Два года назад.
«Это последний раз», — говорил себе Криденс, пока охранник вел их по широким светлым коридорам «Фибаса» — самой большой и знаменитой психиатрической больницы магической Америки. Печально знаменитой. Бэрбоун не мог судить, насколько верны слухи, он видел только административный корпус. Здесь не было тяжелых металлических дверей, решеток на окнах, не висели таблички, запрещающие колдовать, потому что спятившие волшебники становились очень чувствительны к любым проявлениям чужой магии. По коридорам не бродили вялые, молчаливые люди с пустыми лицами. Здесь не кричали. Здесь разговаривали вежливо и были снисходительны к чужакам. Бэрбоун скосил взгляд на своего спутника. Ньют нервничал. Обычная реакция нормального человека на место вроде «Фибаса». Следовало бы сказать что-нибудь ободряющее, но слова прилипли к языку. Неважно, в чем была причина: в широкой спине охранника впереди, в однообразном равнодушии коридоров или в тяжелом топоте форменных сапог по черно-белому паркету, — Криденс так и не смог заставить себя заговорить. Наконец, они добрались до кабинета главного врача. Секретарша, крепкая властная дама лет пятидесяти, сообщила, что доктора Хизера вызвали на срочную «процедуру». И нет, она не знала, когда доктор закончит. Слова ведьма цедила сквозь зубы, будто за лишние разговоры у нее вычитали из жалования. Криденс спросил, где они могут подождать, и женщина указала на широкую нишу с большим эркерным окном. Они уселись на жесткую скамью. — Ньют, вы не обязаны ждать вместе со мной. — Все в порядке. Мне не трудно. Криденс нахмурился. Он хорошо знал эти «не трудно». Ньют ерзал, сцеплял и расцеплял пальцы, шарил по коридору беспокойным взглядом, отросшие волосы то и дело падали на лоб, и он заводил их за уши. Любой дурак понял бы, что волшебнику здесь неуютно и больше всего он хочет побыстрее вернуться во внешний мир. Но Скамандер не уйдет, сколько не тверди ему: «Не надо, я справлюсь без чужой помощи». — Спасибо вам. — Не за что, — быстро ответил Ньют. Он считал, что втянул Криденса в запутанную историю и теперь должен отвечать за последствия. Некоторое время они молчали. Взгляд Скамандера медленно скользил по стене, покрашенной бирюзовой краской. Криденс по большей части смотрел на свои ботинки. Иногда по коридору проходил лекарь в белой мантии или медсестра в белой косынке и синем платье с белым фартуком. Мужчины вскидывали головы, причем Ньют едва заметно дергался, будто ждал, что их сейчас прогонят. Криденс чувствовал свою вину. Он оторвал друга от дел и от семьи, потом привел не в самое приятное место. Совесть требовала, чтобы он попробовал отвлечь Ньюта от мрачных мыслей. Но «Фибас» не давал раскрыть рта: тишина этого заведения была властной и непреклонной. Никаких громких звуков, никакой болтовни или смеха. В эркере было шесть окон. Толстые стекла, разделенные деревянными рамами на маленькие квадраты, не выпускали взгляд наружу. Криденс видел только мутный свет. На секунду он представил, что мир за стенами больницы стал белым и чистым. В «Фибасе» воображение становилось беспокойным, как запертая в чулане кошка. Напрягало ожидание, тишина, страх, что их не выпустят отсюда, а запрут в одной из тесных темных палат, чтобы потом отвести на «процедуру». Но больше всего Криденса беспокоил пустой воздух. Кто-то очень тщательно, не иначе как при помощи заклинаний, убрал все запахи. Без них все вокруг казалось немного ненастоящим. Сердце сжалось, отзываясь на движение обскури. Тьма впитывала беспокойство хозяина, но оно было не настолько сильным, чтобы твари захотелось наружу. — Криденс, я давно собирался вас спросить… — неуверенно начал Ньют. — Зачем вы все это делаете? Я хочу сказать… Персиваль Грейвс вам никто, вы никогда его не видели… Гриндевальд позаимствовал чужой облик и только. Почему вы решили взять на себя заботу о постороннем человеке? — Потому что больше некому. Ньют еще больше смутился. — Пусть у него нет близких родственников, но наверняка нашлись бы друзья или старые товарищи... — Как видите, не нашлись. — Думаете, у вас ему будет лучше? — Да, — Криденс ответил без малейшего колебания. — Наша лечебница больше похожа на санаторий, а это место насквозь бездушное. Никто не сможет здесь выздороветь. — У него есть шанс вернуться к нормальной жизни? — Ньют, я не лекарь, всего лишь помощник, выполняющий рутинную работу, — Бэрбоун невесело улыбнулся. — Но я уверен, как бы ни прошло лечение, у нас с мистером Грейвсом будут обращаться намного лучше, чем здесь. — Не сомневаюсь, — Скамандер огляделся вокруг, не скрывая неприязни. — Вы хороший человек. — Нет, — тихо, но решительно возразил Криденс. Ему стало немного грустно. Ньют так ничего не понял. Он в упор не замечал, как похожи Грейвс и Бэрбоун. А вот Криденс легко мог представить себя на месте бывшего аврора. Заколдованным, превращенным в бродячего пса, брошенным на произвол судьбы, забытым на двадцать лет, никому не нужным. Хорошие люди не одиноки. У них есть родные и близкие, которые перевернут небо и землю, чтобы их найти. Хорошие люди не носят в себе тьму и не помогают другим только для того, чтобы победить собственные страхи. Свои больные мысли Криденс оставил при себе. В отличие от него, Ньют сохранил наивную веру в людей и способность во всем видеть светлую сторону. Две войны, одна страшнее другой, не сломали Скамандера, и все же Бэрбоун боялся за друга. Смотрел на него как на родник с чистой водой, а себя сравнивал с грязью. Расскажи человеку вроде Ньюта о том, что чувствуешь себя лишним, он тут же постарается дать тебе понять, как сильно ты ошибаешься, а когда ничего не получится, то будет винить себя и таскать лишний груз на душе. Криденс этого не хотел. Он внимательно оглядел Ньюта: яркие карие глаза, неидеальное выразительное лицо, морщины, особенно глубокие в уголках рта. Непривычно было видеть друга в официальной черной мантии, но ради встречи с Хизером они оба надели строгие костюмы и прикрепили все свои награды. Им сказали, что доктор уважает ветеранов. В светло-рыжих волосах с каждым годом прибавлялось все больше седины, однако Скамандер не выглядел стариком, скорее мальчишкой, выпившим возрастное зелье. — Кажется, Ньют, у вас был тайный мотив, чтобы поехать со мной в Нью-Йорк. Волшебник удивленно приподнял брови. — Если бы вы остались дома, Тина давно бы отправила вас подстричься. Бэрбоун улыбнулся. Скамандер присоединился к нему и тут же, будто школьник, прикрыл рот рукой. К ним приближалась группа лекарей: Лютер Хизер шел впереди всех, остальные сменили следом, чуть склонив головы. Все эти серьезные колдуны и ведьмы боялись: вдруг кто-нибудь по ошибке решит, что они с главным врачом на равных. Криденс внутренне подобрался, разговор обещал быть не из приятных.***
Бэрбоун старался не судить о людях по внешности. Доктор Хизер придерживался противоположного мнения. Стены его кабинета были увешаны плакатами в красивых рамках и под стеклом. Изображенные на них лица были разделены на зоны и будто мухами облеплены черными точками с номерами. На некоторых плакатах имелись надписи, но со своего места Криденс не мог их прочитать. Они с Ньютом сидели в неудобных кожаных креслах, от доктора их отделял темный письменный стол, огромный, как дохлый кит. — Физиогномика — удивительная вещь, — Хизер взял самопишущее перо и рассеянно подмахнул какой-то документ, потом поднял взгляд на Криденса. — У вас, мистер Бэрбоун, весьма занятное лицо, в его чертах чувствуется нечто восточное, особенно в разрезе глаз. Среди ваших предков были цыгане? — Я вырос в приюте и не знаю своих предков. — Тогда, — доктор рассеянно просмотрел стопку бумаг, — вам тем более стоит обратить внимание на эту науку, она поможет вам разгадать себя и свое прошлое. Доктор напрашивался на грубость. Криденс мог бы предложить Хизеру изучить свою собственную рожу: сморщенную, длинноносую с тонкими губами. Обскур перевел взгляд на стеклянный стенд с черепами. Должно быть, помимо физиогномики хозяин кабинета увлекался френологией. Смотреть на черепа было приятнее, чем на мага. Кожа доктора выглядела отталкивающе бледной или, скорее, белесой, будто тот вырос под землей среди корней мандрагоры. Тщательно подбирая слова, Бэрбоун произнес: — Ваша секретарша сказала, что сегодня мы сможем забрать мистера Грейвса. Мне не хотелось бы вас торопить, но чем быстрее мы покончим с формальностями, тем лучше будет для пациента. Хизер скривился. Он не любил проигрывать. Два месяца Криденс добивался перевода Персиваля Грейвса, все это время доктор старательно избегал встречи, общался с навязчивыми чужаками через секретаршу и ставил палки в колеса, а когда вопрос был решен, изъявил желание увидеться. Бэрбоун скосил глаза на Ньюта. Он хотел проверить, понимает ли тот, что Хизер хочет их спровоцировать. Скамандер понимал и старался игнорировать дешевый спектакль. Впрочем, доктор почти не обращал на волшебника внимания, полностью сосредоточившись на Бэрбоуне. — Вы вмешались в работу моей больницы, посмели поставить под сомнения мои методы лечения, заставили меня тратить время на нелепые разбирательства, — голос главного врача едва заметно дрожал. — Сожалею, что мы доставили вам столько беспокойства, — сказал Криденс тоном ровным и гладким, как поверхность стола перед ним. Он опустил взгляд, уклоняясь от вызова, который навязывал ему Хизер, поймал в натертой до блеска столешнице свое отражение. — В наших общих интересах не терять больше ни минуты на разговоры. Передайте нам мистера Грейвса, и мы сегодня же вернемся в Англию. — Вы темная лошадка, мистер Бэрбоун. У вас есть влиятельные друзья, но никто толком не знает, кто вы такой. Ваши медали настоящие? — Вполне. — Можно узнать, — доктор подался вперед и сцепил костлявые пальцы, — за что именно вы их получили? — Нет. — Тогда поймите мое замешательство: трудно идти на сотрудничество с человеком, о котором абсолютно ничего не знаешь. — Разве поручительства моих влиятельных друзей не достаточно, чтобы избавить вас от сомнений? — Увы, — Хизер улыбнулся, и Криденс снова подумал, что черепа за стеклом намного симпатичнее. — Я уверен, вы, мистер Бэрбоун, обладаете множеством достоинств, но вы не лекарь. А насчет доктора Фермроуза у меня давно сложилось вполне определенное мнение, которое не изменят никакие рекомендации, неважно, насколько влиятельные люди поддерживают ваше предприятие. Фермроуз — любитель, его способностей хватает на то, чтобы лечить от истерии скучающих аристократок или возиться с молокососами, которые слишком увлеклись рукоблудием. Этот случай ему не по зубам. Вы не представляете, что способна натворить неуправляемая магия. — Очень хорошо представляю, — пробормотал Криденс, но доктор, завороженный звуком собственного голоса, его не услышал. — Мистер Грейвс — сильный колдун. В свое время его дар верно служил нашей стране, но сейчас тот же самый дар сделал его опасным для окружающих. Он агрессивен. Двадцать лет в облике бродячего пса полностью уничтожили его личность. Я читал работы доктора Фермроуза. Ваш начальник полагает, что удержатели и подавляющие магию зелья мешают исцелению. Он даже называет эти методы бесчеловечными. Вы верите в его новую систему, и вашу наивность частично можно оправдать невежеством. Но никакие оправдания не помогут, когда мистер Грейвс покалечит себя или кого-нибудь еще. А это непременно случится, и тогда его поместят в Мунго, ненадолго, у них хватает своих трудных пациентов. Они свяжутся с нашим послом, и спустя некоторое время Персиваль Грейвс снова окажется здесь. Так не лучше ли одуматься и не доставлять лишних проблем людям, которые заняты важными делами? — Если все готово для транспортировки пациента, то мы бы хотели забрать его как можно скорее, — отчеканил Бэрбоун. Хизер сжал губы. Спокойствие Криденса задевало его самолюбие. Он рассчитывал вывести чужака из себя и хоть немного отыграться. — Мой помощник подготовил волшебный чемодан для переноски. Он будет сопровождать вас до трансатлантического портала. Криденс покачал головой, от злости у него перехватило горло. Ему претила мысль, что людей можно переносить как вещи, пусть и в волшебных чемоданах. — Что ж, закончим на этом, — доктор махнул рукой, будто отпуская слуг. — Мне жаль, что вы не пожелали проявить благоразумие, но я вас предупредил, дальше разбирайтесь сами. — Спасибо за содействие, сэр, — сказал Ньют, поднимаясь со стула. Криденс едва заметно вздрогнул. Он никогда бы не подумал, что голос его друга может звучать настолько едко.