***
— С-сегодня был т-тя-желый день, — Пауль читает вслух удивительно знакомые вырезки из дневника своего друга. — Ты до сих пор плохо читаешь, — Рих лежит на животе, опираясь на локти, подперев ладонями голову и слушает. По сути своей Хайко безнадежен в учебе, два года школы ему не особо нравились и он нехотя выполнял задания, но в этом году, если он будет плохо читать, то скорее всего родители отправят его в другое учебное заведение. Он, кажется, понятия не имеет о компромиссе, то есть не знает, что значит «дать, чтобы получить». Пауль интеллектуальный босяк, иногда совершенно не понимающий своих родителей. Но он постоянно улыбается, со всеми приветлив, можно сказать, компанейский малый, и в то же время не имеет особо друзей. Многие пытались стать его другом и на некоторое время становились, но никто не мог заменить ему Рихарда. Казалось, что Пауль внутренне очень жесток и недоступен. Черт побери, железный, тщеславный забияка, но на самом деле это было не так. Родители Круспе с раздражением наблюдал ту легкость отношений, которая установилась у него с Хирше. Парни даже не могли вспомнить, как именно они познакомились, ощущение такое, что с самого рождения. У них даже возраст был одинаковый, разве что Пауль был старше на пару месяцев. Вокруг все завидовали, как гладко сложилась их дружба. Рихард не раз говорил о достоинствах интеллекта, словно старался пробудить интерес у Пауля к учебе, но тот лишь молча слушал его высказывания и тащил на улицу во что-то играть. Однажды они на целый день отправились в лес на север от дома. Эти два засранца сопровождали друг друга, играя в Тома Сойера и Гекльберри Финна, так что все сложилось просто замечательно. Там они рвали траву и делали себе браслеты, мол входят в тайный клуб «Дети леса», купались в речке, а под вечер пели песни, глядя на усыпанное звездами небо. Позже им за эту выходку влетело от родителей и они не виделись целую неделю. Иногда они даже оставались ночевать друг у друга, так, как жили по соседству, делали палатку из подушек и одеял, прятались там с фонариком и рассказывали выдуманные ужастики, поедая груды овощей, фруктов и сладостей. Ещё любили воровать куклы у сестры Рихарда и тайком играться, но об этом никто не должен был знать. Парни всё делили поровну: еду, игрушки, одежду, даже секреты своих семей. Когда у кого-то дома была ссора, второй сразу же бежал к другу, стучал в окно и кричал: « Экстренная ситуация». Это значило, что сейчас же нужна помощь в виде танцевального батла или прыжков на кровати. — Блин, Рих, у меня не получается! Мне не интересно, пойдем лучше телик посмотрим, — в глазах Хайко была отчаянная усталость. — Читай ещё, а потом я тебе вопросы позадаю, — голова Круспе склонилась вниз и набок — так выглядит в петле тело повешенного. Парень уткнулся в пол, не в силах видеть капризного Хайко. — Нет, не хочу! — завопил Хирше. — Я читаю уже целый час! Честное слово, Пауль — очаровательный ребенок, но он правда был немного глупее Рихарда, это не такой уж и большой недостаток, но ему тоже хотелось быть умным, хотелось, чтобы родители им гордились, поэтому он частенько приходил к своему другу и просил научить его читать, как это делают взрослые. — Ну, давай я почитаю, а ты послушаешь? — ладно, между нами говоря, он просто задница ленивая. — И как мне это поможет? — нахмурил Пауль брови и задумчиво уставился в потолок, продолжая вредничать. — Я почитаю что-то интересное, а ты попробуешь запомнить, это называется — тренировать память, бабушка, говорит, что это помогает, — пожал плечами Рихард, поднимаясь с пола, чтобы пойти за какой-то познавательной книжкой. Но Хайко вытянул перед собой руки, упал головой на пол, прижавшись к нему лицом и тихонько всхлипнул. Только услышав всхлипывания, Цвен повернулся и увидел вздрагивающее, искаженное тело друга. — Эй, ты чего? — Рихард подошел к нему, положил руки на дрожащие плечи и понимал, что надо было сказать хоть что-нибудь, но слова застревали у него в горле. — Я тупой! Я никогда не смогу хорошо читать! — рыдания парня усилились. Не зная, что делать, Круспе начал гладить Пауля по спине. Это была унылая, отстраненная ласка, так гладят спину неведомого раненого животного, наткнувшись на него в темноте. — Слезами не поможешь, у тебя всё получится, — старался тот успокоить Хайко, ведь ждал этих слез, знал, что когда-то они прольются. И почти наверняка догадывался, что будет сидеть над ним, гладить спину и успокаивать. У Хирше часто бывали такие приступы истерики. Во всяком случае, с ними он брел по дорогам городка и прятался так, чтобы его никто не нашёл. Всех видов, всех состояний, всех оттенков, этот малый чувствовал, что дома его не любят и пытаются вытоптать, как ненужный сорняк. У Рихарда ситуация была не лучше. Из его глаз постоянно изливалась скорбь, когда мама не брала его с собой в гости, когда отталкивала желание поиграть с сыном, потому что была занята Гордоном, когда просила уйти из комнаты, чтобы не мешал работать, когда ругала за испачканную футболку, когда отказывалась читать на ночь сказку. Приподнять хотя бы чуть-чуть крышку над этим бурлящим варевом, и голова пойдет кругом. Цвен чувствовал, что он — сгнивший овощ, который движется в семье, бесконечно смешиваясь и разделяясь с другими. Вот из таких размышлений его часто вырывал громкий голос Хирше, зовущий попинать мяч на заднем дворе дома. В глазах своего друга Рихард читал то, что скорбь и отчаяние преодолимы и с радостью выходил на улицу. Поэтому они вместе преодолевали эти темные, колоссальные, как им казалось, трудности, которые ежедневно вставали перед ними. — Рих, ты не понимаешь, ты младше меня, но читаешь лучше! А если меня в школу не возьмут? — Хайко представлял себе совершенно ясно, как его друг будет ходить со всеми детьми и учиться, а он будет сидеть дома. Страшнее всего для него было обрести студенистое, отрешенное и озлобленное одиночество, другими словами — остаться без Рихарда. — В школу всех берут, даже Кристофа возьмут, а он тупее тебя, — Круспе надо было встряхнуть Хайко, чтобы тот перестал плакать, поэтому решил напомнить ему о их странном знакомом, что жил на соседней улице. Когда-то парни гуляли вместе с ним и один раз пришли к нему с ночевкой. Кристоф тогда заболел и постоянно сморкался в тканевый платок. Ничего удивительного, если бы они вдвоем не заметили одну вещь. Шнайдер постоянно глядел на свои сопли и выбирал оттуда самые «интересные», как тот сам говорил, сгустки. После этого случая, они считали его тем ещё чудаком. — Ты правда думаешь, что Крис тупее меня? — вдруг Пауль выпрямился и уставился на товарища полубезумным, отчаявшимся, наполненным слезами взглядом. — Пффф, конечно! Он такой дурак, что даже до пяти не сумеет сосчитать! — вскинул Рих брови, ложась рядом возле Хирше. Маленькие бесцветные глазки Хайко загорелись, сузились еще больше, их уже не стало видно под веками только два горящих зрачка прямо-таки буравили своего друга. — И на велике он так классно не ездит, как я, — восторженно подметил Пауль, сконфуженно улыбаясь. — Это точно, — усмехнулся Рих, поглядывая на фигурку Бэтмена из новой коллекции, которого принесла две недели назад бабушка. Так они пролежали не глядя друг на друга, несколько минут, пока Пауля не позвала мама.***
Ответом было НЕТ! Самое категорическое НЕТ. Теперь, разозлившись, Рихард мог разыграть небольшую сценку гнева. — Ну, мам! Это не честно я тоже хочу поехать! — он не слишком возражал, когда его не брали с собой, но сейчас ему хотелось уехать хотя бы ненадолго из дома, к тому же речь шла о поездке к его двоюродной тетке, которая всегда была рада видеть племянника. — Цвен, ты слышал, что тебе сказала мама? Нет, значит, нет, — твердил брат парня. — Мы привезем тебе чего-нибудь вкусного, — надо сказать, что это чистейшее вранье, но вранье очень интересное, что Рихард немного замешкался. — Но почему Гордон может поехать, а я нет? — парень продолжил держаться своей линии и лихорадочно думал, как бы ему вырулить, выпросить эту поездку. — Так, хватит с меня, Цвен, марш в свою комнату! — прервал этот совсем распаливший конфликт отчим. — Я не Цвен! Я Рихард! — издал парень гневный вопль, а потом ещё и крикнул, глядя в сторону матери: — Как ты меня вообще любишь, если обманываешь постоянно! Больше ему ничего не хотелось слушать. Он рванул с места и побежал в свою комнату, закрыл дверь и остался там сидеть глубоко расстроенным и немного голодным. В доме раздалось легкое шебуршение, все затеяли возню, собираясь уезжать. А затем — мертвая тишина — такая наступает, когда родители покидают двор. Позже дверь комнаты распахнулась и сестра предложила ему поесть сэндвичей, но тот отказался, это был его протест против несправедливого решения.***
Пауль сполз по лестнице на четвереньках и покинул дом так же незаметно, как и вошел в него. Дождь кончился, в небе во всю мощь сияли звезды. Дул легкий ветерок. Магазин напротив, имеющий при дневном свете цвет детского дерьма, принял мягкий охряной оттенок, незаметно сливающийся с чернотой асфальта. Хайко еще не знал, что делать дальше. Уже несколько минут он, стоят на углу, разглядывал улицу, будто видел ее впервые. Здесь ему пришлось перенести много веселья, в каком-то месте, начинает казаться, что образ радости впечатан в эту улицу. Он приглядывается и понимает, что на улицу особенно действует одна личность и сейчас он движется наконец вперед, мимо мусорных баков, чтобы прийти к ней. Проходит еще какое-то время, и ему открывает дверь Мелания, Пауль проходит возле кирпичного камина вспоминая, что год назад они с Рихом умудрились залезть туда вдвоем, играя в прятки с его старшим братом. — Хэй, Рих, привет! — шторы на окне друга были задернуты неплотно, а свеча рядом с кроватью озаряла комнату тихим сиянием. — Что делаешь? — Смотрю, как горит огонь… — с радостью пополам и грустью произносит Круспе, видя своего друга. — Тебя не накажут, что ты пришел? — Я сбежал, думаю всем остальным плевать, что меня нет дома, — махнул рукой Пауль, присаживаясь на кровать. — А ты чего такой? Тебя снова не взяли к тетке? — Ага, — тяжело вздохнул Рихард, — уже который раз. Они Гордона любят больше, ему всё можно, а я должен с Меланией, как маленький, сидеть. — У тебя хоть брат и сестра есть, а мне целый день скучно одному. А ещё я голодный, как зверь, у тебя есть что-нибудь? — спросил Хайко и криво улыбнулся. — Не знаю, можем пойти на кухню, там должно что-то быть, — уныло ответил ему Рихард, продолжая смотреть на свечу. — Ну так пойдем, — с этими словами Пауль стал тыкать пальцем в ребро своего друга, пытаясь его защекотать и развеселить. Он знал, что Круспе очень чувствителен, поэтому любил, лежа рядом с ним щупать мягкого Цвена, это всегда поднимало ему настроение. Этакая щепотка-щекотка. — Аха-хааа, перестань, иду, иду, — парень взял Хайко за запястье и мягким нажимом отодвинул дразнящую руку. — Только сходишь со мной в туалет. — Угу. Надо сказать, что они все время могли ходить в сортир вместе, пока один сидел на своем месте уверенно и спокойно, второй болтал о чем-нибудь и обоим было более, чем комфортно. Они пошли в туалет и забыли запереть за собой дверь. Пока Рих стоял со своим молодчиком в руке, нацеливаясь попасть куда надо, Хайко рассказывал о вчерашней серии любимого мультфильма. И тут дверь внезапно распахнулась. Это была Мелания, она ойкнула и сразу же закрыла обратно, а парни продолжили заниматься своим делом, будто и в самом деле все происходило совершенно естественно. Когда Рих стряхнул последнюю каплю, Хайко лишь спросил: — Как ты всегда бьешь в цель с такого расстояния?***
В тот вечер парни сытые по горло чипсами и содовой уже практически дремали на диване, когда по телевизору началось действительно что-то интересное. Они многозначительно посмотрели друг на друга, увидев какой-то фильм. Один мужчина целовал женщину, будто ни на мгновение не мог оторваться от ее губ. Он высунул язык, провел вокруг широкого рта и затаил дыхание, а потом с присвистом выдохнул. Пальцы женщины зарылись в его волосы и вскоре сомкнулись на затылке. Другой рукой она обхватила мужчину за подбородок, помогая шире раскрыть рот. Мальчишки созерцали эту сцену, нетерпеливо дожидаясь, когда же этот мужчина отпустит ее. Но потом они увидели едва прикрытую легким, почти прозрачным по летнему времени, платьем выпирающую грудь светловолосой женщины, которая сейчас же была предоставлена тому мужику. Почти физически они ощущали вес девушки, что плотно сидела на коленях, ощущали как вздрагивают ее бедра, когда тот бессознательно сжимал их. Рихард неодобрительно посмотрел в сторону Пауля, затем вопросительно уставился на него: — Ты что-нибудь понимаешь? Хайко наморщил нос, держался спокойно и неброско, что присуще его характеру и привыкшим голосом произнес: «Неа, но мне интересно». Он понимал, что как бы безгрешны ни были намерения того мужчины, этот созревший плод, упавший ему в руки, не мог не волновать его. Вдруг они услышали шаги и чей-то кашель, очевидно сестры. Рихард торопливо схватил пульт от телевизора и сразу же переключил канал, осознавая, что его щеки покраснели. Об этом точно не должны знать взрослые.***
ЗАПИСКИ РИХАРДА 1 августа Когда я проснулся было холодно и я пошёл завтракать. Потом почитал с бабушкой ещё одну книжку. У меня очень смешной друг (Пауль), когда он слушает музыку и играет на компьютере, то постоянно поёт. А ещё я хочу жениться на Марго, но этому не быть, потому что она меня не любит. Кроме этого меня начали интересовать машинки. Мне хочется, чтобы уже была осень и я пошёл в школу. 7 августа Мама, как всегда устала, потому что ходит на работу. А ещё я очень-очень полюбил Марго, она моя соседка и вчера я даже играл вместе с ней и Паулем в догонялки. 9 августа Я понял сегодня, что меня не любят в этой семье, они не обращают на меня внимания, они не спрашивают, как мои дела, им не интересно. Я плачу из-за этого, потому что они не называют меня ласковыми словами и не обнимают на ночь, особенно мама. Мне снится, что они бросили меня и ушли, оставив одного. А потом я бегу за ними и не успеваю догнать. После этого я просыпаюсь и снова плачу. 15 августа Сегодня я узнал, что Кристоф Шнайдер любит Марго тоже и даже его друг Олли Ридель.***
Рихард устал слушать нудную, почти извращенческую чушь о детской влюбленности, совершенно не осознавая, что в семье уже все знали о его любви к девочке. С видом исполненного печального долга он похаживал возле её дома, оставив у порога букет одуванчиков. Она бросала на него непонимающий взгляд, в котором сквозило все: и жалость, и упрек. — Пауль, что такое «целоваться»? — с серьезным видом, печальным и сочувствующим, потому что и в самом деле был опечален своей любовью спросил Рихард. — Не знаю. Мне мама говорила, что когда люди любят друг друга они целуются, — открыто признается тот, набивая мяч головой. — Думаешь наши родители целуются? — Цвен обнаруживает, что уже не знает страха перед неизвестностью, он беззащитен во всем, что касается другого пола. — Думаю, что да. По-моему это тогда, когда ты касаешься своими губами чужих, или что-то вроде того, — тут его размышления поползли куда-то вбок. Почему-то парень подумал о том, что видел с Рихардом по телевизору. — А ты умеешь целоваться? — они давно уже с ним друзья, и привыкли друг к другу, как привыкаешь к бородавке на своем лице. — Ты же знаешь что нет, но я был хотел уметь, — улыбается Хайко с глубоко запавшими угольками глаз. — Лови. Они играли и так и эдак, потому что Рихард никогда не отказывался от вечно пристающего парня с предложением поиграть с ним в мяч. — Давай научимся? — вдруг произносит Круспе, приближаясь к дому. — Как? — ни проблеска света, ни единого признака решения не было в голове у Пауля. — Ну, мы будем тренироваться. Можно попробовать друг на друге, — Цвен потихоньку открыл дверь, пропуская вперед друга. — В принципе можно, — воскликнул второй с сияющими глазами. — Тогда пойдем ко мне в комнату, — Круспе прошел за ним, почувствовав как по его ногам что-то шмыгнуло: их домашний питомец — хомяк по кличке Граф. Парни поднялись по ступеньках вверх, прислушиваясь нет ли родителей дома. Ну да, они никогда не приходят домой так рано, а когда возвращаются, то часто сидят в маленькой спальне рядом с постоянно булькающим аквариумом. Несколько минут Рих стоял, прижав ухо к стене, слушая нет ли никого в соседней комнате. Потом взялся за ручку двери и осторожно, совсем бесшумно закрыл. — Как мы будем учиться? — шел неслышной походкой, прислушиваясь к малейшему шуму Пауль. — Давай я пока потренируюсь на тебе? Садись напротив меня, — указал Рих на кровать с латунными столбиками, покрытую стеганым одеялом. Хайко шагнул к ней, зная, что он ничего не пожалел бы, лишь бы оказаться на этом месте, ведь Цвена он совершенно не стыдился, а интерес к тому, чтобы научиться целоваться его уже давно заполонил. Они уселись оба в позе лотоса друг напротив друга. Рихард заметил, что у Пауля были короткие каштановые волосы, прямой открытый взгляд, большой рот, при встрече с ним тот всегда приветливо здоровался им. Всегда ровная, всегда непринужденная, пышущая здоровьем и добротой, к тому же умненькая, полная сочувствия и понимания улыбка. Пауль всегда подходил к Цвену, светясь лучезарными глазами, источая радость. — Ты готов? — спросил зачинщик всей этой идеи и положил руку на плечо своего друга. — Угу, — кивнул тут, закусывая уголок рта и прикрывая глаза. Рихард, сдвинув брови и сложив губы трубочкой, сосредоточенно потянулся всем телом вперед. Почувствовав, что Пауль беззвучно раздвинул алую плоть, тоже как бы подхватывая поцелуй, он принялся несколько раз открывать и закрывать рот, словно рыба, что хватает воздух. Раскрыв глаза Круспе увидел, как двигалось царственное лицо, как рот Хайко, будто выговаривал слова, словно он произносил их в безвоздушном пространстве. Они оба были уверены, что это нелепое занятие, и смущенно улыбались, но продолжали целоваться, бросая беззвучные выдохи в пучину всепоглощающего поцелуя. Сопровождая свои губы проработанными жестами, Рихард требовал внимания Пауля, поэтому ускорил темп и начал рвано и грубо целовать того. — Ай, Рих! Ты меня укусил! — его усталые, бледные, неестественно расширенные глазки вдруг вспыхнули и он отстранился, растерянно прикладывая руку к пострадавшему месту. — Прости. Очень больно? — теперь-то он видел, как радуется его душа. Ему не надо было притворяться, он понял, что наслаждался в эту минуту. — Вообще-то да, — Пауль посмотрел на свой указательный палец, что был испачкан слюной и кровью, его лицо от такой неприятности казалось одуревшим, и волосы в самом деле стояли дыбом. — Я, наверное, пойду. — А ты не хочешь дальше учиться? — Цвен был глубоко взволнован, что укусил друга, ведь боялся что тот обидеться, поэтому хотел, чтобы Хайко остался и попробовал поцеловать его. — Нет, лучше завтра, — спрыгнул он с кровати, поджимая раненую губу. — Пауль, ты не сердишься на меня? — расстроенно и угрюмо спросил Рихард, собираясь проводить его. — Нет, всё нормально. Увидимся завтра, — кивнул тот, подбирая мяч с пола.***
Со временем Рих начал жаловался сам себе, что Марго холодна и очень эгоистична. Парень уже перестал обращать на нее внимание и вовсю занимался с Паулем. Он хотел доказать девчонке, что крутой, поэтому ему было необходимо научиться целоваться. Круспе по-прежнему оставался слегка резким, у Хайко же было какое-то извращенное желание дать ему возможность все делать самому. Его не слишком увлекало происходящее, он просто старался поддержать друга и отдаться. В один день губы у него были искусаны почти в лохмотья, они покрылись белыми разводами от частых укусов и щипков, а потом вспухли. Родители занервничали и подумали что это какая-то аллергия, поэтому напичкали его таблетками. Парни продолжали проводить остаток лета вдвоем, на некоторые время позабыв об «учениях». В один день Пауль по неизвестным причинам решил постричь Рихарда. Ему казалось, что без челки черные волосы станут более изысканными. Он просто взял ножницы, стал возле зеркала, как делала ему мама, каждый раз подстригая челку, и прошелся по темных волосах. В итоге у Рихарда была самая тупорылая прическа в мире. Его мама после этого случая запретила Паулю появляться у них дома, но Цвену было в удовольствие побесить родителей, поэтому он сбегал к другу. Получилось так, в этом году они даже попали в один класс. Правда, когда им пришлось ходить на подготовительные курсы их возили отдельно. Первого сентября Пауль разревелся, потому что не хотел идти в школу, его вполне устраивала жизнь дома, но, узнав, что Рихард будет учиться вместе с ним, слёзы мигом прошли. Радости не было конца.***
— Тебе нравиться? — смотрел на него во все глаза Круспе и шумно дышал. — Уже лучше, — кивнул Хайко и еще шире раздвинул рот, сгибая ноги в коленях, чтобы ему было немного удобнее. Влажные, чмокающие звуки становились все громче. Каждый раз, когда он пытался отстранится от поцелуя, то сталкивался с сопротивлением Рихарда: он не желал выпускать его. — Можно я попробую по-другому? — улыбка Цвена была озорной и привлекательной. — Делай что угодно, только быстрее мне домой уже пора, — устало откинул шею Хайко, опираясь сзади на локти, и закатил глаза. Рих вновь прильнул к его губам. От Пауля пахло кока -колой и чем-то фруктовым, язык скользнул сквозь мокрое отверстие рта, желая насладиться терпким ароматом. Хайко вскрикнул. Жаркое и влажное бархатное пространство давно ждало этого мгновения. Он стиснул зубы, пытаясь управлять собой, и отодвинуть Рихарда, понимая, что тот продвигается сильнее и глубже. — Что ты делаешь?! — почувствовав странную дрожь, Пауль замер и выпучил испуганные глаза. — Учусь, я же спросил тебя, ты разрешил, — абсолютно спокойным тоном откликнулся Круспе. — Почему твой язык оказался в моем рту? — Хайко поспешно начал вытирать губы, пытаясь стереть с себя слюну. — Это мерзко! — Ну, я видел так делают в фильмах, — сделав несколько глубоких вдохов, затем, держась обеими руками за подушку произнес Рихард. — Не делай больше так! И вообще давай прекратим это. Я не хочу больше в это играть, — бросил парень недовольный взгляд с яростью, словно драться собрался. — Почему? Что случилось? — непонимающе вскрикнул Круспе. — Мне не нравится, Рих! И никогда не нравилось, я делаю это только, чтобы не обидеть тебя, — заметив удивленный взгляд друга, он добавил, — А ещё мне кажется, что целоваться должны люди, которые влюблены друг в друга, а не просто так, как мы это с тобой делаем. — ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ? — ошарашенный такой резкой новостью завопил Гордон, который распахнул дверь в самый неподходящий момент. — Мааам, иди сюда!***
Хоть инцидент был, как обычно, тихо и деликатно исчерпан, он оставил свои следы. После этого родители решили ненадолго разлучить их, так сказать, на всякий случай. Но парни, сидя на уроках в школе, с грустью и покорностью все еще продолжали изливать душу друг другу по этому поводу. Пауль истинный мастер, который был способен одновременно выслушивать у человека нутро, разговаривать о посторонних предметах и записывать в тетрадку задание. Но если преподносимый этим учебным заведением духовный рацион мог в какой-то мере отвечать складу характера и потребностям всех детей, то то для Рихарда он казался чересчур скудным. Пока все учились только читать гнусные сказки, он уже с легкостью мог прочитать какое-то произведение. Хайко же унаследовал от своего отца, помимо хрупкого телосложения, незаурядный ум и способности, к которым очень рано присовокупились тщеславие, непомерное честолюбие, неутолимая жажда изысканного комфорта. Круспе думал и высказывал вслух такие вещи, от которых его чахнувшая на глазах учительница только криво втягивала голову в плечи и всплескивала изможденными руками. Но своим поведением и ответами на уроках он привлекал внимание других детей, которые тайком начинали его ненавидеть и презирать. В таких ситуациях ему всегда помогал Пауль. Он защищал парня от других, когда возникали самые мелкие разногласия. Рихард погруженный в мрачные и горькие мысли о своей участи и о будущем, постоянно думал, что когда-то останется совсем один. У них продолжалась крепкая, несокрушимая дружба. Уже будучи двенадцатилетними подростками, чтением книг они добывались всей правды и неправды в жизни, нетерпеливо и беспорядочно развивали свой ум, подставляя ему таким образом недостававшую им в школе пищу. Только однажды между ними произошло нечто интимное. Чистая случайность, которой никто из них даже не придал значения, и все же… Как-то днем они встретились на улице возле дома Пауля. Перекинулись несколькими словами и, так как обоим нечего было делать, решили провести выходной за фильмом. Фильм был скучнейший, родителей дома не было, они бросили плед на колени, и потом, больше от скуки и необходимости хоть какого-то человеческого контакта, их руки встретились под одеялом. Так они и сидели, глядя отсутствующими глазами на экран. Прошло какое-то время, Пауль обнял Рихарда свободной рукой за плечи и притянул к себе. Еще несколько минут, и темноволосый парень потихоньку высвободил свою руку и положил на бедро Хайко. Тот не шевельнулся, ведь ему было любопытно, что же последует дальше, поэтому он сидел неподвижно и ждал. Цвен просто чуть-чуть давил на него. Но постепенно давление становилось все сильнее, потом Пауль ощутил уверенный захват, потом сжимание и поглаживание. Спокойное, очень нежное, словно все это он проделывал во сне, бессознательно. И когда лишь Хайко вздрогнул, темноволосый прошептал: «прости, пожалуйста, я пойду» и потянулся за рюкзаком.***
— Извини, что так долго, надо было посуду помыть и в гостиной убраться, — воскликнул Пауль с легким вздохом, заходя в комнату. — Ауу, ты где? Вдруг донесся шум передвигаемых чемоданов, потом легкое восклицание, в котором слышались отчаяние и робкий призыв на помощь. Хайко вскочил и побежал в небольшую гардеробную, которая находилась прямо в комнате Рихарда. Там он и нашел его балансирующего на крышке огромного качающегося чемодана и тянущегося за чем-то на верхней полке. Хайко обхватил его за ноги как раз в тот момент, когда он повернулся, чтобы спуститься вниз. — Блять, Пауль! А я если бы я упал! — перепугался парень, хватаясь за полку. — Ну не упал же, — рассмеявшись, высвободил он Рихарда из объятий. Смех его, как всегда, прозвучал несколько иронично. — Что ты там искал? — Я не искал, а наоборот прятал, — опустился тот на пол, аккуратно спрыгивая. — Ну и что ты прятал? — показалось, что Круспе был слишком встревожен и немного зол. — Деньги. Я решил откладывать карманные деньги, — ответил черноволосый, так, словно хотел, чтобы от него побыстрее отцепились. — Пойдем. — Но тебе же их дают на еду в школе, ты есть не будешь что ли? — удивленно спросил Пауль, перешагнув порог гардеробной. — Я буду брать с собой что-нибудь из дома, — уверенно пробормотал парень, замечая на себе подозрительный взгляд. Вместе с тем в его голосе чувствовалось скрытое волнение. Пауль понял, что дело здесь не простое, раз ему так отвечают. — Но зачем они тебе? — выдал Хайко ехидную улыбку. Кажется, его ничто не волновало, не беспокоило, он просто готовился к любому развитию событий. Странное смущение, вызванное этим вопросом из не подчиненных контролю областей внутреннего мира Рихарда, заставило его лицо покраснеть. Он прекрасно знал зачем ему деньги, чуть-чуть больше, чем через два месяца, его лучшему другу исполнится тринадцать, и он просто обязан приподнести ему хороший подарок. — Ну, хочу, чтобы у меня были свои сбережения, — последовал ответ, который никогда бы не пришел ему в голову, слова, как бы сами выскочили из уст. — Тогда я буду тебя угощать, — в исступлении Пауль бессмысленно уселся на стул и злобно закачался, понимая, что тот его обманывает. — А ты поможешь мне с математикой? — Конечно помогу, и угощать меня за это не надо, — улыбнулся Рихард, доставая тетрадки. Они уже давненько делали уроки вместе. Пока один решал одно задание, второй решал второе, затем обменивались и переписывали, это экономило время, ведь потом они могли пойти поиграть на приставке или покататься на великах.***
Осень — особенное время года. Лично с ней у Рихарда ассоциировался подростковый период, который начался, как ему казалось, слишком рано. Также он считал, что зимой, человек заморожен, вроде эмбриона в утробе матери. Все такие скованные, малоподвижные. Весной — всё рождается, расцветает, ты узнаешь прелести жизни, наслаждаясь каждым вздохом. Лето— полная беззаботность и жара новых ощущений. Вроде того, как становишься на наиболее высокую ступеньку и вместе с тем понимаешь, что за ней много скрытого, непонятного. А потом начинается сплошная херня, которая и проявляется в виде осени. Опавшие листья, слякоть, грязь, переменчивая погода. То снег, то дождь. Чем тебе не пубертатный возраст? — О чём ты думаешь? — Хайко повернулся лицом, похлопал себя по ребрам, передернул плечами, не переставая беспокойно и напряженно вглядываться в своего друга, и поднялся, чтобы подойти к нему. — О том, что я тебе вчера рассказал? — Нет. Ну, лучше не напоминай об этом, — улыбнулся Рихард самозабвенной мягкостью, немного смущаясь. — У меня в голове не укладывается, как это может быть приятным, — едва уселся рядом с другом и скрестил руки на груди, он добавил: — По-моему это отвратительно и мерзко, брррр. А дело было в том, что Паулю недавно был открыт большой секрет — появление детей на свет. Его мама решила открыть огромный занавес перед ним и очень подробно всё объяснила, как происходит процесс зачатия. Паулю было и противно, и одновременно жалко ее, потому что она, словно через силу всё это рассказывала. Нет, юноша вместе с Рихардом знал, что ребенок может родиться после «секса», но, как именно, каким образом и что толком значило это слово, они не знали. Хайко даже до последнего думал, что во время секса, не надо раздеваться догола. Но, узнав страшную правду его передернуло не на шутку и он скорее побежал делиться этим с Цвеном. — Не знаю, наверное, это так… противно, — Рихард отвернулась к стене, бормоча что-то вроде «отвратительно, люди хуже животных» и тяжело выдохнул. — С тобой точно всё в порядке? Ты последнее время какой-то странный, — Пауль, наоборот, смотрел вполне дружелюбно, потянулся и ласково обхватил пальцами его плечо. — Эй, Рих, что случилось? Он повернулся и взглянул на него. Лицо Цвена было пунцовым, с огромными, блестящими, словно он белладонну туда закапал, мокрыми глазами. — Пауль… со мной точно что-то происходит и я не уверен, что это нормально, — нижняя губа парня дрожала, он пытался не плакать, но слезы уже застыли на его веках. — Я говорил об этом маме, но она сказала, чтобы я не волновался. — Тшш, что такое? Расскажи мне, — Хайко никак не мог понять, чего Цвен так разошелся, он ведь редко бывал в таком состоянии, поэтому он взялся гладить его руку и успокаивать. — Я не могу… мне… мне, наверное, стыдно, — сердце у парня разрывается от всхлипываний и недостающего воздуха. — Рих, ты же знаешь, что мы друзья, — Хайко охотно усмехнулся, представляя, как Круспе заливается нормальным, здоровым смехом, когда успокаивает его самого. Рихард выгнулся на кровати так, что нижняя часть пояса обнажилась. Он сделал это сознательно и не собирался прикрывать наготу, демонстрируя таким образом причину своей истерики. — У меня растут там волосы, а раньше их не было! Я пытался их сбрить, но они всё равно растут! — юноша сделал глубокий глоток воздуха прежде чем все это выговорить. Пауль смотрел, что у Рихарда сейчас красивое тело, редкие черные завитки волос внизу и вывернутая наизнанку душа, словно камушек, что выпал из соответствующего ему обрамления. Цвен взглянул, словно желая услышать от друга какой-то совет или ещё что-то. Но Хайко смутился. Он не был готов к этой ошеломляющей встрече с телом, уверенного в себе и полного такого сердечного расположения друга. Ему захотелось положить руки на талию и, не отпуская Рихарда от себя, сказать что-нибудь совсем простое, очень искреннее, то, что и должен говорить человек человеку. — Эм… Рих, это нормально. У меня тоже растут, — стыдливо отвел глаза Хайко, смотря куда-то в сторону. Круспе потянул его за рукав, заставляя взглянуть на него. У Пауля были бархатисто-черные влажные глаза, глубокий, черный, светящийся дружелюбием взгляд. — Что? Почему ты мне не сказал? Мы же обещали рассказывать друг другу всё, — чувство злобы, словно его предали с яростью накинулась на него. Он натянул одежду и с упреком посмотрел на собеседника. — Рих, я думаю, тебе должны были это объяснить, что есть вещи, о которых не принято говорить, они слишком личные, — с комком в горле ответил Пауль, Юноша покосился на него с доброй усмешкой, но внутренне весь подбирался и был готов на случай, если Круспе совсем потеряет контроль над собой. Он остро чувствовал, что Цвен сейчас испытывает к себе отвращение еще больше, чем когда-либо. — Личные?! Да ты просто скотина, червяк, Пауль! Я тебе всегда всё рассказываю! А ты скрываешь постоянно что-то от меня! — Рих доводил себя до пены на губах. Ему было обидно, чертовски обидно, что его друг начинает с такого безобидного вранья! Он думал, что если бы не эта ситуация, то Пауль никогда бы не отважился на этот кусочек правды, а предпочел бы несколько ломтиков, искусно обернутых в ложь. — Да ничего я не скрываю. Как ты не понимаешь, что… что это неприлично, об этом не говорят, — непредвиденная злость против него, вынуждала покинуть сдержанность и вспыхнуть, чтобы защититься. — С каких это пор между нами стало что-то неприлично? Мы- друзья, друзьям всё можно рассказать! — у Рихарда начинался жар, а тело покрывалось обильной испариной. — Не ори на меня! Ты с катушек слетел что ли? В чём я виноват? Я всем делюсь с тобой, и не надо меня обвинять, — между насупленными бровями молодого человека залегли упрямые, гневные складки. — Да пошёл ты к черту, Пауль! Убирайся! — Рихард на миг даже закрыл глаза, чувствуя как они снова начинают жечь, но тут же снова открыл их и устремил взгляд куда-то вверх и вбок, туда, откуда доносился голос. Пауль стоял у двери с рюкзаком на плече, пытаясь что-то объяснить или утешить, он словно приворожил своими бледными глазами и мощными складками лба, которые держал в напряжении. Но парень за гнусным и страшным потоком крови в висках ничего не слышал. — Уходи, давай иди, — шептал юноша, пока его слезы стекали с иссохших губ. Ему стало тошно, дурно, как никогда. В отчаянии он рванулся с места, чтобы выпроводить Пауля, но тот сам развернулся и ушел, сказав что-то вроде «дебил конченый». Рих, скользнув спиной по косяку дверей, упал наземь — омерзительный шепот все еще стоял у него в ушах, щемящий ужас по-прежнему сковывал его сердце. Впервые один не смог успокоить второго, впервые они поскандалили из-за мелочи, впервые Цвен накричал на Пауля и выставил за дверь.***
Круспе очнулся в своей кровати, лежа боком на телефоне, головой прислонившись к стене, с носками на ногах. Он понял, что вчера начудил, что в нем всё живут остатки скандала, леденящий стыд перед лицом дорогого человека, и то, что было до него — радость при виде друга, он растоптал это. Ему дано преимущественное право лежать здесь и грезить обо всем этом. Рих многое узнал от Пауля, блуждал с ним по опасным высотам, учился ездить на велосипеде, убегать с уроков, дергать за косички одноклассниц, съедать за две минуты кусок черничного пирога с кремом, плевать на полтора метра и целоваться… «Я все знаю о нём, — думал парень, — а этого не знал». Конечно, он извиниться, но все ли будет в точности как прежде. Скандальные интриги продолжались. Как тяжело и мучительно протекали они для Рихарда. Казалось, они никак не могут завершиться, и разве это было возможно? «Помогите! Помогите!» — кричал он всеми глазами, видя, как Пауль садится за парту с другим товарищем и приветливо улыбается ему. Казалось схватки маленькой боли в груди грозились перейти в опасную затяжную судорогу, которую можно было бы назвать душевным спазмом. У него не хватало сил или доброй воли подняться и подойти к Хайко, чтобы помириться, для него весь мир стоял под его знаком, он видел все в мрачном свете без него. Но тот завел дружбу с Шнайдером и весело проводил время. Рихард начал играть в игру, под названием: «Кто сделает друг другу больнее». В тридцати шагах от его шкафчика в переодевалке, словно сам дьявол, он начинает полуистерически смеяться со своим новым знакомым — Тиллем, пытаясь привлечь внимание Пауля. Но все без толку. Привязанность к вечно улыбающемуся мальчишке и даже простой заботе с его стороны заставляло полностью замкнуться в себе и ни с кем не контактировать. Накануне дня рождения друга, Рихард всё-таки купил драгоценный подарок в виде наушников и плеера, но не знал как вручить. Пауль не приходил, не звонил… и не пригласил на торжество.***
С онемевшим от мороза лицом, шагая в резиновых ботах по поскрипывающему и посыпанному золой снежному слою, наросшему на тротуарах, в наглухо застегнутом по самый подбородок черном пальто без воротника, но на меху, Цвен двигался к дому Пауля. Он вытащил из внутреннего кармана купленный подарок, пристально посмотрев на обертку и записку, где золотыми буквами виднелось пожелания, и оставил на пороге. Ему было плевать, если коробку не обнаружат, если её унесет, если утром её не будет видно за сугробами. Им владели два желания: первое и сильнейшее — оставаться наедине со своими мыслями и делами, словом, «править» собой в полной мере, не давать слабину и жить дальше, и второе, связанное с первым и состоявшее в живом стремлении ближе непосредственнее соприкоснуться с взглядом Пауля, который так ему полюбился. Это, второе желание было вовсе невыполнимо, он беспомощно лелеял себя надеждами, не окрыленный юноша, которому грозила опасность увязнуть в любви. Неведома благоговейная робость, с которою тот, высоко вскинув брови, предстает перед зеркалом каждое утро, робость, собственно, определяющая все его чувства, все отношение к Паулю и заставляющая его навек сохранить в душе благочестивый трепет и боязливое волнение. Расставание помогло ему осознать свое недавнее состояние и поведение: дружба с Тиллем лишь повод вызвать ревность, скандал — бурное желание, чтобы Хайко признал Рихарда, как близкого человека, от которого не стоит ничего скрывать. Всё взаимосвязано. — Цвен, ты будешь кушать? — вынырнул голос матери из кухни. — Нет, спасибо, — чувство облегчения, не поднявшееся в нем на обратном пути, не позволяло парню спокойно продолжать вечер. Холодная, как лед, рука сдавила его сердце, отчего оно замерло и потом часто-часто застучало в ребра. — Стоп. Ты разве не должен быть у Пауля? — чувство досады вскарабкалось из теснины этих слов. — Нет, не должен, — напрасны были усилия, которыми он изнурял себя оттеснить печаль внутри, она появлялась каждый раз когда кто-то из семейства вспоминал его имя. — Ну, у него же день рождения сегодня, ты ведь каждый год ходишь, неужели вы так сильно поссорились, что… — Господи, мам, прекрати! Я не хочу об этом разговаривать! — вслепую, среди вихрей собственных фраз, он лишь глубже уходил в равнодушно-грозное ничто. — Но, я что-то не пойму, что случилось между вами? — мама сама бросила вызов, и пенять ей оставалось только на себя. — Ничего не случилось! Мы просто не общаемся, нам не интересно друг с другом! Так понятно? — яростно вскрикивал юноша. — Почему ты всё время кричишь? Я пытаюсь поговорить с тобой по-нормальному, а ты мне так грубо отвечаешь, — лицо матери уже не может выразить, ни страха, ни ярости, ни презрения, ибо оно окоченело от таких слов. — Чтобы разговаривать по-нормальному, ты должна быть нормальной матерью, — отрывисто и вполголоса проговорил парень и двинулся в свою комнату. — Цвен, мы не закончили! Цвен!***
Совсем немного времени прошло со дня рождения Пауля, когда однажды утром под душем Рихард обнаружил на лице кроваво-красные прыщи. Надо ли объяснять, как он перепугался? «Да может быть, само пройдет», — успокаивал себя парень, раз по двадцать разглядывая искаженный лоб. В школе он нравился многим девчонкам, особенно неповоротливой и стеснительной Кристен. Он часто стоял перед зеркалом в ванной комнате, почти голый, в одних трусах, и видел, что у него отличная фигура: полная, белая грудь с круглыми ярко-красными сосками, крепкие руки и неплохой живот. Два дня назад его стошнило в автобусе, детей везли смотреть представление, и Рихард оказался на заднем сидении. От одного взгляда на товарища, юноша понял, что не надо искать зеркало, чтобы узнать, как ты выглядишь, когда тебя мутит: достаточно посмотреть на своего соседа, увидеть, как каждая морщинка, каждая складка осторчела от испуга, и понять, что тошнота уже подступает к горлу. Дальше только отплевывайся и промывай всю дрянь, накопившуюся в гортани. Парню слишком запомнился этот эксцесс, ведь бутылку с водой подал ему не Тилль, который чуть не помер, глядя на блевотину друга, а давно знакомый Пауль. Между ними не случилось диалога, всего лишь простое предложение «возьми это» и короткий ответ: «спасибо». Это награда Рихарда за дни и ночи, проводимые в сортире, когда он распускал нюни, словно плаксивая мишка, раздумывая что с Паулем всё закончилось, но, на самом деле, все только начиналось.