Бояться нельзя любить

— Чем ты будешь заниматься после Хогвартса? Гарри нахмурился, поднимая взгляд к потолку. Действительно, чем? Всего год назад он хотел стать аврором, защищать людей от зла… или того, что все признают злом. Хотел кому-то что-то доказать и быть полезным, нужным. Теперь он знал, что нужен и сам по себе. Без корочек с отличием, без впечатляющей магической силы и даже без славы Национального Героя. Просто Гарри. Именно то, чего он на самом деле хотел. — Не знаю, Северус, — Гарри качнул головой, — правда, не знаю. У тебя есть идея? Северус никогда не заводил бесполезные разговоры, предпочитая пустому трёпу молчание. Исключением были, пожалуй, только лекции о поведении, морали и бла-бла-бла, постепенно сошедшие на нет. Бесполезнее дела нет, чем пытаться привить одному из Поттеров своё видение жизни — и как хорошо, что Северус понял это достаточно быстро, чтобы отделаться всего лишь недельной игрой в молчанку. — Артефакторика, — предложил Северус, — твой папенька, — он скривился, как от зубной боли, и Гарри нахмурился — тема родителей всё ещё оставалась болезненной, — как бы я к нему ни относился, подавал надежды в этой области. Но зачем-то пошёл в Аврорат. — Была война, — меланхолично заметил Гарри, закрывая глаза, — действительно, зачем бы. Северус промолчал. Гарри слышал, как тот встал из своего кресла, чтобы дойти до шкафа с заначкой. Заначка была камнем преткновения и причиной всех последних ссор. Если их детские пикировки, плавно переходящие в «сказочные вечера», конечно, можно было назвать ссорами. Зазвенело стекло и забулькала жидкость — Северус дорвался до успокоительного. Нет, он никогда не доходил до сколько-нибудь серьёзного опьянения, словно сам вид и запах виски придавали ему душевных сил. Гарри же не хотел об алкоголе даже слышать. — И всё же? Гарри вздохнул. Что можно ответить человеку, который, кажется, искренне не понимал прелести служения закону и народу? Что можно ответить человеку, который видит в тебе несмышлёного ребёнка, и потому ненавязчиво, но ощутимо подталкивает туда, куда считает нужным? Что можно сказать человеку, который за какие-то полтора года стал самым близким, самым важным и нужным? Тем, кем должен был стать, но так и не стал Сириус. Семьёй. — Хорошая идея, — пробормотал Гарри, всё ещё не открывая глаз. — Я подумаю. Северус подошёл ближе, ровно настолько, чтобы иметь возможность взъерошить его чёрные волосы и щёлкнуть по носу. Гарри фыркнул. Весна вступала в свои права. Там, за стенами Хогвартса. До конца седьмого курса оставалось всего несколько месяцев, подготовка к ПАУК не вызывала уже ничего, кроме тошноты и головной боли. Куда тут думать ещё и о будущем, которое такими темпами неизвестно — настанет ли. — Детям пора спать, — Северус включил профессора. Гарри вздохнул, открывая глаза и укоризненно глядя на его обрисованный пламенем профиль. Камин в гостиной декана Слизерина горел, когда бы Гарри сюда ни пришёл, и ему это нравилось: появлялось ощущение дома, где всегда примут, какой бы нотой ни завершилась предыдущая встреча. Будто достаточно лишь переступить порог и признаться, как скучал, чтобы все обиды забылись и чёрные глаза перестали походить на пустые тоннели. — Детям да, — себя Гарри к детям не причислял с того недоброй памяти похода в Министерство. Или с Турнира. Или и вовсе со смерти василиска. А был ли Гарри ребёнком? — Поттер, — в голосе профессора послышалось раздражение, и Гарри покорно вздохнул. Он немного боялся злить Северуса, не до конца веря в реальность всего происходящего. Всё так резко закрутилось, завертелось и переплелось. Зеркало, лунатизм, Солурд со своим носом, утро в спальне мрачного, как туча, профессора… Иногда Гарри не понимал, что заставляет его возвращаться снова и снова, а Снейпа — терпеть присутствие на своей территории наглого гриффиндорца, обложившегося то учебниками, то вопросами по всей гостиной. Иногда, напротив, понимал слишком хорошо, с ужасом вспоминая, как жил без этих моментов молчаливой поддержки, когда Северусу достаточно лишь приподнять уголок губ, чтобы понять: Гарри ценят, им гордятся, пусть он и бестолковый гриффиндурок. Эта ненормальная фиксация вызывала беспокойство Гермионы и тщательно скрытую злость Рона, и только Сол, как ни странно, понимал. Или пытался понять, сам влипший в своего Малфоя, как муха в мёд. Видя их вместе, вдали от скопления людей, Гарри хотел смеяться и очень жалел об отсутствии под рукой колдокамеры. Потому что влюблённый по уши Малфой — это влюблённый по уши Малфой, крайне редкое и умилительное зрелище, для избранных. Гарри неимоверно удивлялся, что в число этих самых «избранных» вошла его героическая персона. Но он не был против такой «избранности». Северус сказал, что этот год станет в его преподавательской карьере последним, и Гарри дни считал до окончания школы, чтобы сдать, наконец, все экзамены и покинуть гостеприимные замковые стены. И возвращаться только мысленно и только с теплом. Потому что его дом будет там, где Северус.