Helter Skelter

Джон Леннон был обычным, заурядным, ничем не выделяющимся парнем из города Ливерпуль, что был знаменит своим депрессивным настроением, большим центром судостроения и графством Мерсисайд. Впрочем, на этом заслуги Ливерпуля заканчивались, а характеристика Джона Леннона, который только на первый, совершенно скользкий и небрежный взгляд мог показаться посредственностью, на этом только начиналась, и о заслугах Леннона говорить можно было долго и нудно. В личности Джона все как будто было не так: обладал он острым умом, колким чувством юмора и желанием участвовать в различных школьных мероприятиях, однако же он просиживал свои юные годы в рядах худших учеников, не выносил рутинной жизни, что так старательно подсовывала ему школа, и вечно подрывал доверие учителей, срывая уроки, рисуя карикатуры и при этом вдохновляясь «Алисой в стране чудес», и выступая в хоре. Он превозносил Элвиса Пресли и создал свою собственную группу, набрав в нее других участников, но при этом провалил все вступительные экзамены и сбежал из художественного колледжа. А еще писал рассказы и рисовал. В общем, как бы Джону ни хотелось быть прилежным учеником и хорошим мальчиком (чего ему, кстати говоря, вовсе и не хотелось), у него это не выходило, и своими внезапными решениями, вспыльчивым нравом и настойчивостью он раздражал не только учителей, но и свою тетушку Мими, с которой ему пришлось разделить все свое детство и юность. Но не будем уж слишком придирчивыми: вначале Джона оставили на попечение тети, словно он вовсе и не нужен был родителям, затем у него умер дядя, с которым Леннон находил общий язык, и потом, когда его отношения с матерью стали налаживаться, она несчастно скончалась на одной из дорог депрессивного города под названием Ливерпуль. Короче говоря, делал Джон то, что считал нужным, шел к своим целям, порой не любил людей, не шел на уступки, иногда завидовал чужому успеху, любил влипать в неприятности, не терпел стоять на втором месте, жаждал успеха и не раз представлял себя на большой сцене перед толпой людей, поющих в один голос с ним; а еще он был травмированным ребенком, испытывал физическую боль от разлуки с матерью, был агрессивным и обладал в крайней степени черным юмором. Итак, Джон Леннон, со всей этой массой эмоций и проблем в себе, однажды переезжает в Лондон, совершенно один, после распада их школьной группы, в надежде на то, что Лондон распахнет перед ним свои большие и сильные руки. Все оказалось чуть труднее, чем ему хотелось бы: Джон ходил по многочисленным кастингам музыкальных групп, удивленно подмечая то, что место солиста — или, скорее, лидирующего персонажа — было занято, а подчиняться кому-либо Леннон не особо и умел. Помимо того, что собрать свою группу пока не получалось, а быть второстепенным в чужой он не хотел, Джона увлекла актерская сфера деятельности. Впервые в жизни он снялся в какой-то дешевой рекламе, получив за это двадцать центов и недовольную фразу о том, что «можно было бы и получше»; затем он имел несколько довольно хороших выступлений в театре, промелькнул в бюджетном фильме, подрабатывал разносчиком газет и еженедельно выслушивал причитания Мими о том, что «ты уже совсем с ума сошел», «и говорила я тебе в колледж хороший поступать», «слушал бы ты меня…» и прочую ерунду, которая только выводила Джона из себя. И вот однажды, врезавшись на велосипеде в фонарный столб, рассыпав из ковшика газеты по земле и чуть ли не выронив сигарету изо рта — не дай Бог, — он увидел огромных размеров объявление на кастинг фильма, о котором шумел весь Лондон еще за месяц до начала съемок, режиссером которого являлся никто иной, как Фредди Меркьюри, а сценаристом — Роберт Хеймер. Джон покусал губы, зажав сигарету между пальцев и, забыв поднять газеты, которые следовало доставить жителям Лондона, понесся по шумным улицам большого города, чувствуя, что этот фильм станет для него началом.

***

Затем он писал: «Земля усыпана пеплом, я стою голый, вокруг тьма. Виден крест, он разделяет мою жизнь на «до» и «после». Летит в воздух дым, по вкусу — труп. Мне было смешно, я хохотал ядом. Я был на бруклинском кладбище лишь однажды, мне так понравилось, знаешь, я был награжден глазами. Я думал, а не убить ли себя, ведь как еще могу я здесь остаться навсегда? Я струсил прах с рукава бронзового пАльто. Убивать себя жалко, ее — местами приятно». И добавил: «Я пробуюсь на роль в одном фильме, ты себе и представить не можешь, что это!». А затем запечатал конверт с одним листом бумаги и подписью «Джон Леннон», увидел на столе рисунок, коротко изображающий то, что было написано в рассказе, выругался, открыл конверт, чуть не разорвал его, вложил рисунок накренившегося вбок креста, переложил лист бумаги в другой конверт, запечатал его, отнес на почту и отправил посылкой по адресу Мими. Пусть знает, что он еще не совсем сошел с ума, как бы ей этого ни хотелось.

***

Стояла ледяная зима, завывающая холодным ветром, забрасывающая мокрые градины под воротник одежды и бушующая кратковременным дождем. На улице Лондона, где находилась небольшая студия с низким проходом, о который ударялся каждый второй мужчина, тянулась длинная очередь, еще с начала проспекта. Все потуже затягивали куртки, недовольно переговаривались и постоянно бегали за чашками чая и кофе в соседнее кафе, которое за сегодняшний день явно стремилось поднять годовой объем прибыли. Джон стоял в самой сраке очереди — выражение «срака очереди» принадлежало непосредственно самому Джону, — и его пальцы ног и рук уже настолько задубели, что он даже свой одноразовый стакан с горячим чаем не чувствовал. Джону было бы намного спокойнее на душе, если бы стоял он в очереди за коньяком или хотя бы за отборным куском мяса, но стоял он совершенно в другом месте. Маленькая студия в ветхом доме служила небольшим прослушивающим залом; сидело там несколько человек в виде режиссера, сценариста, автора и соавтора очередного фильма по мотивам бестселлера. Продюсеры фильма заявляли, что это будущая бомба, и что если кто хочет стать знаменитым за один миг, то идти надо было именно сюда. Критериев для отбора было много, и Джон уже не раз подумал о том, как из этой толпы, которая стояла здесь с семи часов утра, на главную роль выберут именно его. Одним из пунктов было знание ирландского акцента, с чем Леннон успешно провалился, однако важным фактором было также то, что главный герой должен уметь петь — причем не обязательно очень талантливо, — а с этим Джон мог справиться. За те пять часов, которые он провел под кратковременными вспышками дождя, он успел пообщаться с половиной очереди, которая уж очень медленно двигалась вперед. Все выражали негодование по поводу того, что внутри помещения не хватало мест, чтобы разместить всех, и людям приходилось стоять на улице; также многие высказывали свое мнение касательно неординарности режиссера и необычности сюжета; все это Леннон слушал в пол уха, при этом стараясь поддержать разговор, пока несколько человек, смеясь, не добавили, что, как они сказали, «по слухам, на главную роль уже кого-то взяли», и это выбило из Джона остатки уверенности в том, что лидирующую позицию займет именно он. Когда Леннон рассмотрел уже каждую деталь дома, каждый узор и линию, каждую дырку и осыпающуюся шпаклевку, кто-то небрежно толкнул его, пробормотал: «Ой, извините», влез перед ним в очередь и сказал парню, что до этого стоял около Джона: — Спасибо, что занял мне место! — Да без вопросов, — ответил ему парень. Джон чуть ли чаем не подавился. — А у меня есть вопрос, — сказал он, похлопав встрявшего в очередь парня двумя пальцами по плечу, — у нас здесь, как бы, очередь, может быть, вам в конец встать? Здесь такие правила. Парень, волосы которого были выедающего ярко-рыжего цвета, повернулся к нему с приподнятыми вверх бровями и вопросительным взглядом. Джон удивленно посмотрел на довольно странные глаза этого молодого человека, которые как будто были разного цвета и имели разные зрачки — это уж точно. «Молодой человек» выглядел так, словно обладал своим собственным кутюрье. На нем было надето темное длинное пальто, достающее почти до земли, с дорогими золотыми запонками; на ногах красовались идеально чистые лакированные туфли, словно их каждый день отмывали в десять рук; на рыжих волосах «сидела» под цвет туфлям шляпка, которую «молодой человек» поправил и заявил: — Не думаю, что вы можете давать отчет здешним правилам. Мой друг занял мне место, он даже не актер, — холодно сказал Боуи, делая глоток дешевого черного кофе из автомата. — Так что давайте без вопросов. «Молодому человеку», который отвернулся к нему спиной и переглянулся со своим другом, могло показаться, что на этом вопросы Джона закончились, но Джону так не показалось, поэтому он, откашлявшись, продолжил: — Прекрасно, — сказал Джон в спину парня, разглядывая рыжие волосы, которые виднелись из-под шляпы. — Тогда пусть ваш друг уйдет, раз он не актер. — Мой друг не уйдет только потому, что вас это раздражает, — сказал Боуи с вежливой улыбкой, развернувшись вполоборота. Он бросил короткий взгляд на Ховарда, который еле сдерживал смех, и Дэвид закатил глаза: ему уже порядком надоело вести этот разговор. Джон брезгливо окинул рыжего, остановив свой взгляд на головном уборе «молодого человека». — Вам, кстати, не идет, — сказал он, махнув на шляпу. — Вас, кстати, не спрашивали, — закончил Боуи и, демонстративно натянув шляпу посильнее на голову, отвернулся от навязчивого человека из толпы. Вот так прошел первый день кастинга Джона, на котором ему сказали: «Мы позвоним в течение недели», и Леннон, взяв с них обещание перезвонить, пораженный тем, что в живую разговаривал с Фредди Меркьюри, покинул помещение, вдруг не чувствуя ни усталости, ни холода на улице.