Невозможное, но неизбежное

      Третий раз произошел в конце октября. День тот начался необычайно неожиданно, преподнеся мне подарок в лице Анджелины Джонсон, околачивающейся около моей входной двери.       - Гермиона! – Поприветствовала меня она, нервно теребя подол темно-зеленого вельветового жакета. – Можно… Можно мне войти?       Я вежливо пропустила ее внутрь и предложила сесть на диван, мило кивнув в ответ на ее приветствие. Она ежилась не то от неудобства подушки, о которую опиралась ее вытянутая в струнку спина, не то от того, что находится в квартире человека, которого в принципе не переносит; я же, чтобы не стеснять ее личное пространство, расположилась чуть поодаль. В квартире, к моему великому спокойствию, царила кристальная чистота – чему же еще посвящать единственный свой выходной?       - Могу предложить шоколадный кекс, чай, кофе… - Я заметила ее волнение, и моя гостеприимность взяла верх над искреннейшим недоверием к ее персоне. – Или … вина?       - Нет, спасибо, я ненадолго, - выдавила она улыбку, прежде чем начать судорожно искать нечто в своей небольшой сумке. – Я хотела попросить передать это…       Чуть дрожащей рукой она подала мне запечатанный конверт с витиеватой надписью «Джорджу». Мое, скорее всего, недоуменное выражение лица потребовало разъяснений, которые незамедлительно были поданы мне с непроницаемо-прозрачными глазами:       - Я ухожу от него. Вернее, больше не хочу его мучить, - она заправила за ухо выбившиеся из аккуратной прически волосы, кладя конверт между нами. Я хотела бы что-то сказать, как-то утешить невольную пленницу собственных ошибок, но, поняв, что ровным счетом не смогу сделать ничего для успокоения ее души или души Джорджа, я просто промолчала. Что было мне не свойственно. – К Фреду мне идти не стоит, а к Джинни тем более - для тебя не секрет, как сильно она меня ненавидит, так что я решила обратиться к тебе.       Я подняла свой взгляд с пухлого конверта на нее и неожиданно для себя обнаружила совершенно отчаявшуюся и несчастную молодую женщину, зажатую между первой любовью и другим человеком, которого она хотела за нее выдать. Тщетно, разумеется. В ее прежде для меня несносных глазах я разглядела не только столь раздражающее меня высокомерие и горделивость, но и душераздирающий крик о помощи. Но эту помощь никто не сможет ей оказать. Только она способна выплыть из вязкого болота нелепых ошибок молодости.       - Я передам, – пообещала я, отведя взгляд. Она резко встала, стряхнула с черных брюк несуществующие крошки от кекса, который она не попробовала и ответила:       - Да, пожалуйста. И скажи, что мне жаль.       - Конечно, - кивнула я с легкой улыбкой. Она открыла дверь, вышла из моей квартиры и обернулась, чтобы чуть усмехнуться и в своей школьной манере добавить:       - Удачи, Грейнджер.       - И тебе, Джонсон, - был мой ответ.       Дверь захлопнулась. Тишина в квартире вернула свои права. Я поспешила к окну, выходящему на проспект под моим окном, где должна была показаться вышедшая из моей квартиры молодая женщина. День тот был теплым, но все же ее легкий жакет не мог дать должного тепла ее отощавшей фигуре, и потому, наверное, она ежилась, пряча руки в передние карманы брюк. Или же всему виной ее отяжелевшее чувство зря потраченного времени хорошего человека, который искренне ее любил, но которого неискренне любила она. Думаю, теперь они оба будут свободны и счастливы, но уже отдельно.       Глубоко выдохнув, я решила приготовить себе чудесный ромашковый чай и засесть за книгой, искушающей меня своим присутствием уже довольно долгое время. Письмо для Джорджа все еще покоилось на диване. Письмо, которое, наверное, освободит его от столь тяжкого бремени «замены» или же, наоборот, расстроит. Он ведь ее любил.       Я просверлила взглядом злосчастное письмо еще около минуты, прежде чем решится притронуться к нему и переложить в свою сумку. «Нужно не забыть отдать его завтра же», - подумала я, отбрасывая в сторону все незначительное.       «Грозовой перевал» Эмили Бронте встретил меня печальной атмосферой и предчувствием чего-то, что не придется мне по душе… Но, а что я хотела от жанра, к которому никогда не прикасалась?.. Мои глаза вытерпели двадцать три страницы романа, а затем потребовали моральной разрядки; чайник уже давно ожидал меня на плите, а шоколадный кекс, который проигнорировала моя недавняя гостья, весьма сильно обиделся на мое к нему равнодушие. Я отбросила в сторону теплый бордовый плед, который надежно укрывал меня от прохлады октября, нагло ворвавшейся в мое полуоткрытое окно, с тяжелым сердцем покинула наиудобнейшее кресло, в прошлый раз одолженное Фредом, и направилась в сторону холодильника. Приветливая лампочка зажглась, освещая небогатый выбор продуктов, и кокетливо намекнула на специальный отдел для бутылок, в котором надежно покоилось открытое красное вино чудесного рубинового оттенка с приятным сладковатым послевкусием. Вот так со мной всегда: хочу нечто безобидное, а выбираю то, что приводит к интересному положению эмоциональной нестабильности. Мне стоило только махнуть волшебной палочкой, чтобы вся моя крохотная одинокая квартирка наполнилась невероятной песней, под которую мы с Гарри танцевали в палатке во время поиска крестражей. О, как же это было давно!..       Я распустила волосы и вдохнула очаровательный, манящий аромат вина, когда исполнитель растягивал «O-o-o, children»; его потрясающий голос пробудил в моей памяти сокровенные моменты того танца, его тепло и необычайное спокойствие в душе. Чертовски давно я не ощущала это чудодейственное чувство. Разве что рядом с одним из самых неподходящим для этого человеком…       Громогласный звонок в дверь оповестил меня о девяти часах вечера, и что неплохо было бы сменить нелепую пижаму с лицом Фреда Уизли на нечто более приличное, раз уж в мою дверь вновь кто-то ломился. Бросив неведомому гостю просьбу подождать пару секунд, я переоделась в твидовое платье цвета темного шоколада с длинными рукавами и юбкой со складками. Нутро подсказывало мне, что гостю, который вот-вот поприветствует мою гостиную, вряд ли придется по душе мое короткое домашнее платье.       - Привет, Гермиона, - произнес Рон, едва я открыла дверь своей квартиры.       - Привет, Рон. - Он вошел в квартиру и присел на диван, согласившись разделить со мной терпкий вкус неотъемлемой части моего сегодняшнего вечера.       - Родители… папа просил передать благодарность за ту модель телефона, - начал он неуверенно, поежившись на месте. Он не снял куртки, и ему, наверное, было чертовски жарко.       - Мистер Уизли поблагодарил меня еще в начале августа. Когда я была приглашена к вам на ужин.       - Он решил сказать «спасибо» еще раз, - ответил он небрежно. Я кивнула и удивилась его манере залпом выпивать содержимое бокала; чуть усмехнувшись, я наполнила его еще раз.       - Ты ведь не за этим пришел? – Пошла во банк.       - Не за этим, - ответил он незамедлительно. – Подумал, что пришло время поговорить.       - О чем? – Я вжалась в диван, прямо в то место, где некогда лежало письмо для Джорджа.       - О наших близких и невероятно душевных отношениях, - съязвил он, щурясь на меня, и теперь залпом осушила бокал я. – Честно говоря, я пришел сгладить неровности и вернуть былую дружбу, но…       - Дружба никуда не уходила, Рон. Ты всегда был и останешься моим лучшим другом, - я не решалась взглянуть на него. Мне было стыдно и одновременно больно от потраченных на ссору с ним лет. Зачастую во время наших общих посиделок я украдкой смотрела на него, наблюдала, вспоминала годы в школе и проведенное с ним время в Норе. Всегда на лице заигрывала улыбка, которую замечал только Фред…       - Я же вижу, что ты скучаешь по нему, Грейнджер, - заявил он в Рождество, когда в гостиной остались только мы и чай с чабрецом. – Почему бы не поговорить?       - Потому что мы оба – невероятно упрямы. И вообще это не твое дело! – Я накричала на него тогда и отправилась к Джинни в комнату. Тогда я не представляла, как загляну в голубые глаза Рона и скажу, что он мне так же дорог, как и много лет назад, как я скучаю по тому задорному и саркастичному рыжему мальчику, что отменно умел меня раздражать.       Но тогда в девять вечера выходного дня в конце октября передо мной сидел взрослый мужчина, которого мучил один вопрос: «что же мне не хватало?». Разумеется, он мне его задал.       - Что между нами тогда изменилось? Чего тебе не хватало? Внимания? Искры? Я… Я теряюсь в догадках, никак не могу найти ответ на этот вопрос! – Воскликнул он, откинувшись на спинку кожаного дивана.       - Все было хорошо, Рон, правда. Просто я…       - Просто ты что? – Вскричал он нетерпеливо.       - Это было просто не мое! – Теперь уже вскричала я. – Эти отношения, непонятные мне чувства к тебе! Все было не то! Я словно.. спряталась от себя же, не желая выходить. А когда вышла – поняла, что … - я запнулась, не решаясь продолжить тем, «что до сих пор люблю самого неидеального и неподходящего мне Уизли». Бокал в моей руке почти что лопнул от сильных объятий моих пальцев.       - Поняла, что все еще любишь моего брата? – Закончил он резко, чем заставил меня отпрянуть дальше. Видимо, мой взгляд означал многое, ведь его лицо тогда приобрело цвет разочарования и обиды. – Я не настолько глуп и бездарен, а ты не умеешь врать, Гермиона. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы видеть – ты не любила меня. Ты любила его… Но я так хотел верить в обратное! Так хотел, что жил с уверенностью в твою искренность. В твою привязанность ко мне.       Рон не назвал имени, но его лицо дало мне понять, что он знает, о ком говорит. Было так стыдно сидеть рядом с ним и сгорать со стыда словно первокурсница!       Я была виновата. Чертовски виновата!       - Прости, - я опустила взгляд на бокал, подрагивающий из-за неспособности моих рук не выдавать моего неспокойного состояния.       - Ты не виновата, Гермиона, - сказал он просто. - Мы в одной лодке – любим тех, кто не любит нас, - мы одновременно осушили остатки терпкого напитка, в тот момент показавшимся мне горьким; сразу после этого он размашистыми шагами направился подальше от меня. – Мне нужно время. Обещаю, однажды мы вновь станем друзьями…       Он бросил мне это, словно вылив в клумбу воду, когда я умирала в огне перед ним; но мне было поделом, я заслужила это, заставив его страдать… Он мне дорог, а я его подвела. И теперь страдала я. В тот момент мне чертовски сильно захотелось прижаться к Фреду Уизли, забыв обо всех проблемах. И было плевать, что подумает он, и как низко паду я. Мне это было нужно.       Не прошло и двадцати минут, когда я со всех ног бросилась из квартиры. Забежав в уединенный переулок, я трансгрессировала к магазину Уизли; в окнах третьего этажа горел свет, что приятно грело душу.       Слишком приятно, чтобы быть правдой.       Я вдохнула морозный запах ночного октября, понадеявшись на отрезвляющий эффект, который все же посетил меня, едва я сделала шаг навстречу отчаянному решению.       Нет.       Я не должна поддаваться столь властным эмоциям, не должна уподобляться той наивной девчонке, от которой отчаянно убегаю всю свою жизнь… Мне пора бы уже принять тот факт, что Фред Уизли принц не из моей сказки, когда-нибудь он уедет в закат с другой принцессой; если мне не удастся исправить свое бедственное положение, данный исход разобьет мне сердце совершенно и окончательно. Сердца не станет, как и моей веры в счастливый конец…       Ночь полноценно вступила в свои права, когда я, простояв около магазина Волшебных Вредилок около часа, решилась на самый жестокий и разумный поступок в своей жизни: я решила повернуться спиной к этой ситуации и уйти, не оборачиваясь и не останавливаясь. Фред Уизли стал моим вечным адом, из которого не выбраться, которого не перейти. Никогда. Но что мне оставалось? Я не могла сейчас зайти к нему в квартиру, уткнуться носом в его плечо, разрыдаться и признаться в нелепых чувствах! Я всего лишь заучка Грейнджер, мучившая его и его брата все свое обучение в Хогвартсе собственным занудством, и, порой, даже присутствием. Кто я такая, чтобы заявляться посреди ночи и говорить громкие слова, которые лишь эхом отзовутся в его голове – голове, не сердце, они туда даже не долетят, настолько мы недосягаемы… Если он осознает, что владеет моим сердцем, то исколет его своей тяжелой правдой и швырнет мне обратно. А я ведь не железная. И, вопреки мнению многих (может быть, даже самого Фреда), я умею любить. Я люблю. Но не того, кому суждено полюбить меня.       Решение было принято, но не согласовано с моей личной Вселенной, ибо именно в тот момент, когда я трезво решила оставить все это и пойти в бар в компанию огневиски и пахабной музыки, дверь магазина отворилась, выпуская ежившегося от холода Фреда Уизли. В момент, когда наши взгляды встретились, небо Англии решило предоставить нам очередной неожиданный подарок, отправив на бренную землю нежнейший снегопад. Когда он подошел ко мне почти вплотную, снег окончательно превратил его в снежного человека: волосы, ресницы, бордовый свитер и брюки цвета охры были безнадежно утоплены в снегу. Вероятно, я выглядела не лучше, ведь первым делом, он оглядел меня с насмешливой усмешкой и сказал:       - Что, Грейнджер, решила проконтролировать, запер ли я дверь? Услуга за услугу, так сказать? - О, именно тогда все и полетело к черту. Окончательно. И бесповоротно. Именно тогда, когда усмешка сменилась поджатыми губами, а глаза переместились на мои – наверное, синие – губы.       Третий раз – и все потеряно. Третий недопоцелуй завершился решительным со стороны Фреда действием… Его взгляд задержался на моих губах не долго, ведь следующим пунктом назначения были мои глаза, которые, возможно, даже увеличились от эмоционального взрыва в моей душе. Его пронзительно голубые глаза, освещавшиеся лишь светом одинокого фонаря были устремлены прямо мне в душу, прямо в сердце, глубоко и прочно усевшись там.       Недопоцелуй завершился уверенным и страстным поцелуем…       Тогда, казалось, вся земля магической Англии со мной попрощалась, опрокинула мой и без того шаткий мир, оставив наедине двух совершенно неподходящих друг другу людей! Он набросился на мои замерзшие губы, с ног до головы окатив меня набегом волшебных светлячков. И он не желал останавливаться, не отпускал, крепко сжимая мои плечи.       Спустя чертовски долгое мгновение он, к сожалению, оторвался от меня; одна его рука нежно дотронулась до моих волос, затем едва ощутимо прошлась по щеке и скуле, и уж потом чуть с силой притянула меня за шею еще ближе к себе, хоть в тот момент такого слова как «ближе» уже не существовало… Мы слились в одно, нечто целостное и неразделимое, пусть даже на несколько минут, пусть даже это показалось только мне.       Поцелуй длился пять моих маленьких вечностей… Пять тех самых стадий, которые я прошла перед тем, как осознать, что омут с именем Фреда Уизли навсегда заполучит мое сердце и душу. В те волшебные, потрясающие секунды я вспомнила всё: нашу встречу, знакомство, диалоги, взгляды и прикосновения - все это прошло сквозь меня, словно беспощадная армия мурашек; все прошлое было реальностью, а то, что происходило октябрьской ночью – совершенно необыкновенным сном, который, казалось, не должен закончиться никогда.       Но он закончится, и закончится скоро. Ведь даже самая длинная вечность имеет конец…       Я сама (с небывалой силой воли) вырвалась из его объятий, туманными от страсти глазами вглядываясь в его глубокие-глубокие глаза в надежде выплыть из них.       Но в них я увидела саму себя.       Такую разгоряченную и … счастливую! И на тот момент мое чересчур непостоянное настроение выдало мне окончательный вердикт, который я, к счастью, нарушить никак не могла.       К большому, великолепному счастью!       На меня обрушилась лавина осознания, какой глупой я была дурой. Буря мыслей окатила меня ледяной пощечиной, вправив, наконец, мой нелогичный женский мозг…       Я отдышалась, все еще не разрывая зрительного контакта.       - Мне нужно тебе кое-что сказать, – произнесла я тогда хрипловатым голосом, в котором все еще теплилась надежда на самый потрясающий счастливый конец…