***
Их дела никогда не занимали много времени. Восстановив дыхание, Майкл наколдовал очищающие чары. Затем они привели одежду в порядок. А после появилось привычное чувство неловкости, которое каждый преодолевал по-своему. Бэрбоун обычно замыкался в молчании, Фермроуз, наоборот, становился излишне разговорчивым. Доктор плеснул виски себе и любовнику. Криденс не любил алкоголь, но никогда не отказывался. Выпивкой они будто бы отмечали возвращение к своим обычным ролям. В кабинете горела только настольная лампа, Фермроуз предпочитал держаться подальше от круга света и уселся на низкий диванчик у стены. Криденс остался стоять у зашторенного окна. Сквозь щели в старых рамах просачивался холодный воздух. К вечеру поднялся сильный ветер, и даже сквозь стекло было слышно, как шумят деревья. Бэрбоуну шелест за окном напоминал звук пересыпаемой крупы. Со своего места он мог видеть одну из двух фотографий, которые стояли на письменном столе. На ней Майкл был с женой и детьми. Обскури промолчало. Недавно Фермроуз обронил, что жена знает о его любовниках. Если верить Майклу, ее все устраивало. Криденс бы так не смог. Он не видел никакого смысла в отношениях, где двое остаются сами по себе, как рельсы железной дороги: вроде бы рядом, но по сути никогда не пересекаются. Впрочем, у него и такой семьи не будет. Камень в груди стал весомее. Обскури остро реагировало на любые мысли об одиночестве. Бэрбоун не хотел кормить паразита. Его мысли поспешно перескочили на вторую фотографию, ту, на которой старший брат Майкла стоял на крыльце «Фоксбриджа». Генри погиб в сорок четвертом, и все состояние семьи перешло к Майклу. Неожиданное наследство дало возможность осуществить давнюю мечту и превратить фамильный особняк в лечебницу. Криденс не раз замечал, каким взглядом Фермроуз смотрит на фотографию брата. Как и многих выживших, его мучило чувство вины. Бэрбоун слушал любовника вполуха, но стоило Майклу заговорить о Персивале Грейвсе, с обскура тут же слетело сонное оцепенение. Он перевел взгляд на Фермроуза, тот лежал на диване, закинув ногу на ногу. Локоть правой руки доктор положил под голову, а на грудь поставил стакан. Бэрбоун еще не пригубил свой виски, Фермроуз же успел прикончить первую порцию и налить добавки. Криденс поневоле залюбовался им. Люди вроде Майкла должны были служить моделями для скульптур или картин. Настоящую красоту хотелось уберечь от воздействия времени. Бэрбоуну не хватало таланта. Он мог перенести на бумагу внешность, но не суть Майкла, сохранив лишь яркую обертку. — В целом я доволен прогрессом, но… — Фермроуз замолчал. Его взгляд скользил по потолку, будто следуя за смутной тенью, которую кроме него никто не видел. — За два месяца мы достигли многого. Мистер Грейвс уверенно передвигается на двух ногах, с мелкой моторикой пока еще есть проблемы, но ведь в начале он едва мог удержать ложку. Если говорить о физическом состоянии, он вполне готов к тому, чтобы учиться писать, а также совершать различные сложные манипуляции. Плюс анимагической трансформации в том, что внутренние магические ресурсы в основном уходят на регенерацию. Заколдованный теряет человеческие качества, но зато сохраняет отличное здоровье и молодость, — Майкл хмыкнул и задумался. Рассуждая о своей работе, он не хватался за первые попавшиеся слова. — Меня смущает тот факт, — продолжил он, — что наш гость не идет на контакт и не пытается заговорить. Это неестественно. — Он не хочет, — предположил Криденс. — Тяга к другим людям заложена в нас на уровне инстинктов, с первых наших дней и до конца жизни мы так или иначе ищем общения. Когда человек беспомощен, окружающим трудно воспринимать его как равного. Фермроуз шел на поводу у этого заблуждения и смотрел на своего пациента как на чистый лист. Если бы он только видел, как Персиваль Грейвс заново учился ходить, то изменил бы свое мнение. Бывший аврор падал, подавлял злость, острым как нож взглядом отбивался от любых попыток помочь, молча справлялся с отчаянием, поднимался. Пусть мистер Грейвс и потерял все свои знания, умения, навыки, это вовсе не означало, что он стал бесхребетной пустышкой. Характер у него остался, причем тот еще. Виттекер, не отходивший от подопечного ни на шаг, не уставал пророчить: «Подождите, вот щас наш приятель отживется и даст тут всем дрозда». Бэрбоун думал так же. — Криденс, вы ведь проводите с мистером Грейвсом много времени. Какое у вас сложилось о нем мнение? Обскур навещал своего протеже по несколько раз в день: читал ему, разговаривал с ним, гулял, показывал разные картинки, учил рисовать. Грейвс проявлял интерес ко всему без разбора, хотя внешне оставался сдержанным и равнодушным. Бэрбоун достаточно времени провел с детьми и ясно видел разницу между их жаждой знаний и жаждой Персиваля Грейвса. Детьми двигало врожденное любопытство, а за действиями мага стояли более практичные мотивы. На ум пришли слова Виттекера про «дать дрозда», но Криденс побоялся настроить Майкла против пациента и вместо этого сказал: — Зря вы относитесь к нему, как к ребенку. — Почему? — Потому что он не ребенок. Дети, они пластичны, они только становятся личностями. А в мистере Грейвсе не чувствуется неоформленности, наоборот, его характер кажется очень твердым, — Криденс запутался, пытаясь подобрать более точные слова. Но на уровне ощущений разница была очевидна: как если бы в одной руке он сжимал комок пластилина, а в другой увесистую железную кочергу. И снова его удивило то, что Майкл этого не чувствовал. Впрочем, люди часто отбрасывали те кусочки, которые не стыковались с нужной им картинкой. — Тогда тем более непонятно, почему он отгораживается от нас, — Фермроуз чуть повернулся, чтобы лучше видеть Криденса. Стакан едва не соскользнул. — Он нам не доверяет. — Мы не сделали ему ничего плохого, — Доктор сел и одним глотком допил виски. Стакан он поставил на пол, домовые эльфы уберут. — Видимо, ничего достаточно хорошего тоже, — Криденс неохотно последовал его примеру. Не скривился, хотя виски напомнило ему смесь перцового зелья и касторки. — Нам повезло, что с магией нет больших проблем. Я боялся, что вспышки будут сильнее и чаще, но они в основном происходят только ночью. — Ему снятся кошмары. — Как и всем нам, — Майкл встал и, зевая, потянулся. — Пора по домам. Криденс кивнул. Для себя он решил перед уходом еще раз проверить Персиваля Грейвса. Прощаясь, Фермроуз легонько погладил его по щеке, улыбнулся своей милой улыбкой. Сейчас его внимание уже не так сильно щекотало самолюбие. За полгода Криденс привык к мысли, что этот красавчик выбрал его. Но покончить с вечерними встречами он не стремился. Мечты мечтами, а в жизни Бэрбоун брал то, что предлагали. Любые связи с людьми, пусть даже они не давали того, что хотелось, были лучше полного одиночества.***
Криденс знал, что ветер накинется на него, как злой пес, сорвавшийся с цепи. Он приготовился: застегнул мантию на все пуговицы, покрепче затянул шарф, накинул капюшон. Ничего не помогло. Едва он вышел наружу, сильный порыв ветра тут же ударил в грудь. Дыхание перехватило. Бэрбоун едва удержал капюшон. Ежась, он спустился с заднего крыльца. Фонарь, тяжелый, металлический и едва уловимо пахнущий нагретым маслом, покачивался в вытянутой руке. В «Фоксбридже», да и в других лечебницах, не использовали магию, если можно было обойтись без нее. Обскур торопился. В ночном парке ему было неуютно. Ветки деревьев выглядели не так, как обычно: они дергались, тряслись, покачивались, как живые. Черные перекрученные тени нападали со всех сторон. Их шуршание походило на голос обскури. Во всяком случае, похожий шорох еще какое-то время звучал в голове Криденса, после того как он возвращался из тьмы. Бэрбоун вспомнил лето: тогда прогулки по парку приносили больше удовольствия. Шелест листьев напоминал шум теплого дождя. Он скучал по солнцу, по ярким краскам и по жаре. Не то чтобы летом он меньше уставал, ненавидел себя или испытывал меньше вины. Но он хотя бы не мерз. Дорожка свернула к невысокому деревянному домику, его окна гостеприимно светились. Бэрбоун ускорил шаг, предвкушая, как отогреет замерзшие руки. Погасив огонь, он оставил фонарь на крыльце. Обскури предупредило об опасности, оно чуяло неприятности, даже если те не были связаны с магией. Криденс замер на пороге, дверь он отпустил, и ветер тут же распахнул ее, ударив об стену. Персиваль Грейвс стоял у лестницы на второй этаж, полностью одетый. Мантия висела на нем, как на скелете, ни бледность, ни чернота под глазами никуда не ушли, но волосы отрасли. В седине еще оставалось много темного. Он не позволял себя брить, и нижнюю половину лица скрывала колючая борода. Этот человек имел мало общего с холеным красавцем, которого Бэрбоун короткое время считал своим другом. Но то и не был Грейвс, а Гриндевальд в чужом обличье. Настоящего Персиваля Грейвса Криденс никогда не знал. Он не мог сказать, каким аврор был до превращения, как смотрел, как улыбался, как выражал недовольство или радость. В «Фоксбридже» его взгляд почти всегда оставался пустым и отстраненным, лишь иногда становясь злым и острым. Сейчас был именно такой случай. Их разделяла целая комната, но Криденс чувствовал, как дрожит воздух вокруг колдуна. Магия сжималась внутри Грейвса, готовясь выпрыгнуть наружу. Его собственное нутро рассыпалось в пепел, и знакомое шуршание заполнило голову. — Мистер Грейвс, — выпалил Бэрбоун, а потом приказал себе говорить спокойнее. Но куда там. Превращение подступило к горлу, он стиснул кулаки, всей своей волей сжимая обскури обратно в плотный ком. Оно было против. Оно считало, что сейчас его время действовать: защищать себя и хозяина. Они пришли к соглашению. Обскури оставило ему голос, затаилось, но не замерло в неподвижности. Сердце рассыпалось, что не мешало телу продолжать жить. Привычные пути, артерии и вены, были разорваны, сухой пепел играл с кровью, всасывая ее в себя и меняя. Он набился в легкие. Криденс перестал дышать. Жаль, что вместе с дыханием не пресеклись мысли о странном, противоестественном равновесии между живой плотью и живой тьмой. Рано или поздно они сведут его с ума. Грейвс выжидал, и Бэрбоун счел это хорошим знаком. Он тихо произнес: — Я не причиню вам зла. Расскажите, что случилось, и я помогу вам. Колдун в ответ оскалился. Ветер с грохотом захлопнул дверь. Магия встряхнула воздух, но кристаллы в стенах поглотили вспышку. Живая тьма ударилась о ребра. И маг, и обскур балансировали на грани. — Вас что-то напугало или кто-то обидел? — еще Криденс хотел спросить, где Виттекер, но понял: все без толку. Грейвс не хотел разговора. Его молчание не оставляло Бэрбоуну выбора. Впрочем, идея была обречена с самого начала, как и наивные попытки оставить тьму в прошлом. Придется выпустить обскури, охранные кристаллы не заберут всю магию разъяренного колдуна. И тогда все будет испоганено: «Фоксбридж», его работа, его надежды на тихую мирную жизнь. — Пожалуйста, мистер Грейвс, не надо колдовать. Ради меня и ради себя, дайте мне во всем разобраться. Оскал будто переломился пополам, и губы сложились в уродливую усмешку. Недружелюбную, но человеческую. Колдун выразительно посмотрел на Бэрбоуна, медленно отступил в сторону, открывая путь на лестницу. Криденс принял приглашение и на ватных ногах пересек комнату. Обскури беспокоилось. Шелест становился громче, казалось, снаружи скребется песчаная буря, но все это было лишь в его голове. Бэрбоун старался думать о простых материальных вещах, например, о глиняной миске с узором из синего вьюнка. Он представлял ее тяжесть, вспоминал сколы по краю, гладкость поверхности и выпуклую роспись. Напряжение нарастало, лестница становилась все длиннее и длиннее. Криденс ступал осторожно, будто под ногами у него было не крепкое дерево, а дешевая фанера, которая того и гляди треснет. Грейвс держался на пару ступенек позади, на сколько именно, обскур не знал. Он не оглядывался. Шаги колдуна звучали тяжело, передвигаться на двух ногах Грейвсу все еще было непривычно. Криденс сглотнул. Перед ним лежал пустой коридор. Обскури потянулось загасить лампы, свет ему никогда не нравился, неважно какой: солнечный, маггловский или волшебный. Зрение начало мутиться. Из-за того, что на глаза налезала пелена, стены выглядели блеклыми и желтушными, как тонкий слой йода на коже. Он заглянул в комнату Грейвса, в «Фоксбридже» не употребляли слово «палата». Под окном валялась куча тряпья, сначала Криденс решил, что колдун опять перетащил на пол постельное белье, но нет. Шум в ушах стал громче. Обскури распирало грудную клетку, искажало ощущения, внушало, что все кругом замарано. На самом деле крови не было. Движения давались с трудом. Бэрбоун опустился на корточки перед тем, что, возможно, было телом Виттекера. Непонятная сила изменила санитара, превратила в чучело, набитое палками, сухими листьями, перьями, камешками и прочим мусором. Одежда, вроде бы, осталась целой: ни выжженных дыр на серой мантии, ни других прорех. Единственная рана зияла там, где круглая плоская голова соединялась с рыхлым телом. Живая тьма знала, что от нее требуется, и сама перетекла в кончики пальцев. Криденс ощупал рваные края разреза, а паразит с любопытством изучал остатки магии. Не нашел ничего общего с силой Персиваля Грейвса. Колдун ударил не заклинанием, а ножом, и, скорее всего, оставил оружие при себе. «И сейчас он стоит у меня за спиной», — от этой мысли по позвоночнику побежали мурашки. Криденс медленно поднялся, повернулся. Он зря боялся удара в спину, Грейвс прислонился к стене рядом с дверью. Его руки были пусты. Бывший аврор прочитал что-то по его лицу и снова показал зубы. — Что здесь произошло? Конечно, Грейвс не ответил. Криденс подавил раздражение. Он не любил, когда с ним обращались как с побирушкой, сунувшейся туда, где ей не место. — Как вы не понимаете, рассказать правду в ваших же интересах! Мы вам не враги. Мы пытаемся помочь. Персиваль сжал челюсти. — Может, хватит изображать голема, — Криденс следил за его губами. На секунду показалось, что маг заговорит, но тот вместо слов выплюнул лающий смешок и достал из кармана что-то коричневое. Бэрбоун нахмурился. Инстинкты протестовали, но он подошел к Грейвсу и взял протянутый пузырек. Отвинтил крышку, высыпал на ладонь таблетки. Они выглядели такими аккуратными: круглые, как бусинки, и сахарно-белые, но при этом вызывали тревогу. В «Фоксбридже» пациентам прописывали только зелья. Таблетки, как и чучело на полу, относились к другой жизни, той, в которой заговоры, шпионаж, убийства и черная магия были обычным делом. Криденс ссыпал пилюли обратно в пузырек и спрятал в карман мантии. Он подошел к стене, нажал на рычажок, похожий на латунный крючок для одежды. Распахнулась скрытая дверца. К темной деревянной панели крепились магические кристаллы: три ряда по девять штук в каждом. Все они потемнели, будто покрылись толстым слоем копоти, которая на вид казалась липкой. Напряжение последних нескольких минут начало отпускать. Шорохи стихли, и теперь он мог слышать собственные невеселые мысли: «Придется вызвать авроров. И связаться с Майклом. Утром, сейчас от него не будет пользы, только беспокойство и лишние вопросы». У Бэрбоуна были знакомые в аврорате. Старые товарищи позаботятся о том, чтобы инцидент не получил огласки и не повредил репутации «Фоксбриджа». К сожалению, кристаллы они заберут и уничтожат. Визит подменыша обошелся лечебнице в пару сотен галеонов. Майкл разозлится, но с этим Бэрбоун разберется потом. Куда больше его волновал коричневый пузырек. Он решил оставить несколько таблеток. В «Фоксбридже» был свой алхимик, а Криденс хотел как можно быстрее узнать, что представляло собой таинственное лекарство. Еще он собирался осмотреть одежду подменыша, но чутье подсказало, Грейвс это уже сделал. Спиной он чувствовал внимательный взгляд. Сколько странностей в его поведении успел заметить бывший аврор? Обскури почти угомонилось. Сердце снова забилось, легкие заработали как надо, и привычные живые звуки нормального человеческого тела заглушили отголоски слабого беспокойного шепота. Ребра и грудь болели, но то была хорошая боль. Главное, что он выдержал, не дал мраку взять верх. А боль скоро пройдет, точнее, утечет в прожорливое нутро обскури. Криденс не хотел об этом думать: как у солдата, пережившего очередную битву, у него не осталось ни сил, ни желания заглядывать в завтрашний день. Бэрбоун закрыл потайную нишу, смело посмотрел в лицо колдуна. Могущество обскури не давало уверенности, а вот ощущение, что его тело почти полностью принадлежит ему — да. — Мистер Грейвс, вам придется пойти со мной. Держитесь все время рядом, не отходите ни на шаг. Так всем будет спокойнее. Сейчас это очень важно, показать, что вы не представляете угрозы. Поэтому, пожалуйста, отдайте мне нож и все, что вы взяли из карманов чужака. Если вы это сделаете, то другим людям будет проще поверить, что вы действовали без агрессии. Вы защищали себя. Понимаете? На секунду Криденсу показалось, что Грейвс спрячется за напускным безразличием. Его личность умела становиться незаметной также хорошо, как обскури. Но колдун кивнул. Выражение его лица не обещало приятного сотрудничества.