***
— Папочка, а как понять, что ты влюбился? На миг я задумался. Джей-Джей как раз была в том возрасте, когда дети начинают задавать неудобные вопросы, на которые не сразу находишь ответ, и я растерялся. Действительно, как понять, что ты влюблён? Первое чувство пришлось на школьные годы, но так и осталось в глубинах памяти: о них я так и не решился сказать тому парню, посчитав свои мысли постыдными и неправильными. Тот мальчишка обычно приходил на уроки позже всех, за что получал выговоры, но что мне в нём нравилось, так это неизменный юмор, с которым он раз за разом придумывал истории одна смешней другой. Даже учителя не могли противостоять его россказням и меняли гнев на милость. Я то и дело хотел подойти к нему и заговорить, только так и не сделал этого. Потом я влюбился уже учась в старшей школе, и чувства эти заметно отличались от первых — были они… пожалуй, более зрелыми. Парень тот занимался футболом, имел светлые короткие волосы и обаятельную улыбку, которая помнится мне и сейчас. Я ходил на все матчи, чтобы просто увидеть его издалека, но подходить близко не смел — боялся, что взгляд выдаст мысли, которых сам стыдился. А вот и мой первый парень… Жгучий брюнет, хорошо сложен, с красивой улыбкой и хорошим чувством юмора. Даже моим родителям он нравился, а уж мне тем более. Правда, сейчас я диву даюсь, что же такого в нём нашёл, так как оказался он не совсем тем парнем, каким казался вначале. Полтора года всё было нормально, но потом он изменился…. и больше не стал прежним. — Ну па-а-ап, — принялась тормозить меня дочурка, заметив, что я отвлёкся, и слегка нахмурилась. После ловко перелезла через меня и очутилась по другую сторону кровати, а затем уселась и во все глаза посмотрела на меня, тем самым показывая заинтересованность. — Крошка, когда ты влюблён, ты хочешь много времени проводить с человеком. Хочешь заставлять его радоваться, хочешь… просто хочешь сделать его счастливым. Она взметнула глаза в небо и сложила губки трубочкой. Ну просто моя копия! — Как ты показываешь, что любишь? — спросила она после минутного молчания, вновь поставив в тупик. Я вздохнул. Будь она чуток постарше, было бы проще рассказать ей, как я показываю свою любовь, но так как она была ещё ребёнком, приходилось подстраиваться под данное обстоятельство. — Когда я дома, то по вечерам читаю тебе, Эрроу и Зеппу сказки, пока вы не заснёте крепким сном, после чего беру каждого из вас по отдельности на руки и разношу по кроватям, а перед уходом поправляю одеяла и целую. Она внимательно слушала меня, как если бы прямо сейчас, в эту самую минуту, я открывал ей тайну бытия. Ах, если б мне кто её раскрыл… — А когда вы болеете, — продолжил я приводить примеры, попутно вспоминая, как именно выражал любовь, — я всегда до глубокой ночи забочусь о вас, то делая массаж, то принося горячие бульоны, которые ваша мама варит специально для вас, то рассказывая смешные истории, то выполняя ваши маленькие капризы… — А когда ты болел, я приносила тебе бульоны, которые дядя Джей варил для тебя… Едва стоило промелькнуть в моей голове его имени или услышать его из чужих уст, как на мою грудь словно ложился тёплый компресс, приятно согревающий всю грудную область. Подумав о нём, я улыбнулся. За готовку, как правило, отвечал я, если не был слишком выжат, а дети и Джаред с удовольствием уплетали мою стряпню. Он не скупился на комплименты, хотя мне кажется, всё приготовленное мною было просто как рецепт пюре. Однако когда я болел — что, впрочем, случалось редко, — он становился у плиты, готовя мне лёгкие супчики и бульоны. В голубом фартуке и с кулинарной книгой он выглядел как ребёнок, которого учили готовить родители, разве что забавным было то, что был взрослым он и родителей рядом не было… Иногда с кухни доносились такие запахи, что невольно закрадывались мысли, не спалил ли он её, но всё ограничивалось пригоревшей едой и испорченными кастрюлями. И всё же я очень любил, когда он готовил для меня. — Он любит тебя, — констатировала дочь, удовлетворённо кивнув головой. — А ты любишь его, потому что постоянно заботишься. — Забочусь? — переспросил я, не совсем понимая, что это значит, так как за годы бок-о-бок я давно делал многие вещи на автомате и даже перестал задумываться, что есть забота. — Ну, перед выходом ты всегда поправляешь ворот его рубашки, так как он часто забывает это сделать, а ещё ты всегда в тёплое время года берёшь с собой платок или полотенце, потому что он потеет… И ты массажируешь его голову, когда у него болит голова… А когда он остаётся на ночь здесь и мучается бессонницей, ты всегда идёшь на кухню и варишь какао… Я слышала, когда просыпалась… Господи, насколько же дети внимательнее нас, взрослых! Иной раз думаешь, что они так увлечены играми, что время для них пролетает незаметно и что они вообще ничего не замечают, а на деле оказывается, что они ещё как обращают внимание на то, что происходит с другими… Кажется, пора начать читать литературу о детской психологии. — Ты права, милая, только я немного устал, поэтому давай дочитаю об этом принце и уложу тебя в кроватку, а завтра мы продолжим, если захочешь, идёт? — Идёт, папочка, — она бегло и едва уловимо поцеловала меня в щеку и погладила жестковатую щетину своей маленькой ручкой, после чего устроила белокурую головку на моём плече и принялась слушать о Маленьком принце. Только безграничная любовь к ней заставляла меня снова и снова читать эту книжку, которую порою хотелось выкинуть из окна, так как за годы текст, казалось, отпечатался в моём мозгу и я запросто мог воспроизвести все диалоги по памяти.***
— Эклз, у меня дома сейчас находится просто потрясающий мужчина… Я тихо рассмеялся в трубку и прикрыл дверь балкона, чтобы не разбудить разговорами детей, чьи комнаты находились по соседству с моей. — Хватит пялиться в телик; камера добавляет мне лишние сантиметры… сам знаешь где. — Главное, чтобы не убавляла где не надо, — пошутил в ответ он, и я буквально увидел его, заинтересованно смотрящего на моё изображение на экране, хоть и находился не рядом с ним. — Глаза цвета свежескошенной травы, — голос его приобрёл вкрадчивые, тёплые нотки, — россыпь веснушчатых звёздочек на носу и щеках… Я улыбнулся, а перед глазами непрошено возникло его лицо — и вот можно ль уснуть после этого?! — …чувственные розоватые губы, в которые хочется впиться поцелуем… — …что ты регулярно делаешь, — с ухмылкой заметил я. — Дженсен, ну не виноват я, что твои губы созданы специально для моих поцелуев! Так вот, если ты хоть немного хочешь их, приезжай… Или я к тебе приеду… На часах было 23:32, звёзды только усеяли чистый небосвод, окутывая его приятным сиянием, будто кто-то разлил немного сливок, и мне вдруг до боли захотелось увидеть его… — Прости, я уже спать собрался, — извинился я перед ним, чувствуя лёгкую вину. Голос его вмиг изменился, утратив всю игривость, на смену которой пришла едва уловимая грусть и разочарование. — Тогда спи, а я ещё сериал посмотрю… Там снимается мужчина моей мечты. — Спокойной ночи, лосёнок. Te quiero, детка. Он очень любит, когда я говорю о любви на испанском, и мне нравится его реакция, он всегда говорит… — Ты самый горячий испанец, крошка. Люблю тебя. Вряд ли испанцы имеют веснушки и настолько заметный акцент, но слышать от него комплименты всегда приятно, а уж он-то балует меня ими постоянно, то говоря, что я милый и солнечный, то сравнивая меня с плейбойным котом (на самом деле там кролик, но разве с ним поспоришь?). Перед тем как я нажал на отбой, он крикнул: — Эй, присни меня! Джаред был из тех людей, которые твёрдо уверены, что мысли материальны. Уж не знаю, как ему это удаётся, но если он о чём-то подумает перед сном, это непременно будет в его сне. С его теорией я согласен, мне нередко снится то, о чём я думаю и что тревожит, хотя однозначно это не воплощения мыслей перед сном. — Обязательно.***
— Дженсен?! Что ты делаешь здесь? Я вбежал в его комнату и вручил ему несколько воздушных шариков, которые купил в магазине и надул уже перед самым его домом, а он всё стоял и разглядывал меня, точно ему явился не я, а привидение. Не пошёл ему на пользу сериал, не пошёл… — Ты же сказал… — Просто хотел сделать тебе сюрприз. Я же знаю, что если тебе не спится, ты до ночи будешь смотреть всякие сериальчики с красавчиками да вертеться с боку на бок, а этого я допустить не могу, поэтому относи пакет с едой на кухню, а я проведаю детвору и приду варить какао; дай мне десять минут. — Они всё равно спят, — улыбнулся он, идя на кухню. — И что? Я всё равно должен поцеловать их и поправить одеяло, я так всегда делаю. — Эклз, ты чудо чудное. — Но ты всё равно меня любишь, — заметил я, идя к детям и пытаясь убрать глупую улыбку, воцарившуюся на лице, едва переступил порог дома. Томас, как обычно, буйствовал, поэтому во сне перекрутился и его голова оказалась там, где должны были быть ноги, и я осторожно переложил его обратно, не забыв поцеловать и поправить одеяло, край которого свисал аж до пола. А вот Шеппард был куда спокойней своего братца, разве что имел свои «причуды»: во сне он нередко падал на пол, так что Джей предусмотрительно ставил рядом два стульчика, чтобы больше не пугаться, заходя утром будить мальчишек и видя одного из них не в кровати, а на полу. Принцесса Одетт спокойно посапывала во сне, как сопела моя малышка Джей Джей, будучи совсем крошкой (и сопит до сих пор). Я придвинул к ней плюшевого жирафа, очутившегося у самого края кровати, а она обхватила его своими маленькими ладошками и прижала к себе. Перед уходом я ещё раз посмотрел на неё и тихо прикрыл дверь. Они были прекрасными детишками. Думать о Жен не хотелось, поэтому я приучил себя к мысли, что это наши с ним дети, и он постоянно говорил об этом, поражая меня той лёгкостью, с которой из его уст вылетали эти слова. Но я правда считал их и своими детьми, а их схожесть с Джаредом только усиливала многократно мои чувства к его детям. Томас с Шеппом, эти сорванцы, так вообще были его копией, и я не знаю, кто из них был больше похож на своего папочку. Сам Джаред говорил, что Шепп — моя копия, и я охотно шутил, что это потому, что носил его 9 месяцев. Из кухни уже доносился аромат лазаньи, и я с улыбкой смотрел из-за угла, как Джаред несколько раз вытаскивал блюдо из микроволновой печи, чтобы попробовать какой она температуры, так как знал, что я не люблю слишком горячее, а вот он — любитель обжечь язык. И это было своеобразной заботой, которую я не всегда мог заметить, да и увидеть, привыкнув к тому, что он всегда делал это. Как же часто мы не замечаем таких милых вещей, воспринимая их как нечто само собой разумеющееся… — Будешь какао? — предложил я, становясь к столу, и, пританцовывая, начал вытаскивать ингредиенты. — Какая же эта будет ночь, если ты не сделаешь своё фирменное какао? — подмигнул он, а потом встал сзади и смачно чмокнул меня в шею. Ночь прошла незабываемо, а сделал её такой мой возлюбленный, чей приглушённый смех то и дело окрашивал комнату причудливыми красками, которые рисовали мои влюблённые глаза… И если моя маленькая дочь спросит, что такое забота, я без колебаний отвечу: забота — это Джаред.