обо всем, и теперь они почти успешно обороняют свои богопротивные храмы. Кто-то из детей Богини помогает им, пытаясь обратить Небесное благословение против архангелов, уподобить их себе, со всей своей мерзостью и лживостью. Человеческая кровь струится по затейливым линиям на земле, что продолжает вырисовывать магия ритуала местной жрицы. Праведный гнев становится сильнее, не просто воспламеняя дух и устремления: фиолетовые глаза Гавриила наливаются багряным светом. Хваленые оккультные умения полукровок вызывают отвращение и презрение. Что все их уловки для того, кому открыта воля Всевышней? Для того, кто вручил Ей свое сердце и разум? Уверенный в своей правоте, Гавриил легко и бесстрашно переступает проклятый ручей, и кровь впитывается в раскаленный песок. Темная полоса быстро смазывается ногами многочисленных сражающихся, дурманящий воздух повсюду очищается, обретая слабые нотки небесной свежести, а усомнившиеся было архангелы решительно расправляют плечи. Творимый жрицей ритуал теряет силу. Ибо нет могущества более великого, чем праведность. Лишь после этого Гавриил шепчет имя Богини, благодаря Ее за помощь. Она помогает ему оставаться сильным. Ради Нее он делает все это. Праведники сражаются ничуть не хуже архангелов, помогая крушить и разрушать идолов, проклятые дома, башни и алтари. Человеческие сторонники Небес превосходят полуангелов числом, стоически выносят боль, раз за разом бросаясь в бой, даже едва не поскальзываясь в лужах крови, уже пролитой на темные камни, которыми вымощены улицы. Крепче сжимая меч, прежде, чем броситься навстречу одному из полукровок, Гавриил кивает оказавшейся рядом Михаил. Та почти оценивающе смотрит на его служебное тело, хлопает крыльями и кричит, перекрывая звон Небесных колоколов: — Он на башне! — ветер треплет ее чистый, в насмешку над идущим вокруг боем, балахон. — На одной из башен храма к северу, посмотри! И Гавриил смотрит. Мир вокруг точно погружается под воду: архангелы точно знают, как звучит реальность в глубинах океана, они помогали расселять морских тварей. Лязг клинков, грохот барабанов и громогласные переливы колоколов пропадают. Остается лишь дымный запах, в котором явственно ощущается легкий аромат ладана, разбавленный подкисшей благодатью. Гавриил видит, о чем говорит Михаил. Вернее, о ком. Там, намного выше, чем могут пробиться праведники, там, куда необъяснимая сила не пускает Уриил, там, на башне, у ступеней которой мальчишка-жрец с разбитой губой теснит Сандальфона, виден ангел. Шестикрылый серафим с поседевшей бородой. Раз за разом он поднимает руки — но обращается не к Небу, а к полукровкам на земле. Он творит колдовство — ничуть не менее сильное, чем жрица этого города. Он вливает силы в полукровок. Тот самый ангел, который — без всяких сомнений — поднял проклятый род на войну против Небес. Азазель. Один из ангелов Главного Офиса, могущественный и величественный, сильнейший из пребывающих в Раю после мятежа. Предатель до сих пор по чину выше Гавриила, и пока распоряжения об обратном не было, пока он стоит во главе сражающихся полукровок, архангелы и праведники обречены проливать кровь до бесконечности. Он уравнивает силы. Только у архангелов нет бесконечности. И пяти тысяч лет тоже нет. У них только три Великих дня. Новых приказов не будет. Гавриил еще раз окидывает взглядом своих архангелов. Яростная Михаил, вдохновенная Уриил, пылающий праведным огнем Сандальфон… Безумно сложное решение — на грани непослушания и пренебрежения Ее волей — Гавриил принимает в доли мгновения. Просто поднимает меч, расправляет крылья и летит к башне, на которой устроился Азазель. Никто другой не решится выступить против ангела такого чина. Если на то воля Богини, если Гавриил не ошибается, то даже серафим с такими силами окажется ему по плечу. Иначе же… Будет так, как суждено. Как предписано Великим Замыслом. Она, его прекрасная Мать, уверена, что он справится с этой работой. И будь он проклят, если усомнится.***
— Нет, — твердо говорит Гавриил, хмуря брови. Балахон его опалило по подолу, но ткань все еще остается первозданно-светлой. Меч, измазанный в эфирной субстанции, всажен в растрескавшуюся землю. — Мы не станем спешить. Приказ ясен. Повергаем идолы, все проклятое, оставляем полукровок внутри городов и ждем указаний. Гавриил и сам не верит, что отведенные им три дня наконец прошли. Кажется… Хотя что значит «кажется». Для них, что пребывали на земле, прошло почти три десятилетия в беспрерывных сражениях во славу Ее. Конечно, в первый день архангелы спустились на поверхность лишь в полдень, да и множество времени Гавриил потерял в приемной, но вездесущие кровь и разрушения стоят перед глазами, не спеша померкнуть. Вина за все это лежит на ангелах. Оступившихся, но ангелах. Его братьях. Богиня великодушна, но сможет ли она простить такой кошмар? Конечно сможет, о чем речь, если те покаятся. Куда правильнее спрашивать, каким будет их искупление? Какую цену им придется заплатить за сотворенные грехи? Быть прощенным и заслужить это самое прощение — разные вещи. Но даже среди оступившихся есть тот, кто сотворил куда больший грех. Тот, кто повел войско полукровок против архангелов. Предательство Азазеля — куда страшнее. И все внутри трепещет, когда Гавриил позволяет себе задуматься о судьбе братьев. Они не падшие, покуда Богиня так не решила. Они лишь… Пленные. Пока не прозвучит Ее слово, истинные масштабы их вины никто не смеет определять, лишь предполагать. Вот только Михаил, похоже, не до конца это понимает. — Время вышло, — сухо чеканит она, стискивая рукоять меча. — Она велела нам поступать по ситуации, если не будет приказов. Гавриил скользит взглядом по пленным. Смотрит на натянутые цепи, в которые закован потрепанный Азазель, на его поникшие, но все еще сияющие крылья. Неужели даже весть о пленении его сына-жреца не ударила по нему так сильно, как падение города Пророков? Или, что куда вероятнее, поражение от руки архангела? Гавриил поначалу и сам, несмотря на всю веру в предназначение, удивляется: силы серафимов, тем более такого, как Азазель, всегда внушали священный трепет. Лишь потом ему в голову приходит, что благословение Богини — куда большая сила. Иначе и быть не могло. Азазель заметно осунулся, хотя все еще полон эмоций. Ярость и недовольство плещутся через край, взгляд метает молнии. Но, несмотря на весь свой гнев, Азазель не пытается разорвать цепи. Копит силы или все-таки смирился? Гавриил продолжает смотреть на город, на обломки башен и статуй, на засохшие пятна крови и черные отметины, оставленные очистительным пламенем. Он смотрит на пленных полукровок, пытаясь разобрать, что за неясная сила стелется над землей. Что-то оккультное, что-то, подобное последствиям ритуала. Другие архангелы — то ли расслабившись после сражения, то ли просто слишком уставшие, — говорят, что ничего подобного не чувствуют. И это настораживает. Что-то очевидно изменилось. Гавриил изучающе рассматривает полукровок и видит, как те беззвучно молятся. Шевелятся их губы, головы опущены, связанные руки сплетены в замок. И лишь одна из них, та самая рыжеволосая жрица, почти не скрывая, произносит одно и то же. Храни нас, Вельзевул. Славься, Мать и Заступница. Вверяю свою жизнь и свою душу тебе. Жрица гордо вскидывает голову, обращая лицо к ним, к архангелам. На груди, на плечах и ладонях ее зияют незаживающие раны: кровь медленно струится на землю. Только слово Богини и поддерживает жизнь в этом теле. Самая могущественная пророчица из полукровок… Слепая — пустые глазницы лишь наполовину закрыты веками, приоткрывая неестественные черные провалы, — но отчего-то кажется, что мир она видит в разы лучше остальных. Губы ее изогнуты в мерзкой самодовольной улыбке — как у иного демона, сотворившего необъяснимую пакость. Даже Гавриила пробивает легкая дрожь от этого… Взгляда? Что-то оккультное точно пытается пройти сквозь каждый предмет, через каждого из присутствующих. И проклятые, даром что кому-то молятся, не похожи на отчаявшихся и побежденных. Михаил, однако, всего этого не замечает: — Отпущенный срок давно прошел, — продолжает она. — Мы тратим время впустую. Ты поставлен руководить нами, но… — Мы не будем торопиться, Михаил, — перебивает ее Гавриил и запускает пальцы в волосы, нервно поглядывая на Небеса. — Ты точно ничего не почувствовала? Никаких изменений? — Нет, — сухо отвечает Михаил, недовольно поглядывая на остальных архангелов: никто не говорит и слова в ее поддержку. — Все в точности так, как и было. Гавриил не желает спорить: пытается сам разобраться в том, что ощущает. Но перемены слишком невесомы — и ответ никак не приходит в голову. Гавриил смотрит на праведников: люди выдохлись, но праведный гнев их не иссяк. Пожалуй, не будь здесь архангелов, давно бы уже бросились на обессиленных полукровок. Что-то точно щелкает в голове Гавриила, но мысль не успевает оформиться. Под громкий перезвон прямо перед архангелами в облаке сияния появляется Рафаил. — Прекрасная работа, — громогласно возвещает он, хлопая в ладоши. — Богиня довольна каждым из… — Есть указания? — Михаил пытается говорить учтиво, но недовольные нотки пробиваются в ее голосе. — Мы довольно долго ждем. — Мы с Метатроном долго не могли решить, кто должен спуститься к вам, чтобы сообщить Ее волю, — широко улыбается Рафаил, обнажая зубы, и пугающе-восторженным взглядом окидывает пленных. Ноздри его раздуваются, будто даже запах этих мест ему противен. — Очистительный огонь спустится на город… — Когда? — снова обрывает его Михаил. — О, думаю, к вечеру, у вас будет время подготовиться, — Рафаил приглаживает светлые волосы и поворачивается к Азазелю, награждая того презрительным взглядом. — Все полукровки и виновные, что были здесь, должны к новому звону колоколов оказаться в этих стенах… Стены тоже придется восстановить, чтобы никто не смог сбежать. Жрицу города — охранять особенно. Им всем суждено гореть в стенах, что они воздвигли. — Здесь еще и жрец второго города, — хмурится Гавриил, задумываясь над формулировкой. — Он воздвиг другие стены. Что с ним делать? — Пусть остается с этими. Я к вечеру приведу второго, сына нашего серафима, и пламя будет пылать над всеми, — в тоне Рафаила не остается и капли радушия. — Правильнее будет решить разом все проблемы с этими выродками. Думаю, если твои архангелы помогут, мы можем к сроку привести сюда всех виновных даже с Небес… Азазель скрипит зубами от ярости: — Не посмеешь… — голос его внезапно замолкает. — Небольшое чудо, — Рафаил опускает руку и расправляет сияющие крылья. — Не хватало еще, чтобы этот предатель всех нас проклял какой-нибудь омерзительной гадостью. Странно, что ты сам этого не сделал, Гавриил. — Он не имеет силы ни над кем из нас, — спокойно отмечает тот, вынимая меч из земли. — Чудеса тут не нужны. — Мне лучше знать, ты уж прости, — Рафаил снова улыбается, покровительственно опуская руку на плечо Гавриила. — Знаешь, я столько лет работал с ним бок о бок, и… — Я хочу взглянуть на приказ Матери, — выдает Гавриил, и Рафаил мгновенно убирает руку. — Не хотелось бы напутать. Михаил округляет глаза, но вскоре одобрительно кивает. Гавриил расправляет плечи, выжидающе протягивая ладонь. — Не думаю, что это так уж необходимо, — нервно бросает Рафаил. — Я поставлен руководить этим войском, — гордо чеканит Гавриил. — Я хочу знать полную формулировку. Я имею на это право. Рафаил заметно кривится и протягивает записку. — Здесь сказано, что в городе останутся только местные, — Гавриил вглядывается в слова. — Их участь — гореть здесь пять тысяч лет, покуда не наступят последние дни, и мир не исчезнет. Тогда Богиня будет судить их, подобно другим смертным. О городе Жрецов ни слова. Мы доставим всех остальных на Небеса. — Пустая трата времени, — раздраженно бросает Рафаил. — Твои полномочия ограничены Ее словами, в остальном ты волен поступать, как пожелаешь. Совет Небес тебя поддержит, это общее мнение… Гавриил переглядывается с недоумевающей Михаил, косится на сереющего лицом Азазеля и осторожно складывает записку с приказом. — Совет Небес состоит из трех серафимов, — решительно заявляет он, игнорируя подтекст в словах Рафаила. Все предельно ясно: тот слишком спешит с расправой над ангелами. Может, безумно хочет показать Богине свою преданность… — Один из них поднял на восстание полуангелов. Не уверен, что мнение именно «общее». Участь остальных решат позже. Она обещала суд. Мы доставим всех остальных на Небеса. Рафаил прикусывает губу и складывает руки на груди, враждебно поглядывая на Азазеля. Тот будто теряет последние крохи жизни: крылья его тускнеют и обретают сероватый оттенок. — Нам не помешают демоны? — осторожно интересуется Михаил, слыша, как рыжая жрица раз за разом повторяет имя Вельзевул. — Нет, — недовольно цедит Рафаил, прожигая Гавриила взглядом. — В Преисподней своих забот полно. Там кто-то из Совета Тьмы снова пытался уничтожить другого святой водой. Князь, кажется. Похоже, преуспел. — Откуда у них святая вода? — упавшим голосом переспрашивает подошедшая Уриил, пока Михаил расплывается в довольной улыбке. — Украли, — коротко бросает Рафаил. — С них станется. Ненависть затмевает даже желание существовать и прирожденную трусость. Слова рыжей жрицы меняются. Кровь из ее ран уже не струится, а стекает крупными каплями: восстанавливается она, что ли? Гавриил давно уже пытается не прислушиваться, но хриплый женский голос въедается в сознание. Раз за разом напоминает, что еще один из виновных — вовсе не ангел. Без сторонников Люцифера тут не обошлось. Возможно ли, что демоны сделали что-то с Азазелем? Что они ему внушили? Вельзевул, моя кровь проливается в твою честь. Возьми мою силу, могучая Матерь, ибо жертвую тебе… Гавриил снова всаживает меч в землю и принимается раздавать указания. Уже очень скоро на это место снизойдет очистительное пламя. Не имеет значения, серафимы ли спустят его, или же поступит новый приказ и архангелы сами сотворят этот огонь, но… У ангелов — оступившихся — будет чуть больше времени, чтобы осознать свою вину. Может, это спасет их от куда более ужасной участи.***
— Не обманывайся, — безжизненный голос Азазеля поглощают вездесущие облака. Цепи гремят, перья в поникших крыльях тихо шуршат. — Я бы поступил также. Я не раскаиваюсь. Гавриил недоумевающе смотрит в ответ. Каждый из оступившихся ангелов, с которыми он говорил, несли полнейшую чепуху. Хуже всего, конечно, пришлось у Тамиэля. Тот совершенно обезумел. Похоже, участь дочери, той самой рыжей жрицы, что теперь горит с другими лжепророками в погруженном в очистительный огонь городе, окончательно сломала что-то в его сознании. Говорил о потрясающей красоте человечества. Даже в омерзительных жертвоприношениях он видел торжество смерти. Какую-то особую красоту. Хрипы, боль, льющаяся потоком кровь — все для него было прекрасным. — Ты можешь понять меня, верно? — шептал Тамиэль, продолжая рваться из цепей. — Или ты любишь лишь тех, кто способен сотворить прекрасное? Это… Это так восхитительно. Твоя преданность восхитительна. Когда ты думаешь о творениях, ты звучишь иначе. Твое сияние меняется. Эти цвета… Протяни руку. Ты должен это видеть. Только… Покажи мне ее. Мою дочь. Как она горит. Я не видел, это невыносимо… Рафаил предлагал оставить ангелов там же, в пылающем городе. Тамиэль остался бы с дочерью. Может, среди тех образов, что ему приходили, он бы не ощутил страданий? Нет. Гавриил раз за разом повторяет себе, что участь его собратьев должна решать Богиня. Если они не заслужили снисхождения, они заслужили хотя бы суда. Даже Азазель. Пусть он и не раскаивается. Только жалеет, что не вернулся за сыном. Что не сражался вместе с ним бок о бок в городе Пророков. — Мы все будем гореть, раньше или позже, — грустно улыбается Азазель: пожалуй, первая его эмоция с того момента, как его бросили на это облако для пленных. — Большая честь гореть вместе с ними. Они сильные. Мои полуангелы. Они желали жить спокойно. Такое не прощают, верно? — Богиня милостива, — машинально возражает Гавриил и закашливается. — Навряд ли, — потерянно произносит Азазель. — Тогда бы нас всех уничтожили. Пять тысяч лет в очистительном огне до суда… Если не дольше. Она может передумать. Она будет молчать и дальше, увидишь. Но гореть мы все равно будем. По твоей воле. И Гавриил задумывается. В самом деле, что лучше? Уничтожение или вечные страдания? Окончательная точка или шанс — призрачный, ценой тысячелетних мучений — шанс на спасение? Мятежников, поддержавших Люцифера, бросили в огненное озеро, повергли в Преисподнюю, но позволили им создать едва ли не собственную реальность. Место, противопоставленное Небесам. Жизнь в ненависти и страхе — это и есть их наказание? Мучения в очистительном пламени — хуже или лучше для оступившегося? Расправив плечи, Гавриил морщит лоб: — Я не желал вам такой участи, — говорит он. — Моей вины в этом нет. Я пытался вернуть вас на праведный путь. — Ты ждешь. Ты мог бы уничтожить всех нас, — холодно отвечает Азазель. — И пока ты медлишь, вмешаться может кто угодно. Гавриил вспоминает то, как Рафаил заставил Азазеля замолчать: еще там, на земле. Что пленный ангел тогда хотел сказать? Что-то страшное и важное? Почему тогда он молчит сейчас, когда уста его открыты? Гавриил решает, что сказанное не имеет больше значения. Но мысль о Рафаиле не дает покоя. Слишком много всего происходит за последние сутки. Приказов от Богини так и не поступает, но сила, дарованная архангелам, никуда не исчезает. Лишь Имя Ее забывается, но в остальном… Архангелы чувствуют, что стали куда могущественнее серафимов. Неужели вот она, их награда? Но суда еще не было. Ничего еще не закончилось. Метатрон, говоривший с Богиней, лишь недовольно замечает, что время и место суда уже выбрано, но Богини на нем не будет. Он явно что-то скрывает: безумно неприятное, оставляющее неприятный отпечаток на его лице. И никто из ангелов не решается выведать правду. Гавриил уходит с облака, где содержится Азазель. Все на Небесах единогласно решили, что его проступок — особенный, да и силы его до сих пор не связаны, потому куда безопаснее держать его отдельно от остальных. Гавриил судорожно пытается отшвырнуть подальше неудобные мысли о сказанном Азазелем. Заслужили оступившиеся быстрого уничтожения или же смутной надежды на прощение после тысячелетий страданий? Почему Богиня молчит? Она же не считает всерьез, что именно Гавриил должен решить этот вопрос? Ответы приходят очень скоро. Точно расплата за все сомнения. Попавшийся навстречу Рафаил хлопает Гавриила по плечу и возвещает, что оставшиеся полукровки вместе с ангелами из пленных — и Тамиэль тоже — отправлены в пылающий очистительным огнем город пророков. Временно, конечно же. На Небесах нет темниц или еще каких мест для содержания неправедных. Не для того создавался Рай. Такое решение никак не противоречит воле Богини. Суд будет, и для суда всех их вернут на Небо. Когда Всевышняя призовет их к Престолу. Собственно, даже словам самого Гавриила там, на земле, это не противоречит. А то судилище, которое назначено на ближайшее время, подтвердит принятое решение, после чего определит участь Азазеля, как особенного грешника. А еще туда приглашены демоны… Рафаил улыбается — широко, обнажая зубы, так, что один его глаз становится меньше другого. По одному его слову только что сотни ангелов отправились на нескончаемые страдания — или, во всяком случае, до самого апокалипсиса, когда Богиня снова возьмет в руки документы с их делом. А до того момента… Гавриил не сразу понимает, что ему говорят. Эфирное тело точно леденеет. Нити энергии лопаются и зарастают рубцами. Спокойствие — привычное спокойствие и уверенность не возвращаются. Собраться с мыслями и вовсе кажется невозможно. Наконец Гавриил отвечает такой же широкой улыбкой и благодарит — без каких-либо эмоций. Конечно, Рафаил все верно решил, раз уж Богиня молчит. Эти ангелы заслужили наказания, и так они разделят участь собственных порождений, но… Гореть в очистительном пламени, страдать целых пять тысяч лет. Что останется от них? Насколько сломлен окажется их дух? Гавриил отворачивается и расправляет крылья. Он идет прочь с облака, оставляя Рафаила, Азазеля, Метатрона, всю эту счастливую толпу ангелов с их восторгом по поводу событий на земле. Они все заслужили отдых, славно поработали, претворяя в жизнь волю Богини. Горечь по судьбе оступившихся никого не покидает, но постоянно предаваться печали на Небесах — тоже неправильно. Они спасли множество человеческих душ. Они показали тысячам других колеблющихся ангелов, какова цена ошибки. И это замечательно. Но Гавриил, даже размышляя о подобном, не желает оставаться с другими воинами. Ему до безумия хочется забыть все, что происходило в проклятых городах. Нет, не кровь и боль в чужих глазах: он архангел, такое не может его устрашить. Он хочет забыть о той необъяснимой преданности демонам, что выказывали полукровки. Никогда больше не вспоминать смирения, с которым они, уже обреченные, приняли свою участь — и горели. А еще то, с какой решимостью Азазель и другие пошли против Богини. Пожалуй, вычеркнуть все это из памяти он сможет нескоро: грядет судилище, самое настоящее, на которое, если верить Рафаилу, приглашены даже демоны. Явятся или нет — другой вопрос, но ничего приятного ситуация в любом случае не сулит. Возвращаясь к офисам архангелов, он позволяет себе еще раз вернуться к мыслям о тех, кого отправили гореть в запертые навечно городах. Безумно маловероятно, что пять тысяч лет спустя хоть кого-то помилуют. Никто из ангелов не сможет раскаяться по-настоящему. Ради всеобщего блага. Под ногами в кои-веки не ощущается раскаленный песок, пальцы не шлепают по засыхающей крови, а утопают в мягких облаках. Слабый запах озона и свежести ползет по небу, внушая спокойствие и безмятежность. Голоса вокруг впервые за три дня затихают, наступает тишина и Гавриил вдруг понимает, что в следующий раз — если следующий раз будет — медлить он не станет. Не позволит решать за себя каким-нибудь серафимам, которые даже оружия в руки не брали, не спускались на землю, не видели того, что видел он. И наказанием для предателя будет милостивая смерть, а не вечные страдания в ожидании суда. Никто не заслуживает подобной участи. Богиня его поймет.