Забытые тропы

      Рассвет Дик встретил на юте. Разговор с Марко затянулся допоздна, а после ему не спалось. Он оперся о поручни по правому борту и глядел, как солнце медленно, будто нехотя, всплывает из моря. Дик знал, как нежны бывают его объятья, но помнил, и каким жестоким оно может быть.       – Разрешите подняться на мостик, – прозвучал взволнованный надтреснутый голос брата Густава.       Дик с удивлением увидел на палубе танкредианца, которого Марко не раз сравнивал с улиткой, – так редко он покидал свою каюту, набитую книгами и свитками на разных языках, склянками с неведомыми веществами и шкатулками с лучшими гайифскими инструментами. Только благодаря ученому скитальцу Марко смог однажды ступить на берег Багряных земель, и теперь они намеревались вернуться туда снова.       Не утруждая себя приветствиями, монах значительно сообщил:       – Я нашел.        К счастью для Дика, свежий утренний ветер уносил прочь резкий запах алхимической лаборатории, привычно окутавший облаком брата Густава. На загорелом лице монаха выделялись светлые глаза уроженца северных земель и крупный нос с горбинкой, немалые размеры которого позволяли различать тончайшие оттенки ароматов компонентов, используемых в ежедневных опытах.       – Я нашел. Все дело в пропорции. Смесь... наша смесь готова.       Вслед за ним на ют поднялся Марко.       – Я слышу: добрые вести? – уточнил он, улыбаясь.       Танкредианец повернулся к нему. Он постарался придать себе подобающий служителю Ордена Знания вид, но радость и нетерпение прорывались сквозь маску серьезности.       – Наша смесь готова, друг мой. Мы сможем испробовать ее, как только достигнем порта.       – Великолепно. Мы были бы рады испытать ее как можно скорее, верно, Дикон?       Дик кивнул.       – Когда мы будем на месте, Спандас? – обратился Марко к кормчему, стоявшему у руля «Святой Агаты».       – Если ветер продержится, то к следующей ночи, господин капитан.       – Великолепно, – повторил Марко.       Он подошел к Дику и тоже облокотился о планшир.       – Я едва ли не в первый раз вижу тебя так рано на палубе. Не терпится в бой?       – Правду сказать, я еще не ложился, – улыбнулся Дик. – Но я действительно не прочь поразмяться.       – Еще бы! Прошел месяц с последней стычки с морисками, полгода – после безумного перехода через пески Зегины, почти год со смертельного ранения в Круге… Как тут не заскучать?       Эти слова были приятны Дику. Он невольно приосанился, и Марко рассмеялся.       – Ума не приложу, как ты вытерпел, пока рану, полученную в Круге, врачевали мориски. Столько дней бездействия…       Дик посмотрел на мелкие волны за бортом: море словно покрылось мурашками, – и задумчиво вздохнул.       – Как раз тогда скучать мне не приходилось.              * * *       Дик медленно открыл глаза и увидел незнакомую светлую комнату. Он лежал на постели с балдахином из легчайшего белого тюля, который слегка колыхался на ветру. Из открытого окна доносился шелест деревьев и журчание воды.       Незнакомое темное лицо склонилось над ним, а затем исчезло так же быстро, как и появилось. Хлопнула дверь, в коридоре раздались торопливые шаги босых ног.       Дик решил, что бредит, но тут дверь вновь распахнулась, и в комнату вошел тот, по чьему приказу он оказался в Круге.       Присмотревшись к раненому, командир Львиной гвардии усмехнулся.       – Вы пришли в себя, – это не может не радовать. Как себя чувствует герцог Окделл?       – Я… – Дик вдруг осекся, осознав, как давно он не слышал названного имени. – Как вы… Откуда вы…       – Я уже давно знаю, что вы – это вы, если вы простите мне этот грубый каламбур. Вы побледнели… пусть сначала вас осмотрит лекарь, а потом мы продолжим. Вы помните, что с вами произошло?       – Арена… я не стал защищаться, и меня ранили.       – Вас убили, господин герцог. Только благодаря почтенному Рашшату, моему верному прознатчику в Круге, вы выжили, хотя, признаться, никто не надеялся на такое чудо.       Вскоре в комнату вошел знакомый лекарь, за которым послали, как только его подопечный открыл глаза. Он взял Дика за руку, приложив чуткие пальцы к запястью, и стал слушать.       Бенальмейда попытался что-то спросить, но мориск непочтительно шикнул на него, требуя тишины. Изучив пульс, он бесцеремонно ощупал подреберье, доставив Дику несколько очень неприятных минут. Завершив осмотр, почтенный Рашшат, дал раненому горькое питье и дождался, пока оно будет выпито до дна. Хозяин дома и врачеватель не спеша обменялись несколькими фразами на чужом певучем языке, и на прощание почтенный Рашшат добавил:       – Шелаф.       Кэналлиец искоса взглянул на утопающую в перине худую фигуру.       – Ваш целитель говорит, что вам очень повезло.       – Судьба, – прошептал Дик, вспомнив знакомое слово.       Бенальмейда кивнул.       – Вы в силах меня выслушать?       – Откуда вы знаете, кто я?       – Я понял, кто вы еще во время нашего «урока фехтования», а после получил косвенное подтверждение от старого друга, с которым поддерживаю переписку. Собственно из-за того, что письмо шло небыстро, все так и затянулось.       – Но откуда…       – Скажем так: мастер всегда узнает прием, который он изобрел. Вы пытались – причем недурно, – достать меня моим же секретным уколом, которому вас мог научить только тот, кто учился у меня.       Видя, как Дик беспомощно наморщил лоб, командир гвардии нетерпеливо проговорил:       – Я был рэем Бенальмейда, первой шпагой при дворе соберано Алваро, и в мои обязанности входили уроки его наследнику, маркизу Алвасете. А он, в свою очередь, дослужившись до звания Первого маршала Талига, взял оруженосца, которому постарался передать часть своих умений. Вас, господин герцог.       Дик молчал. Он не мог представить, что кто-то учил Алву фехтовать. Ему казалось, бывший эр родился с клинком в руке.       – Почему же вы оставили Кэналлоа? – наконец, спросил он.       Его собеседник усмехнулся.       – Предположу, что вам уже напели что-то морискиллы Ар-гебалла?       – Мне сказали, что вас изгнали с позором.       В приглушенном возгласе Дик разобрал «карьярра» и слабо улыбнулся.       – Вы понимаете по-кэналлийски?       – Немного.       – Да, было бы странно, если, прожив в доме герцога Алва два года, вы не знали бы некоторых выражений.        Бенальмейда вздохнул, плавным движением придвинул стул к изголовью кровати и сел, наклонившись к лежащему на подушках раненому.       – Вы, господин герцог, по-видимому, обладаете талантом попадать в неприятности. При дворе нар-шада плетется не меньше интриг, чем вокруг престолов в Золотых землях. Я возглавляю партию, которая стремится к мирному и выгодному сосуществованию с соседями. Великий Ар-гебалл стоит, как вы догадываетесь, за войну всех со всеми. Вас хотели как-то использовать против меня, а поняв, что это вряд ли возможно, решили убить.       – Мне это безразлично. Я хотел умереть.       – Не будьте глупцом! Вы молоды и…       – Может, вы и готовы провести всю жизнь в изгнании, но я не намерен служить ни морискому шаду, ни кому-либо еще!       Бенальмейда поморщился.       – Вы просто молодой дурак.       Если бы Дик мог хотя бы сесть, он бы достойно ответил на оскорбление. В том состоянии, в котором он пребывал, ему оставалось лишь презрительно дать понять, что чужие уловки его не запутали.       – Если и так, к чему вам эти хлопоты? Зачем вы спасли мою жизнь?       Бенальмейда в раздражении отодвинул стул, ножки неприятно скрипнули по каменному полу.       – Я не знаю, чем важна ваша жизнь, но придворный астролог Юсуф-ар-Дуллах-ар-Муба, один из немногих достойных людей в окружении повелителя, сказал, что в путешествии на Межу я встречу человека, чья судьба связана с моей, и мне стало любопытно. Вот и все.       – Шелаф, – не скрывая недоверия, повторил Дик.       – Если угодно, – командир гвардии пожал плечами. – У меня нет тайных замыслов на ваш счет.       – Но по вашему распоряжению я оказался в Круге!       – Все, что мне было известно, когда мы встретились, – вы были оруженосцем герцога Алва, а затем выступили на стороне его врагов. Согласитесь, не самые удачные рекомендации. Круг – лучший способ узнать, чего вы стоите.       Дик по-прежнему не выглядел убежденным приведенными доводами.       – Я не буду служить нар-шаду, – упрямо произнес он.       – Вы и котенка сейчас не прогоните с пути. Не знаю, какой от вас прок может быть повелителю.              * * *       – Похоже, вам приглянулась моя коллекция. Это мориская сабля, она тяжелее и длиннее шпаги, которую предпочитают в Золотых землях. Ею, разумеется, не колют, а режут. Чаще всего в бою мориски наносят нисходящие диагональные удары, которыми им так же легко разделать противника на части, как мяснику – свиную тушу. Догадываетесь, что будет, если вы примите удар такой сабли на свой клинок?       – Шпагу выбьет из руки.       – В лучшем случае. Скорее всего, она будет сломана.       – Неужели нет способа победить?       – А что бы вы сделали?       – Ждал бы, пока противник допустит ошибку, наверно.       – Хороший ответ, но вы вряд ли бы так поступили. Вы же вспыхиваете, как астрапов огонь, мальчишка.       – Вовсе нет! Как вы сме…       – Вот видите. Допускаю, что вы можете быть терпеливым, но только если знаете, что вас намеренно выводят из себя, – иногда и от упрямства может быть польза. Но спорю на бутылку Змеиной крови, что на внезапно брошенное оскорбление вы ответите, не задумываясь.       – … возможно.       – Задумались? Это хорошо.              * * *       – Почтенный Рашшат считает, что вам рано столько тренироваться.       – Вот уж не знал, что у морисков лекарь главнее командира Львиной гвардии.       – Вы пожалеете об этих словах, Ричард, потому что я и моя сабля будем безжалостны. Защищайтесь, я буду иметь честь атаковать вас.       – Ух! Разрубленный змей!       – Вот так-то, господин герцог!       – Это невозможно отразить шпагой.       – Смотрите внимательно. Сабля тяжелее шпаги. Когда я завожу ее наверх для замаха, движение руки замедляется. Колите в запястье. Да! Недурно.              * * *       – Это парадная сабля. Она легче и немного короче боевой.       – Тонкая работа.       – Благодарю, это подарок повелителя.       – Дор Алехандро, почему вы ему служите? Неужели вы не желаете вернуться домой?       – А вы? Вы хотели бы вернуться домой, Ричард? Почему вы молчите?       – Мой дом разрушен. Мне некуда возвращаться.       – Раз так, вернемся туда, куда можем, – к сабле. Она легкая, и замах не требует больших усилий, поэтому уколоть в кисть вы не успеете, если только у вас не мгновенная реакция.       – Как у Рокэ Алвы?       – Да.       – Все кэналлийцы, которых я знал, всегда называли его соберано. Но не вы…       – Верно. Наблюдательность важна для фехтования, но, Создателя ради, развивайте ее не за мой счет. Как вы предполагаете отражать удары этой сабли?       – Если она легкая, я смогу парировать.       – Сможете. А еще лучше намотать на левую руку плащ и принять на нее удар, как на щит. А правой рукой нанести укол. Понятно?       – Да, дор Алехандро.              * * *       Когда-то давно, в другой жизни, Дик восхищался творениями Дидериха. Там за заговором следовал бал-маскарад, за оскорблением – дуэль, за признанием в любви – свадьба или смерть. Одно событие сменялось другим, жизнь летела вперед, как бешеный мориск-убийца. Если сравнить то, что он пережил после бегства из Талига, с любой из пьес мастера, его пребывание в доме командира Львиной гвардии больше всего походило на антракт между действиями. Он не знал, что готовит ему будущее, но впервые стал допускать мысль о том, что оно возможно.       Однажды с террасы, опоясывающей второй этаж дома, Дик увидел, как во внутреннем дворике Алайайа бросает ножи в мишени. Она делала это, не глядя, будто просто указывала пальцем на нужный предмет, и тот падал к ее ногам.       – Никогда не надоедает смотреть, верно? – голос Бенальмейды звучал горделиво, как у отца, впервые вышедшего в свет с дочерью.       – Неужели женщины тоже сражаются в Круге?       – Очень редко. Алайайа из племени нгонга, они кочевники, девочек учат охоте наравне с мальчиками. Ее схватили во время путешествия повелителя к заповедному соленому озеру Аш-шатан и сочли забавной диковинкой. Она и впрямь удивительна, раз сумела выжить в Круге.       Внизу вдруг засуетились слуги. Алайайа выслушала доклад и подняла голову вверх.       – К вам Великий звездочет, господин, – негромко произнесла она. – С ним четверо слуг и охрана.       – Пропустите всех, я сейчас встречу их. Ричард, следуйте за мной.       Вместе они спустились на первый этаж и прошли в крыло дома, отданное под гвардейские службы. Здесь всегда было многолюдно и шумно, но с появлением начальства гомон стихал.       Проведя гостя в кабинет и после долгих цветистых приветствий усадив на самое почетное место, Бенальмейда приказал подать шадди и сладости.       Дик поймал на себе внимательный взгляд астролога нар-шада и удивился печальному выражению лица, с которым тот обратился к своему другу. Беседа велась на языке Багряных земель, и Дик недоумевал, зачем его пригласили. Словно в ответ на его мысли, командир Львиной гвардии произнес на гайи:       – Почтенный Юсуф давно хотел посмотреть на сына Скал, чье прибытие предсказали звезды.       – Повелителя Скал, – слова вырвались у Дика невольно, он отнес оговорку к неточности перевода.       – Повелитель имеет власть над стихией. Вы повелеваете земной твердью? – на прекрасном гайи спросил почетный гость.       – В той же мере, в какой Великий звездочет управляет звездами, – не желая спорить, но и не в силах промолчать, мрачно ответил Дик.       – Увы! Человек мнит, что он всемогущ, но им управляют звезды. Наша жизнь и смерть, наш выбор или отказ от выбора, – все это предрешено. Только знания небесных карт могут указать верный путь к цели.       – Благодаря вашей мудрости нам удалось избежать многих ошибок, друг мой, – учтиво добавил Бенальмейда.       Юсуф-ар-Дуллах благодарно поклонился.       – Позвольте, я пошлю за гороскопом, о котором мы с вами говорили.       По знаку хозяина дома слуга поспешил выполнить поручение.       Не понимая разговора на чужом языке, Дик пытался занять себя иным, «развивать наблюдательность», как это назвал дор Алехандро, поэтому, когда открылась дверь, он в первую очередь обратил внимание на высокого порученца Великого звездочета, появившегося на пороге.       Что-то очень знакомое было в его мощной фигуре, закутанной в балахон, но прежде чем Дик успел предупредить Бенальмейду о неладном, слуга распрямился и метнул спрятанный до поры в рукаве нож.       Командир гвардии хрипло втянул воздух и осел на низком диване. Струйка крови вытекла из уголка рта.       – Дор Алехандро, – беззвучно произнес Дик. Даже со своего места он видел, что Бенальмейда был мертв.       Предатель Юсуф склонился над ним и осторожно прижал пальцы к жилке на шее.       – Этого тоже? – непонятно спросил слуга, и Дик узнал голос Ксандра.       – Оставь. Он и так уже мертв.       – Дор Алехандро, вы просили предупредить, когда прибудет посланник… – голос Алайайи смолк, будто она захлебнулась воздухом.       Стоя на пороге, она одним взглядом охватила всю комнату, зарычала страшно, как раненый зверь, и, не целясь, ударила кинжалом Ксандра. Тот выругался, отшатнулся и с силой оттолкнул ее от себя.       Между тем, астролог уже звал на помощь. Его объяснения или приказы, которых Дик не понимал, распалили вошедших. Двое слуг схватили его, еще двое – Алайайю. От протестов и попыток вырваться стало лишь хуже, – если бы не вмешательство Великого звездочета, их бы убили на месте, но тот зачем-то остановил расправу. Пленников бросили в подвал.              * * *       Они долго сидели молча. Алайайа тяжело дышала, Дик осторожно растирал потревоженную рану.       – Зачем он это сделал? Дор Алехандро считал его своим другом, – произнес он вслух то, что мучило его с тех пор, как командир гвардии нар-шада был так подло убит.       Алайайа презрительно скривила губы.       – Он сказал, что такова воля звезд. Звезды указали, что повелителю нужен Сельв Ызарг, а не дор Алехандро.       – И все ему поверили?       – Нет, это он произнес, прощаясь с господином. Остальным он сказал, что его убил ты, а я не остановила убийцу.       Мгновенье Дик не мог понять смысл прозвучавших слов, а затем вдруг тихо рассмеялся, словно услышал старую никчемную шутку.       Алайайа зло посмотрела на него и молча отвернулась.       – Мне жаль, что вы потеряли его, – вымученно произнес Дик, когда смог взять себя в руки.       Он устало прикрыл глаза.       – Нас казнят в Круге?       Алайайа ответила не сразу.       – Ар-гебалл любит казнь ызаргами. Ты когда-нибудь видел, каково это? Сначала приговоренному подрезают поджилки, чтобы он не мог убежать, отворяют ему кровь и выпускают ызаргов. Это плохая смерть.       – Это то, что ждет нас?       – Как решит повелитель.       Больше говорить было не о чем.              * * *       – Потушить огни, – приказал Марко.       Кормовой фонарь фрегата загасили,больше ни одного проблеска света не мелькнуло на борту.В ночь новолуния месяца Летних Скал «Святая Агата» превратилась в корабль-призрак. Паруса зарифили, оставив лишь стаксель, кливер и бизань. Лоцман на носу, молодой мальчишка из порта Карады, чутью которого завидовали опытные моряки, каждые триста бье бросал лот и промерял глубину. Они бесшумно скользили в виду скалистого берега Зегины.       – Спандас, пришлите за мной, когда мы будем на месте.       – Да, господин капитан.       Марко спустился в каюту брата Густава, где шли последние приготовления. Монах заворачивал свои особые «свечи» в промасленную бумагу.       – Все готово?       – Да. Не волнуйтесь, мой огонь не погасить ни водой, ни песком. И от него не будет такого шума, как от выстрелов пушек, так что эти пособники Чужого, – да проклянет их Создатель, – не успеют подготовиться. После того, как свечи запалят, их можно будет даже искупать в море, – они не потухнут. А когда фитиль догорит до половины, свеча взорвется, и все, на что попадут ее частицы, тут же вспыхнет. Спасибо святому Танкреду, секрет «астрапова огня» снова раскрыт на погибель диким черноголовым.       Марко заметил, что на основании каждой свечи вырезаны грубые символы: лев, сова, голубь, мышь, пес, агнец и единорог. Брату Густаву, как и ему самому, было за что мстить морискам.       – Ричард не с вами?       – Он был здесь, но вся абордажная команда поднялась на палубу, когда показалась земля.       – Готовьтесь, – проговорил Марко и вышел в узкий коридор.       За его спиной резко прозвучало:       – Во имя Создателя и святого Танкреда.       Дик был там, где Марко и ожидал его найти, – у шлюпки по правому борту.       – Мы почти на месте, – нетерпеливо проговорил он. – Даже не верится.       Марко смотрел на друга, отмечая, как от волнения и предвкушения боя броня приобретенной сдержанности сменяется почти мальчишеским азартом.       – А мне не верится, что я знаю тебя всего полгода… я впервые увидел тебя здесь, на этом берегу, куда ты вышел совсем без сил… Леворукий и все его кошки, ты был как выходец, как… даже не знаю, с чем сравнить. Никогда такого не видел.       – Нар-шад приговорил нас к смерти в пустыне. Знаешь, как они любят говорить: «Песок тебя заберет». Так и случилось. Сначала песок забрал Алайайю, потом чуть не забрал меня. Если бы ты не решился проникнуть в Багряные земли и разыскать брата, я был бы мертв.       – Когда мы пристали к берегу, я рассчитывал подкупить кого-нибудь из местных, чтобы они разузнали об Иннасио… Сожалею, что принес тебе тогда дурные вести.       Марко, прищурившись, посмотрел вдаль.       – Сегодня они заплатят.       – Да.       Дик взглянул в сторону берега, который был неразличим в темноте. Словно все было вчера, он вспомнил страшный жар песка и испепеляющую ярость солнца.       * * *       В мертвой тишине дюн Дик слышал свое дыхание и хриплые вздохи Алайайи, слышал шорох песка, перекатывающегося от дуновения горячего ветра, слышал удаляющийся топот копыт коней гвардейцев нар-шада, доставивших двух людей дожидаться смерти в сердце пустыни.       – Алайайа, – негромко позвал Дик.       Она не поднялась на ноги, просто повернула голову в его сторону.       – Уходи, северянин. Я останусь тут. Песок заберет меня быстро.       На ее одежде не было крови, но по затрудненному дыханию было ясно, что во время драки с Ксандром ей сильно досталось.       – У тебя сломаны ребра? – наугад спросил Дик.       – Да. Оставь меня. А сам иди. Или оставайся. Все одно – мы скоро умрем.       Дик сделал то, чего никогда бы не сделал в своей прежней жизни. Он непочтительно хмыкнул и, не спрашивая разрешения, осторожно, но крепко взял Алайайю за талию и помог ей встать.       – Я больше не буду выполнять твои приказы, – проговорил он. – Не хочу умирать там, где нас бросили, как падаль. Будем идти, пока у меня хватит сил.       Уже очень скоро он понял, что далеко им не уйти. От палящих солнечных лучей голова стала тяжелой, будто каменной. Раскаленный воздух кусал кожу, песок был везде: во рту, в глазах, усеивал крупой лицо и руки, мешался с дыханием, словно хотел облепить и поглотить не только снаружи, но и изнутри.       Один раз посреди дюн Дику попались на глаза чьи-то кости, отполированные ветром и пылью до блеска. Он ничего не сказал своей спутнице, но подумал, что пустыне не понадобится много времени, чтобы их кости так же белели на солнце.       Мертвая равнина простиралась на многие хорны вокруг. Линия горизонта тонула в зыбком мареве, отчего песчаные барханы то и дело казались волнами. Дик не поверил своим глазам, когда увидел впереди невысокую скалу, одинокую, как последний зуб во рту старика. С одной стороны она была гладкой, словно ее обтесал настойчивый и умелый мастер, а с другой – шершавой, будто кошачий язык. Они забились в спасительную тень, прижались спинами к камню и некоторое время просто сидели, не двигаясь.       – Это место тебе больше по нраву, чтобы умереть? – охрипшим голосом спросила Алайайа.       Дик ничего не ответил. Ему казалось, что если он произнесет хоть слово, голова расколется на мелкие кусочки. По сравнению с дорогой, которую они прошли, ожидание смерти в тени скалы выглядело щедрым подарком судьбы.       Его щеку обдувал ветер, горячий, неласковый, но и он казался настоящим чудом в этой дикой земле. Однако постепенно порывы становились все сильнее. Вскоре они уже жалили, как плетка, били наотмашь, словно желали выгнать людей из их убогого укрытия.       – Все вокруг красное, – растерянно произнесла Алайайа. – Что это?       Дик прикрыл глаза ладонью, чтобы защитить их от пылевых туч. Разбушевавшийся ветер поднял в воздух мириады колючих песчинок, но самым странным был их цвет – красный, как свежая кровь.       – Нам нужно идти! –прокричал он сквозь гул начинающегося шторма.       Алайайа покачала головой и стукнула рукой по скале.       – Куда идти? Нужно оставаться тут.       Дик скорее догадался, чем расслышал ее ответ за ревом ветра. Песчаный круг кровавого цвета сжимался вокруг них, и он вдруг вспомнил, как Рыжий Мо рассказывал про остров, где погибают моряки. «Песок, красный от крови убитых», – всплыли в памяти слова рыбака. Ужасное предчувствие подтолкнуло его.       – Здесь мы умрем!       Алайайа упрямо прижалась к скале, отталкивая руки Дика. Вдруг со страшным звуком камень, служивший им защитой, треснул, будто его раскололо молнией, земля содрогнулась, песок змеей взмыл воздух и обрушился вниз, все задрожало, и путники провалились, рухнули в глубокую отвесную расселину.              * * *       Пыль стояла стеной. Дик надрывно кашлял, как в детстве при приступе болезни, и не мог остановиться. Дышать было больно, плечи, спина, ноги, – все горело от ударов о камни. Они провалились на дно глубокой прохладной пещеры. Откуда-то сверху проникал слабый свет, но ни солнца, ни туч, ни неба не было видно.       Он почти сразу увидел Алайайю: при падении ее сильно завалило камнями и песком. Когда каждый вдох перестал отзываться содроганием в груди, он подошел к ней и с трудом сдвинул один из булыжников. Она застонала, но не очнулась. Дик огляделся в поисках чего угодно, что могло бы помочь, и вдруг сердце его зачастило, как при атаке в бою. Чуть поодаль, у стены он разглядел серую от грязи руку с ссадинами на костяшках.       – Господин, – едва слышно позвала Алайайа. – Господин, помоги мне.       Ведомый скорее чутьем, смутным воспоминанием, а не догадкой, Дик сделал шаг назад к виднеющейся из-под песка и пыли руке. Он осторожно смахнул каменную крошку, едва касаясь, провел рукой по темному запачканному лицу, прикрыл глядящие в одну точку глаза. Алайайа лежала перед ним, она была мертва.       Дик медленно обернулся, ожидая увидеть за спиной неизвестное чудовище, но под завалом по-прежнему лежала тварь в облике его спутницы.       – Господин, помоги мне, – повторила она.       Дик подобрал камень побольше и крепко сжал его в руке.       – Покажи свое настоящее лицо, – приказал он.       Тварь почти всхлипнула.       – Покажись!       Перед ним замелькал калейдоскоп личин. В этой круговерти Дик узнал Айрис, дочку Арамоны, служанку в доме Алвы, других знакомых и даже мельком виденных людей. Наконец, тварь выбилась из сил и замерла неподвижно, как камень. Она стала крупной белокурой женщиной со светлой, как топленое молоко, кожей и большими карими глазами, опушенными прямыми ресницами. Над ушами волосы свивались в тугие рожки и волной падали на плечи.       – Что ты такое?       – Я… Я ослушалась, нарушила запрет, последовала за господином, когда он вместе с братьями покинул нас, ушел Лабиринтом… Меня завалило камнями, а они никогда не вернутся к нам, – бессвязно бормотала она. – Ты ведь его крови? Никто другой не заставил бы скалу открыться и не сдвинул бы камень с моей груди. Ты – его крови?       Булыжник удобно, как влитой, лежал в кулаке, но Дик не мог принудить себя ударить попавшее в ловушку существо.       – Все это бред, морок… или обман, – хрипло проговорил он.       – Поверь мне! Прошу, освободи.       Он не знал, на что решиться. Видя его сомнения, создание, выдававшее себя за Алайайю,горько вздохнуло.       – Я была спутницей Лита, такие, как ты, звали нас литто.       Он не чувствовал угрозы с ее стороны. Впрочем, и со стороны Альдо он не ощущал опасности, пока тот не превратился в жуткую тварь.       – А что делают такие, как ты, с такими, как я? – произнес Дик, не замечая, что говорит вслух, примериваясь к самому крупному валуну.       – Клянусь скалами, я не причиню тебе вреда, – заверила его литто.       – Что мне твои клятвы…       Литто замолчала. Дик тяжело ворочал обломками скалы. Он совсем выбился из сил, когда последний камень откатился в сторону. Астэра неверяще пошевелила руками и медленно села, длинные густые волосы упали ей на грудь. Больше на ней ничего не было. Дик смутился, стянул с себя рубаху и протянул литто. Та с удивлением посмотрела на не слишком чистый предмет одежды, затем улыбнулась и надела на себя.       Дик тяжело опустился на пол, посидел немного с закрытыми глазами, потом поднялся и стал собирать мелкие камушки. Первую горстку он высыпал у ног Алайайи. Уложив свою погибшую спутницу поровнее, он поместил под голову большую плоскую гальку и стал методично забрасывать тело щебнем и песком, пока на этом месте не появился продолговатый холмик. У изголовья он поставил камень побольше с красивыми темно-красными прожилками.       – Не знаю, что подобает говорить в таких случаях… Покойтесь с миром.       Он тяжело вздохнул, прощаясь с дором Алехандро и Алайайей, но от горьких мыслей его отвлекла литто. Не проявлявшая до этого времени интереса к тому, чем он был занят, теперь она подошла поближе.       – Тварям не нужны мертвые. Они ищут живых, идут на запах крови…       Она осторожно взяла Дика за руку, легко провела пальцами по усеявшим ладонь ссадинам и порезам, поглядела на своего спасителя, словно спрашивала разрешения, и коротко лизнула царапину, оставленную острым камнем.       – Я знала, что ты – кровь Лита, – довольно произнесла она.– В Великий Излом тебе нужно быть с остальными… С теми, кому Четверо завещали хранить мир.       Но ее радость продлилась недолго. Она нахмурилась, как ценитель тонких вин, которому вместо благородного напитка подсунули бормотуху.       – Твоя кровь… она проклята, – через силу выговорила она.       – Что?       – Проклята и мертва.       Дик устало потер лицо, сел у стены и вытянул ноги.       – Ты нарушил кровную клятву? – продолжила допытываться литто. – Что ты сделал, кровь Лита? Ты уже бывал в Лабиринте?       – Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь. Я умираю от жажды и хочу спать. Если ты не можешь дать мне напиться, окажи любезность, – помолчи. Мне нужно отдохнуть.       Литто задумчиво склонила голову на бок.       – Хочешь молока, кровь Лита?       Дик резко поднял голову, с надеждой взглянул на литто и тут же зажмурился: она без стеснения расшнуровала ворот рубахи и обнажила грудь.       – Нет! – опешив, резко отказался Дик.       – Ты освободил меня. Я бы хотела тебя отблагодарить, но ты не желаешь меня слушать.       – Не стоит… Я все равно скоро умру... Я очень устал.       – Ты не можешь умереть здесь. Раз не погиб при падении, как она, – литто небрежно кивнула в сторону могилы, – то не умрешь, если только не попадешься тварям.       Не открывая глаз, Дик нахмурился, словно припоминал давний сон.       – Мне кажется, я уже встречался с ними… я убежал и выбрался наружу, но очень далеко от того места, где упал в разлом.       – Полагаю, ты прав. В твоей крови был вкус смерти… вкус Лабиринта. Ты уже бывал здесь. Только я никогда не слышала, чтобы люди выходили из него.       – Вкус Лабиринта… а что ты говорила про проклятье?       – Ты нарушил кровную клятву?       Дик пожал плечами.       – Я не нарушал никаких…– он вдруг запнулся, смутился, но заставил себя продолжить. – Я нарушил клятву оруженосца, но она не была кровной, и меня освободил от нее мой сюзерен. Других нарушенных клятв я не знаю.       – Поверь, ты бы знал… Я слышала, для людей нет ничего страшнее расплаты за нарушение кровной клятвы: смерть всех родных, гибель верных вассалов, разрушение отчего дома… Что с тобой, кровь Лита?       Дик выпрямился и застыл, как статуя.       – Что ты сказала? – едва шевеля непослушными губами, проговорил он.       – За нарушение кровной клятвы преступник карается смертью всех близких, вассалов…       – Нет! – Дик чувствовал, что еще мгновение, и он сойдет с ума. Матушка, сестры, Надор… – Это невозможно. Я клялся сюзерену и всегда был верен ему.       Литто помолчала.       – Либо ты нарушил клятву по сути, либо принес ее не тому, кому думаешь, и виновен перед ним.       – Нет. Нет!       – Послушай, кровь Лита…       – Невозможно, – прошептал Дик, сам себе не веря.       Это было очень странно, но здесь, в этой пещере в глубине Лабиринта, на него обрушились воспоминания, не связанные друг с другом и одновременно складывающиеся в единую картину: Алва во время суда, оскорбляющий Альдо тем, что ни разу не обратился к нему, как должно; наследие Раканов, никак не проявившее себя в руках Альдо; меч Раканов в руках Алвы и четыре солнца, вспыхнувшие на небе; спор слепого Алвы и Альдо в его посмертном видении. И последний, лишний в этой цепи, осколок памяти, – Алва помогает ему взять на прицел вражеский штандарт и выглядит так, будто может завоевать весь мир и готов разделить это именно с ним, Диком... От всего этого было так больно, что ему показалось, будто сердце сейчас лопнет, как плохо закаленное лезвие, которого из жара переместили в холод. Одна часть его разума кричала, что он не виноват, он ничего не знал, а другая переспрашивала: не знал, что клятвы нарушать нельзя? Обычные, некровные клятвы. Он ведь клялся служить герцогу Алва…       – Они все мертвы из-за меня, – беззвучно произнес он.       Откуда-то издалека до него донесся испуганный возглас литто.       – Прекрати! Останови это, кровь Лита!       Дик поднял на нее глаза и увидел, как крошатся стены пещеры, камни трескаются, как яичная скорлупа.Он мотнул головой, ощущая, что его затопляет злая, дикая радость разрушения. Вот бы весь мир разлетелся сейчас на части! Он ведь может… может сделать это с миром?       Литто схватила его за руку и прижалась в поисках защиты. Пол под их ногами начал дрожать.       – Прости, – прочел Дик по губам лито. – Я не причиню вреда.       Ее поцелуй затянул, как омут. Дик окунулся в мягкий, как пух, туман. Он пошатнулся, перестал видеть, слышать и воспринимать происходящее.              * * *       Сквозь сон он чувствовал теплые руки, гладившие его плечи и спину. Прикосновения были уверенные и нежные. Его голова покоилась на груди литто, под ладонью ощущалась горошинка соска. Дик вспомнил ее безыскусные слова про молоко, и его бросило в жар.       Он приподнялся, чтобы узнать, что произошло, но литто притянула его за шею к себе, коснулась на пробу губами, языком, словно слизнула все посторонние вопросы. Поцелуй был ласковый, неспешный, легкий, как обещание, – ничего похожего на тот, которым она оглушила его.       От незатейливой ласки под кожей разливался жар. Жажда, голод, боль, – все исчезло, силы возвращались, будто долг, отданный с лихвой. Дик лишь надеялся, что и ей так же хорошо с ним. Он запустил пальцы в густые светлые волосы, коснулся диковинных рожек, поцеловал висок, губы, шею, местечко за ухом, отчего она прерывисто вздохнула…       Если задуматься, это было очень безрассудно – творить любовь там, где обитали изначальные твари, но он не задумывался. Здесь и сейчас это было важнее всего на свете, и так же естественно, как жизнь и смерть, и так же неизбежно.       Ее короткий вскрик сделал его счастливым. Литто что-то нежно пробормотала, потерлась щекой о тыльную сторону его руки, поцеловала ее, словно приносила присягу. Дик хотел было отстраниться, но она каким-то материнским жестом убрала ему волосы со лба, прижалась к нему, и оказалось невозможным разорвать объятья.       – Спи, кровь Лита, – шепнула она. – И я, и ты теперь свободны.       И Дик уснул.       Проснулся он в одиночестве. Если бы не аккуратно разложенные рядом рубаха и штаны, он бы решил, что все случившееся ему привиделось из-за удара после падения в пещеру. Однако у дальней стены виднелась насыпь, отмечающая место упокоения Алайайи, а здесь, совсем рядом, был завал, который он расчистил, чтобы помочь литто…       Теперь из подземелья выводили несколько темных коридоров, при виде которых в памяти всплывала тварь, едва не прикончившая его, когда он оказался в Лабиринте в первый раз. Дик отогнал все мысли об Альдо, потому что они тянули за собой воспоминания о слепом Алве, о нарушенной клятве и гибели его дома. Вина лежала на нем печатью, струилась в жилах, холодила кровь. Дик знал: за нее ничем не расплатиться, ее не искупить и не избыть. Чего он не знал, – сможет ли он жить с ней дальше.       Ближайший коридор шел с легким уклоном вверх, Дик выбрал его наугад и, обернувшись назад, увидел лишь серые стены, теряющиеся вдали: пещера исчезла. Он надеялся, что не повстречает обитающих тут тварей, и позволил себе мечтать, что проход выведет его в Золотые земли.       Сердце учащенно забилось, когда впереди показался свет. Он был таким ярким, что на него невозможно было глядеть. Дик зажмурился и продолжил идти вперед. Наконец, он выбрался наружу и впервые грязно, как адуан, выругался. Это было слишком, – вокруг лежала все та же мертвая пустыня.       Упрямо стиснув зубы и приставив руку козырьком ко лбу, он осмотрелся. По-прежнему пекло солнце, по-прежнему песок источал жар, по-прежнему горизонт в дымке напоминал о море. Только теперь он был совсем один.       Ни о чем не думая, Дик побрел вперед. Он решил, что будет идти, пока останутся силы. Время от времени он останавливался, чтобы перевести дух, и, к его удивлению, море на горизонте становилось все ближе, пока он не разглядел маленькую бухту и корабль, вставший там на якорь.       Ему подумалось, что это не самое плохое, хотя и непонятное предсмертное видение. Прежде чем упасть, Дик заметил в бухте шлюпку, шедшую к берегу. Дальше все было смутно, словно происходило не с ним. Чьи-то руки перевернули его, поднесли ко рту фляжку с водой. Последнее, что он услышал, были слова:       – Доставьте его на «Святую Агату».              * * *       В шлюпке находилось восемь членов абордажной команды: шестеро на веслах, Дик, как самый неопытный в гребле и потому пока оставленный без дела, на корме, квартермастер Фалько Имельти – на носу.       Задание было необычное, но они пошли на него добровольно. Все молчали и при необходимости обменивались знаками, весла для большей скрытности были обернуты парусиной, их движение выдавал лишь тихий плеск воды. Незамеченные, они прошли почти под самой стеной старого форта, охранявшего вход в гавань Тара. Пока им везло, все было спокойно.       В порту стояло два военных трехмачтовых корабля, немного уступавших водоизмещением «Святой Агате», и несколько торговых судов, очевидно, ходящих от Тара до Межи и обратно. Шлюпка остановилась под прикрытием дальнего причала: здесь сильно пахло водорослями и тиной, волны разбивались о деревянные сваи и закручивались в игривые водовороты.       – Брат Густав сказал, что когда мы зажжем свечи, они больше не погаснут, даже если их намочить, – коротко напомнил командир отряда. – У нас около четверти часа, прежде чем фитиль догорит до пропитанного особой смесью места. Тогда рванет так, что мало не покажется. Поэтому не ленитесь, хоть плавники себе отрастите, но доплывите до своей цели и пристройте эту горящую дрянь на борту. И сразу обратно. Ясно?       – Фалько, а если она рванет, пока ты плывешь и держишь ее в зубах?       – Молись, чтобы поблизости оказался кто-то из этих ублюдков. Может, тогда твоя глупая пылающая башка напугает их до смерти.       Никто не засмеялся.       Оставив одного из моряков на веслах, квартермастер раздал семь зажженных свечей, едва заметно тлеющих голубоватым огоньком. Призрачные искорки, плывущие в темной воде, были единственным, что выдавало присутствие посторонних в гавани Тара.       Первым вспыхнул один из двух трехмачтовиков, который был целью самого Фалько. Командир как раз забирался обратно в шлюпку, когда крики вахтенных подняли тревогу. Следующим занялось судно, которое было назначено Дику.       Пожары разрастались на глазах, как и суета среди их команд. На шести судах пламя трещало, устремляясь вверх по рангоуту, как бесстрашный вездесущий акробат.       Последним к шлюпке подплыл Костас.       – Прости, командир, Леворукий попутал, утопил эту сучью свечу, – повинился он.       – Неважно. Все. Возвращаемся.       Теперь в свете пожарища их было отлично видно на воде, но, положившись на удачу, они налегли на весла, проплыли мимо форта и понадеялись, что у канонира на «Святой Агате» хватит выдержки. Иоаннидис их не подвел. Шлюпка успела проделать почти половину оставшегося пути, когда пушки правого борта приблизившегося к гавани фрегата дали залп, целясь в отлично видный в отблесках пожара форт. На мгновенье «Святую Агату» осветили вспышки, и сердце Дика замерло от ее смертоносной красоты.       Сильно запахло порохом и дымом, они были уже совсем рядом.       «Святая Агата» выполнила поворот оверштаг, ударили пушки левого борта. Шлюпка обошла фрегат и, наконец, оказалась под его защитой. Поднявшись на палубу, Дик, как был в мокрой одежде, поспешил на ют. Он встал рядом с Марко, наблюдавшим за тем, как пламя выжигает гавань, и тоже взглянул на мориский берег. Зрелище огня в ночи завораживало.       Марко неохотно отвел взгляд. Здесь не было маяка, который просигналил бы им: «Счастливого плавания», – но зарево над Таром было лучшим напутствием.       – Выходим в море, Спандас, – дрогнувшим от избытка чувств голосом приказал он.