Вспомнить

      С того момента, как Осаму заложил взрывчатку в машину Чуи, прошло чуть больше недели. Напарники, не видя друг друга столь продолжительное время, переживали, хоть и не хотели признавать это. Казалось теперь каждому, что все те перепалки были напрасны, подорвав тонкий лёд, по кромке которого они ходили, удерживая взаимоотношения, так непросто дающиеся каждому из них: что Чуе, созданному, вроде как, искусственно и не наученному любви, не испытавшему нежной ласки, что Осаму, вечно пытавшемуся покончить жизнь самоубийством по никому не ясным причинам, потерявшему недавно близкого друга.       Каждому было боязно представить, как там сейчас его пара, но шатен не собирался возвращаться назад, уже все решив для себя, а рыжий не мог сейчас ослушаться босса и верил в удачу из последних сил, ведь надежда умирает последней, если она вообще есть.       Но Накахара был готов поспорить с этим высказыванием. Он давно не надеялся на лучшее и не верил в то, что когда-нибудь они с Дазаем скажут друг другу все, что скрывали за трехэтажными матами и постоянными оскорблениями. Он просто любил этого суицидника до безумия, подозревая, что тот тоже неровно дышит, просто всеми силами пытается утаить любовь, а то и вовсе похоронить под осколками души.       Так или иначе, он был обречён на ожидание либо приказа босса о том, чтобы начать поиски, либо появления нахальной морды напарника.       Но Дазай не высовывался из снятой им квартирки, словно опасаясь быть замеченным уже чужим глазом, владелец которого мог донести лишним ушам о его укрытии, и тогда не дай бог, пострадает и хозяйка квартиры — добрая немолодая женщина с темными волосами, среди которых подобно нитям тянулись седые волоски, не уродуя ее, а наоборот украшая. Она долго отказывалась брать большие деньги, тихим голосом утверждая, что плата за маленькую комнатушку невелика и лишнего она не имеет права брать, но Дазай все же отдал ей сполна, обусловив это тем, что надолго задержится в ее доме.       Накахара же не находил себе места, метаясь от босса к Анго, лишь слышал какую-либо новость об умершем человеке, чтобы выяснить и успокоить себя — это не Дазай. Но Мори утверждал, что не стоит переживать и вскоре его преемник вернётся. Быть может, тот просто отпуск взял, пусть и несогласованно, нарушая все подряд уставы, но ему простительно, он один из лучших. А ещё тот клялся в верности мафии, и уж клятву то точно не нарушит.       Но шло время и голос Огая звучал все менее убедительно, а уверенный взгляд опускался все ниже.  Члены исполнительного комитета первыми заметили спад настроя босса, а потому решили по-тихому разыскать преемника, но увы, босс прознал об их плане и вызвал к себе, наблюдая за тем, как воодушевлённые лица мафиози постепенно принимали взволнованное виноватое выражение.       — Исполнители! — Траурно обратился он к ним. — Прошло уж больше недели, как пропал один из вас. Вы, должно быть, заметили отсутствие Дазая? — Все кивнули. — Я всем сердцем надеялся что тот примет верное решение и в конце концов, одумается, вернётся в свое гнездо, но как видите, этого не произошло. Я допускаю, что с ним что-то случилось, а потому готовлю вас к худшему, тебя особенно, Чуя. — Босс перевел взгляд на коротышку, что исподлобья смотрел на него, будто его напарника только что похоронили, причем, по вине Огая. — Но все равно это не повод впадать в депрессивное состояние.       — Так мне не ясно, мы должны искать его или как? — Перебила Озаки, недовольная этой информацией.       — Должны. Подключите этот мусор неспособный. — Будто специально поддел девушку Мори, зная, что та не выносит, когда о людях без способностей, работающих на мафию говорили как о расходном материале. — И, если кто из вас что узнает, сразу сообщите мне. Я, конечно, не буду жестоко наказывать его, но беседу проведу.       Чуя сглотнул. Он знал, какие беседы проводил босс — сам однажды присутствовал на одной из них по приглашению Осаму, что ассистировал Мори. Зрелище было воистину жуткое: за средние по значимости проступки человека садили на стул, раздевали до пояса и приковывали к подлокотникам.  Пока Огай разглагольствовал на разные темы, Дазай докрасна накалял одно из клейм на выбор босса, а после, на плече человека выжигали знак, и если наказуемый кричал, клеймо не убирали долго, пока тот не терял сознание. Шатен держал человека за другую руку на протяжении всего действа, дабы тот не смог активировать способность.       После того случая Накахара стал презирать напарника, что тот участвует в экзекуции, и будто специально заводить его, чтобы проверить: а не заклеймят ли его? Но тот понял это, однажды сказав, что легче сам станет помеченным, словно скотина подъяремная, чем даст боссу право тронуть рыжего.       — А ты, Накахара, останься. — Вдруг раздался голос босса, в миг рассыпавший воспоминания Чуи. — Расскажи, ничего не заметил подозрительного за время его отсутствия? — Обратился Огай к нему, когда остальные покинули кабинет.       — А вы думаете, мы вместе решили разыграть эту трагикомедию? — Тупо уставился рыжий. — Я сам, блять, места себе не нахожу.       — Вот как? Хорошо… В принципе я был уверен насчёт тебя, Накахара. Может выпьем? А то ваше празднество отложилось на неопределенное время, а красное вино улучшает кровь, твоя способность ведь подпортила ее, а нужно восстановить. — Мори развернулся на стуле, доставая откуда-то из шкафа бутылку полусладкого. — Между прочим, оно дороже той бодяги, что вы пили с Дазаем.       — Цена не всегда оправдывает качество. — Повторяя привычку напарника, рыжий повел плечами. — Но я попробую. Может и впрямь, лучше. — Он сел напротив босса, пока тот наполнял бокалы. — За что-то пьем или просто?       — Просто. — Ответил Огай, сделав маленький глоток.       Чуя поболтал вино в бокале, понюхал его и залпом осушил ёмкость, немного морщась. В другой компании ему показалось, что вино отвратное, горькое какое-то, словно судьба его.       — Не распробовал? — Обеспокоенно спросил Мори. — Ещё хочешь? — Не дожидаясь ответа, он налил мафиози ещё.       — Дерьмо это вино, Kurni было лучше. Это вообще откуда? — Накахара выпил ещё один бокал.       — Cheval Blanc, Франция, 1947 год. Не понимаешь ты ничего в хорошем алкоголе, Чуя. — Мори налил ему снова, а сам всё ещё не мог осилить первый бокал.       — Все я понимаю. Пить с вами не особо приятно. — После двух бокалов рыжий стал смелее, градус быстро ударил ему в голову. — Это вино слишком горькое. — Все же он выпил третий бокал.       — Тебе кажется, слишком быстро пьешь. Настоящий ценитель так никогда не делает. — Улыбнулся руководитель мафии, зная, что управляющему гравитацией голову сносит даже от малого количества выпитого. — Думаю, тебе пора домой, вечер уже, а ты не в себе. Тебя увезут. — Мори нажал на звоночек и сию секунду дверь отворил человек в черном. — Отвези его по этому адресу и помоги подняться на этаж. Как закончишь — отзвонись. — Приказал босс, протягивая листочек с адресом.       — Будет выполнено. — Поклонился головой вошедший и подхватил Накахару.       — Я не пьяный! — Крикнул тот, вертя головой. — Отпусти, бугай, отпусти, кому говорят!       Но человек в черном, к счастью, пропускал мимо ушей все, что произносил Чуя, повинуясь только боссу.

***

      В тот день Осаму тоже выпил, только в обычном босяцком трактире. Пиво не могло помутить его разум, потому он с чистым сознанием, но нечистой совестью, пошел к цветочной лавочке. Но не для погибшего друга в этот раз выбирал он цветы, а для покинутой любви своей, потому и искал не срезанные цветки, а живые.       Взгляд упал на нежно-розовую азалию, пышным цветом распустившуюся в горшке и словно дурманящую своим чудным запахом.       — Вы что-то конкретное ищете? — Обратилась продавщица. — Ох, азалия это словно отдельный вид искусства, вы только посмотрите, какие цветочки у нее, стоит немало, но думаю, позволить себе такое счастье можно. —  Затараторила она, расхваливая товар.- Только если присмотрели рододендрон, то будьте готовы к тому, что за ним нужен тщательный уход. Если не готовы к такому, могу предложить…       — Азалия что-то значит на языке цветов, верно? — Перебил ее Осаму, пропуская всю ту информацию сквозь себя и даже не стараясь вникнуть.       — Первый раз вижу молодого человека, интересующегося флориографией. — Ненадолго зависла женщина. — Вообще, я и сама не очень разбираюсь, но говорили мне, что азалия символ страсти и печали. Не знаю. Вы кому-то ее хотите подарить? Может быть выберем другое растение? В качестве подарка на свидании сойдут и срезанные…       — Сдачи не нужно. — Осаму снова швырялся деньгами. — Я возьму именно это растение.       Работница лавки охнула, беря дрожащими пальцами купюру и засовывая ее куда-то, чтобы не увидел и не отнял никто, подала горшочек. Шатен сухо поблагодарил и взял его в руки, словно что-то ценное это было.       Уже темнело, а потому людей на улице было мало. Дазай шел к дому, где жил его напарник, зная, во сколько тот обычно возвращается, чтобы не встретиться с ним, пусть ему до боли в его окаменевшем сердце хотелось увидеть того хотя бы ещё раз, чтобы попрощаться по-человечески, посидеть, поговорить о жизни, обсудить все с ним.       Но забинтованный знал, что Чуя всеми силами будет пытаться отговорить его, а если даже и не будет, то точно не поддержит его решение об уходе из мафии.       Осаму понимал, что покидая организацию, обрекает на огромный риск не только любимого, но и мир вообще: кто знает, как перенесет коротышка его отсутствие, не снимет ли невольно границы и не выпустит ли всю силу свою, уничтожая этим не только себя, но и взрывая земной шар; кто знает, как поведет себя маленький Юмено, таскавшийся повсюду со своей смертоносной куклой? И как воспримет это его до сих пор не признанный ученик, Рюноске Акутагава, тоже посчитает слабаком? Лично он не знал, даже обладая нечеловеческим умом и умея просчитывать события. Вдруг пришло некое понимание — чувства людские очень сложная штука, которая не поддается даже его логике.       Погруженный в мысли, он наконец-то добрел до дома Накахары, поднимая глаза вверх, на окошко его квартиры. Был виден приглушённый свет, исходящий оттуда, а это значило, что рыжий дома и сейчас он спит.       Шатен ухмыльнулся, вспоминая о том, как подшучивал над напарником по поводу его боязни спать в темноте. Он даже тайно сделал дубликат ключей от его квартиры и иногда тихо являлся к нему, чтобы выключить свет. Что удивительно, Чуя, спустя пару минут, просыпался и мчался включать ночник, на следующий день матеря Дазая из-за его очередной тупости. А тот лишь отшучивался.       Осаму поднялся на седьмой этаж и достал из кармана ключ, но из рукава выпала отмычка и шатен убрал ключ обратно, решив воспользоваться ей. Он делал это мастерски, не оставляя на скважине даже маленькой царапины. Чуя спрашивал его, на кой-хрен ему ключ, если он так хорошо владеет отмычкой, а он отвечал, что просто хочет позлить коротышку.       Прошлые забавы кажутся такими родными сейчас…       Дверь была отворена без скрипа. Бывший исполнитель на цыпочках прошел в спальню, где мирно похрапывая лежал его напарник. Первый поставил на пол горшок с азалией и вздохнул, замечая, как заерзал низкий, мило причмокивая. Рыжие волосы разметались по простыне, а шляпа валялась на полу.       — Спи, мой маленький Чуя. Я больше никогда не потревожу твой сон выходками. Мы больше не встретимся, а если и встретимся, то это будем уже не мы. Прощай.       Осаму принюхался от его напарника разило терпким винным запахом. «Значит, не проснется?» — пронеслось в его голове и он на свой страх и риск, нависая над милым сонным личиком, нежно коснулся губами горячей румяной щёчки. И пошел, закрывая дверь ключом.       Но то-ли от того, что торопился он, то-ли от волнения, ключ остался в двери. Вспомнил Дазай о нем только к утру.