.

Освальд не может - физически не может ответить ему, ни словом, ни жестом, ни вдохом, сжавшимся горлом, и губы Джима влажно проходятся по кромке его уха - еле касаясь; касаясь достаточно для того, чтобы заставить его гореть. - Что, отказался бы? - хмыкает Джим, и на секунду, всего на секунду кажется, что он находит это забавным. - Действительно хочешь только дружить, ничего больше? Серьезно? Спустя секунду он отшвыривает Освальда к стене, не церемонясь, без капли снисхождения - вышибая воздух из легких. Маленькой ценой за касание, и дыхание его ожогом остается на коже. --- - Не стоит меня искушать, - говорит Джим, и усмешка есть на его губах, но не в его в взгляде и не в его голосе. Он говорит так, будто обещает сломать все кости в его теле, одну за другой, перебирая пособие по анатомии. Мог бы он? Освальд не знает ответа. Дрожь прокатывается по его позвоночнику, вниз от коротких волос на затылке, и сжимается спазмом на пояснице. Искушение слишком многозначное слово. --- - Что?... - Ты жалок, - говорит Джим со смешком, и Освальд не знает, что слышит в его голосе. - У тебя губы дрожат. Презрение, злость, скуку - и что-то еще, что-то, что он не может понять - как если бы и сам не до конца верил, что это происходит с ним; с ними обоими - как если бы смотрел самый сладкий сон свой или самый страшный кошмар. - Неужели настолько этого хочешь? Освальд сглатывает, отводя взгляд, и до боли кусает губы. --- - Я ударю тебя, если ты не уберешь руку, - говорит Джим, и не повторяет дважды. Освальд отдергивается, всего на мгновение, испугано поджимает губы, моргает и - кладет ладонь обратно на его бедро. Ближе к колену, касанием смешным, нелепым - у него не выходят непристойные жесты даже тогда, когда должны ими быть. Джим держит своё слово - он глотком допивает виски и бьет его - коротко и всерьез, оставляя губу разбитой, но когда он говорит - в его голосе нет злости, скорее удивление, похожее на любопытство. Он не встает, он не уходит - ладонь Освальда лежит так же, у колена, и Джим наливает себе еще и больше не просит убрать руку. - Я же предупредил. - Ты не сказал "нет". --- - Нравится, - смеётся Джим, но в его голосе мало смеха и много виски. - Тебе действительно это нравится, а. Освальд не отвечает - потому что не может, потому что тело его трясет мелкая дрожь, дрожь страха, дрожь после удара, дрожь холода или волнения или потому, что ему нечего отвечать. Взгляд Джима проходится по его лицу, шее, расстегнутому вороту рубашки - он морщится, наматывает ткань на кулак, сжимая горло, и еще раз бьет его телом об стену. - Что, нравится даже так? Как угодно, и Освальд не пытается вырваться, не пытается сопротивляться или заговорить ему зубы - не пытается ничего, потому что это совсем другая игра, в которой он уже проиграл. Кости ломит от каждого прикосновения Джима. - Может, мне выбить из тебя эту дурь, а? Освальд жмурится, замирая, ожидая еще одного удара, но - удара нет, и он слышит растерянный, тихий смешок. Рука отпускает его горло, ноги находят землю, и освобождение пугает больше - он не решается открыть глаза, жмурится сильнее, сжимаясь в предвкушении боли, и - чувствует костяшки пальцев, касающиеся его лица. Мягким движением, по щеке, сбитые от ударов. --- - Ты должен мне, Джим Гордон, - шипит он, и жалеет в ту же секунду. Джим усмехается - усмехается так, что он готов вырвать себе язык, зашить рот, затолкать в горло колючей проволоки - усмехается и кладет ладонь на его лицо. Рука его сухая, лишенная мягкости и пахнущая металлом. Наверное, Освальд должен отдернуться - должен, но он не двигается, замирая, не успевая, и сердце выбивает из него воздух каждым из ударов. Только убеждая Джима в его правоте, и он проводит по губам его большим пальцем - с нажимом, грубо, как если бы хотел стереть само существование его губ. Он прав - прав настолько, что мог бы свежевать его взглядом, и Освальд отдернулся бы, если бы мог дышать. - Ты все равно никогда не сможешь этого попросить.