The Flash: little stories

      За окнами начал падать снег. И покрывая белоснежными хлопьями улицы, он словно давал городу возможность начать всё заново – начать всё с чистого листа, позабыть свою историю и с лёгкостью, с которой опускаются на землю снежинки, написать совершенно новую, ещё ничем незапятнанную: без прошлого, без ошибок, без разочарований. Только вот всё же парадокс в том, что, даже имея такую возможность, как начать всё с чистого листа, так или иначе будешь прокладывать те же самые маршруты и тропы – к прошлому. Пусть даже оно и никогда не было твоим собственным...       – Тебе уже кто-нибудь говорил, насколько все эти советы и методы идиотские? И я не хочу тратить на них своё время.       Вот только уже тем же вечером Фрост стояла посреди квартиры Кейтлин и задавалась вопросом: как только у Дибни это получается? Ещё утром она была полна решимости прибить «Книгой жизни» её обладателя за очередное и совершенно, по мнению Фрост, глупое и отнимающее время задание, которое ей требовалось выполнить.       Вспомнить любимую сказку.       Ей, что, пять лет? Каким образом ответ на этот вопрос сможет помочь ей в понимании себя и того, что есть эта чёртова жизнь, которая, к тому же, может оборваться вместе с наступлением ещё более чёртового Кризиса! Да и кто вообще живёт по инструкциям?? Тем более по таким, которые могут хотя бы приблизительно быть похожими на изложенные в «ральфовской» книге!       Но, то ли влияние Ральфа и его книги было настолько велико, то ли желание разобраться во внезапно полученной настоящей жизни перевешивало у Фрост все негативные и скептические мысли относительно предложенных для этой цели методов. Сказки, так сказки.       Но первое препятствие заключалось в том, что Фрост плохо помнила что-то об их с Кейтлин детстве. Будучи «взаперти», она желала лишь выбраться, желала разобраться именно в этой проблеме, а не слушать перед сном о проблемах и подвигах несуществующих героев из сказок, которые читал для Кейтлин отец.       Фрост и сама была словно героиней одной из этих историй: запертой «в темнице» принцессой, которую в итоге так и не пришёл никто спасать, и о существовании которой долгие годы почти никто и не догадывался. Кроме отца. Только вот он не считал свою «вторую дочь» страдающей в темнице принцессой – лишь чудовищем, от которого нужно спасти свою единственную и любимую дочь, Кейтлин.       Фрост знала, что сказки можно поискать и в интернете; знала, что у Кейтлин в квартире может и вовсе не оказаться книг из детства – точно не на одних полках с биографиями известных учёных, огромными томами по биологии, нейрохирургии и прочим наукам. Но что-то подсказывало Фрост, что нужно искать здесь; что именно те сказки, которые могла сохранить Кейтлин, помогут ей что-то вспомнить, помогут в какой-то степени тоже обрести своё собственное воспоминание о детстве или перекрыть другие воспоминания – те, в которых она отчаянно пытается «выбраться из темницы».       Осматривая полки одну за другой, Фрост в очередной раз думала о причинах поступка Кейтлин. О причинах отдать свою жизнь – а именно так этот поступок и можно было назвать. Фрост точно знала, о чём говорила. Да, жить тяжело – с этим не поспоришь, и за несколько недель Фрост лично уже успела в этом убедиться, – но ещё сложнее – быть простым «наблюдателем» без возможности (особенно как это было раньше) что-либо решать, на что-либо влиять. И, чтобы решиться на этот шаг, определённо нужно иметь веские причины и основания.       Хотя зная Кейтлин (а Фрост всегда казалось, что она знает ту, с кем провела столько лет «бок о бок», очень хорошо), можно было бы действительно поверить в её простое желание справедливости и любви.       Правда последнее было спорным заявлением. Да, Фрост уже не раз смогла продемонстрировать свою человечность, смогла не раз доказать, что она не чудовище, каким её считали прежде. Но, наверное, вся проблема заключалась в том, что в своих собственных глазах Фрост так и оставалась чудовищем, и возможно, именно это и никак не давало понять причины поступка Кейтлин: добровольного заточения себя в «темнице» лишь ради того, чтобы чудовище смогло пожить своей жизнью. Наверное, это и была одна из причин, по которым Фрост самостоятельная жизнь давалась нелегко: ей до сих пор казалось, будто она её не заслуживала. Как не заслуживала и доброты Кейтлин.       Поняв, что на книжных полках ей успеха не видать, Фрост бросила взгляд на письменный стол, на который изначально положила связку ключей, оставленную ей Кейтлин. Фрост хмыкнула, посмотрев на прикреплённую к ним пластиковую бирку с адресованной для неё надписью: «Если хочешь, можешь жить в квартире, но условия те же: личные вещи – это личные вещи, Фрост. С любовью, К.» Закатив глаза, но при этом по какой-то причине в очередной раз испытав приятное тепло на сердце, Фрост один за другим начала выдвигать ящики светлого письменного стола. И в самом нижнем среди записных книжек, блокнотов и нескольких шкатулок, её ожидала удача.       «Красавица и Чудовище», – словно дурацкое совпадение или насмешка судьбы, гласило название на потрёпанной и явно старой детской книжке, что лежала на самом дне глубокого ящика.       И, лишь достав эту книгу и раскрыв её, Фрост мельком заметила на этом ящике стола надпись «Личные вещи!». Которую, как оказалось, стоило бы заменить на «Опасно, убьёт!»

***

      За окнами начал падать снег. И, покрывая белоснежными хлопьями улицы, он словно давал городу возможность начать всё заново – начать всё с чистого листа. Фрост сидела за столом, на котором перед ней лежала «красавица и чудовище» и сложенный в несколько раз плотный лист бумаги, который был в этой книге спрятан. Судя по его содержанию, тогда Кейтлин ещё не догадывалась, что однажды ей придётся делить тело и жилище с кем-то посторонним, но, возможно, она прятала это и от самой себя. Так же, как порою люди пытаются безуспешно прятать от других и от себя какие-то качества или черты характера, которые, тем не менее, всегда остаются при них. Потому что, какими бы неприемлемыми они были – они являются той частью, с которой по каким-то причинам не хочется расставаться, как бы это не мешало жить.       Фрост всегда казалось, что Кейтлин как раскрытая книга, в которой уж никак среди страниц не может прятаться что-то ужасное или неприемлемое. Ведь всё ужасное и неприемлемое, что было в Кейт, носило одно единственное название – Киллер Фрост.       Но вот написанное быстрым, но аккуратным почерком Кейтлин на некогда белоснежном листе бумаге, буквально переворачивало всё с ног на голову и впервые заставляло Фрост хотеть вернуться назад и соблюсти дурацкое, но такое важное правило «личные вещи», и никогда не открывать ни ящик этого стола, ни эту книгу, ни этот лист бумаги, с заложенным в него фото мужчины в инвалидном кресле.       «Доктор Уэллс... Или правильнее называть Вас Вашим настоящим именем? Эобард Тоун? Так Вас зовут... в будущем? Знаете, прежде меня бы удивила и, возможно, даже напугала именно такая информация – путешествия во времени всегда казались мне чем-то нереальным. Но, нет, теперь этот феномен стал даже чем-то относительно обычным – тем, к чему можно привыкнуть, что можно принять. А знаете, что меня всё ещё пугает и удивляет? Способности людей лгать и предавать близких. Да, и я знаю, что, наверное, это лишь моя проблема, ведь по какой-то причине, даже узнав кто Вы и что сделали, я считаю Вас таковым. И именно по этому вынуждена не только терпеть ежедневную боль, разрывающую моё сердце (а я всегда считала, что после «смерти» Ронни, ничто не сможет повлиять на меня так же сильно, ничто не сможет заставить моё сердце желать лишь одного – остановиться), но и, что хуже, я вынуждена скрывать эту боль ото всех. Потому что чувствовать её неправильно, недопустимо и беспричинно!..       Фрост не была уверена, являлось ли написанное чем-то вроде дневниковой записи, черновиком того, что Кейтлин хотела сказать лично или письмом, которое она так и не успела или не решилась отправить, но сам факт того, что, спустя столько лет, это хранилось «под замком», говорил насколько важным было это для Кейтлин. Насколько важным был для неё человек, который по истине являлся самым настоящим чудовищем.       И Фрост не могла понять что чувствует. Но не могла сделать это по той причине, что впервые за всё время в её сердце было слишком много самых разных чувств, которым она либо не придавала раньше внимания, либо о существовании которых не знала и вовсе. Фрост многого о себе ещё не знала. Но, что ей казалось, она знала наверняка – это Кейтлин: её мысли, её душа, её сердце... И теперь понимание того факта, что это было не так, и что есть что-то ещё, что-то новое, «непристойное и ужасное»... Этот факт заставлял Фрост чувствовать себя странно, чувствовать себя уязвлённой. Так обычно ощущает себя человек, внезапно отыскавший в себе нечто иное – из ряда вон выходящее, вспомнив о себе какой-то давно позабытый случай из далёкого прошлого.       Но это не было воспоминание из прошлого. И поэтому Фрост не понимала, что именно заставляет её чувствовать себя... растерянной? раненой? обманутой? Только вот кем? Кейтлин или самой собой?       И Фрост не могла никак понять, почему она ощущает себя уязвлённой, что является этому причиной: тот факт, что она не заметила такое? Что Кейтлин скрывала это от нее, храня эти чувства в их «общем» сердце под замком и табличкой «личное»? Или что тем, чувства к кому скрывала Кейтлин, был именно Эобард Тоун, Обратный Флэш, Чудовище?       <i>...И вынужденная ежедневно притворяться, что я вот-вот не распадусь от этой боли на куски, я ходила на работу, улыбалась, помогала ловить преступников – делать всё то же, что и всегда, и поддерживать тех, кто имел право чувствовать из-за Вашего предательства боль: поддерживать Барри и Циско. Ведь моё разрывающее душу и сердце болезненное чувство имело совершенно другие основания. Такие, которые я смогла изобличить лишь, когда стало поздно, лишь когда правда о Вас будто острым ножом пронзила моё сердце. И я ненавижу Вас за это, как бы Вас там не звали, доктор Уэллс. Исчезнув, Вы будто забрали с собой весь смысл этой жизни, но оставили нож, который при каждом вздохе и выдохе (а Вы знаете, сколько в одну лишь минуту делает их человек!) напоминал мне о Вас, о собственной глупости полюбить такого как Вы и собственной глупости так долго этого не замечать...»</i>       Фрост непроизвольно коснулась связки ключей с пластиковой биркой, предупреждающей о личном пространстве и напоминающей о любви.       «С любовью, К.»...       В любой другой ситуации Фрост было бы плевать на нарушенную ею дистанцию. Но не сейчас.       Осознание, что Кейтлин могла любить такого человека, на короткий миг сперва отозвалось теплотой в сердце – от мысли, что чудовищам (даже таким как человек на фото) не обязательно заслуживать любовь «красавиц», что их тоже могут любить, – но почти сразу эта теплота сменилась чем-то острым и режущим. Словно лёд, который Фрост способна была вызывать и превращать в оружие, самостоятельно только что пронзил её сердце.       Сжимая в пальцах фото Хариссона Уэллса и глядя на не отправленное ему письмо, Фрост ощущала то, чего ей чувствовать не приходилось ещё никогда. И это была ревность. Совершенно, казалось бы, беспричинная и неправильная ревность. Какую она не ощущала ни к Ронни, ни к странноватому напарнику Флэша, ни к псевдо-Джею. А теперь... Будто сам факт того, что Кейтлин отчаянно хотела скрыть свою привязанность, свои чувства к Эобарду Тоуну даже от самой себя, делало эти чувства более сильными, более настоящими. Такими, что наконец смогли пробудить во Фрост то, что она чувствовала почти на протяжении всей жизни, даже находясь в тени. Чувствовала, но, несмотря на всю свою непосредственность и эгоистичность, всегда считала чем-то недостойным Кейтлин Сноу. Считала себя не достойной Кейтлин Сноу.       А теперь… держа в пальцах фото этого чудовища, Фрост задыхалась от волны внезапного собственного откровения. Да, чудовищ тоже можно любить. И Кейтлин любила.       Но почему он? Кейт, почему он?       Фрост перевернула фото Эобарда Тоуна «лицом вниз» и с трудом проглотила ком в горле. Ведь оказалось – и сделало это совершенно внезапно, – что ей самой не была нужна какая-угодно «красавица». Ей нужна была лишь Кейтлин – красавица, которая добровольно заточила себя в «темнице».       Что было странно, письмо датировалось несколькими датами, вот только в отличие от них, содержание практически не менялось. Кейтлин спряталась туда, где все эти годы хранила свою любовь – тайну, с которой совершенно ни с кем не могла поделиться, потому что знала, что никогда не будет не только понятой, но и что любовь чудовища никогда не будет взаимной.       А, возможно, Кейтлин оставила здесь эту книгу нарочно? Специально «защитив» её никогда особо не значащей для Фрост надписью «личные вещи»? Может, Кейтлин хотела быть услышанной?       Ведь, как ни крути, каждый в этом мире хочет не только понять себя но и быть понятым...