***
Когда Цвен зашел в палату, всё внутри начало вибрировать. У Хайко была своя длина волны: резкая, мощная, разрушительная, направленная для создания помех для других сигналов, особенно для тех, что посылались в надежде на реальный контакт с ним. Оказаться неуязвимым — вот в чем была его главная забота. И, видя это, Цвену еще больше стало его жаль. — Как ты? — серое лицо Пауля затмило для Рихарда белый свет. — Ты меня спрашиваешь? Не я здесь лежу на больничной койке, — в паузах между ударами сердца к Цвену доносятся откуда-то снизу гудки «скорой помощи», сигналы пожарных машин от бледного вида знакомого лица. Пауль лежит перед ним, непокоренный, незамаранный, пытается широко улыбнуться своей фирменной улыбкой, но не получается из-за слишком сухих губ. Рих понимает, что обессилен этой любовью. Умирает от любви. Какая-нибудь мелочь вроде его перхоти — и желудок разрывается от волнения. — Ужасно выгляжу, правда? — ему удается прогнать последние капли свинцовой тяжести и усмехнуться. — Что с тобой случилось? — «проткни мое сердце, вышиби мозги, вспори легкие, исполосуй кишки, почки, глаза, уши, сделай это, Пауль.» — Перебрал, потерял сознание, чуть не захлебнулся собственной блевотиной. Спасибо, что живой, — самый невзрачный, самый немощный, но самый заслуживающий внимания парень. — Тебе никто не помог? — « с детства он никогда не болел, и это его, наверное, первый взрослый опыт» — Ну, Шнай вызвал скорую, потом все смылись, чтобы их не поймали полицейские в нетрезвом виде, — Пауль немного вздрогнул, произнося эти слова. — Я имел ввиду, зачем ты это делал? — Круспе чувствует, что готов пожертвовать всем, всем до последней капли крови, чтобы ему было хоть чуточку легче. — Я скучал по тебе, Рих, — переполненный ощущением его присутствия вымолвил Хайко. — Ты не брал телефон, не отвечал. У Круспе не было ни малейшего понятия о том, что можно ему сказать… Пауль предстал перед ним во плоти, лежал рядом, говорил с ним, смотрел на него, и это было событие, которое он еще не успел осмыслить. — Я… — Цвен только успел раскрыть рот, как в палату, словно ужаленная, влетела Ханна, бросаясь к кровати Хирше. — Паульчик, с тобой всё в порядке? Я так волновалась, — она поцеловала его, даже взяла за руку. Она пришла — вот главное. В этом заключалось все. — Я, наверное, пойду, — вполголоса произнес Круспе, двигаясь к выходу. — Выздоравливай… — Рих, погоди, — воскликнул Пауль, — приходи ещё или звони, я буду очень рад. — Обязательно, — горячо улыбнулся Цвен, улавливая нечто сокровеннее, чем просто просьбу. Парень был слишком утомлен и слишком счастлив, чтобы понять, что именно задело его сознание. Он больше ничего не сказал и только подумал мимоходом: «Ну вот, теперь внутри немного истерики.»***
Пауля выписали через два дня. За это время Круспе не навещал его, пробуя разобраться в своих чувствах. Уже на третий день, они просидели до начала утра у Хирше, разговаривая и слушая музыку. Им было хорошо вдвоем, они, казалось, вновь понимали друг друга. Пауль снова начал посещать школу. Правда, Рих о его подлинной жизни, узнал не больше, чем знал раньше, не потому, что он что-то скрывал от него, просто настоящее было таким полным, что для прошлого и будущего места не оставалось. Они не хотели ссориться из-за того, что уже случилось. Что-то недоброе, роковое было в этом, но Рихарду плевать, он считал, что настрадался уже довольно и хотел побыть хоть немного счастливым. Что-то такое, застрявшее в Цвене с самого детства тщетно стремилось самоутвердиться, то, что гнало его «эго» на улицу оглядеться, теперь сбросило цепи и как ракета устремилось в небо. Какая-то феноменально новая жизнь с пугающей быстротой росла в нем, чуть ли не пробивая голову, голову с двумя макушками, приносящими, как говорят, счастье. Огромным удовольствием было приходить к Паулю домой, где были полные таких тонких намеков на толстые обстоятельства, что он краснел, смущался и выглядел дураком. У него за плечами была единственная проблема — Кристен, у Пауля — Ханна. Рихард пользовался всякой возможностью лелеять гордыню девушки, чтобы она сама его бросила, накачивал этот пузырь, чтобы, когда придет пора проткнуть его и он лопнул бы с таким треском, что слышно было бы повсюду. Но девушка могла сымпровизировать запутанную, замысловатую фразу и плавно выскользнуть из любой ситуации. Цвен думал, что это знак свыше. Всё должно оставаться на своих местах. Лежа в темноте, он начал докапываться до самой сути его проблемы. Рих начал размышлять о лучших днях своего детства, долгих солнечных днях, когда, взяв за руку Пауля, они могли сбежать в лес или ещё куда-нибудь Ему было невозможно проникнуть в секрет особой радости, вытекавшей из чувства превосходства, которое он ощущал будучи восьмилетним ребенком Пауль заставлял его быть горячо вовлеченным в какое-либо действо и одновременно внимательно наблюдать за ним со стороны. Тогда он считал это нормальным состоянием любого человека, и не осознавал, что его удовольствие, его ощущения были гораздо острее ощущений его сверстников.***
После выполнения домашнего задания парни тщательнейшим образом пытались отдохнуть. Было шесть пополудни по летнему времени, чудесный, озаренный солнцем час, способный преобразить даже какой-то мрачный склеп. Этот день был его, он принадлежал этому цветущему, здоровому созданию, одетому с совершенной простотой и говорящему с непринужденностью ребенка. Они собирались провести вечер за фильмом в доме Рихарда. Слова просто вскипали у них на губах, когда они выбирали какой именно будут смотреть. — Просто давай остановимся на детективе, — выражение лица Пауля подействовало на него так заразительно, что он готов был согласиться. — Да ну, какой детектив? Давай драму лучше, — Рихарду не надо было выяснять его мнение, все было написано на лице. — Сопли, рыдания и бла-бла-бла? — усмехнулся Хайко, закатывая глаза. Он всегда так делал в детстве и Цвен хранил это воспоминание, и оно оживало перед ним в самые смутные минуты. — Да, я хочу такое, — юноша старался выразить огромное восхищение этой идеей, чтобы заполонить и Пауля. — Ох, ладно, давай уже, — с оживленным пониманием произносит Хайко. — Кстати, Рих, тебя можно кое-что спросить? — Да, спрашивай, — кивнул Цвен, выбирая нужный фильм на ноутбуке. — Почему ты так редко видишься с Кристен? Она тебе… поднадоела? — чувствуется, как постепенно в голосе Пауля накапливается теплая сердечность. — Да я даже как-то не знаю, — пожал юноша плечами, теряясь от такого вопроса. — Ты же тоже с Ханной редко встречаешься, но у вас же всё нормально. — Мы поссорились с ней, очень серьезно, — голос Хирше накаляется и превращается во всепожирающее пламя тепла. Он никогда не делился с Рихом подобным. — Оу, ну, думаю вы ещё помиритесь, — Круспе отодвинул ноутбук, плюхаясь на подушку. Лежа на кровати с Паулем, юноша понимает, что никогда не сможет восстановить глубокие мысли, не сцепит воедино снова все кипучие и так ловко пригнанные фразы — они просыпаются сквозь его сознание, как опилки. — Ага, — выдыхает Хайко, подбирая к себе миску с кукурузными палочками. — Давай смотреть. Краешком глаза Рих увидел, как он облизнул губы, словно в ожидании чего-то особенного и у него сердце разрывается от радости. Всё в полном порядке. Их так увлек фильм, что каждый начал делиться своей радостью по тех или иных событиях, что в течение двадцати, а то и больше минут они говорили, переходя от одного оттенка одной мысли к другой, как человек, присевший к фортепиано, чтобы импровизировать на заданную тему. Ничего из сказанного им не казалось смелым, несмотря на то, что Пауль произносил фразы весьма сентиментального настроя. Он был очень искренен, подлинно искренен, совершенно захвачен возможностью разъяснить Риху, что счастлив лежать вместе с ним и смотреть фильм. И вот уже под конец, Цвен потянулся за желанными кукурузными палочками, которые держал на руках Пауль. Он, не глядя, пытался найти их на ощупь. Юноша прикоснулся к бедру, понимая, что миска выше, Рих пошёл дальше и в этот момент осознал, что никакой миски там нету, но зато есть кое-что другое… — Ой, прости, — этот порыв был для него столь же неожиданным, как и для Пауля, поэтому он резко убрал руку с паха. Хайко внезапно замолчал, не зная, что ответить. Молчал и Рих. Когда пауза стала томительной, он осмелился и, глядя Цвену в глаза, улыбнулся: — Верни руку обратно, — видно было, что он слегка обескуражен. — Я… случайно, — Рих залился краской и отвернулся, сглатывая слюну. Теперь, когда он закрывает глаза, он может увидеть себя. Он не смотрит больше сквозь маску. Точнее говоря, он видит без помощи органов зрения. Видение без зрения, осязание неосязаемого, слияние зрительного и звукового образов, сердцевинный узелок паутины. Вдруг Пауль тяжело вздыхает, глаза его открываются широко-широко, и он исполняет что-то вроде поворота, оказываясь очень близко возле лица Рихарда. Тот бросил вниз отчаянный, жаждущий взгляд, зачарованный зрелищем и все же стыдясь этого. В конце концов Хайко не смог выдержать: колени его как бы против воли подогнулись, он перекинул ногу через Рихарда и навис над ним с огромным удовлетворением всматриваясь, как он заискрился, как мысли его ринулись во все стороны. — Что… ты делаешь? — это был очень серьезный приступ, впервые в жизни Цвен узнал на деле то, что называется «порывом волнения». Внезапно весь внешний мир вспыхнул тогда, как мгновенно заработал некий механизм в его организме: забегали мысли, изображения сменяли одно другое, сталкивались, отбрасывали друг друга, неистово стремясь утвердиться, упрочиться, занять свое место. — Ты сам всё знаешь, —теперь рот Пауля был на одном уровне с распахнутыми губами Рихарда. Снова наступило напряженное молчание. На этот раз не выдержал второй. Он прижал к себе Хайко, но тот сам потянулся навстречу и их губы наконец-то прикоснулись друг к другу, смыкаясь, словно ложились печатью на рану, до того неостановимо кровоточащую. В этом поцелуе тонула память о всякой боли, рана затягивалась. Длится это бесконечно долго, как между двумя стремительно забывающимися сновидениями. Язык Пауля облизал нижнюю губу и проник внутрь, наслаждаясь судорогами, пробегавшими по телу Рихарда. Он был его солнцем, рассеявшим все мрачные тучи. А таких туч на душевном небосклоне Хайко успело скопиться достаточно. Они не ушли мгновенно, но уходили под ласковыми прикосновениями рук Цвена, гладивших ему плечи, подбородок, щеки. — Целуешься всё так же плохо, — улыбнулся Пауль, оставляя на губах юноши обманчивую тоненькую пленочку мерцающей слюны. — Ты помнишь? — произносит тот, словно чья-то невидимая немилосердная рука прикасается к каждому органу чувств и почти бессознательно перекрывает воздух. Пауль поцеловал пушок на шее парня, неспеша поднимаясь к мочкам ушей, и прошептал: — Ты постоянно кусался, я тоже теперь хочу. Его зубы сжали тоненькую кожу чуть ниже Адамового яблока*, и она распалилась так, что Рих обезумев от неожиданной боли, немного вскрикнул и выгнул спину. У него сильно дрожали ноги, а дыхание стало тяжелым и шумным. Заметив это, Пауль стал медленно гладить внутреннюю часть бедра, проговаривая в ухо Цвена «успокойся»… надо было пощекотать его как следует, чтобы потом ноги разжались и он смог заняться своим настоящим делом. — Нет, — перебирая в памяти случайные моменты, Рих пришёл к одной мысли: «Не горячись, спокойно, держи это в себе, не думай об этом, не делай это, тише едешь — дальше будешь…» Он понял, что с ним происходит то, чего с любым другим произойти не может. Это накатило на него без всякого предупреждения, у него и в мыслях не было ничего подобного. — Пауль, нет, — Цвен вздрогнул, как вздрогнул бы всякий, погрузившись в размышления, и оттолкнул Хайко от себя. Мгновением раньше он понимал, что это превосходит всякий восторг, всякую радость. Мгновением раньше Рих совершенно забыл, кто он, что он парил над всем миром. Еще немного, и он, быть может, переступил бы тонкую грань между разумом и безумием. — Я всё понимаю, — кивнул Пауль, не меняя координат, вдавливая ладони в матрац. — Я понимаю, но… позволь… — Господи, ничего ты не понимаешь, — закатил глаза Круспе и, убирая руки парня, спохватился, чтобы встать. Свернув со своей обычной орбиты, юноша все же удержался на уровне, позволившем ему сохранять выдержку и не разозлиться прямо сейчас. Элемент осознания, что это человек, которого он любит действует как строгий контроль. — Тебе, наверное, лучше уйти, — даже голос — такая уж совершенно персональная вещь — теряется среди волнения Рихарда. — Что я сделал не так? — неся с собой атмосферу столкновений, противоречий, Хайко решил на этот раз всё выяснить. — Правильно будет спросить «зачем ты это сделал?» — все дело в голове, никак не подходящей этому телу, голове, в которой кипит извержение вулкана. — Рих, я знаю о твоих чувствах… ко мне, — глаза Пауля с калейдоскопической скоростью перебегают от одного предмета в комнате к другому. — Нет! Нет! И ещё раз нет! Ты ничего не знаешь, — Цвен стоял спиной к нему и чувствовал некое раздражение. — Ты не представляешь, что у меня внутри… Пауль ответил не сразу. Истерический тон Круспе возмущал его до удушья. Но он был уверен в своих намерениях: — Тогда расскажи мне… — чтобы не раздразнить его, Хайко принял вид внимательного и серьезного слушателя. — Я хочу услышать. Рих бросил на него испепеляющий взгляд и угрюмо зашагал прочь. — Стой! — Пауль рванулся с места и успел схватить его за руку. — Если не хочешь говорить — не говори, тогда я объясню зачем я всё это затеял… Глаза Рихарда взирали на него с таким подростковым обожанием, словно его существо источало бальзам для раненых и увечных. — Я не хочу говорить, потому что в этом нет смысла, Пауль. Мне… мне тяжело. Давай просто забудем все, что было и разойдемся, — дышащее едва-едва тело покачивающееся на волнах переживаний, как лодка за кормой корабля. — Почему это нет смысла? — он подошел к юноше вплотную. — Для меня это важно. — Ты снова делаешь мне больно. Мне всё время больно, ты уже сказал, что я тебе испортил всё, что наша дружба это хрень, у меня, наверное, всё начало налаживаться в жизни, появилась Кристен и так далее, а теперь ты снова заставляешь меня что-то почувствовать к тебе, это невыносимо, Пауль, — парню, кажется, что его слова стали дымком от дорогой сигары, растворяясь в прозрачном воздухе, а то, что осталось от сигары, от него самого, рассыпается прахом. — Я сказал так, потому что… потому что думал, что так будет лучше. Мне надо было держаться подальше от тебя… — Нет, ты ничего не можешь об этом говорить. Ты хоть понимаешь, как мне было трудно? Как мне трудно сейчас? Я хотел бы, чтобы всё осталось так, как есть. Я признался, признался тогда тебе и ты ответил. А потом ответил ещё больше Ханной, — тут ход мыслей Рихарда решительно оборвался. Да что ж это он? Да он любит его, только его, исключительно, и ничто на земле не заставит свернуть в другую сторону. — Я могу объяснить, — Пауль бросил быстрый взгляд на парня, никак не веря, что может наконец-то говорить с ним об этом. — Не стоит. Мы останемся друзьями, забудем случившееся и никогда больше не вернемся к этому вопросу, — Цвен боролся с приступом паники. — А сейчас… уходи, пожалуйста. Это выглядело почти оскорбительно, и в то же время Пауль с ума сходил от страха, что, проторчал бы здесь хоть целую вечность, он понял, что не отстанет от него, даже если его будуть гнать каждый день… Дрожь с головы до пят. Через несколько минут, собравшись с духом, Хайко покинул дом.***
«Удивительно возвращать те минуты. Бог ты мой, я снова волнуюсь…» — тогда Пауль еще не сформулировал это так точно, но уже там, пробираясь ощупью в тумане событий, он предчувствовал, что кинется как одержимый в любую прореху. Он вспоминал, как плел кружева надежд, слишком нежные, слишком тонкие, чтобы они выдержали груз жизненных трудностей. Впервые он почувствовал к Риху особую тягу, когда ему исполнилось двенадцать лет, образ друга вспыхивал в мозгу и тогда, и позже, но у него не хватало времени, вернее, он не давал ему времени зацепиться за него, осмыслить. А теперь все ясно. Пауль потерял голову именно тогда. В каком-то тихом уголке его души выросла легенда, что они могут быть вместе. Но затем их первый серьезный скандал, он хлебнул этого яду, и память затуманилась. Это был день, когда Хайко сменял нечто на что-то, странное раздвоение случилось в этот день. Он знал, что его чувства это ненормально, он спросил мать: «А что, если мальчику нравится мальчик?», и та ответила, что это непривычное явление, что это, как бы переливается через край установленных норм общества. На какие-то минуты Пауль застыл у врат, не желая даже дружить с Рихом, чтобы ему было легче, а потом двинулся дальше, и звезды разбились вдребезги, и осколки их сияния рассеялись и исчезли на некоторые время. Но без Цвена стало еще хуже. Бывают моменты, когда один человек настолько переполняет жизнь, словно эликсир озаряет его таким великолепием, что выплескивается душа. Именно это он чувствовал рядом с ним. Поэтому решил мириться. Но борьба, происходящая в сознании с любовью– это история расщепления души. Паулю порой казалось, что у Цвена тоже есть чувства, когда они лежали под одним одеялом и делали домашки, но всё это быстро увядало. Когда Рих написал: «Пауль, ты мне нравишься, я люблю тебя», в этой фразе, словно был подвох. «Не может быть. Наверняка, это написал Тилль с его телефона или ещё что-то». Пережив такое полнолуние чувств, Хирше трудно примириться с неизбежностью постепенного смятения. Он думал ответить: «Рих, я тоже тебя люблю», но тогда бы оказался полным дураком. Пауль решил бороться с чувствами и нашел, как бы замену в Ханне, чтобы хоть как-то не сойти с ума. Но душа ушла от тела, а подобие разделенного «я» еще пыталось бороться, когда об этом узнал Рих. Раздавленный своей собственной любовью, он был обречен беспрерывно искать красоту, истину, гармонию в Ханне… Но так и не находил. Лишившись маленького сияния в виде Цвена, он рвался заполучить дух и душу того, к кому его так тянет. Но Круспе реже выходил на прогулки, а Пауль не даже не задумывался почему. Ему нужен был каждый лучик, чтобы отражать свет Круспе каждой гранью своего существа. И они мгновенно вспыхнув от какой-то радости, когда свет счастья падал на них, так же стремительно гасли, глядя друг на друга. Пауль понимал, что чем ярче становилась эта вспышка, тем более ослепленным представал он перед ним, не в силах признаться, не в силах сказать «люблю». Для него это было опасно, еще опаснее, если кто-то узнает из близких, сверхопасно, если это навредит Риху. И Хайко пытался оградить его от себя, лучше сам сдохнет, но с ним всё будет в порядке. Он проговаривал это мысленно перед каждой бутылкой алкоголя. Но Рих оказался настоящим источником света, к которому льнут с необоримой страстностью. В больнице Пауль наконец-то решил ему признаться. Ему было уже похрен, он перепробовал всё: ссорился, отказался от дружбы, нашел Ханну. Ничего из этого не сделало жизнь Рихарда и Пауля легче, а значит, стоило сказать. Кто же знал, что ему снова кто-то помешает? Дальше Хайко просто отдалился от девушки и уделял время Цвену, искал таким образом способ открыть огромную тайну. Но получилось так, что он сам её открыл. В день, когда они готовились к фильму, пока Рих рылся в гардеробной, Пауль обнаружил его дневник, тот самый, что видел в детстве и читал некоторые страницы. Страницы, которые он перерывал с проворностью муравьеда, были посвящены изложениям любви, ему… Местами повести были знакомы, он помнил те дни, которые описывал Рих, помнил то, что чувствовал в те минуты. Круспе выдергивал самые драматичные моменты из жизни.***
Хайко принял еще одну порцию и посмотрел на большие часы на стене. Забавно, что эти часы вдохновили его на первый и единственный в жизни побег. Он вспомнил восторг, охвативший его, когда воскресным утром он побежал к Рихарду, чтобы рассказать об этой затеи. В самом разгаре этих волнующих воспоминаний кто-то постучал в дверь и Пауль, не спеша, пошел открывать дверь. На пороге стоял Цвен, переминаясь с ноги на ногу, а потом словно собрал всю свою смелость, решился: — Родители дома? — Нет, но минут через сорок будут, — теперь очередь Пауля удивляться. — Тогда попробуй успеть, — живо произнес Рих и тут же крепко впился в его губы. Ссутулившись, Хайко попытался ответить на поцелуй, волнуясь, не зная, чего ему ждать, когда они войдут в дом. Он притянул его поближе, и, как только за ними закрылась дверь, перемежая поцелуй словами, прошептал: — Мы не обсудили, я не сказал тебе… Рука Рихарда тут же побежала вверх, пока не остановилась на плече, он прижался ртом к уху: — Отвечай только «да» или «нет». Я тебе нравлюсь? — эти слова донеслись до Пауля, словно их в рупор прокричали. — Да, — без малейшего раздумья ответил парень. — Ты… — Рих хихикнул, как малое дитя, немного стыдясь банальности своего вопроса. — Ты любишь меня? Хайко слышит легкое посвистывание воздуха от смешка, сопровождавшее звучание его почти неслышного голоса и точно так же произносит «да». — Вот и выяснили — Круспе вновь крепко прижался к его губам, проталкивая язык чуть не в самую глотку. Пауль же принялся гладить низ живота Рихарда, постепенно поднимаясь пальцами вверх, ныряя под легкую ткань футболки. Слишком близко было это податливое тело, слишком сладкий и пряный запах волос Цвена, что щекотал ноздри. Через открытое окно тянуло из сада тяжелым ароматом мокрой от дождя почвы. « Тихо, медленно, украдкой — с чего это мы стали таиться?» — спрашивал Рих беззвучно, ощущая только биение пульса между его ног. Никогда он не был так крепко схвачен, никогда прежде не бывал так плотно обтянут. Его горячий необузданный язык тут же смыкался с его языком. Цвен втянул язык Хайко себе в рот, желая насладиться терпким ароматом разгоряченного воздуха. — У нас мало времени, — улыбнулся Рихард, увлекая Пауля на пол, — Давай прямо здесь. Все, что смог сделать Хайко, так это схватить парня за зад, а он обвить свои руки вокруг его шеи, готовясь к тому, чтобы лечь. — Тогда надо закрыть входную дверь, — он продолжал целовать Круспе жадными влажными губами со страстью, какую раньше не замечал в себе прежде. Все, и тело и душу, вложил он в эти поцелуи. — Ну, закрой, — Рихард тяжело обмяк в руках партнера, глаза заволокло, сознание словно выключилось. Не держи он его сейчас в руках, парень рухнул бы на пол давно. Не разжимая объятий, Пауль медленно подтолкнул юношу к двери и, не глядя на замок, аккуратно закрыл, попутно впиваясь в нежную кожу на шее. От этого у Цвена вырвался протяжный стон желания, что вызвал новую улыбку на лице Хирше. В его «ох» была целая гамма чувств. Волнение. Возбуждение. Желание. Да, Паулю хотелось это ощутить. И он подарит ему эти ощущения. Рихард был очень горячим и изнемогал от страсти. Все его тело горело желанием. Он схватил Хайко за руку повел вниз, начиная тереться своим пахом, тем самым требуя немедленных действий. — Не тяни, — со вздохом покинул Цвен удивительный рот парня. Сколько призывной нежности было в его глазах. Пауль помог ему лечь на пол и запихнул под него плед, что одним рывком стащил с дивана. Убедившись, что Риху комфортно он принялся расстегивать свои джинсы. Но тут же руки юноши потянулись к члену и сжали самый корень так крепко и в то же время так нежно, что стон выскользнул сам собой. Хайко мгновенно уложил Цвена обратно на спину, снял с него футболку и языком провел по небольшой ложбинке на груди. В следующее мгновение он зажал в зубах сосок и принялся сосать, одновременно слегка дергая Рихарда за мочку уха. Вскоре туда же переместился язык, обведя ушную раковину. — Чёрт, Пааауль, — Цвен не мог унять дрожь. Его тело выгибалось, словно существовало само по себе. — Ты меня убиваешь… — Тшш, ты очень волнуешься? — хриплым, прерывающимся голосом от возбуждения заговорил Хайко. — И нет, и да, — Рих смотрел на него во все глаза и шумно дышал, затем раздвинул ноги и согнул в коленях. — Сними, там презервативы и смазка. Пауль улыбнулся и припал к нему крепким долгим поцелуем, а его пальцы потихоньку расстегивали ширинку на штанах парня. Затем он начал спускаться губами ниже, проходя через всё тело, облизывая соски, пока те не отвердели, Рих сделал шумный глоток, цепляясь за плечи Хайко и осторожно снял его майку. Рот Пауля опустился еще ниже, он поцеловал живот и наконец достиг манящей резинке на нижнем белье. Он любовался телом Цвена, плавностью изгибов, мягким, но плоским животом, его разведенными бедрами и наконец-то, затаив дыхание, стащил последнюю одежду. — Рих, а где же наши волосики? — усмехнулся он, целуя лобок, эрекция у юноши была — впору тарелки разбивать. — Я не смог смириться, — улыбнулся тот, чувствуя, как язык Хирше змеей прополз по бедрам. Точнее сказать, поочередно прошелся по всем припухлостям, прыщикам, шрамам, родинкам, срывая с губ один стон за другим. — Я помню твою истерику, — Пауль стащил с себя белье, его возбужденный член взметнулся вверх, потом склонился, и головка оказалась почти вровень с пупком Рихарда. Цвет головки был пунцовым. Из отверстия струилась смазка. Он поцеловал парня в губы, тот выгнул спину, схватился руками за плечи, двигая бедрами, не зная как еще выразить неутоленное желание. Пауль и сам был возбужден ничуть не меньше, однако пытался потянуть еще несколько минут. Потом он лег на него, раздвинув ноги пошире и потянулся за смазкой. Он больше не ждал, не продлевал его мучений. Палец Пауля скользнул сквозь мокрое отверстие очень легко. Рихард вскрикнул, когда тот добавил ещё один и стиснул зубы, пытаясь управлять собой, понимая, что чувствует третий палец. Но Цвен одной рукой осторожно зарылся в волосы партнера и сделал несколько толчков навстречу. — Не вынуждай ждать, — простонал он, и в тишине услышал, как падают капли с крыши. Упираясь в грудь Рихарда, Пауль чуть изменил позу, готовясь к главному, его глаза вспыхнули он послушно зажал член в кулаке, другой рукой уперся возле головы юноши и втолкнул головку внутрь. От новизны ощущений Цвен слегка вскрикнул, стенки ануса плотно сжимали член. Пауль обхватил его бедра, немного приподнимая, чтобы ему было легче и удобнее. Собственное отверстие Рихарда показалось совсем маленьким и узким, тогда как член Хайко стал вдруг огромным. Но парень напрасно волновался. Каждое движение Пауля отзывалось удивительно приятными ощущениями в нижней части живота. Он ерзал под ним, стремясь занять более удобное положение. — Ты ве…великолепен, — прошептал Рих. — Потрясающие ощущения, — его глаза были полны желания, а зрачки расширялись от каждого его толчка. Пауль сильнее уперся в пол и продолжил гарцевать, он заметил, что губы у Цвена плотно сжаты, а лоб напряжен. На лбу блестели капельки пота. Он залюбовался удивительно красивым парнем под собой, черт побери, он был доволен и возбужден до предела. Губы его разошлись в улыбке. Взяв в ладонь член Рихарда, он принялся массировать его. — Аххх, Пауль, — юноша закрыл глаза и запрокинул голову, — Я долго не протяну… — Дождись меня… — шумно дыша, сообщил Хайко. Почувствовав, что оргазм совсем близок, Рих принялся извиваться всем телом, качал ягодицами, добавляя возбуждение мошонке Пауля, а тот в свою очередь продолжал ласкать его ствол, нежно сдавливая головку. — Боже, не останавливайся. Делай что хочешь, только не останавливайся, — Цвена охватило неистовство. Его голова оставалась запрокинутой, руки крепко вцепились в спину Хирше. Рот был раскрыт, и вскоре оттуда вырвался крик. Ладонь Пауля безостановочно двигалась. Так же безостановочно двигался его член внутри парня. Его оргазм уже начал свое движение, взлетая, словно по винтовой лестнице. Выше, еще выше. Давление нарастало. Паулю нужен был завершающий толчок, который распахнет невидимую дверь. Рих изогнул бедра, помогая ему. Там, где их тела соприкасались, уже было мокро и липко. Сперма вырвалась наружу и заливала пол. Звуки его движений стали хлюпающими и оттого еще более эротичными. В воздухе пахло тяжелым, но таким притягательным запахом секса. Пальцы Цвена больно сдавили его сосок. Это стало завершающим аккордом. Невидимая дверь распахнулась. Теперь Пауль падал с головокружительной высоты, наслаждаясь свободным полетом. Он никогда не испытывала такого потрясающе прекрасного, хотя и болезненного оргазма. Рих впился ногтями в спину Хирше, зная, что оставляет следы, которые исчезнут лишь через несколько дней. Они возбуждали парня не меньше случившегося. Руки не держали Хайко, и он повалился на Цвена, тот крепко прижал его к себе и что-то прошептал на ухо. Что именно — Пауль не услышал. Мешал шум в ушах, звук бешено несущейся крови. Тысячи крошечных иголочек покалывали его тело с головы до пят. А Рихарду казалось, будто в него ударила молния, опалив все нервные окончания.***
— Знаешь, почему я… поссорился с Ханной? — все-таки краснел и немного боялся того критического молчания, после всего. — Даже не представляю, — мотнул головой Цвен, пытаясь прийти в себя. — Я назвал её в постели Риханной, — в глазах до сих пор, словно темнело. — Кммха, нормальная фантазия, — улыбнулся Рих, перебирая пряди волос на голове. — Дурак, это два имени, — засмеялся Пауль, переворачиваясь на спину, — Рих и Ханна… Ну, когда я понял, что произношу твоё имя, я быстро включил мозги, мол надо исправляться. И получилось… Риханна. Тут Цвен заржал своим здоровым искренним смехом, закрывая лицо рукой. — Ну, если на то пошло, то я только что изменил Кристен, — сказал он, как бы признаваясь с сожалением. — У тебя есть алиби, — Пауль испытывал благоговейный трепет в его присутствии. — Ты был у лучшего друга, — усмехнулся парень и взял его ладонь, переплетая пальцы. — Не думаю, что после этого мы друзья, — Рихарду доставляло истинное наслаждение простое воспоминание о том, что только что случилось. — Любовники, как минимум. Что думаешь, а? — Я не могу сейчас ни о чём думать, я только что занялся сексом с парнем прямо на гребаном паркете и мне охуенно, — ни малейшего желания подниматься с пола сейчас не было. Цвен заулыбался и живо плюхнулся на живот Хирше, нетерпеливо целуя его ребра и елозя руками талию. — Рих, сейчас родители придут, — неожиданно робко сказал Пауль, и щеки его покрылись легким румянцем. — Иди в душ, а я уберусь пока. — Без тебя не пойду, — вскочил мгновенно Круспе, рукой откидывая волосы со лба. — Мы вместе можем и убраться и принять душ. — Хорошо, — его улыбка стала озорной. — Давно мечтал, чтобы ты мне спинку потер. — Ты не воспользовался презерватимом, никакой спинки, герр Хирше, — Рих бросил на него испепеляющий взгляд, потом жестом подозвал вставать. — Только не говори, что тебе не понравилось, сам просил «быстрее, не тяни», — завозмущался Хайко с бессмысленной улыбочкой, выполняя просьбу подняться и нежно потрепал юношу при этом по волосах. Цвен закатил глаза и повел его в ванную, почти подталкивая сзади, очень уж ему хотелось поскорее очутиться с ним под струями воды. Когда Пауль оказался в душевой кабинке и принялся намыливаться то почувствовал спиной, что Рих плотно прижался к нему. Он взял из его рук мыло и стал сам намыливать кустик Пауля. Парень извивался от удовольствия, когда намыленные пальцы Цвена скользили по его волосах. — Может продолжим? — спросил довольно Рихард, нервно сжимая ладонь Хайко. — С ума сошёл? — развернулся он к юноше. — Как ты себе это представляешь? Вдруг Цвен расцепил руки, которыми обнимал партнера и мокрыми пальцами коснулся его щеки, покрывая рот Пауля губами. Он действовал совершенно профессионально: покусывал, щекотал языком, томно выдыхал, отпускал на короткое время. Такая перепалка могла затянуться до бесконечности, если бы они не услышали, как кто-то стучит. — Чёрт, — воскликнул Пауль и энергично двинулся с душевой кабины. — Одевайся. Они вышли из ванной и кое-как, с помощью носовых платков, полотенца принялись быстро вытирать пол. Круспе схватил Хайко за руку и показал в сторону одеяла. В следующую секунду он уже запихал его в стиральную машину, пока Рихард застегивал штаны. Телефон Пауля разрывался от звонков мамы, ведь она уже стояла на пороге дома, а на улице начинался дождь. — Мааам, иду, — он степенным шагом двинулся к входной двери, натягивая на себя футболку. Подошев на шаг, чтобы уже открыть, Хайко внимательно посмотрел на Цвена. Тот похлопал себя руками по щеках и взбил волосы небрежно, но чертовски элегантно. Он выглядел таким привлекательным, каким никогда не бывал раньше. Сильное хищное животное.***
Парни идут по упругому, усеянному ракушками и водорослями песку, ветер окутывает им уши, этот огромный, широкий и мягкий ветер, он безудержно, честно и вольно проносится через пространство, навевая им легкий хмель. Они бредут, а пенные языки накатывающих и отступающих валов пытаются лизнуть их ноги. Прибой кипит, то гулко ухает волна за волной, то стелется и ластится, набегая на плоский берег. Здесь они не были с детства, с того самого момента, когда убежали вдвоём и скрылись в лесе. Тогда это казалось такой невинностью, а сейчас парни приходят сюда часто, обсуждая их дальнейшую судьбу. — Думаешь у нас всё получится? — тонко улыбнулся Рихард. — Я оставляю ради него Ханну, и он забрасывает меня камнями, — парень был убежден во всем , что касается его отношений к Круспе. Но тот не хотел, чтобы Пауль так резко обрывал связи и они даже немного поссорились из-за этого. — Никого я не забрасываю камнями. Просто я знаю, что секс - это ещё не любовь, — Цвен уже лежал на земле, и заметил, что на разорванной рубахе партнера была, кровь, затем его нежную кожу вдруг залила краска. — Вот и даю тебе время подумать, — он торопливо обвел большим пальцем небольшое пятно. — Ты же знаешь, что я думал об этом достаточно, — Пауль мягко схватил юношу за запястье. — И если хорошо помнишь, то перед тем, что случилось я ответил на твои вопросы, — лукаво усмехнулся парень. — Ага, я Кристен тоже много чего плел. И что в итоге? Нахрен мне она не нужна, — прибавил задумчиво Рихард, почти удивленно, как будто только сейчас осознав это. — Что я должен тогда сделать? — Хайко повернулся к нему лицом. Он разглядывал окровавленную кожу на шее, где теперь виднелся приличный засос. — Что мне сделать, Рих? Неужели он не знает жалости? Пауль начал лепетать уверения: — Пожертвовать собой? Конечно, я пожертвую собою, если придется. Но неужели ты правда считаешь, что… ну, я это из-за физического удовлетворения делаю? — Боже, Пауль, закрой рот, — заулыбался Круспе, приподнимаясь над парнем. — Ты и так ежедневно приносишь жертвы ума и сердца и безупречно трахаешь меня… и пока этого вполне хватает, чтобы я чувствовал, что у тебя благие намерения и… — «Намерения», но не «любовь», в твоём понимании? — немного обезумев от слов юноши, отозвался Ландерс. — Разве это не разумеется само собой? — положив правую руку на грудь Хайко, смутился Рих и наклонился лицом прямо напротив собеседника, пока солнечные лучи скользили по его широким плечам. — Я завоюю тебя и твою ебаную недоступную любовь, — тихонько прошептал парень, протягиваю ладонь к теплой щеке. От черных волос, откинутых назад тяжелой волной, Пауля потянуло вперёд. Рот Рихарда был неопределенный, с мягко сомкнутыми, бледными губами. Но подбородок и изгиб носа говорили о решительности. Хайко опустил широкие веки: твердый, отливающий сталью голубой блеск, казалось, шел издалека сквозь глаза. Они вновь целовались. Позже, Рих сказал, что ему кажется поразительным, что во внутреннем мире, где творится так много плохого, можно быть таким счастливым, что его мир может стать лучше и счастливее, если они с Паулем всегда будут доверять друг другу свою радость, а не ждать минут печали и горя, чтобы раскрыть свою душу другому. Сердце Хайко, после таких высказываний, раскрывалось, до боли широко раскрывалось от любви. Точность такого определения свидетельствовала о его счастье и душевном спокойствии. Он никак не мог вдосталь наглядеться и только, волнуясь, спрашивал себя, не заслуживает ли суровой кары за это созерцания, за это подслушивание солнечно-благостного счастья, за такой подарок судьбы.***
Пространство спальни пронзил крик Рихарда. Он повторялся снова и снова, в такт судорогам его тела. Пауль чувствовал, как долго сдерживаемая сперма несется к его члену. Знакомая тупая боль. Затем другая боль, острая. Выброс первой струи. Очень скоро сперма потекла обратно: на лобок, на ляжку, на простыни. Хайко снова, в который уже раз надавил на плоть Цвена. Парень отозвался очередным пронзительным криком. Тогда Пауль вырвал дергающийся член из его ануса, заливая спермой живот юноши. Белые густые брызги метили Рихарда. Одни застывали на его коже, другие стекали вниз. У Хайко стоял гул в ушах, никогда еще он не испытывал от секса такого утомления. Никогда еще у него не возникало ощущения, будто его внутренности вырваны и выброшены наружу. Ясно только одно: в отношениях динамики им хватает. Пауль совсем поднялся и уселся на край постели, дотягиваясь своей слегка дрожащей рукой к воде. Он подносил к губам бутылку и делал большие, жадные глотки. Рих лежит, прижавшись головой к спинке кровати, раскинув ноги, вывернув ступни, пытаясь отдышаться. — Боже, это было сверх… сверхъестественно, — в избытке чувств Хайко взмахнул рукой вверх, выливая на себя немного воды. Цвен усмехнулся, протягивая нагую ступню к нему, и погладил широкую спину Хирше пальцами ног. Они были у него маленькие и нежные, как, впрочем, и его изящные ноги, однако вполне соразмерные с его фигурой. — Па-а-ауль, — протянул юноша, привлекая к себе внимание. — М? — величественно обернувшись, приподнял Хайко брови. — А я… еще хочу, — прикидываясь смущенным, заулыбался Рихард и осторожно дотянулся большим пальцем, исполненным нежности, к плечу парня. — Никогда не думал, что ты такой… такой похотливый, — выразился Пауль кривой ухмылочкой, бросая бутылку на пол. — Я ненасытный, — юноша принялся сновать ногой по спине Хайко взад-вперед, словно делая массаж. — Просто скажи, что я тебя не возбуждаю, — театрально нахмурился Рих и надул губы. — Что ты сказал? — делая недоумевающий вид, Пауль сразу же развернулся. — Кто там меня не возбуждает? — он мгновенно схватил юношу ниже колен и притянул к себе, а его ручонки поползли по его ляжкам, плавно пододвигаясь все ближе и ближе к нему. — Ну, я. Может тебе более мелкие нравятся или наоборот, — Рих поднимает ноги, сцепляет их у него за шеей. Двумя пальцами он нащупывает тугую шейку пениса Хайко, уходящего дальше, в неведомое. Пауль не мог удержаться, чтобы не погладить или провести рукой по его щекам, такие они были неотразимо милые, пушистенькие и свежие. — Солнышко, у тебя опять будет болеть поясница, — с неотразимой улыбкой он поцеловал юношу в лоб. — Блин, Пауль, не называй меня так, мне не нравится «солнышко», — его черные глаза сокрушенно уставились в пространство. Для него огромным удовольствием было покапризничать. — Тогда скажи, как нравится. Зайчонок, котенок, — к Хайко полностью вернулось благодушное настроение. — Я не знаю, я не придумал ещё, — разулыбался Цвен и застыл в выразительном мощном молчании. — Рих, я ухожу от тебя… — Что? — Я ухожу от тебя с таким чувством радости и гордости, о котором никогда и мечтать не смел, — начал Пауль, соблюдая величайшую сдержанность. —Мне никогда, наверное, не удастся выразить словами все то, что я чувствую к тебе, — парень произносил каждое слово особенно задушевным голосом, вызывая тем самым у себя щемящее чувство. — Ты… оказался центром мира, и этот мир, который я не могу объять одним махом, он полон смысла и значения для меня, — в его мягких, прекрасных глазах уже стояли слезы. — Эй, Пауль, ты что плачешь? — спохватился Рихард, вытирая взмокшие ресницы. — Да что с тобой? — Господи, не надо, это от счастья, — усмехнулся Хайко, хватая его за кисть. — Я просто хочу сказать, что люблю тебя. Цвен ощущает, как у него холодеет лицо и сердце беспорядочно колотится. — Бог мой, Пауль… я ждал, когда ты это скажешь сам…