Алюминий

       На улице Эрстеда уже весна. Первые её дни наступают незаметно, но все люди ждут, что что-то изменится. Однако совсем не теплеет, совсем не тает снег, совсем не меняется день. Весну все ждали, но она не окупила надежды. Поэтому все продолжают ждать. Здесь ждать и терпеть — обыденность. Не умеешь ждать — не способен выжить, не умеешь терпеть — не способен жить. Здесь всё состоит из череды препятствий, которые только и надо перетерпеть, а потом — свобода... но нет ни её, ни финишной черты. А люди верят, что дальше будет только лучше, а дальше лишь следующая часть того же самого пути. Но надо ждать и терпеть...        Макс поднял голову к небу, к серому небу, в котором смешались серость облаков и серость крыш домов. Это серое полотно пересеклось не белым, не черным, а серым голубем. Он не был одинок, за ним летела такая же серая стая птиц. Шелест их сильных крыльев не доносился до людей, но одного взгляда было достаточно, чтобы услышать его. Если бы Макса спросили, о чём он мечтает, он бы ответил, что мечтает стать небом, прекрасным голубым небом. Прошёл почти год с тех пор, как он мог ответить иначе. Его образ мыслей не сильно изменился, но слова, которые он использовал, производили уже другое впечатление. Он не знал точно, был ли этот год лучше остальных в его жизни, но мог с уверенностью заявить, что он был особенным.        Зажатый между серым небом и белым снегом, парень двинулся вперёд. В первые дни марта было на удивление холодно, даже в сравнении с зимой, и Макс втянул шею и склонил подбородок. Его взгляд равномерно полз по снежно-ледяной дороге и изредка поднимался выше на пару мгновений. Вот и первая лестница, длинная, кривая, скрывающая опасность под безвредным слоем снега. Этим утром она ещё не была очищена, так что не внушала абсолютно никакого доверия. Если пройти двадцать метров налево, можно подняться по другой, узкой и ещё более длинной лестнице, однако её уже не чистили полнедели. Если вернуться назад, к самому дому Макса, и свернуть в сторону склона, то придётся идти по извилистой дороге, по утрам особенно переполненной автомобилями. Обход с другой стороны вообще не предполагал пути к школе, так что пришлось бы бродить по улицам в надежде найти хоть какой-то подъём. Так что Макс начал взбираться по привычным ступеням.        Это был самый обычный день, какие были до него и какие будут после него.        Ева в привычном темпе бродила по коридорам в поисках кого-то, кто помолчал бы вместе с ней, избегая острых взглядов учителей и одноклассников, но она не была достаточно смела, чтобы отрывать друзей от дел. Лина заучивала последние темы по химии, постоянно отвлекаясь на одноклассников, но явно игнорируя некоторых из них. Она что-то прошептала назойливой подруге, и та в замешательстве отскочила, нахмурив брови. Андрей стоял там же, и два парня из его класса подшучивали над ним со стороны, а он еле сдерживал улыбку, излишне часто поправляя очки. Со звонком шум набрал ещё большую громкость, и смешанные толпы школьников начали колебательное движение, хаотично направленное относительно точки равновесия. Бегущий младшеклассник запнулся, чуть не упал, набежал на старшеклассницу, та накричала на него, но он лишь рассмеялся и бросился к лестнице наверх. Чьи-то неразборчивые слова, недовольные опозданием учителя, сплелись воедино с жалобами на недостаток сна, и всё вдруг замолкло после пары строгих криков, вылетевших за пределы кабинета. Потом снова послышались шаги, чей-то шёпот и смех, и все звуки вернулись в новом обличье.        Это та самая жизнь, которую называют обычной. Она может быть скучна и однообразна, но каждый человек сам находит ту самую повседневность, которая сделает его счастливым. Мало у кого это получается, и именно поэтому в повседневности тоже есть своя цель. Жить интереснее, когда есть к чему стремиться. Поэтому обычная жизнь не хуже приключения.        За окном было безветренно и снежно, а прохладный воздух просачивался через приоткрытое окно. Андрей молча слушал ответы других учеников, положив подбородок на руку. Кабинет был ужасно мал, потому что посередине его поставили деревянную перегородку, и весь пропах краской настолько, что дышать было невозможно. Учительнице явно было плохо, и она водила носом из стороны в сторону, словно отгоняя от себя удушающую вонь. На открытой двери висела табличка «Малый спортивный зал», и из кабинета можно было видеть бугристые крашеные стены и трубы, дверь в кабинет физрука, а из соседней комнаты доносились самые разные звуки. Они преодолевали либо прямой путь через стену, либо обходную дорогу по коридору, но в итоге получался смешанный и неразборчивый набор шарканья и скрежета. Мальчишечьи голоса из кабинета технологии, детские голоса из холла и прочий шум, до которого никому не было дела, сливались воедино в этой душной маленькой полупустой комнатке. Наконец, учительница устала переводить взгляд с учебника на учеников и спросила:        — Сколько до конца урока осталось?        — Звонок через минуту, — ответил кто-то, но ни через минуту, ни через две звонок не прозвучал.        — Ладно, идите, — бросила женщина и с тетрадями и справочниками на руках вышла из класса. Ученики резко повставали со своих мест, кто-то уже выбежал, где-то упал стул, где-то стул провалился в тёмную щель в полу, а голоса перекрывали всякий посторонний шум. Андрей забросил рюкзак на спину и двинулся к выходу, краем глаза улавливая угрожающие взгляды Лины.        Только он собрался покинуть школу, как она подбежала, игнорируя предложения погулять, и схватила край его куртки.        — Надо поговорить, — услышал парень рядом равнодушный голос. Лина косо посмотрела на него и отвела взгляд на белые горы снега, где играли дети. — Сколько места осталось?        — Если считать от школы, чуть меньше станции метро.        Девушка прикусила губу и замедлила темп. Её чёрные волосы непослушно опустились на лицо, и она откинула их взмахом головы.        — Значит, совсем мало. До апреля, наверно, дотянет, но там уже...        Андрей в задумчивости не сводил с неё глаз и всё ждал чего-то, однако молчание затянулось, а первая лестница уже осталась позади.        — Эрстед ведь знает об этом, да? — спросил он, наконец.        — Думаю, да, — продолжая думать о своём, тихо ответила Лина. Её пальцы покраснели от холода, и парень взял их в свою руку, но даже на это девушка не отреагировала, поэтому они так и шли дальше рука об руку.        — Может, ко мне? — предложил он, а она молча кивнула в знак согласия, отчего ему стало ещё более неловко. Но вот уже и третья лестница позади, и впереди ровная дорога, усыпанная голубями настолько плотно, что наступить некуда, если они не улетят. Хлопанье удаляющихся птиц вывело Лину из размышлений, и она в замешательстве посмотрела на свисающие между крыш домов провода.        — Почему, — начала она негромко, — ты выставляешь нас парочкой?        Её лицо начало краснеть, хотя и не потому, что это был именно Андрей, но ей не хватало смелости закричать на парня, ведь это привлекло бы к ним много лишнего внимания. Он не нашёл, что ответить, но и руки её не выпускал, и маршрут к своему дому не менял. Девушка утратила способность возражать, поэтому проводила его до дома, а сама сбежала с видом возмущённого родителя.        Она чуть не упала, сделав пару шагов, поэтому почти сразу замедлилась. Открытый лёд на дороге не внушал доверия, и Лина шла у самого края, на границе со снегом. Она то поднимала взгляд, то опускала, то вертела головой из стороны в сторону. Её что-то беспокоило, но, куда бы она ни смотрела, видела лишь серых голубей. Они были повсюду, и их переплетённое курлыканье становилось громче с каждой секундой. Неожиданно стало тише, а, когда звук совсем исчез, девушка заметила тёмное пятно у своих ног. Ещё один, третий за неделю, мёртвый голубь. Она тихонько обошла его и с непривычным страхом направилась домой.        Так начались те дни, когда птицы со всего района собрались в одном месте. С каждым днём их становилось всё больше, будто они чуяли угрозу, исходящую со всех сторон.        Вскоре вернулись тёплые дни и с новой силой ударили по снегу. Ночами этот мокрый снег снова замерзал, и ходить было особенно опасно. Макс завернул за угол, сделал два шага, поскользнулся, но устоял, а каждый следующий шаг снова выводил его из равновесия.        — Доброе утро, — прозвучал рядом радостный голос.        — Сейчас уже и светает раньше, — заметил парень, кивая подруге. Он подумал о том, что при свете дня она куда красивее.        Ева шла вперёд в обнимку с Максом и молча улыбалась. Хоть она и явно боялась упасть, но ни разу так и не поскользнулась за весь путь в отличие от парня. Она всегда казалась ему неосторожной и легкомысленной, но он прекрасно знал, что это не так. Она далеко не спортивная, но свои движения контролировать умеет, при этом сохраняя расслабленный вид. И этим он не просто восхищался, а именно гордился, будто это была его собственная заслуга.        В такие моменты он часто задумывался, почему из всех она выбрала именно его. Возможно, она видела в нём то, что можно заметить только со стороны, те качества, которые могут разглядеть только окружающие. Но он не знал точно, чем же добился такой верности и любви, а слов «для любви нет причины» ему не хватало. Точнее, он хотел, чтобы и им она могла гордиться и похвастаться. Это одна из тех причин, почему же он так стремился добиться восхищения со стороны.        — Слушай, — начал он, немного подумав, — а это правда, что девушкам нравятся дураки?        Она вдруг вздрогнула и отвела взгляд, а потом резко повернулась к нему с готовым ответом:        — Думаю, да.        Её голос звучал так, будто она отправлялась в бой не на жизнь, а на смерть. Её взгляд был полон уверенности в чьих-то силах, и в целом, это выглядело забавно.        — В основном, это касается умных девочек, — добавила она с серьёзным видом. — Что-то типа «противоположности сближаются».        — Это ведь не потому, что они хотят смотреть на них свысока?        — Не, не думаю, — пропела Ева, прижимаясь к Максу, но он ей полностью так и не поверил.        — Тогда... я умный? — с неясной убеждённостью в своих словах произнёс парень.        — Ты меня только что дурой назвал?        Она улыбалась, совсем не чувствуя обиды, и не поднимала на него ни единого взгляда, как бы отказываясь принимать, что он здесь, рядом с ней. Это был выходной, и они шли в ближайший кинотеатр, который почти всегда был пуст. Он не пользовался особой популярностью, так как находился в отдельном здании, где помимо его был разве что банкетный зал. Этот кинотеатр продавал странный сладкий попкорн разных цветов, а в холле были расставлены старые игровые автоматы, которыми, как казалось, никто не пользовался. На всё помещение — один сотрудник, ходивший туда-сюда, когда появлялись посетители, и скучавший, когда никого не было. Кинозал же был один, но огромный и очень просторный, и в нём всегда было прохладно и неуютно. Поэтому и билеты здесь были дешевле.        Но у них не было выбора, хотя ни один из них никогда об этом и не упоминал, словно выбрать именно этот кинотеатр — самое привычное дело. И они сидели совершенно одни в огромном зале и смотрели давно вышедший фильм, который никому уже не был интересен. Им этого и хотелось тогда, хотя они и не говорили об этом.        Данил быстро спустился по широким ступеням, словно совсем не боялся поскользнуться и упасть, махнул рукой однокашнику и торопливо зашагал вдоль дороги. За углом его окинули взглядом несколько студентов, а один из них, зажав между пальцами сигарету, узнал его и небрежно спросил:        — Не присоединишься?        Две девушки с ярко-алыми губами, стоявшие чуть дальше и болтавшие о чём-то до этого, хихикнули и отвернулись. Данил так и не понял, над ним ли они смеялись, и задумался на пару мгновений над предложением знакомого. Он слабо улыбнулся в знак благодарности и развернулся с довольным видом. Его уже давно не радовали такие мелочи, и парень всё твердил сам себе, что ему всё равно.        Прохладный воздух наполнял его лёгкие, и ему эта свежесть казалась сладкой и приятной. Молодые люди вокруг, такие яркие и живые, полные амбиций или разочарований, казалось, собрались здесь ради него, чтобы в последний раз напомнить: ты студент. Данил шёл, улыбался и вспоминал те простенькие и короткие разговоры с друзьями, те эмоциональные разговоры, что звучали рядом и которые развеивали его скуку на парах. Он любил слушать эту болтовню о разных происшествиях, и чужих тревогах и беспокойствах, о чужом счастье и горе, но осознал это только сейчас. Раньше он всё думал, что прислушивается к ним ради забавы, чтобы посмеяться над этими ошибками, чтобы не стать таким же, как они. Сейчас странное воодушевление наполняло его разум, и во всём он видел жизнь, полную разноцветных событий, и самому уже хотелось с головой окунуться в этот водоворот встреч, людей и разговоров, в это чувство безответственности и свободы. Он смотрел теперь вперёд, и ничто не сковывало его, ничто не заботило — лишь бы снова грудь наполнилась прохладным воздухом.        Голые деревья раскинули свои чёрные ветки во все стороны, словно тянулись друг к другу и словно ждали, что какая-нибудь незнакомая им птица присядет на секунду и скажет за эту мелочь спасибо. И птицы летали вокруг и хлопали крыльями, и хватались тоненькими ножками за веточки, и веточки склонялись к земле, и птицы улетали, и снова всё повторялось. Данил выбрал одну маленькую птичку и следил за ней, как она перелетает из стороны в сторону, как прыгает по земле и поворачивает голову с вопросом: «где же это я?». Он даже замедлил шаг, чтобы подольше понаблюдать за избранной пташкой, но она улетела, а парню только и оставалось, что идти домой обычной дорогой.        Чем-то этот день был свежее и насыщеннее, чем все другие дни, и от этого Данилу становилось не по себе. Он всегда отгораживал от себя всех людей, их радости и счастье, но не переставал обращать на них внимание. Видимо, все эти эмоции скапливались в нём, а зависть росла. Все они радовались каждому дню, а он только и жаловался на несправедливость мира. «Так я был неправ?» — спросил он себя, и что-то яростно-горячее забилось в груди. Та лёгкость, испытываемая всего пару минут назад, вдруг исчезла, будто её поглотило то новое чувство отвержения, что теперь заполняло горло. Парень не мог уже понять, радовался ли он всё это время за других людей, завидовал ли им или пытался доказать самому себе, что ему противно их счастье. Что-то вгрызалось в его совесть, а вокруг всё окрашивалось красками радости, злобы и отчаяния.        Теперь путь до дома казался Данилу ужасно коротким, недостаточно длинным, чтобы успокоиться. Но ему тяжело было замедлить шаг, будто в этот миг волнение поглотит его с головой и больше не отпустит. Чужие голоса, шаги и крики птиц давили со всех сторон, и только земля, эта скрытая подо льдом и снегом земля, оставалась для него надёжной опорой. Скоро — совсем скоро — она откроется его глазу, и он убедится, что вот она — существует.        Только переступил он порог старой квартиры, снег ещё не растаял с ботинок, ещё ключи не звякнули, брошенные на полку, а Ангелина уже подбежала к входу со сверкающими глазами, и этот раздражительный блеск впился в парня.        — Чего? — грубо бросил он, сдерживая поднявшийся к горлу крик. Девушка не обратила на это внимания, уже привыкнув к резким перепадам настроения брата, но так ничего и не сказала. Отвернувшись, она быстрыми шагами прошла в свою комнату и рухнула на кровать, прижавшись спиной к холодной стене.        Данил устало сбросил с себя одежду, закинул сумку в комнату и направился на кухню. Вскоре там же появилась и его сестра, теперь почему-то помрачневшая и неуверенная. Её что-то беспокоило, но она не могла никак определиться, говорить или нет. Пока готовил себе ужин, парень размышлял о сегодняшнем дне, обо всех делах, ожидавших его вечером, о завтрашнем дне, о странном поведении Гели и прочих мелочах. Так уж сложилось, что старший Голубев готовил чаще и лучше младшей, а график «готовим по очереди» уже давно сбился, и всё выходило «как получится».        Девушка успокоилась и села на один из двух стульев у стены, поникнув головой. Теперь мысли уже не бушевали в голове, и она погрузилась в них со странным разочарованием. Не было понятно, осознала ли она, что её открытие разочаровывает, или же она сама в себе разочаровалась после столь позднего открытия.        — Ты хорошо знаешь Еву? — спросила она, наконец.        — Не очень, — честно ответил парень, ничуть не удивившись внезапному вопросу. — Она мне кажется хорошей девочкой, ещё не познавшей всех трудностей жизни. Мне жалко, что когда-нибудь ей придётся встретиться со всеми этими проблемами. Её хочется защищать... Хотя таких невинных людей, скорее всего, нет, — добавил он, подумав.        — Я тоже раньше думала, что она просто жизнерадостная и наивная девочка, — медленно произнося слова, словно боясь ошибиться хоть в одном звуке, ответила Геля. — Но сейчас почему-то я вижу совсем другого человека. Такого невероятно... высокомерного.        Они замолчали, отбросив все слова и оставив лишь шум закипевшей воды. Девушка покинула кухню, скрывшись за дверью своей комнаты. Данил продолжал готовить ужин, обдумывая сказанные сестрой слова и примеряя их в своём воображении на Еве.        Оставалась всего одна остановка в радиусе, когда борьба среди птиц достигла своей кульминации. Они боролись за место для сна, за крохи еды. Они начали массово вымирать, и их потрёпанные тела усыпали землю. Только их убирали, на их месте появлялись новые, бездушные комочки...        Несмотря ни на что, люди продолжали жить обычной жизнью, словно ничего не происходило. Лина, Андрей, Макс, Данил и Ева тоже делали вид, что всё как обычно. Каждый из них понимал, что это уже не нормально и что не всё так просто, как казалось раньше.        И вот, Ева позвала всех к себе. Это был выходной, но ни у кого не было желания отказываться, будто им ничего другого и не оставалось.        Утро уже прошло, но обед ещё не настал, и людей вокруг было неожиданно мало. Лучи солнца не пробивались сквозь мрачные тучи, а снег уже осел и потемнел. Эта картина оставалась прежней. Вот только холода уже не было, как и дождя или ветра.        У высокого дома стояла девушка в белом платье, ярко выделяясь на сером фоне. Она неподвижно смотрела вперёд, ожидая кого-то, но не присаживалась на скамейку, хотя до назначенного времени оставалось ещё полчаса. Она хотела быть первой.        Ей было одновременно неловко и радостно. Неловко за то, как она выглядит, ведь такой её никто не знает. Все помнят её простой и легкомысленной девочкой, так похожей на ребёнка. Радостно потому, что ей предстоит встреча с друзьями, и потому, что ей больше не надо скрывать правду. Теперь можно подставить и спину под удар.        Она знала, кто придёт первым.        — Привет, — привычным тоном произнёс парень.        — Ага, — кивнула Ева и сделала два шага навстречу ему. — Как дела?        Им обоим не нравился этот вопрос, но другого словно и не существовало никогда, поэтому Андрей совсем не чувствовал напряжения.        — Кошка заболела, — сказал он, вспомнив её серую шёрстку.        — Надеюсь, скоро ей станет лучше.        Мир потихоньку становился светлее. Они стояли молча и ожидали других приглашённых. Все слова уже казались чужими и непригодными для общения между людьми, поэтому тишину поглощали звуки города и жизни.        — Что вы так рано? — спросила Лина, приближаясь к знакомым лицам. За ней на некотором расстоянии шёл её брат, который в знак приветствия просто поднял руку.        — Не могу же я заставлять вас ждать, если сама позвала, — спокойно ответила Ева и слабо улыбнулась. Казалось, ей не хватало сил быть жизнерадостной и активной.        — Это же то самое платье! — заметила девушка и подобралась совсем близко к подруге. — Кажется, теперь оно смотрится намного лучше. Ты что-то сделала с ним?        Воробьёва коротко разъяснила детали, сцепив руки перед собой. Её аккуратная фигурка выглядела теперь ещё более хрупкой и слабой, но последняя уверенность исходила от неё непрерывно и тихо.        Наконец, наступило назначенное время, и в ту же минуту появился Макс. Он кивнул всем, встретившись взглядом с каждым, и остановился перед ними.        — Как всегда, точно вовремя, — сказал кто-то.        На самом деле, он не хотел идти. Ему эта встреча казалась лишней и бессмысленной. В то же время, парень не хотел никого разочаровывать и приносить им проблем, поэтому всё же явился. Он чувствовал, что должен.        — Раз все в сборе, — сказав это, Ева хлопнула в ладоши, — начнём.        Никто ей не ответил, и вдоволь насладившись всеобщим вниманием, девушка продолжила вступительную речь.        — Я помню другой мир, мир, в котором исполнялись мечты. Я пришла из этого мира — таково было моё желание.        Девушка опустила голову, но её голос оставался чистым и нежным, словно она рассказывала сказку на ночь.        — Я помню вас в этом мире, мире, где исполнились ваши мечты. Я забрала вас из этого мира — таково было моё желание.        Её взгляд, устремлённый вниз, поднялся к небу, но блеск её глаз не был похож на блеск слёз.        — Я создала мир, где мечты никогда не исполнялись так же легко, как там. Мир, где никогда не было крыльев. Сейчас этот мир разрушается, и, прежде чем он разрушится, мы должны вернуться обратно.        Этот мир похож на алюминий.        — Я ненавижу мечты, потому что они разрушили мою жизнь. Я хотела вернуть те времена, когда все мы были вместе и просто веселились, во времена, когда ваши мечты не были исполнены. Это было моей мечтой. Если моя мечта разрушила вашу жизнь, простите меня.        Она сцепила свои маленькие пальчики вместе и опустила вниз. Сам её вид просил прощения.        — Знаете, почему счастье и исполнение мечты не одно и то же? Потому что счастье делится между людьми. Человек не может быть счастлив один. Мечта же исполняется только для одного человека. Если её исполнение дарит счастье, то счастлив не только этот человек, но и его близкие. Можно быть счастливым, так и не достигнув мечты. Можно достигнуть мечты, но не быть счастливым. Так я считаю.        Алюминий обладает блеском...        — Мы были счастливы тогда, разве нет? Но ваши мечты разрушили это счастье. Так что же... нельзя быть счастливым, если мечта исполнилась? Разве это так? Я не хочу соглашаться с этим.        Эмоции девушки вырывались наружу, но она продолжала смотреть прямо, надеясь на что-то.        — Я уже ничего не понимаю. Правильно ли я поступила, заточив вас здесь ради самой себя? Это ведь так эгоистично. Скажите мне, что я неправильно поступила. Скажите!        Она замолчала, а слёзы уже потекли вниз по щекам, охлаждая горячее тело.        — Никто не скажет тебе, что ты поступила неправильно.        Голос Макса казался чужеродным теперь, когда всё было поглощено монологом Евы.        — Вот как... — прошептала она. — То, что не скажет мне никто, я скажу себе сама.        ...И этот блеск сохраняется всегда.        — Я неправа! Я поступила ужасно! Никто не давал мне права распоряжаться чужими жизнями! Я не должна была забирать то, о чём вы мечтали! Я не должна была ставить вам запреты! Я должна была понять и принять, что не всё идёт так, как я хочу! Не мне решать, как будет лучше вам!..        Крик девушки стих, и она упорно скидывала брови вверх, но они становились всё тяжелее и тяжелее, а улыбка уже пропала с её лица. Наконец, она расслабилась, и слёзы с новой силой хлынули из глаз. Ладони закрыли её влажное лицо, и только резкие всхлипывания доносились со стороны девушки.        — Ты действительно, — вдруг начала говорить Лина, — высокомерная.        Ева в страхе подняла голову и через пару секунд замотала ей из стороны в сторону, и ужас исказил её лицо.        — Нет, пожалуйста, нет! — выдавила она с болью, прижимая мокрые ладони к ушам. — Нет!        — Ты настолько высокомерна, — продолжила Лина, — что начинаешь занижать саму себя перед другими. Ты хочешь, чтобы тебя пожалели, чтобы...        — Нет!        — Чтобы тебе говорили, что ты лучше, чем считаешь. Ты хочешь, чтобы тебя хвалили за чистоту и доброту, чтобы тебя называли хорошей девочкой с заниженной самооценкой. Чтобы тебя подбадривали и поддерживали.        Макс схватил девушку за руку, чтобы остановить эту речь, но Лина лишь посмотрела на него со злобой на губах и попыталась вырвать крепко сжатое запястье. Парень не отступал и сверлил угрожающим взглядом девушку. Она продолжила:        — Тебе недостаточно смотреть на всех свысо...        Макс с силой дёрнул за руку, Лина сжала зубы и уже подняла руку для удара, когда Ева встала между ними, опустилась на колени и прижалась лбом к сцепленным рукам своих друзей.        — Пожалуйста... — вырвалось из её рта, и все одновременно замерли.        Никто не был готов начать разговор, и напряжение так и повисло в воздухе. Девушка в белом платье сидела на грязном асфальте и тёрлась лбом о тёплые руки друзей. Макс отпустил запястье Лины, но Ева продолжала удерживать две руки вместе, словно желая помирить парня и девушку.        — Ева, — нежно произнёс он, — всё нормально.        — Нет!        И снова повисла тишина. Ангелина опустилась на корточки рядом с подругой и обняла её. Макс с неприязнью смотрел на эту сцену. В итоге он выдернул свою руку из слабой хватки девушки и отошёл на два шага.        — Что это значит?! — выкрикнул парень. — Зачем ты...        Холодный взгляд Лины невозможно было понять. Она обвела своими тёмными глазами всех, кто стоял рядом, и тихо сказала:        — Это мой прощальный подарок.        Максим хотел уже снова закричать в гневе, но сдержался и вместо этого тяжёлыми шагами начал ходить по кругу, сжав кулаки.        — Я верю, что ты станешь лучшим человеком, чем сейчас.        Сломать и заново построить — есть ли в этом смысл? Насколько это правильно?        — Что вообще происходит? — в замешательстве произнёс Данил. Он поднёс руку к голове и зарылся ей в чёрных волосах. Он чувствовал, что больше не может оставаться в стороне, но подходящие слова не шли в его мысли. Он не мог просто отвести взгляд, не мог сменить тему, не мог даже шаг сделать в сторону Евы.        — Вы должны уйти, — выдавила девушка, наконец. Никто сразу не понял значения её слов, и она поднялась с колен, отступая назад и как бы отгораживая себя от других. — Я тоже уйду.        Теперь её светлое лицо с прилипшими к нему локонами словно сияло. Красные глаза смотрели с сожалением.        — Осталась всего пара дней, — продолжила Ева. — Если мы не уйдём, пустота поглотит нас.        Этот мир сжимается подобно фольге, на которую давят снаружи.        — Не знаю почему, но время словно ускорилось. Я думала, этот мир продержится до конца весны, но вот ещё март не закончился, а уже... Что-то пошло не так.        Она улыбнулась, словно извиняясь, но никто не улыбнулся ей в ответ.        — Помните, — вдруг в её голосе зазвучала уверенность, — в начале декабря... когда мы впервые встретили Регину, она сказала, что пришла исполнить желание Эрстеда. Я была так рада увидеть её снова, а она меня только поволноваться заставила. Пришла без куртки, дура... Так вот, выходит, я и есть Эрстед?        Хруст этой фольги подобен звукам птиц.        — Я захотела вернуть Регину, но, кажется, у меня ничего не получилось. А это желание, возможно, из-за него времени меньше осталось. Ну я и... облажалась.        Андрей молча слушал её, но уже чувствовал странное волнение. Его что-то беспокоило в её словах, но он никак не мог понять что именно.        — В общем, пора покинуть эту... улицу Эрстеда.        С этими словами Ева вновь приблизилась к своим друзьям. Лина с какой-то злобой смотрела вперёд, ни на что конкретное. Макс, прикусив губу, водил глазами по своей девушке, избегая лица. Андрей придерживал чёрную оправу своих очков и поглядывал то на Ангелину, то на Еву. Данил взглядом изучал каждого из них, как бы пытаясь что-то понять из их поведения.        — Я так ничего толком и не объяснила, так что рада буду ответить на ваши вопросы, — говорила между тем девушка. — Наверно, вы мне не верите. Я не знаю, как лучше донести до вас смысл моего поступка, но... надеюсь на ваше понимание.        Макс, наконец, посмотрел ей прямо в глаза и с уверенностью заявил:        — Мы всё знаем. Всё помним.        Он приковал к себе внимание, но оно быстро сместилось на Еву, которая явно не ожидала таких слов. Не только Андрей, не только Лина — все постепенно вспоминали свою настоящую жизнь в мире крыльев. Им было легко понять и принять речь подруги, но важнее им были её чувства и причина, по которой был создан этот мир.        — Тогда могу и я сказать кое-что? — спросил Андрей, вступая в этот разговор. — Если я правильно понял, то жизнь в этом мире не должна в итоге повлиять на нашу жизнь в мире крыльев, верно? Согласно Закону о невмешательстве. Значит, как только мы покинем... улицу Эрстеда, мы всё забудем?        Подобно алюминию, этот мир рвётся и крошится...        — Да, так и есть, — вежливо ответила Ева. — Даже несмотря на это, покинете ли вы этот мир со мной? Или же останетесь здесь до самого конца?        ...Превращаясь в сияющий порошок.        Времени на раздумья было достаточно, но Лина решила всё ещё раньше. Для неё в этом крохотном мире не осталось ничего, что было бы важнее той настоящей жизни. Она хотела поскорее вернуться к тем дням, что ждали её впереди.        — Я вернусь домой. Меня ждёт семья, — спокойно и чётко ответила девушка и перевела свой взгляд на Андрея. Он стоял рядом и внимательно слушал все слова, что звучали между ними.        — Я пойду с Линой, — добавил он. — Не могу оставить её одну.        Ева улыбнулась, довольная этим ответом.        — Что насчёт тебя? — спросила она, повернувшись к Данилу и словно избегая Макса, который стоял прямо напротив неё.        — Мне надо ещё подумать, — неразборчиво пробормотал парень, отрываясь от размышлений, которые, казалось, кипели в его голове. Из всех пятерых он был наиболее эмоциональным и не мог так просто отказаться от всего, что было ему дорого на улице Эрстеда. Он ценил обе прожитые жизни.        — Лучшее решение — покинуть это место и вернуться к прежней жизни, — посоветовала Ева и, наконец, обратилась к Максу. Как она и боялась, он сказал:        — Я останусь.        Его серьёзный взгляд, уверенно пронзающий все её сомнения, и в этот раз не промахнулся.        — Я останусь, — повторил он, — останусь с тобой как можно дольше в этом мире.        — Я же сказала, что тоже вернусь, — смеясь, ответила девушка.        Максим кивнул, не сводя острых глаз, тёмных как никогда, с подруги. Она чувствовала некое тепло и некую защиту в них, но в то же время пугалась того понимания, которое никогда не скрывал парень.        — Тогда, мы отправляемся первыми, — объявила Лина, хватаясь за плечо Андрея. — Давайте вместе встретим наше светлое будущее!        Они не отвернулись, не показали свои спины, уходя вдаль, но их тела медленно начали светлеть, сливаясь с пространством вокруг. Они улыбались, а девушка даже махала рукой на прощание. На миг показалось, что они всё так же стоят рядом, но нет — на их месте лишь пустота, голый асфальт с крапинками льда и исчезающее тепло.        Для них, возможно, улица Эрстеда была просто клеткой. Она лишь мешала им двигаться вперёд, сковывала жизнь и осуждала их скромные желания. Лина хотела быть вместе с любимым, Андрей хотел стать лучше в общении. Они хотели дышать полной грудью, но эти цепи на их лёгких никак не спадали. Если им доступно будущее, где их мечты исполнены, то какой смысл отказываться от него? Верно, вперёд — к светлому будущему.        Теперь остались лишь трое на улице Эрстеда. Данил стоял с мрачным выражением лица, задумчивый и потерянный в потоке происходящих событий и сказанных слов.        — Мне надо подумать, — повторил он и развернулся, направившись в белую даль. Его уходящая фигура казалась как никогда слабой и хрупкой, словно не было ничего более беззащитного и ничтожного во всём мире.        Неужели всё было бессмысленно? Как бы парень ни готовил себя к прощанию, на него всё равно накатила волна удушения. Все его чувства и желания, родившиеся в этом месте, теперь не имеют абсолютно никакого значения. Всё исчезнет, потому что их нельзя забрать с собой. Однако можно остаться здесь и умереть в память о том, как прекрасна и ужасна может быть одна и та же жизнь, ради сохранения этих эмоций. Но жить, можно жить дальше. Тогда надо пожертвовать одной из двух жизней. Всё очень просто — надо лишь сделать выбор.        Всё очень просто — инстинкты подскажут верный ответ. Хочешь жить — живи. Просто, не правда ли?        Спроси себя, ненавидишь ли ты жизнь. Ведь любишь, какой бы она ни была? Любая жизнь продолжается для того, чтобы найти хоть что-то, что придало бы ей смысл. Счастье, мечта, любовь, семья, деньги, власть, боль... Разве не этого ты хочешь? Всё исчезнет — пожелай. Всё вернётся — пожелай. Всё очень просто — сделай выбор.        С каждым шагом вперёд давление становилось всё сильнее, и Данил уже не мог нормально думать. Наконец, он достиг границы улицы Эрстеда. Сколько бы он ни двигался в эту сторону, дальше пройти не мог. Идти обратно — не вариант. Парень продолжал упорно пробиваться через границу, словно умоляя снять её, чтобы вновь оказаться в столь знакомых местах. Однако они только отдалялись и отдалялись, будто бы отталкивая Данила от себя.        Чем меньше думаешь, тем проще сделать выбор. Давай же, просто скажи «хочу домой». Хватит терзать себя. Это ни к чему не приведёт, знаешь же. Третьего варианта нет.        Тело парня начало постепенно светлеть, сливаясь с белизной Пустоты, оставшейся перед его глазами. Он отправлялся домой и знал это, но ему настолько приятна была мысль о том, что он навеки останется в этом городе, в Пустоте, охватывающей его, что он действительно поверил, что так и есть. Теперь его память и душа не покинут улицу Эрстеда, теперь он вечно будет жить здесь, и его старания не исчезнут, по крайней мере, пока он помнит.        Обе жизни можно сохранить только самообманом, выбор же, очевидно, — один. Всё очень просто.        Макс, как и сказал, остался с Евой до самого конца. Она всё повторяла: «я тоже вернусь», но парень не верил. Наконец, она признала:        — Да, я не могу покинуть улицу Эрстеда... Хочешь, покажу крылья?        Макс не ответил и просто наблюдал за девушкой. Она повернулась к нему спиной, протянула руки за спину и расстегнула молнию платья. Показалась светлая кожа и два небольших шрама на лопатках, которые казались какими-то неестественными и странными.        — Знаешь, было немного больно, когда отбирали крылья.        Парень молча прикоснулся к её спине, к продолговатым шрамам, к мягким волосам, спадающим с шеи. Его руки обогнули её плечи и обняли девушку. Обычно всё было наоборот.        — Ты знаешь, что такое клетка Фарадея? — спросила Ева тихо.        — Вроде да, а вроде нет. Это что-то с электричеством связанное, да?        — Да, она защищает от внешних электромагнитных полей. Есть люди, которые целые комнаты покрывают алюминиевой фольгой, чтобы защититься от прослушки и всякого такого.        — И ты одна из них.        Девушка рассмеялась. «Почти», — сказала она и вырвалась из объятий парня. Он последовал за ней в комнату, где никогда не был. В комнату Евы.        Действительно, клетка Фарадея из фольги от шоколада, который так часто покупала девушка. Она никогда не выбрасывала обёртку, но Макс не обращал на это внимания. Так вот для чего всё это было.        — Если бы причиной исчезновения улицы Эрстеда были электромагнитные поля, она бы нас защитила. Однако бессмысленно было надеяться на удачу.        — Всё же ты хотела, чтобы мы остались с тобой.        Она хотела ответить: «нет же, я хотела, чтобы вы жили счастливо и дальше», но не смогла. Слова застряли где-то в сердце, так и не добравшись даже до горла.        — Если бы у алюминия были крылья, — сказал кто-то, — всё было бы очень просто.        Они вернулись в просторную гостиную, снова сели на диван перед чёрным экраном телевизора. В этот раз всё было как раньше, как каждый раз, когда Макс был у Евы. Воспоминания о тех однообразных днях медленно перетекали в исчезающее настоящее. Шли секунды, минуты, часы, дни... они всё ещё были вместе.        Он сидел в нежном замешательстве, крепко сжимая её ладонь. Она обнимала его со спины и прижималась щекой к его затылку. Запах её шампуня достигал его, но он знал, что её туманный взгляд был устремлён в далёкое прошлое. Её родители безупречно выполняли свою роль до самого конца, изредка отвлекаясь, чтобы выполнить её просьбы. Она не смогла отказаться от родных. Она искала утешение в нём. Он поднял глаза, и в них отразились последние мгновения алюминиевой жизни. Идеальной жизни, которую создала она.        Этот мир подобен алюминию. Он блестит, отражая реальность в собственном цвете, и гнётся под влиянием людей. Форма, которая ему изначально принадлежала, давно изменилась. Кто-то снаружи давит на эту клетку, и она рвётся, сжимаясь к центру. Внутри всё меньше воздуха и света. Подобно алюминию, этот мир крошится, превращаясь в сияющий порошок, который готов разлететься, стоит лишь слегка подуть.