Тайные аудиозаписи Ли Сонми

я уже видела всё это раньше

май 2035 Прохладный ветер настойчиво пробирался под полы длинного пальто Сонми, и даже свитер, который она предусмотрительно надела утром, не помогал ей сохранить тепло. Но быть может, дело было вовсе не в погоде. Сонми дрожала от волнения и страха; последний раз с ней такое было, когда она выходила на сцену за первым и последним в своей карьере «Грэмми». Две тысячи двадцать четвёртый год. Она выпустила альбом за сутки до того, как заявки на премию были закрыты, и многие журналисты иронично назвали это «попыткой заскочить на уходящий поезд». Что ж, она не просто заскочила, а зашла в локомотивный вагон и выгнала машиниста из-за пульта управления на следующие пару лет. Всем хотелось сделать «как у Сонми». Всё чаще в заголовках звучал сперва казавшийся смешным, а потом довольно описательным термин «сонми-поп». Одни критики подчёркивали необычность мелодий: к записи Сонми привлекла несколько корейских музыкантов, игравших на редких, порой единственных в своём роде инструментах. Другие — глубину и эмоциональность лирики. Здесь поблагодарить нужно было Сыльги. Первую песню, позже ставшую заглавкой альбома, Сонми написала на следующее утро после их первой ночи: Сыльги ещё спала, свернувшись в клубок возле стены, словно котёнок. Сонми провела минут десять, просто глядя на неё и все ещё не веря своим глазам: вот она здесь, она разделила с ней постель, она касалась её и целовала её всю ночь. Тогда голова Сонми вдруг загудела, переполнившись назойливой мелодией, которую срочно надо было наметить нотами в тетради. Слова пришли потом, их Сонми записала, шепча в микрофон, чтобы не разбудить Сыльги. Позже, когда она пыталась перезаписать демо-версию, ни один из новых вариантов не звучал лучше самого первого. Таким его Сонми и оставила — тихим, сырым, но переполненным чувствами. … Сыльги не ответила ей, когда Сонми прислала ей первую копию нового альбома. Не ответила она и на новости о номинации на «Грэмми», а в ночь, когда Сонми вышла на сцену в своём знаменитом синем платье с бабочками, Сыльги удосужилась прислать ей сообщение, состоящее из одного слова. Поздравляю. Последующие годы прошли как в тумане, хотя и были переполнены событиями: Сонми даже успела жениться и развестись — с бывшей женой, которая взяла на себя заботы об их общей дочери, они остались друзьями. В тридцать семь Сонми попала в больницу с первым инсультом. От него оправиться получилось довольно быстро, а вот второй порядочно её подкосил: с активными танцами, да и с прежним расписанием выступлением пришлось попрощаться. Именно тогда она впервые задумалась о переезде куда-нибудь в более тихое местечко. Роялти с прежних альбомов и доходы от песен, которые она писала для других айдолов (больше половины групп пятого поколения были обязаны ей своим кратковременным, но оглушительным успехом), позволяли ей мечтать о небольшом домике где-нибудь на побережье. Мечтать Сонми особо не любила, зато любила действовать, и в две тысячи тридцать втором году она получила ключи от коттеджа в Лимоне-суль-Гарда. У неё даже появилось своё собственное лимонное дерево. Но пропало всякое ощущение покоя: даже дыша чистым приморским воздухом, завтракая и обедая в небольшом симпатичном кафе и выпивая перед сном бокальчик белого вина, Сонми всё ещё чувствовала всепоглощающую тревогу. Она начала страдать бессонницей — с этим стало немного лучше, после того, как улыбчивый итальянский доктор прописал «употребление каннабиса в медицинских целях» — но она всё равно просыпалась в пять в холодном поту и с бешено стучащим сердцем. Сонми всегда снился один и тот же сон. Звонит телефон, она поднимает трубку и слышит приглушённый голос Суджина. Сонми, прости. Сыльги, она… Сонми тряхнула головой, отгоняя ненужные воспоминания. Указательный и большой пальцы вдруг пронзила острая боль, и она негромко выругалась на корейском: косяк, который она закурила, когда только её такси припарковалось возле международного терминала прибытия, догорел до самого бумажного фильтра. В аэропорт, находившийся почти в трёх часах езды от места, в котором располагался её коттедж, Сонми приезжала дважды в год, десятого февраля и второго мая. Обе эти даты Сонми ненавидела до глубины души. Мы были рождены на свет, чтобы мучить друг друга. И всё же, в каждый из этих дней она бежала в терминал прибытия и занимала центральную позицию возле выхода пассажиров. Четыре раза ей приходилось возвращаться ни с чем: она стояла и близоруко вглядывалась в толпу новоприбывших, пытаясь найти в ней одно лицо. В пятый раз из толпы помахал рукой Суджин. Хотя Сонми и была счастлива его видеть, но горечь обманутых ожиданий оказалась сильнее любых позитивных эмоций. Чуть позже ей стало не просто горько, но больно, ибо Суджин, бледный от волнения и усталости, попросил её оставить в покое его сестру. Она устала, Сонми-я. Ничего хорошего из этого не выйдет. За двадцать с лишним лет можно было и понять. После того, как Суджин вернулся в Корею, Сонми вышла погулять на утёс — ночью и в дождливую погоду. Она подошла к самому краю и взглянула в лицо беснующемуся морю. Волны разбивались о скалу и превращались в пену, которую Сонми завороженно провожала взглядом. Её жизнь была ничем большим как этой пеной, хрупкой и незначительной. Как бы Сонми ни старалась, она разбивалась об скалу и растворялась, уходила в никуда, и всё стремление найти в этом хоть какой-то смысл, сводилось на нет. Она дала себе обещание попытаться в последний раз. В случае неудачи Сонми предстояло вернуться на утёс. Остаться там навсегда. В начале октября Сонми купила открытый билет в первый класс рейсом Сеул-Верона. Через неделю она аккуратно запечатала его в белоснежный конверт и передала в руке работнице почты. Второго ноября она прибыла в аэропорт Валерио Катулло в восемь часов утра и заняла своё привычное место. Сотни пассажиров проходили мимо неё в обе стороны, иногда задевая её и извиняясь, а иногда продолжая идти, как ни в чём ни бывало, как будто она не была живым человеком. Может быть, они были правы, подумала Сонми в двенадцать дня. Быть может, сегодня последний день моей жизни. В три часа дня она перекусила — сэндвич из аэропорта был холодным и безвкусным. Она запила его огромным количеством апельсинового сока и проблевалась в туалете. В четыре часа она чистила зубы и плюнула пастой в своё отражение в зеркале. В шесть часов тридцать пять минут прибыл последний рейс из Сеула. Сонми слонялась вдоль заборчика, иногда перегибаясь через него и пытаясь рассмотреть, что происходит в таможенных будках по ту сторону полупрозрачного стекла. Пассажиры выходили медленно и по одному, уставшие и с отёкшими лицами. Сонми бросилась к одному из них и забормотала на корейском: он посмотрел на неё как на сумасшедшую и оттолкнул от себя. Сонми судорожно хватанула ртом воздух — она не могла дышать. Когда последний пассажир вышел из автоматической двери, и высокий охранник медленно запер её ключом-картой, Сонми вдруг почувствовала облегчение. По крайней мере, теперь ей всё было определено и решено. Её ноги не двигались, будто налитые свинцом. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы развернуться и побрести в сторону выхода из аэропорта. В кармане она нащупала портсигар, в котором должен был оставаться косячок, любовно скрученный с утра, перед выездом. Я знала, что он станет последним. Сонми слабо улыбнулась охраннику, придерживавшему для неё дверь, но он не обратил внимания, хмуро заглядывая ей за спину. Его рация оживилась, и кто-то выплюнул в воздух скопление итальянских слов. Сонми застыла на секунду, а охранник помахал кому-то ключом-картой. Онни! Онни, подожди, у меня просто слишком тяжёлый чемодан! Пожалуйста, не сердись! Прости меня! Я так опоздала... Её нижняя губа задрожала. Сонми зажмурилась и обернулась.