Между прошлым и будущим

***

      Солнце давно закатилось за горизонт, а небо затянуло темно-серыми свинцовыми тучами. Темнота уже во всю властвовала в нашем бренном мире. Сверкали ослепительно-белые вспышки молний, то и дело озаряя своим голубоватым светом темный лес и небольшую деревушку Хогсмид, которую я уже оставил позади себя.       Дождь лил как из ведра, грохотал гром. Казалось, словно силы зла, силы сатаны устроили кровавый бал и явились в наш бренный мир, чтобы вершить свой суд над грешниками. И теперь их мрачные тени заполняли каждый закоулок, каждый уголок, скрывались в каждой промелькнувшей тени. Всю дорогу мне казалось, что за мной из мрака ночи следят чьи-то глаза, словно я слышу назойливые шепотки за спиной, призывающие напасть на меня…       Я в который раз одернул себя от мрачных мыслей. Да уж, либо мне передалась паранойя Грюма с его проклятой личиной, либо пребывание под Империусом окончательно лишило меня рассудка. Но так даже лучше. Повелитель всегда говорил, что ему нравятся безумные фанатики. Что один такой человек, пожалуй, стоит целой армии более расчетливых и здравомыслящих слуг. И я слишком верю своему Господину, чтобы сомневаться в Его словах.       Я в который раз наложил на себя согревающие чары и остановился на одно мгновение. Все же деревяшка вместо нормальной человеческой ноги не давала мне возможности передвигаться как можно быстрее. А путь от небольшой забегаловки на окраине Хогсмида до Хогвартса был при таких условиях отнюдь не близким (чтобы попасть в Хогвартс, пришлось использовать каминную сеть, все же травмы Грюма не способствовали аппарации).       Не смотря на согревающие и водоотталкивающие чары, я промок до нитки и замерз до дрожи. Дождь лил стеной, осень свирепствовала, торжествуя. Но я ее торжества не разделял, мне хотелось поскорее оказаться в тепле и, желательно, выпить обжигающе горячее какао, как в детстве…       Я мотнул головой, прогоняя из сознания образ покойной матушки, который преследовал меня с того самого дня, как меня освободили от заклятия подчинения.       Чтобы поскорее стереть из памяти черты лица матери, мне пришлось продолжить путь. И, выйдя из-за вековых деревьев, я на мгновение замер, устремив взгляд на величественный замок, стоящий на холме. Когда-то я считал его домом, где меня любили и ценили. Но очень скоро я избрал домом совсем другой, не менее великолепный замок, в котором меня всегда принимали как желанного гостя, друга и брата. Лестрейндж-холл, стоящий сейчас в руинах после грандиозной бойни в восемьдесят первом году, ничуть не уступал красотой Хогвартсу.       Я, столько лет проживший вдали от людей, затаил дыхание, любуясь школой магии. И пусть многие считали, что Хогвартс не так красив, как, скажем, Дурмстранг или же Шармбатон, но все же… Было что-то выдающееся и родное в его мрачном великолепии.       Вдоволь восхитившись красотами, я продолжил путь, проклиная весь род человеческий. И почему Грюм не берег своё тело в сражениях? Неужели ему было не жаль свою ногу, нос и глаз? Хотя искусственный глаз не так уж и плох. Я уже успел оценить его прелесть и пользу. Но проклятый протез, плохо слушающаяся рука, которая, ко всему прочему, жутко болела, и другие травмы не давали мне покоя.       Я ясно ощущал раздражение. Даже Грюм в свое время сражался, не жалея себя! А я что? Сидел в тепле да уюте, выполняя мелкие поручения. Моя работа преимущественно сводилась к шпионажу. Сына главы аврората никто не будет подозревать в предательстве. Я хорошо выполнял все поручения Повелителя, за это он ценил меня. Но я всегда знал, что способен на большее, чем просто передавать бумажки из рук в руки. И теперь у меня появился шанс доказать это.       Наконец преодолев длинный каменный мост, я вошел в холл Хогвартса и торопливо огляделся. Антонин Долохов в свое время приучил меня, что, заходя на вражескую территорию, в первую очередь нужно продумать пути к возможному отступлению. Вот и теперь я прикидывал, что может пойти не так.       На мгновение в мою душу закрались сомнения, но я усилием воли затолкал их куда подальше, понимая, что отступать некуда. Да и не смог бы я отступить. Все же я Пожиратель Смерти, член Ближнего Круга, а значит, просто не имею права на слабость.       Хромая и опираясь на посох, я направился прямиком к Большому Залу. Там, должно быть, сейчас идет распределение. Эх, когда-то давно и я впервые вступил в него в толпе несмышленых первогодок. Тогда я еще не знал, что ждет меня впереди, но был полон решимости стать великим волшебником, чтобы отец гордился мной.       Стоит ли говорить, что почти все мои мечты потерпели крах?       Вспоминая минувшие дни и явно видя тени прошлого перед глазами, я вытащил из кармана фляжку с оборотным зельем и, открыв ее, торопливо сделал несколько больших глотков. Когда я начал погружаться в омут воспоминаний, мне на секунду показалось, что действие зелья слабеет и личина Грюма сползает с моего тела. Да уж, я точно стал тем еще параноиком.       Закрыв и убрав фляжку в карман черного плаща, я подошел к огромным двустворчатым дверям и с усилием отворил их. Грянул оглушительный раскат грома, и сверкнула ослепительная вспышка молнии.       Я замер на пороге, собираясь с мыслями. Мой блуждающий по залу взгляд уперся в Дамблдора, который величественно восседал в кресле директора. Тьфу! Прямо как в старые и не очень добрые времена, когда я был школьником. Сильнее этого человека я ненавидел только собственного отца и Гарри Поттера. Хотелось бы мне ослепительно-зеленой вспышкой отправить директора к праотцам… Но, понимая, что мой гнев никуда не приведет, я взял себя в руки и, опираясь одной рукой о посох, стянул второй рукой с головы капюшон. Как раз в этот момент грянул очередной раскат грома, и мое лицо озарила вспышка молнии.       Присутствующие почти одновременно повернули головы в мою сторону и на их лицах застыло изумление вперемешку со страхом и брезгливостью. Я же, не обращая внимания на многочисленные взгляды, тряхнул копной темных, с большим количеством седины, волос и поковылял к преподавательскому столу, стараясь держаться максимально естественно для Аластора Грюма.       Да, это было нелегко. Во-первых, мне мешали проклятый протез и посох, которым ублюдочный аврор пользовался ради помпезности. Во-вторых, дело было в привычках Грюма. Он всегда сутулился, я же любил ходить прямо, горделиво расправив плечи и подняв подбородок в лучших традициях чистокровной аристократии. Ко всему прочему, меня трясло от гнева, а в голове начали рождаться планы кровавой мести Дамблдору и его недобитому курятнику. К слову, я не думал, что будет настолько сложно работать под личиной врага. Но мысли о Повелителе и старых товарищах, жизни которых зависят теперь только от меня, придавали мне сил.       Я шел к своему злейшему врагу, который думал, будто я его друг, и не мог думать ни о чем, кроме своей миссии. Видит Мерлин, я готов был начать молиться всем известным богам, хотя и не верил в то, что они мне помогут. Никогда не помогали. Нужно вести себя максимально естественно для Аластора Грюма, нужно держать себя в руках, хотя в моей голове все еще множились мысли о кровавой расправе над врагами и предателями. Пытаясь отвлечься, я устремил взгляд на стол Гриффиндора, желая найти конечную цель.       Стоит ли говорить, что я узнал мальчика почти сразу? Трудно не заметить копию Джеймса Поттера, которая без стеснения разглядывает тебя как какую-то диковинку. Впрочем, его однокурсники далеко не ушли от своей легенды. Они разглядывали обезображенное лицо Грюма, мое лицо, и в их взглядах явно читались шок и отвращение. Некоторые особо умные личности, начали даже переговариваться, тыча в меня пальцами. В этот момент я даже посочувствовал Грюму. И за этих ничтожеств он сражался? Ради них он рисковал своей жизнью и здоровьем? Ради кучки глупых ублюдков, которые смотрят теперь на него презрительно и показывают пальцем, видя страшные увечья от темных заклятий?       Впрочем, студенты Гриффиндора никогда не отличались воспитанием. В отличие от выпускников Слизерина, разумеется. Я перевел взгляд на студентов Слизерина. Те хотя бы не показывали на меня пальцами, а на их лицах застыли ледяные маски, только в глазах некоторых горела самая настоящая всепоглощающая ненависть. Впрочем, это объяснимо. Аластор Грюм в свое время закрыл в Азкабане большую часть Пожирателей Смерти. А их дети теперь учатся под стягом змей.       Наконец я доковылял до преподавательского стола и посмотрел в глаза Дамблдору, который даже поднялся со своего импровизированного трона, чтобы поприветствовать меня. Он протянул мне руку в знак приветствия, и я, криво ухмыльнувшись, сжал его ладонь своими узловатыми пальцами.       Эх, хотел бы я точно так же сжать свои пальцы на шее седоволосого магглолюбца.       — Как добрался? — спросил Альбус, добродушно улыбаясь. Я оторвался от своих кровавых мыслей и усмехнулся.       — Жив, хвала Мерлину, — тихо ответил я, чувствуя многочисленные взгляды учащихся и преподавательского состава. — Хотя всю дорогу мне казалось, что за мной следят. — Тут я не лукавил, подобные мысли действительно посещали мою голову всю дорогу до школы.       — Ну, будет тебе, Аластор, Хогвартс — самое безопасное место в мире, — ответил директор.       Я чуть не хмыкнул. Конечно, безопасное, с таким-то директором. Подумаешь, философский камень в подвале с липовой защитой, которую прошли три первокурсника. Подумаешь, тролль, расхаживающий по коридорам (я, конечно, знал, кто устроил сие представление, но все же). Подумаешь, одержимый великим магом профессор под боком у не менее сильного мага. Подумаешь, огромная змея, способная обращать людей в камень, в подземелье школы. И это только маленький список ежегодных приключений мальчика, который выжил, и никак не умрет. Когда я собирал досье на Поттера, меня не покидало чувство, что в детстве он упал в котел с зельем удачи. Пару раз. Вниз головой.        Жаль только, что не захлебнулся.       Иными словами, я был удивлен, что Поттер еще не убился, хотя у него было настойчивое желание распрощаться с жизнью. Так же я был удивлен, что директор по-прежнему считал свою вотчину «самым безопасным местом». Убереги Мерлин от такой безопасности. Если бы у меня был ребенок, я бы ни за что не отправил его в Хогвартс, где его шансы на выживание почти равны нулю.       — Бдительность, Альбус, еще никому не мешала, — шепотом проговорил я, мысленно надеясь, что он не воспримет мой совет всерьез. Если директор действительно начнет выполнять обязанности, то наш с Повелителем план пойдет под откос.       Можно было, конечно, не говорить про бдительность. Но паранойя Грюма и его фразочки про это давно известны даже среди Пожирателей Смерти. А благодаря чувству юмора Долохова стали анекдотом.       — Присаживайся, Аластор, ты, должно быть, устал с дороги, — негромко проговорил Дамблдор, указав мне на свободное место по правую руку от себя. Я вздохнул от облегчения и, покачав головой, сел, отбросив с лица длинные сивые патлы, которые меня уже начинали раздражать, так как лезли в глаза, закрывая обзор.       Я подвинул к себе тарелку с сосисками, ощущая голод. Все же путь был не близкий. Ко всему прочему я не помнил, когда в последний раз ел ради удовольствия вкусную пищу. Помня, что у Грюма была мания преследования (у меня, впрочем, тоже), я наклонился и понюхал пищу тем, что осталось от моего носа. Вроде бы не имелось даже намека на посторонние запахи. Да и вряд ли легендарного аврора смогут отравить в скоплении большого количества людей. Хотя на меня так смотрели представители древних фамилий, что я даже удивился, почему Аластор все еще жив.       Я достал из кармана маленький нож, подцепил сосиску за конец и начал есть. Память очень вовремя подкинула воспоминание, когда на моих глазах во время небольшого приема отравили Рудольфуса Лестрейнджа. Один очень ушлый соперник Лестрейнджа на политической арене приказал слугам натереть снаружи бокал смертельным ядом, проникающим через кожу. Рудольфуса тогда от неминуемой гибели чудом спас Темный Лорд.       Воспоминание об этом дне и Лестрейндже, который захлебывался собственной кровью в толпе гостей, стояли перед глазами. Это не давало мне покоя. Я начал есть, устремив нормальный взгляд на еду, а голубым волшебным глазом разведывал обстановку вокруг, чтобы быть готовым к нападению.       — Позвольте представить вам нашего нового преподавателя защиты от темных искусств, — неуместно жизнерадостно объявил Дамблдор в наступившей тишине. — Профессор Грюм.       Я знал, что по обычаю новых преподавателей приветствовали аплодисментами, но в этот раз никто из профессоров или студентов не начал хлопать, если не считать самого Дамблдора и Хагрида. Их удары ладонью о ладонь уныло прозвучали при всеобщем молчании и скоро затихли. Всех остальных, видимо, настолько поразило мое появление, что они никак не могли прийти в себя.       — Грюм? — я услышал тихие шепотки, радуясь тому, что Грюм в боях хотя бы уши сберег и от природы обладал слухом летучей мыши.       — Грозный Глаз Грюм? Тот самый, которому твой отец отправился помогать сегодня утром? — услышал я бормотание Поттера, который то и дело глазел на меня, позабыв о всяких приличиях.        —Должно быть, —прошептал, скорее всего, Уизли благоговейным тоном. Да, определённо Уизли. Рыжий, в веснушках и донашивающий одежду многочисленных братьев. Что за привычка плодиться как кролики, кто-то не знает о контрацепции?       —Что с ним случилось? — прошептала девчонка с копной непослушных темных волос. Ее не терпящий возражений тон мне не понравился до отвращения. Такие люди, как правило, весьма резки в своих суждениях и однобоки. — Что с его лицом? — Фу, как некрасиво говорить о ком-то, кто находится неподалеку. Я уже успел отвыкнуть от подобных отталкивающих вещей. Хотя детям, должно быть, интересно. Не каждый день можно увидеть такую отвратительную физиономию.       —Не знаю, — ответил Уизли-Или-Как-Там-Его, завороженно глядя на меня.       Я, не обращая внимания на многочисленные изучающие взгляды, остался совершенно равнодушен к такому более чем прохладному приему, поскольку мое нутро внезапно обожгло.       Неужели яд? Вряд ли. Значит, оставалось только одно — действие оборотного зелья слабеет. Но как? Я же около двадцати минут назад выпил зелье? Неужели я совершил ошибку в ходе приготовления отвара? Но Темный Лорд предупреждал о симптомах, предшествующих окончанию действия зелья.       «Сначала появится жжение в пищеводе, затем начнут меняться черты лица, дальше тело пронзит боль, очаг которой будет в желудке, оттуда болевые ощущения распространятся на весь организм, и начнется обратная трансформация» — говорил Повелитель.       Я, помня об этом, посмотрел на свою руку, сжимающую перочинный ножик с проклятой сосиской. Действительно, узловатые пальцы начали меняться, кожа помолодела и руки стали будто бы более изящными.       Пользуясь тем, что Дамблдор не заметил моего замешательства, я вновь вытащил из кармана походную фляжку и, открыв ее, сделал большой глоток. Зелье было мерзким на вкус, но ради благой цели приходилось мирится с временными неудобствами.       Дамблдор вновь прокашлялся, вырывая меня из мыслей. Я, к счастью, успел убрать фляжку в карман плаща и посмотрел на него. В моей душе снова загорелось пламя ненависти к этому человеку.       — Как я и говорил, — он улыбнулся множеству студенческих лиц, все взоры которых были обращены ко мне, — в ближайшие месяцы мы будем иметь честь принимать у себя чрезвычайно волнующее мероприятие, какого еще не было в этом веке. С громадным удовольствием сообщаю вам, что в этом году в Хогвартсе состоится Турнир Трех Волшебников.        — Вы ШУТИТЕ! — оторопело произнес какой-то рыжий мальчишка во весь голос, неожиданно разрядив то напряжение, которое охватило зал с моего появления. Все засмеялись, и даже Дамблдор понимающе хмыкнул.       — Я вовсе не шучу, мистер Уизли, — сказал он.       Да, значит я не ошибся. Интересно, сколько отпрысков Уизли учатся в школе? Я, чтобы хоть как-то отвлечься от ненавистного мне старикашки, начал искать взглядом рыжеволосые макушки. За столом Гриффиндора сидели четверо рыжеволосых. Три мальчика и одна девочка, которая во всю липла к Поттеру.       Я перевел взгляд на студентов Когтеврана и насчитал там еще двоих рыженьких. Под стягом Пуффендуя их было четверо. Вряд ли все эти дети – отпрыски Артура Уизли. У них, вроде бы, семеро детей.       Размышляя в подобном ключе, я взглянул на стол Слизерина и почувствовал, как сжимается мое сердце от воспоминаний. Когда-то и я во время праздничного пира сидел за этим столом. Мой взгляд скользнул по наследникам благородных фамилий, остановился на светловолосом мальчишке с зачесанными назад волосами. Должно быть, это Малфой. Милорд говорил, что наследник Люциуса учится на одном курсе с Поттером. Это точно он. Платиновые волосы, серые глаза и невозможно надменный вид. Я почти сразу же, помня наставления Повелителя и предательство Малфоев осенью восемьдесят первого, почувствовал к сыну Люциуса явное отторжение.       Я продолжил разглядывать слизеринцев, пытаясь узнать в них черты родителей. Я без труда узнал Кребба и Гойла, двух громил с глуповатыми лицами, которые сидели по обе стороны от Малфоя. Наследник Мальсибера, кажется, Мортимер, был полной копией своего отца и деда, отличаясь только цветом глаз. У его отца и деда глаза были голубые, а у него — карие. Я помнил его пятилетним мальчиком с очаровательной улыбкой и ямочками на щеках. Его мать, Офелия, погибла в ноябре восемьдесят первого года вместе с младшим сыном во время штурма поместья Мальсиберов аврорами. Отца, деда и дядю мальчика Аластор Грюм, то есть я, допрашивал лично.       Мое внимание привлек очередной призрак прошлого. На секунду мне показалось, что я вижу перед собой покойного Эвана Розье, которого в восемьдесят первом убил Грюм. Но Эван не мог сейчас находиться в Большом зале. Значит, это его родственник, скорее всего, сын. Розье успел жениться незадолго до своей гибели. Бедняжка Элоиза на момент смерти мужа, вроде бы, была беременна. Если этот золотоволосый мальчик — сын моего школьного товарища, то понятно, почему его голубые глаза, видящие перед собой виновника в смерти отца, пылают яростью.       Рядом с предполагаемым сыном Розье сидела худощавая девушка с темно-рыжими волосами, собранными в низкий пучок. Она тоже не сводила с меня взгляда холодных зеленых глаз. Если она и ненавидела меня, то тихо и сдержанно. Вглядываясь в по-своему красивые черты лица неизвестной, я пытался понять, где мог их видеть.       У девушки был тонкий нос с маленькой горбинкой. В умело подведённых черными тенями зеленых глазах скользили холод и презрение. У нее были высокие скулы, резкие черты лица и тонкие губы. Иными словами, девушка хоть и не была красива в классическом смысле этого слова, привлекла внимание по-своему. Ее красота была какой-то свирепой, дикой, неправильной.       Я разглядывал искусственным глазом эту девушку, продолжая есть, и не мог вспомнить, где видел подобную внешность. Но тут на меня сошло озарение. Как я мог забыть! Почти те же темно-рыжие волосы, зеленые глаза и дикая красота, привлекающая внимание.       Я был почти уверен, что вижу перед собой ближайшую родственницу Рудольфуса Лестрейнджа. Интересно, если мои догадки верны, она унаследовала таланты и характер родича? Все же кровь — не вода.       — Делегации из Шармбатона и Дурмстранга появятся здесь в октябре и пробудут с нами большую часть этого года, — в очередной раз вырвал меня из мыслей голос Дамблдора. — Не сомневаюсь, что вы будете исключительно любезны с нашими зарубежными гостями все то время, что они проведут у нас и что от души поддержите хогвартского чемпиона, когда он или она будет выбран. А теперь — уже поздно, и я понимаю, насколько для вас всех важно явиться на завтрашние уроки бодрыми и отдохнувшими. Пора спать! Не теряйте времени! — Сказав это, Дамблдор сел на место и наградил меня вниманием, заговорив о грядущем турнире. Чтобы ему пусто было. Я, старательно сдерживая свою ненависть, начал поддерживать этот бессмысленный разговор.       Как-то незаметно наша беседа с грядущего турнира перешла на катастрофу, произошедшую на Чемпионате мира по квиддичу. Говоря об этом и слушая догадки Дамблдора, я ощущал мрачное торжество и злорадство. Все же не зря я выпустил метку тогда, не зря. Жаль только, что до своих «коллег»-предателей не добрался, которые после своих деяний даже не достойны надевать одеяния Пожирателей Смерти.       В какой-то момент, когда мне настолько осточертела физиономия Дамблдора и его сладкие, якобы мудрые речи, я сослался на старую травму и поспешил откланяться. К счастью, Альбус особо не возражал. Он только сверкнул голубыми глазами через очки-половинки и улыбнулся. Меня тут же передернуло. Ох, как я ненавидел эту улыбочку.       Встав со стула, опираясь на посох, я направился к выходу из опустевшего Большого Зала. Ученики давно разошлись по своим гостиным, только преподаватели, сидя за столом, продолжали праздновать начало учебного года. И откуда у них силы для этого?       Меня же этот день вымотал. Может, причина была в недосыпе? Все же после тринадцати лет под Империусом, кошмары — вполне нормальное явление, как и помутнение рассудка и вспышки безумия.       Тем временем, я вышел из Большого Зала.       Хвала Моргане, сегодня утром я успел найти в вещах Грюма письмо директора — официальное приглашение на работу. Также в этом письме имелась схема замка и вкладыш с обозначением этажа и номера личной комнаты.       Едва я покинул Большой Зал, ко мне подошел завхоз Филч, который за последние двадцать лет ничуть не изменился. Все такой же сгорбленный, мрачный и тощий. Даже одет в ту же потрепанную одежду. Должно быть, завхозам платят очень мало, раз они годами не обновляют гардероб.       — Профессор Грюм, — проскрежетал он. — Мне велено проводить вас до комнат. Ваши вещи уже перенесены.       Я смерил завхоза внимательным взглядом, но промолчал, не желая даже говорить с ним. Филч растянул губы в усмешке и повел меня по темным коридорам, которые без остановки петляли. Мне показалось, что завхоз специально ведет меня по максимально узким и темны коридорам, а его проклятая кошка путается под ногами, чтобы я где-нибудь обязательно навернулся и свернул шею.       Если у Филча и были коварные замыслы, то они потерпели крах, когда мы все же вышли к нужной двери.       — Ваш ключ.       Я принял ключ из рук завхоза и тот удалился. Дождавшись, когда мужчина скроется за поворотом, я вставил ключ в замочную скважину и отворил дверь.       Войдя в апартаменты и заперев всеми известными способами дверь, я поспешил взмахом палочки включить многочисленные свечи и вздохнул с облегчением, когда понял, что в моих комнатах нет ни одной картины. Это было хорошим знаком. Наверное, Грюм попросил перед приездом убрать все картины. Все же они могут оказаться хорошими шпионами. А я не очень-то хотел, чтобы мои планы потерпели крах из-за парочки нарисованных карикатур.       Я неспешно прошел по комнате, оглядывая мебель и проверяя всякими заклятиями наличие следилок и прочих прелестей жизни. К счастью, комната была абсолютно чиста. Но это не давало повода расслабляться.       Как говорит Грюм: «Постоянная бдительность!»       Я невесело усмехнулся, снимая с плеч тяжелый, все еще мокрый плащ, который забыл высушить из-за пира. Я небрежно накинул его на спинку кресла и взмахом палочки высушил. После чего взял один из чемоданов, заранее переданных в школу, и, открыв его, вытащил темно-синюю пижаму.       Да уж, с такими травмами переодевание — настоящая пытка. Можно было выпить антидот к оборотному зелью и наслаждаться свободой, пусть и временной, но меня не покидало чувство, что за мной могут следить.       Когда с переодеванием было покончено, я сел на просторную кровать, откинув в сторону покрывало. Нужно было открепить протез, который за этот день мне порядком надоел. Я взмахом палочки привел незаурядный механизм в действие и уже через пару минут деревянная нога была отставлена в сторону, а моя голова, наконец, коснулась подушки. Пусть я и устал за минувшие дни, но что-то мне подсказывало, что этой ночью я точно не высплюсь.       Слишком много эмоций, слишком много впечатлений, слишком много воспоминаний. Ко всему прочему замок наполнен многочисленными призраками. И я сейчас говорю не про Кровавого Барона или Почти Безголового Ника… Меня вот-вот настигнут другие призраки, гораздо более жестокие и беспринципные. Прошлое не оставит меня в настоящем. Оно же не даст разглядеть смутных очертаний будущего.       Так и знал, что, переступив порог Хогвартса, я окажусь между прошлым и будущим.