grey zone

2002

Хёнвон представлял себе, что извлечение воспоминаний будет похоже на использование Омута памяти. Он нарисовал картинку в своей голове — серебряная чаша, в ней переливаются синевой клочки его воспоминаний. Он представлял, как ныряет в неё, чтобы найти воспоминание, то самое, которое сможет спасти Минхёка. Он представлял, как ему придётся пробираться через все воспоминания о Битве за Хогвартс, как будто прокатывать одну и ту же плёнку снова и снова. Ускоряться. Замедляться. Отделить ту часть. Но всё это было не так. Весь процесс будет очень простым, так сказал Чангюн. Всё было так просто, что пугало Хёнвона ещё больше, чем лабиринт его воспоминаний. Там он мог притвориться, что не увидел чего-то, но не здесь. Там он мог потеряться в коридорах его памяти. — Не двигайся, — пробормотал Чангюн. Он прислонил кончик волшебной палочки к затылку Хёнвона. Первым желанием было моргнуть. Отстраниться. Сделать хоть что-то, чтобы защитить себя. Это было частью человеческой натуры — хотеть услышать и узнать правду, но только в подходящий для этого момент. Люди пытались искать правду, но никто в действительности не хотел её замечать. Только если она не способна улучшить положение. Правда ничего не могла сделать для Хёнвона, кроме как переписать всё, во что он верил, всё, что он знал. Переписать его. Прикрепить новую бирку к имени Минхёка. Всё, что он узнал от Минхёка, он должен принять эту правду, а после этой процедуры правда станет известна всем. Он закрыл глаза. — Давай, — он полностью доверился Чангюну. Палочка обдала его голову холодом, он распространялся одновременно изнутри и снаружи. Острый чёрный нож разрезал защиту над его воспоминаниями, боль продлилась всего секунду. Хёнвон содрогнулся, когда Чангюн отнял палочку от его затылка с чернильными струйками воспоминаний. Чангюн сконцентрировался и аккуратно поместил воспоминания в небольшой сосуд, встряхнув свою палочку, чтобы ничего не упустить, и закупорил пробкой. Сосуд красиво переливался, было тяжело поверить в то, какие ужасные воспоминания были внутри. Воспоминания о Битве. О крови. О том, как Хёнвон плакал и задыхался, слыша мысли Джебома. В этот момент он думал, что ему придётся увидеть то, как Минхёк умирает. — Шшш… — прошептал Чангюн, хотя Хёнвон не издал ни звука. Гюн наклонился к нему и погладил плечи и виски. — Всё в порядке, хён. Это просто заклинание. После него тебе может быть холодно, но всё пройдёт через минуту. Хёнвон кивнул, решив, что позволит Чангюну думать, что всё дело именно в заклинании. Через минуту холод ушёл, как обещал Гюн. Когда всё закончилось, его воспоминания лежали внутри маленького сосуда, Хёнвон наконец смог собраться, чтобы покинуть комнату. Он медленно поднялся и быстро попрощался с Чангюном. Кихён ждал его снаружи. — Нужна рука? — предложил он, увидев, что Хёнвон еле держится на ногах. — Нет, спасибо, у меня есть одна. — Ты в порядке? — Всё немного в тумане. — Спасибо тебе. Что сделал это. — Маска серьёзности исчезла с лица Кихёна в тот момент, когда Хёнвон посмотрел на него. Он выглядел без неё прямо как шестикурсник Хогвартса, которого Вон когда-то знал. Но это длилось всего несколько секунд, Кихён славился самоконтролем. — Спасибо, что помог очистить его имя. — Ещё ничего не кончено. — Для нас — кончено. Правильно. Хёнвон предположил, что это имеет значение. Месяц прошёл как в тумане — туман был таким густым, что нужно было пробираться сквозь него от дня до дня, от ночи до ночи, от лифта до кабинета. Ежедневная рутина Хёнвона превратилась в карусель, которая всё разгонялась и разгонялась, бежала вперёд, но не к конкретной цели, а в неизвестность. Его дни стали цикличны. Они были безумными и насыщенными, но ужасно длинными. Целый отдел Министерства работал над делом Минхёка, собирая данные, зашиваясь в поиске свидетелей. Потому что их не было. Детективы пытались копнуть поглубже в семейные дела Ли, ища скелетов в шкафах и секреты прошлой волшебной войны, но не нашли ничего против наследника. Все эти новые факты были грехами его предков. Забавно, что все эти преступления чернили всю семью Ли, но тем самым очищали имя Минхёка. В Ежедневном Пророке всё чаще мелькало его имя. От человека, которого подозревали в преступлении на почве ненависти к магглорожденным, он превратился в мальчика, который смог сохранить невинность, несмотря на сгнившее семейное древо. Это всё ещё было удивительно даже для Хёнвона — как Минхёк смог вырасти таким, когда он с детства воспитывался в ненависти к части волшебников, и в школе, когда ненависть была направлена уже на него, никто не мог ему доверять. Но всё это время он был одним из них. Хёнвон мог подтвердить это. Сожаление — слишком громкое слово, чтобы описать всё, что он думал. Думал о том, что он упустил с Минхёком. Вон никогда не умел дружить, он никогда и не думал, что Минхёк хотел бы подружиться, ещё тогда, в школе. Все эти десять лет, в голове Хёнвона было много вопросов. Как человек может любить другого десять лет безответно? Как человек вообще может любить кого-то так долго? Каково это, быть любимым так сильно? Хёнвон поморщился от этой мысли, ведь его любили так долго и так сильно. Только он не знал этого. Это знание было чем-то незнакомым ему. Как будто в один день он вышел из дома в своей броне, но кто-то остановил его, снял всё и сказал: «Здесь. Тебя любят». И ты ничего не можешь с этим поделать. У Хёнвона не было времени, чтобы думать об этом, он был постоянно занят, группируя все материалы по делу Минхёка, чтобы подготовить всё к финальному слушанию. Он делал всё, чтобы не слышать голос Кихёна, который сообщал, что Минхёка выпустили из камеры и отправили под домашний арест. Мэнор был под защитой авроров, так что Минхёк исчез для всего мира на какое-то время. Хёнвон пытался не думать о том, как поместье напоминает тюрьму для Минхёка больше, чем тёмная камера в подземелье Министерства. Через месяц настал день слушания. Зал суда был небольшим, слабо освещённым по углам. Но от вспышек колдокамер в комнате было светлее, чем на улице, а в воздухе витали спиральки дыма. Оказалось, что не только вся команда Паддлмир Юнайтед собралась здесь, но и члены прошлой команды Минхёка, Сенненские Соколы, тоже были здесь в полном составе. Соперники сидели плечом к плечу. Даже мама Хёнвона пришла, по неизвестной ему причине. Ей всегда нравился Минхёк, но она пыталась это скрыть. В конце концов, она всегда могла оправдаться тем, что это всего лишь профессиональный интерес. — Его матери здесь не будет, — она шепнула Хёнвону, проходя мимо. Он удивлённо посмотрел ей вслед. Он предположил, что теперь уже поздно что-то спрашивать, пытаться выяснить. Само по себе это слушание было очень странным для всех. В конце концов, не каждый день следователь узнаёт многое о своей жизни от подозреваемого, вдруг осознав, что все доказательства его невиновности были в его голове. Чангюн стоял возле стола судьи, в его руках были воспоминания, которые вот-вот будут показаны всем в зале. Минхёк сидел неподалёку, напротив стола, являя свой идеальный профиль всем остальным. По правую сторону от него сидел Джебом. Он выглядел так, будто его преследуют, и он искренне ненавидит этих людей, которые пытаются зажать его в углу. Он был единственным человеком (кроме авроров) с волшебной палочкой в зале суда, потому что он мог общаться только с её помощью. Два аврора стояли возле него, справа и слева, ещё один сзади. Минхёк был в таком же положении. Судья говорил громко и чётко. Камеры снова засверкали вспышками. Среди зрителей оказались фанаты, одна из них прокричала предложение руки и сердца Минхёку, повторив его ещё пару раз, пока охрана взглядом не заставила её прекратить. В зале воцарилась тишина. После того, как судья зачитал информацию по делу, Джебом подтвердил, что его атаковали, Минхёк заявил, что это была самозащита и защита, судья начал вызывать свидетелей. Первым был Кихён, один из немногих слизеринцев, кто не принял сторону Тёмного Лорда. Он подтвердил, что Минхёк также не был Пожирателем Смерти. Потом были несколько преподавателей Хогвартса, которые говорили, что «он, конечно, вёл себя как и другие мальчишки в его возрасте, но нет! Именем Мерлина! Он бы и мухи не обидел». Хёнвон знал Минхёка, знал то, что с ним в классе было не так легко справиться, но мелкие шалости забываются быстро. Ещё несколько людей. Некоторые участвовали в Битве и видели Минхёка в замке, видели, что он никому не причинил вреда. Был Хёну, милый Хёну, его гриффиндорский нимб сиял на весь зал (если не на всю страну), доказывая, что гриффиндорцы не дружат со слизеринцами, а если всё же дружат, то только потому, что слизеринцы доказали, что им можно доверять, а не из-за гриффиндорской бравады. Хёнвон был последним свидетелем. Он говорил коротко, упустив все воспоминания со школьных времён. Он говорил только про военное время. Только про битву. Он закончил свою речь словами «Он спас мою жизнь дважды в ту ночь» и замолчал. Все в зале молчали. Репортёры Пророка замерли с перьями между пальцев, уставившись на Хёнвона. Че Хёнвон, знаменитый Че Хёнвон, который посадил за решётку десятки преступников после войны, которого обвиняли в простой ненависти к змеиному факультету, сейчас заявляет, что сын Пожирателя Смерти спас его? Их головы одновременно склонились над блокнотами, и перья начали строчить с тройной скоростью, ещё яростнее, чем раньше. Но окончательно всех убедить удалось только с помощью воспоминаний. Хёнвон всеми силами старался оставаться невозмутимым, смотря на то, как всё застилается кровью, как лицо Минхёка склоняется над его собственным, как он умоляет его очнуться. Всё было таким странным, как будто он смотрел фильм в кинотеатре. С концом воспоминаний Хёнвона на зал обрушилась тишина. Чангюн аккуратно собрал чернильные волны и поместил их в сосуд. Джебом побледнел. Он был в ужасе, пытаясь что-то сказать, но не мог. Он сжал свою палочку и взмахнул ей. «Воспоминания могут быть фальшивыми». — Не могут, — ответил Чангюн после того, как судья дал ему слово. — То, что вы сейчас видели — воспоминания человека, потерявшего сознание. Как вы видите, они потеряли цвет в некоторых местах, но это из-за того, что человек был ранен. Подобные воспоминания очень сложно скорректировать. К тому же изменённые воспоминания всегда резко обрываются. Судья кивнул. Не все, кто занимался изучением воспоминаний, знали об этом, но он провёл слишком много слушаний, чтобы знать, что Чангюн действительно разбирается в этом и знает, что говорит. Джебом снова поднял палочку. «Всё это неправда! Повторите ту часть, где этот человек говорит, что может слышать мои мысли! Как он мог сказать что-то подобное?!» Хёнвон нехотя встал, ожидая, когда ему дадут слово. — Раньше у меня была способность читать мысли, Ваша Честь. — Да, я помню, что читал об этом в ваших показаниях, мистер Че. Однако вы должны понимать, что это странное утверждение. Ничего подобного я ранее не встречал. Телепаты крайне редкое явление среди волшебников и волшебниц. Никто, кроме мистера Ли, не может подтвердить ваши слова, так что это довольно подозрительно. — Я не телепат, Ваша Честь. Не был им, когда имел эту способность, хотя это даже нельзя так назвать - Хёнвон говорил дольше, чем обычно. Ему пришлось объяснить все происшествия, которые он пережил. Рассказать о том, как он смог прочесть мысли подростка после падения во время игры (это, конечно, был Минхёк, и именно он спас его. По залу прокатилось восторженное ах, когда Хёнвон упомянул и об этом). Он рассказал, как иногда против своей воли слышал мысли других людей. — Вы проходили обследование у колдомедиков? Они раскрыли, в чём была причина подобной магической активности? — Нет, Ваша Честь. Я всегда думал, что это может быть связано с тем, что ещё в детстве я изучил основы Легилименции. — Легилименция довольно сложное и опасное заклинание. Зачем ребёнку изучать его? Хёнвон вдохнул, чтобы ответить на вопрос, но тут послышался шум в конце зала. Судья отвлёкся от Хёнвона и махнул рукой, давая право голоса. — Я могу ответить на этот вопрос, Ваша Честь, — сказала мама Хёнвона. Вон заставил себя стоять спокойно и не повернуть голову, чтобы посмотреть на мать. Мышцы шеи были напряжены до предела, сдерживая его. Он не смотрел по сторонам, хотя боковым зрением видел, что Минхёк наблюдал за ним всё это время. — Пожалуйста, — сказал судья. Мать Хёнвона была высокой женщиной. Она могла привлечь к себе внимание и заставить всех уважать её даже в комнате, где её никто не знал (что случалось не часто). Снова послышались щелчки камер. — Ваша Честь, мы с вами коллеги. Это уважаемая профессия, но так как мы стоим во главе правосудия, мы часто можем казаться жестокими и несправедливыми в глазах других людей, считающих, что они не заслуживают наказания. Я не боюсь угроз, которые направлены на меня, и никогда не буду. Но у меня есть семья, единственный сын. Он родился во время окончания Первой Волшебной Войны, я была слишком занята тем, чтобы запереть за решёткой как можно больше Пожирателей Смерти. И некоторым из них удалось остаться на свободе. Время замедлилось, многие люди в этом зале осознали, что их окружают такие же люди из плоти и крови, они реальны. Реальны, полны воспоминаний и страхов, у них есть свои жизни, или были когда-то. — Когда ваша работа требует того, чтобы у вас были враги среди худших и темнейших волшебников в мире, вам приходится предпринимать все возможные меры, чтобы защитить любимых. Я научила своего сына использовать заклинание Легилименции, чтобы он всегда знал намерения людей, если ему потребуется это знание, — Хёнвон замер на своем месте, ему казалось, что мама говорит всё это именно ему, а не судье, репортёрам, подсудимому, зрителям. — Семья — это всё, что у нас есть. Семья, в которой мы рождаемся, или семья, которую мы себе выбираем. Научить ребенка читать мысли кажется ужасной и жестокой идеей, но в настоящей жизни это имеет смысл, так же, как использование Непростительного Заклинания, чтобы защитить того, кого любишь. Джебом сжался на своём стуле. Он смотрел по сторонам, пытаясь найти одобрение, но не находил его. Когда-то он был хорошим парнем. Он поднял палочку. «Но он Пожиратель Смерти! Я делал только то, что считал нужным!» — Ваша Честь, — тихо начал Минхёк. Он не смотрел на Хёнвона, на судью, ни на кого в этом зале, опустив голову. — Я не был и никогда не буду Пожирателем Смерти. Документы, которые сейчас лежат перед вами, доказывают это. Я родился в семье Пожирателей Смерти. Да. Но я не выбирал свою семью. Под залу снова прокатилось тихое ах. Судья призвал к молчанию. — На этом судейство удаляется для принятия решения. Хёнвон оставался до самого конца. Минхёку запретили принимать участие в матчах на год за использование Непростительного Заклинания. Джебому было запрещено покидать страну на тот же период за необоснованную атаку. Один из присяжных предложил Хёнвону подать иск против Джебома за нанесение тяжких повреждений, но после того, как он подумал об этом и посмотрел на Минхёка, Вон отказался выдвигать обвинения. По виду Минхёка и Джебома было понятно, что они оба не хотят такого исхода. Каждый из них считал себя оправданным и правым в определённом смысле, Хёнвон просто согласился с ними. (Где-то в серой зоне справедливости они были оба правы). Он встретился с матерью на улице. Хёнвон не знал, что сказать, он пытался уловить эмоции на её лице. — Это было достаточно сентиментально, то, что ты сказала в зале суда. — Конечно это было сентиментально. Ты и твой влюблённый мальчик плохо делали свою работу, пока я не ворвалась со звуками скрипок и слёз. Хёнвон засмеялся. Потом нахмурился. — Он не мой возлюбленный мальчик. — Неважно, кто он тебе и кто ты ему. Я просто рада, что он на свободе. — Почему? Его мама надевала серые узкие перчатки. — Потому что он вернул тебя мне. — Это, блять, просто нелепо. Кихён усмехнулся, наблюдая за тем, как Хёнвон закипает от злости. Его длинные пальцы сжимали последний выпуск Ежедневного Пророка, который он пытался сжечь взглядом. У него было одно желание — смять газету в комок и кинуть в мелкого слизеринца. — Тебе кажется это смешным? — Я не нахожу это не смешным, — Кихёна разрывало от смеха, когда он посмотрел на смятые страницы газеты. Его глаза прошлись по статье до заголовка, и он снова улыбнулся во все зубы. — Я бы никогда не подумал, что Ежедневный Пророк однажды будет писать про твои любовные похождения. Никогда за миллион лет. — Во-первых, сутулая жопа, у меня нет никаких любовных похождений. Во-вторых, они просто перевирают всё что можно на свой лад. Они всё написали так, как будто мы с Минхёком любовники по разные стороны баррикад! Взгляд Кихёна смягчился. — Разве это не так? Хёнвон снова схватился за газету, на этот раз он смял её в руках и прицелился чуть выше головы Юнги. В итоге комок полетел в камин и благополучно загорелся. Было бы охуенно, если бы он мог так же кинуть Кихёна. — Детектив Че защитил своего ложно обвинённого возлюбленного со слезами на его прекрасных больших глазах, — Кихён продолжал читать выдержки из статьи. Всё это напомнило Хёнвону о том репортёре, который однажды брал у него интервью. — У меня не было слез. Что за бред вообще. — Но у тебя действительно большие прекрасные глаза. Так где же правда? — Кихён сделал вид, что задумался, постукивая подбородок указательным пальцем. — Ты не можешь отрицать, что этот парень неплохо пишет. — Правда в том, что я лично нашлю проклятье на этого писаку. — Нет, ты не сделаешь этого. Хёнвон поморщился. — Нет, я не сделаю этого. Но я бы посмотрел, как это сделает кто-то другой. — Ну… Тебе точно не стоит говорить это при Минхёке, потому что он может. — Я не видел его после слушания и могу предположить, что не увижу его снова, только если он что-нибудь не выкинет. — Прошло уже почти… три месяца? — Да. — Вы ни разу не виделись? — Нет. — Ты не пытался связаться с ним? — Нет, он тоже не пытался. — Разве? — Разве. — Я думал, что он позвал тебя на эту благотворительную хуйню. — Ты о чём? Он тут же понял, что ему не стоило спрашивать. То, что Ли Минхёк (или, как его прозвали в газетах, Освобождённый) делал в свободное время, не было его делом. — Ты же знаешь, что они запретили ему год участвовать в профессиональных матчах? — Да, Ки, я знаю, я вообще-то был там. — Вот. Мин решил — как бы это сформулировать — выебать этот их вердикт в жопу и устроить свой собственный матч в Хогвартсе, с детьми и зрителями. Все ставки взрослых пойдут на благотворительность — в детские дома, которые открылись после войны. — Этот дурак собирается играть против самого себя? — Нет, это ты дурак. Он собирает всех из Паддлмир Юнайтед, некоторых Соколов и ветеранов, которые не играли уже лет сто. Видимо, он пытается — снова не знаю, как лучше сказать — послать нахуй всех людей, которые хотели, чтобы он остался за решёткой. Так сказать, хочет их убить добротой. — Я думал, что это по твоей части. Кихён усмехнулся. — Я очень добрый. Я собираюсь взять тебя с собой в качестве своего плюс один, если ты хорошо попросишь. — Зачем мне идти, если меня никто не звал? Кроме того, разве Хосок не твой плюс один? — Я тебя умоляю, мы не попрошайки. У моего мужа собственное приглашение. — Это что, значит, я попрошайка? — Ты можешь поумолять немножко. — Сегодня не твой день, ведь у меня нет причин, чтобы появляться там. — Конечно есть. Ты его увидишь, если пойдёшь. — Это самая большая причина, почему мне не стоит туда идти. Кихён замолчал. Юнги перебирал стопки пергаментов, не замечая, что не один в кабинете. Последние отрывки газеты догорали в камине. — Ты бы мог пойти в качестве ветерана, — предложил Кихён. — Ты умудрился заслужить этот титул дважды. Да, он действительно это сделал. Это было странное чувство — ощутить облегчение, увидев лицо Кихёна в толпе. Он улыбнулся и помахал ему, подзывая к себе. Хёнвон последовал к нему, как корабль к маяку. Раздевалки казались невероятно маленькими из-за количества людей. Как будто весь Хогвартс уменьшился. Или это он вырос. — Привет, — наконец-то Хёнвон поприветствовал Кихёна, когда смог пробраться к нему. — Привет, привет. Давай, сядешь рядом с нами. Хёнвон вяло улыбнулся ему, единственное свободное место было слева от Кихёна, на самом краю скамьи. Все остальные скамейки прогибались под весом игроков команд, готовящихся к игре, в последний раз проверяющих свои метла. Это было странное окружение, когда-то и они были таким — думали только о новых моделях мётел, спорте, смехе и славе. Может быть, он не так уж и повзрослел с тех времён. Хёнвон огляделся, улыбнулся Хосоку. Он мог слышать голос Хёну, тот, кажется, был в душе. — Я постою, спасибо. Я думаю, что лучше пойду займу место на трибунах, пока есть такая возможность. — Хорошая идея. Займешь для нас с Хосоком? — Вы не будете играть? — Хёнвон, когда мне было шестнадцать я мог скрываться от других игроков за счёт своего роста, не думаю, что сейчас это сработает. Я всё такого же размера, тогда как другие… — он указал на своего мужа, Хёнвона и Минхёка, который разминался в противоположной стороне раздевалки. — Мы уже поняли, Ки, — прокричал Минхёк. — Если бы я был тобой, я бы тоже боялся выйти на поле. Боялся бы, что меня примут за золотой снитч. — Отвали, — Кихён улыбался. — Отваливаю, — отсалютовал ему Минхёк. — Мне нужно проверить, что всё готово перед началом. — Что ‘всё’?— с напускным непониманием спросил Хосок. — Просто всё, ну знаешь… всё, — он посмотрел на Хёнвона. — Ты тоже выходишь? Он уже не мог сказать нет, не тогда, когда Кихён улыбался своей блядской улыбочкой. Он кивнул им и направился следом за Минхёком. Они пробирались через толпу людей, приветствовавших их. Было солнечно. Яркие лучи освещали поле и трибуны. Никаких следов тени. Был полдень, матч должен был начаться где-то через час. — Не хочешь пойти со мной? — спросил Минхёк, оглянувшись. В форме он выглядел моложе. — Зависит от того, куда ты хочешь пойти. — На другую сторону поля. Нужно проверить бладжеры, посмотреть, не испортил ли их кто-нибудь. — Зачем кто-то будет их портить? — Не знаю, — он улыбнулся так, как будто на самом деле знал. — Мы иногда проворачивали такое в школе. Накладывали маленькие чары, чтобы бладжеры летели в гриффиндорцев. — Я даже не удивлён, — прокомментировал Хёнвон, пока они пересекали поле. Он увидел парочку маргариток, выглядывавших из-под травы. Это место казалось нетронутым, наполненным солнцем и жизнью. — Разве тебя хоть что-то ещё может удивить? Теплота и игривость в тоне Минхёка заставили его задуматься. Парень возле него был слизеринцем, который никого не ненавидел, устраивал благотворительные мероприятия и любил его больше десяти лет, ничего не требуя взамен. Он говорил, что слова могут ранить, но в процессе ранил только себя. Он бежал от всего плохого и хорошего в жизни, потому что не верил, что может быть злым или добрым. Он не пытался связаться с Хёнвоном после суда, но сейчас разговаривал с ним, глядя в глаза, пытаясь передать ему свои мысли, потому что он знал, что хоть Хёнвон больше не мог их слышать, они всё же будут услышаны. Хёнвон кашлянул, чтобы хоть как-то разбавить молчание между ними. Они остановились на противоположном конце поля. Минхёк присел на одно колено, открыл ящик. Мячи пытались выбраться на свободу, чтобы наконец-то полетать под солнцем. — Выглядит так, будто всё в порядке, — отметил Минхёк, обследовав оба мяча. Он подкинул квоффл. — Никакого жульничества. — Я всё еще не понимаю, кто захочет что-то сделать с мячами. Это же товарищеский матч. — Да, но его устраиваю я. Некоторые люди не слишком довольны, — он выпрямился. — Я имею в виду тем, что я не за решёткой. — Что они могут сделать? Правосудие есть правосудие. — Технически, они могли бы превратить мою жизнь в ад. Я слышал, что некоторые покидали страну и из-за меньших скандалов. — Это был бы не первый раз для тебя, не так ли? Минхёк пристально посмотрел на него. Через несколько секунд он отвёл взгляд со слабой улыбкой на губах. — И правда. Болгария. Австрия. Минхёк уже покидал страну, по одной или другой причине. Всегда убегал, всегда возвращался. — Австрия, да? — спросил Хёнвон. — Туда ты поехал после войны? — Да, ненадолго. — Выучил немецкий, пока был там? — Да, кончено. Их либе дик. — Дих. Вообще-то правильно дих. — Я сказал то, что сказал. (непереводимая шутка: ich liebe — с немецкого я люблю, очень распространённая фраза ich liebe dich — переводится как я люблю тебя. минхёк говорит dick, что с английского можно перевести как член, что созвучно с немецким dich) Хёнвон усмехнулся. — Это их либе дих, — он настаивал. — О? Не знал, что ты тоже меня любишь, — ответил Минхёк с улыбкой на губах. — Я не говорил этого. Улыбка Минхёка сжалась, но никуда не пропала. — Я знаю. Я знаю. И всё в порядке. — Десять лет значит, — пробормотал Хёнвон, не успев остановить себя. У него не было никакого права спрашивать почему. — Мне стыдно, когда ты произносишь это вслух, — Мин ухмыльнулся. Он всё ещё прямо смотрел на Хёнвона, пытаясь передать ему всё что мог. И когда-либо сможет. Это всегда будет больше, чем Вон мог бы желать. Хёнвон рвано вздохнул и посмотрел в глаза Минхёка. — Так. Ещё десять лет? Минхёк зажёгся изнутри. Он сиял ярче, чем солнце над полем. — Да, звучит здорово.