Без доказательств

– Не далековато ли прогуляться решил? – усмехнулся я, когда Ибра вызвался меня провожать. Он только головой помотал. Я пожал плечами – отговаривать его бесполезно, хотя сам я был бы не прочь пройтись в одиночестве. Я был зол на себя за то, что так и не смог сказать ему то, за чем собственно и явился. А еще боялся какой-нибудь его неожиданной откровенности, коих в последнее время чересчур много. Эти пятиминутки правдорубства губят на корню мои порывы сказать уже Ибре: мол, заебали эти свистопляски, давай расстанемся. Вот и сегодня, оправившись от дичайшего похмелья и стараясь отгородиться от мыслей о Елине, я собрался к Сагееву весь такой дофига решительный. Сначала, правда, отлежался часов до трех, потом кое-как привел себя в прямоходящее состояние и пошел к Эшу, где проторчал еще часа два… О'кей, я добрался до Ибры (подрастеряв решимость процентов эдак на сорок), а когда тот зажал меня в коридоре, даже толком не дав раздеться, индикатор решимости замигал где-то на отметке в пять процентов. Попробуй сказать Ибре «нет»… неудивительно, что у чувака самомнение размером с золотой запас США. А еще я боялся, честно говоря. Если Ибра действительно вообразил, что влюблен в меня (сложно поверить в подобное, будучи в здравом уме и трезвой памяти), то реакция у него будет пиздец какая фееричная. Мало приятного, когда тебя бросают, но здесь, учитывая крутой нрав и упрямство юзернейма… сам себе не завидую, ну. Да и сомневался я все еще, если говорить начистоту. Таки большое и светлое чувство, осенившее голову пятнадцатилетнего ебанутого меня, где-то в глубине души все еще было живее всех живых. Проще говоря, при взгляде на Ибру все еще сбивался пульс и тряслись поджилки. Немного. Иногда. Правда, пора завязывать. Меня заебали оправдания. – Знаешь, я переговорить хотел кое о чем, – он усмехнулся, – да вот отвлекся немного. Разговор Ибра мог завести о чем угодно. Чисто интуитивно мне хотелось закопаться в какой-нибудь сугроб и кемарить там до весны; я предчувствовал приснопамятную пятиминутку правдорубства. – Как-то мне Томск поднадоел, хочу в Москву свалить на какое-то время. Там повеселее все-таки. Опять же, родителей повидать, да и по мелкой соскучился. – Когда-то ты уже в Москву намылился, а я до сих пор отдуваюсь, – не удержавшись, хмыкнул я. – Ой, не пизди, – отмахнулся он. – Я вот о чем, собственно… поехали со мной, а? Я запнулся, но удержался на ногах. Потом напустил на себя невозмутимый вид и побрел дальше. – Зачем? – Не знаю, зачем, – огрызнулся Ибра. – Просто хочу так, что непонятного-то? – А-а, – мне стало немного стыдно, хоть я пока что ни в чем и не виноват. Просто знаю, как тяжело ему о чем-то просить: он привык говорить лоб, не допуская и мысли, что ему возразят. Значит ли это, что я… особенный? Я был чертовски зол на себя, что снова развожу наивняк. И по дурости злил Ибру. – На кой хер тебе меня с собой тащить? Можно подумать, там больше трахать некого. – Ну да, ты же мой личный сорт бляди; вот прям шагу без тебя ступить не могу! Макс, ну какого хуя ты несешь-то? – Прости, стереотип поведения. Ибра тяжело вдохнул и провел рукой по коротко остриженным волосам. Челку он, кстати, обкромсал вскоре после обжиманий у Калинина, когда я сказал, что она меня бесит. Прелесть что такое, Ибрагим Ренатыч потворствовать моей очаровательной причуде изволили-с. – Слушай, – продолжил он, кое-как взяв себя в руки, – ну я же пытаюсь быть хорошим парнем и образцовым пидорасом. Почему бы, твою ж мать, не подыграть мне немного?! – Это очень мило, но ты малость припозднился. Он правда пытался, как мог; тут поспорить было не с чем. Но надо было хотя бы на пару месяцев пораньше начинать – тогда бы я, может, и повелся. А сейчас я мог утверждать почти уверенно, что дошел до точки невозврата. Да и Сагееву надоест быть хорошим парнем и образцовым пидорасом: если я действительно хотел нормальных отношений, то он – не особо. Так, дурью мается. – Макс, я правда хочу, чтобы ты поехал со мной. Без тебя… ну, мне скучно будет. Я фыркнул – то, как Ибра перевернул фразу «Я буду скучать» в угоду своему имиджу сурового мужика, неподдельно забавляло. – Я бы, может, и рванул… Нет, ты же сам знаешь, у меня учеба. – Академ возьми, долго что ли? Или же… ну на хуй, что ты тут потерял? Какой Томск? Родители тебя вообще в Англию хотели отправить учиться, – он пожал плечами в недоумении, – Марьям говорила, тебе английский так прокачали специально, чтобы тест на язык сдать. А уж в Москве ты куда угодно мог поступить, даже не напрягаясь. Нет, я мог бы, кто спорит? Честно говоря, дело было в детской совершенно потребности сделать все родителям наперекор и поехать в первый пришедший на ум город. Отец не то чтобы сильно давил последние годы, но мать была настоящим бронепоездом. Уж она-то позаботилась, чтобы у меня английский был не ниже Upper Intermediate к тому времени, как понадобится сдавать IELTS… а я хуй забил, притом без особых сожалений. Потом, помнится, уламывала меня пойти по ее стопам и поступить в МГИМО, где она получала оба имеющихся у нее высших образования. Отец наблюдал нашу ругань с плохо скрываемым троллфэйсом, не вмешиваясь, за что я ему был очень благодарен. Учитывая, что он был скорее на стороне матери, чем на моей. – То-то и оно, что этого родители хотели. – Чего ты вечно так против них восстаешь, понять не могу? Они тебя любят, дебила ты кусок. – Ой, ну тебе-то откуда знать, что им вообще есть до меня какое-то дело? – поинтересовался я с раздражением. Может, есть, но я очень долгое время считал иначе. – Да уж есть откуда, – Ибра невесело усмехнулся. – Не было бы им дела – не ходили бы оба в предынфарктном состоянии, когда ты валялся в реанимации без единого живого места. – Откуда ты знаешь? – Оттуда, блядь, что я сам три дня возле тебя торчал, как идиот. Это заявление вышибло весь воздух из моей груди. Такого попросту не могло быть! – Не может быть, – озвучил я свои мысли, с трудом ворочая языком. – Тебя не было в Москве уже этак с полгода… уж кому знать, как не мне? – Не было… А ведь был же, – возразил он, глядя себе под ноги. – Сам не мог сообразить, какого хуя делаю… ну, то есть мне позвонила истерящая Марьям и все рассказала, и тут я перестал соображать, что творю. Вроде как мне похуй было, а ведь примчался как угорелый. И околачивался возле тебя, пока все более менее не прояснилось. И Жорика вашего отпиздил так, что у самого пястная кость треснула… думал, убью уебка этого малолетнего, да нас ваша гопота распальцованная растащила вовремя. Ну, если даже тщедушного педрилу вроде меня они могли отпинать только вшестером и с подачки Огнева, который Жорик, то к Ибре соваться явно побоялись – тот раскидал бы эту школоту по углам как нечего делать. Про то, что Огнева отметелили будь здоров, я знал, только и в жизни не подумал бы, что это Ибра, который давным-давно смотался куда подальше. – А почему я об этом ничего не знал? – Видимо, потому что я сказал Марьям, что прибью ее, если она тебе хоть слово пикнет. – Что, так боялся потерять имидж тупого мудака? – спрашиваю с дикой досадой. Все это не укладывалось в голове, хоть убей. Подобные поступки от человека, который творил со мной и нашими отношениями неведомую ебаную хуйню, просто шокируют. – Вроде того. Не хотел, чтобы ты вообразил, будто я жить без тебя не могу и предлагаю неземную любовь до гроба. – Я в любом случае не настолько ебанулся, – заверил я, доставая из пачки сигарету; Ибра последовал моему примеру. Всю оставшуюся дорогу мы молча курили – и, черт возьми, у меня в жизни еще не случалось настолько натянуто-неловкого молчания. На душе у меня был жуткий раздрай, а что касательно Сагеева… надеюсь, он не ожидал, что я брошусь ему на шею с воплем «Мой герой!». Впрочем, нет, не ожидал. Я что-то нихуя не понимаю его в последнее время. – Слушай, – начал я неожиданно для самого себя, когда мы пришли, – у тебя с Москвой не горит же? Посмотрим тогда… щас ничего сказать не могу. Не то чтобы мне хочется уезжать. – Макс, – он удержал меня за плечо, будто на моем лбу была размашисто написана мысль о паническом бегстве. – Есть какая-то причина, почему ты не хочешь уезжать? Не сказал бы, что тебе тут сильно нравится. – Отставить паранойю. Не люблю рубить сплеча, вот и все; просто подожди немного. – Не люблю ждать, – в тон мне ответил Ибра, – ну да ладно, так уж и быть. – Спасибо, блядь, огромнейшее, – с сарказмом поблагодарил я. Со смешком Ибра неожиданно приобнял меня и, притянув за капюшон, поцеловал. Я малость охуел, однако воспринял такую демонстрацию «образцового пидорства» вполне себе положительно. Некто, дымивший на крылечке, громко фыркнул, но мне было как-то по боку – репутация гея за мной закрепилась давно и прочно. Когда Сагеев ушел, я обнаружил, что весельчаком с крылечка оказался… ну разумеется, Стаселло, кто же это еще мог быть? Везет, как утопленнику. – Ваше готичное высочество! – Зайцев дурашливо расшаркался, когда я прошел мимо. – Я гляжу, вы вероломно изменяете товарищу гитарасту? Как говорит один медведь!.. – Зайцев, отъебись, – пробормотал я, едва удостоив его взглядом. Было бы настроение – въебал бы этому козлу за то, что выложил вчерашние фотки ВКонтакте с совершенно дебильными подписями. В комнату к себе я шел с мыслью о предстоящей пытке петросянством от товарища Бондаренко. Днем его не было, но не могло же мне снова так сказочно повезти? – А-а, моя прелесть! – нет, не могло. – Фотки зачетные ваще, даже у тебя в альбомах нет ничего пизже! – Бондаренко заржал, довольный собой. – А что ты в моих альбомах пасешься? – лениво интересуюсь, расстегивая молнию на куртке. – Дрочишь, небось? – Фу, противный, ну как ты догадался?! – проржавшись, он все-таки покачал головой. – Нет уж, Максимка! Твои тощие прелести меня не привлекают, с этим к Елину, пожалуйста, к Елину! – Опять Елин! По-моему в твоем хэдканоне мы уже сладкая голубая парочка. – В моем хэдканоне вы уже поженились и воспитываете сорок кошек, – с каменной рожей заверил Бондаренко. – Макс, ну это пиздец же! – тут уже и я рухнул от хохота, несмотря на намечающийся депресняк. – Ты фоточки-то видел? – Да уж, имел счастье полюбоваться, – вот что счастье, так то, что Ибра эти фотки не видел, а иначе я бы погиб смертью храбрых. – Зайцев – мудак ёбаный. – Что сказать, есть за ним такое… А-ха-ха, что ты делаешь, прекрати! Нырков, не смей учиться в субботу вечером! – возмущению Макса не было предела. – Мои глаза хотят кровоточить! – Глаза не могут хотеть. И я тебе пример подаю, чтоб ты знал! Отрубив это, я выколупал из сумки айпод, включил музыку и занялся нихуевых размеров переводом – для разнообразия своим собственным, а не какого-нибудь Алтухова. Хоть отвлекусь немного. Перевод, на который я возлагал надежды, кончился довольно-таки скоро: сказывалось обилие практики и частое общение с носителями языка. Скайп я старался не включать, если Бондаренко ошивался в комнате – для него это было еще одним поводом поржать, а я ужасался его произношению и перлам в духе «маленький снег обижался». А вот Марк, кстати говоря, косился на моего соседа заинтересованно, когда тот влезал в поле зрения и принимался нести хуйню. Бондаренко был очень даже в его вкусе, это я еще в сентябре просек. Да, да, мой друг из Англии не менее голубой, чем я; кое-кто – и так понятно, что «кое-кто» все тот же, – не преминул выдать баян на тему «Пидорасы всех стран, объединяйтесь!» В общем, завязал я с переводом и уткнулся физиономией в подушку, растеряв весь сомнительный трудовой энтузиазм. В наушниках играл какой-то неопознанный мной эмбиент, под который только и делать, что предаваться пафосным страданиям. Готично. Даже не знаю, какими словами назвать себя. «Сентиментальный идиот» – самое мягкое из имеющихся вариантов. Потому как вспомнил прошлое и забился в эмо-угол, уже и не зная, что делать с Иброй и этими нашими отношениями. Странно, что любви особой как бы и нет, а боль все еще на месте, жалящая неожиданными вспышками, скручивающая нутро в тугой жгут. Наверное, дело в воспоминаниях – их-то никуда не деть, если только ты не совсем слабоумный или не в состоянии амнезии. Вспоминать больно и стыдно. Я же, блядь, сох по Ибре хуже любой девчонки. Понимал, что ему по большому счету плевать на меня, – и сох еще больше. Понимал, что меня кинули, – и крышей ехал. Безответная любовь – это состояние, в котором ты, что бы ни делал, перманентно чувствуешь нечто, гиперболизировано сравнимое со вскрытием грудной клетки наживую. Это не прекращается ни на одну ёбаную секунду; заставляет вспоминать то, что больше всего хочется забыть; толкает на поступки, о которых порой жалеешь. Я о многом жалею, слишком о многом. Дважды это идиотское чувство чуть не стоило мне жизни, в конце-то концов. Лилька говорит, такое не прощают, а я считаю себя настолько кретином, что, думается, мог бы простить при должном усердии. Хотя, конечно, давно стоило послушать ее совета и слать Ибру на хуй. И влюбиться в кого-нибудь… но это уже та хуйня, которая в нужный момент не случается по определению. Даже наоборот: именно тогда, когда и без этого проблем по горло! Это подвело меня к другой, совсем упоротой стороне моей личной жизни… Стоило только подумать «упоротой», как на смену эмбиенту пришла Nirvana. Ну охуеть, даже плеер меня троллит! Страдальчески вздохнув, я тихо пробормотал в подушку слова, уже почти вошедшие в повседневный обиход: – Елин, ты пиздец. И пошел курить в окошко. С пледом и мыслями о Нём, угу, как истинная ТП. Подумать было о чем, ибо фотки, как заметил Макс, и вправду вышли зачетные – странно, что Зайцев не додумался до подписи вроде «мама, я гей, папа, я гей», ибо это был сферический coming out в вакууме. Ну, мне-то уже поздно переживать по поводу репутации, а вот Зак, который вроде как натурал… Хм, хотя натурал ли? Стояк-то мне явно не спьяну примерещился, а с Савельевой меня на самом деле сложно перепутать ввиду отсутствия приятных округлостей и наличия соответствующих угловатостей. Следовательно… э-э, я что, магнит для латентных пидорасов? Ну да. То-то Зайцев мне проходу не дает со своим скрытым желанием сосать член. – Час от часу не легче, – проворчал я себе под нос. Бондаренко наверняка раздумывал, не вызвать ли Максиму Алексеичу дурку, чтобы не беседовал тут с пустым местом, ну да это похуй. В общем-то, ничего конкретного пока по поводу Елина сказать не могу (кроме того, что он – пиздец, и мне дофига понравилось с ним обжиматься). Вполне возможно, я на него запал (сама мысль об этом деморализует). Пойду, что ли, с горя лягу спать (масштабные последствия деморализации). – Ты что, спать собрался? – Бондаренко вытаращился на меня так, будто я не зубную щетку разыскивал, а залез на стол и станцевал степ. Между прочим, умею немного, хоть и хуево… однажды я пошел с Марком в какой-то левый клуб и очнулся на квартире у трех бешеных ирландцев, и тут понеслась. Я, кстати, в ответ оказал им медвежью услугу – научил песням Тимати. Было чертовски весело это слушать, хоть и безнравственно учить людей настолько ужасным вещам. Злой, гадкий я! – Все может быть, – изрек я с загадочным видом. Настроение, как ни удивительно, поползло вверх, и я даже не пытался убедить себя, что дело не в Заке. Смысл отрицать очевидное? *** Утро было ужасное. Потому что оно раннее – жопой чую, – а какой-то смертник взялся меня будить. – Макс, подъём! – ну разумеется, кто еще попытается меня будить воскресным утром? Только неискушенный индивидуум с шестого этажа. Можно было догадаться. – Ну сколько можно спать-то, а? Получив заслуженное «На хуй сгинь, педрила ебаная», смертник ничуть не стушевался и продолжил меня тормошить. После неудачной попытки схорониться под частично спизженным одеялом я неохотно приоткрыл один глаз и узрел над собой Зака, до неприличия довольного в эту гипотетическую рань. – Елин, ты садист! Иди на хуй! – простонал я, прекрасно понимая, что хрен он отстанет, если уж явился. Фоном послышался смешок Машки, а так же довольный гогот ее бой-френда, будь он неладен. – Ну чего ты как тело? Полдесятого на часах, а он спит… – Полдесятого?! Нет, Зак, оставь меня в покое, я ещё труп, – я без особой надежды уткнулся лицом в подушку. – Сгинь-пропади… И если вдруг решишь нарисоваться, то не раньше, чем через три часа… Я почувствовал, что меня натуральным образом пытаются отодрать от кровати вместе с одеялом. Эй, не надо так, положи где взял! – Я тебя сейчас так потащу по всему коридору и запихну под душ! – Зак, ни стыда и ни совести у него, вовсю ржал вместе с моими соседями. Почему-то подозревая, что по коридору меня действительно протащат, я послал всем присутствующим лучей ненависти и с величайшей неохотой выпутался из одеяла. Протер глаза и попытался проснуться чудовищным усилием воли. Хуй там, не получилось. – Кофе мне, блядь, пожалуйста! – по запаху я вычислил попытку подсластить мне пилюлю. – Отдамся два раза, – я зевнул и забрал у Зака кружку. Хорошо пилюлю подсластил, годно. Оставлю его в живых, пожалуй. – Сваренный… Нет, Елин, это не два раза, я тебе скажу… Это пожизненное сексуальное рабство! – Учти, мы свидетели! – подал голос Бондаренко. Я посмотрел на него укоризненно, потому что, блядь, нет ничего веселого в том, что… короче, в полдесятого должно быть грустно. – Слушай, – я осоловело встрепенулся, кое-как отвлекшись от кофе. – Раз уж я тебя разбудил… У тебя какие планы на сегодня? – Мои планы ты уже разрушил! – мрачно заверил я, пытаясь нашарить под подушкой заначку. Заначки не обнаружилось и мой мир рассыпался на тысячи осколков (низкопробные книжонки и поиск перлов в них – это мое guilty pleasure, признаюсь честно). Все еще не веря своим… э… пальцам, я вытянул из-под подушки обертку от шоколадки и уставился на нее со скорбной миной. – Я же не мог сожрать её полностью… Ну нет! – бормочу под новый взрыв хохота. Елин, проявляя чудеса предупредительности, поспешил скормить мне заныканную в кармане конфету. Что ж, это ему еще плюс сто в карму и индульгенция на мой недосып. – Ну, раз планов у тебя нет, собирайся! Поедем гулять в лес! О'кей, ты не только продался в рабство за конфету, жалкий пидорас, но и подписался хуй пойми на что. Впрочем, если я соглашусь сам, а не поеду в лес в багажнике… – Я ж сказал, что отдамся два раза, чёрт с тобой, поехали, – передергиваю плечами, хлебнув кофе. – Во сколько? – За полчаса соберёшься? Он только что сказал это… это… ну, вот это вот. Улыбаясь. Нет, он точно маньяк! Ну на хуй, как прикажете с таким в лес ехать? Мне инстинкт самосохранения не позволит. – Полчаса? – переспросил я почти с ужасом. – Ты издеваешься? Да я только проснулся! – Я как бы в курсе! – этот коварнейший тип рассмеялся и намылился в сторону выхода. – Жду тебя внизу! – Ёбаный ты ж на хуй, Елин, у тебя совесть есть или где?!.. Совести у Елина явно не было и в помине, потому как он проигнорил все мои вопли да съебал быстро и решительно, при этом демонстративно зажимая уши и горланя Нойза во всю глотку. Влюблен в этого упыря, значит? Да я придушил бы его с превеликим удовольствием! Своей жалкой жизни он обязан джентльменскому набору «Кофе и конфетка», да и то не факт, что участь Дездемоны Зака все же не постигнет. Полчаса? Не, не слышал. Нет, ну я не девка, чтобы наводить марафет до второго пришествия, но все же сам по себе достаточно медлителен. Особенно с утра. Слово «поторопись» заставит меня лишь скривиться с отвращением, потому как торопиться я не люблю и не умею. Мелькала вероломная мысль положить на Захарку с прибором и спать дальше, однако Бондаренко своими бесконечными подъебами на корню пресек все попытки заснуть. Одно напутствие чего стоило. – Себя ты прилично веди, падаван юный! Чтобы никакого секса на первом свидании! Из комнаты я выходил, понятное дело, с фэйспалмом. Начинаю подозревать в Бондаренко слэшера… уж мне эти его мыслишки о свиданиях и сорока кошках. Впрочем, когда один парень притаскивает кофе в постель другому парню и зовет на прогулку по лужку, сложно об этом не подумать; вот и я сейчас тоже подумал, да. Надо будет поинтересоваться-таки у Зака, что за херня происходит, притом пятничной экспозиции «принцесса и трон» это также касается. Зак, разумеется, уже ждал меня внизу, как и договаривались. Видок у него был на редкость бомжевато-упротый (шапка с коноплей поспособствовала, я считаю), так что я на его фоне наверняка выгляжу еще более педиковатым, чем обычно. Зато вроде не возмущен тем, что я не уложился в полчаса… впрочем, его же счастье, ибо я-то найду, что сказать по данному поводу. В конце концов, спать все еще очень хотелось; как Елин может быть таким довольным, не проспавшись в воскресенье, ума не приложу. – Готов? – Ну, можно сказать и так, – туманно отозвался я, направляясь к выходу. Уже возле двери, не удержавшись, ехидно добавил: – Знаешь, Елин, с тобой я скоро буду готов даже среди ночи на воздушную тревогу моментально среагировать. – Воздушную тревогу я тебе тоже как-нибудь организую! – пообещал Зак, пока я подкуривал (в этот раз зажигалка с кнопочкой, между прочим, но я ее по закону подлости быстро проебу где-нибудь). – Ну чего встал? Пойдём на остановку или будем караулить общагу? Ну, мне и тут хорошо, но если вы таки настаиваете… угу, все же настаиваете. Я покорно поплелся следом за ним к остановке, рассеянным взглядом стреляя по сторонам и изредка залипая на Зака. Тот, что нифига не удивительно, оживленно порол горячку, которую я лишь изредка комментировал. Меня такое положение вещей вполне устраивало: не могу назвать себя шибко общительным… ну, по крайней мере, без бутылки. Способность Елина разговаривать за двоих (или даже за четверых, чего доброго) пришлась кстати; я же имел отличное алиби для того, чтобы пялиться на него. Мне вот что интересно – как эта штуковина, называемая любовью, вообще работает? Почему, черт возьми, из всех знакомых мне долбоебов именно топающий сейчас рядом со мной вызывает желание повалить в ближайший сугроб и сотворить нечто… хм… крайне голубое и безрассудное, да. Не то чтобы я жаловался, ныть уже надоело; осталось только смириться с неизбежным. Зак – это вроде бы и не так уж плохо. Это мог быть, скажем, Зайцев, и вот тогда бы я точно вышел с разбегу в закрытое окно, громко матерясь. Потому что для того, чтобы влюбиться в такое уебище, нужно быть неизлечимо больным на голову (опухоль мозга, терминальная стадия), а значит, уже нет смысла жить дальше. Мои крайне позитивные раздумья были бесцеремонно прерваны появившейся на горизонте маршруткой, увидев которую, Зак схватил меня за руку и на всех парах понесся к остановке, будто это его последняя возможность свалить от общаги куда подальше. Я себя прям ручной кладью ощутил, ну; особенно когда меня затащили-таки на заднюю площадку и толкнули на сиденье. Я потряс головой и усмехнулся: радостно-кретинская рожа запыхавшегося Елина как-то очень располагала к веселью. – Ну ты и псих! – констатировал я, когда Зак рухнул рядом. – Серьёзно, Елин, знал бы я, что ты такой сумасшедший, в жизни бы с тобой не связался! Он возражать не стал, только отмахнулся. Хмыкнув, я чуть сполз по спинке сиденья, устраиваясь поудобнее. На улице вроде бы взбодрился, но теперь, стоило только пригреться, – почувствовал, что снова начинает рубить, притом нехило. Вздремнуть что ли? – Ложись, соня… а то уже не знаешь, как извернуться, чтобы не стечь на пол! Нам всё равно минут сорок ехать. Мне кажется, или Елин всерьез предлагает использовать его в качестве подушки? Э… нет, вроде бы не кажется. Я, не будь дурак, отказываться не стал и улегся, попутно размышляя о животрепещущем. Ну, то бишь, решил ли Зак малость поголубеть или просто ебанулся. Или же ебанулся я и выдаю желаемое за действительное… В общем, кто-то из нас с утра пыхнул, да. И очень уж хочется думать, что это был не я. – Э-э… Макс, ты не спишь, нет? – осторожно поинтересовался Зак спустя какое-то время; я как бы намекнул, что не сплю. – Я тут тебе хотел сказать… Мы не просто в лес едем, а покататься на сноубордах! Ты умеешь или тебя учить надо будет? Я поднял голову, уставившись на него в полном ахуе; голову, впрочем, заботливо вернули туда, где она покоилась парой секунд ранее. В лес, говорил он мне. Погулять, говорил он мне. Ну зато теперь-то понятно, что пыхнул не я! – Твою ж мать, Елин! – заныл я возмущенно, утыкаясь носом ему в воротник. – Мне уже после слова «лес» следовало понять, что ты решил меня прикончить! Ну вот что такого ужасного я тебе сделал? – Ну почему сразу прикончить? – ему, конечно же, весело. – Это несложно, правда… Я же научу! Всё покажу, расскажу и даже подержу за ручку, если будет страшно! Идея подержаться за ручки мне, честно говоря, была по душе. Но не в таком же, мать твою, контексте! Неужели в арсенале не найдется что-нибудь более нежное и трепетное?.. – Знаешь что? Мне даже, блядь, нечего на это ответить! – о, мне было, что ответить, но я не хотел травмировать нежную (и трепетную, ага) гетеросексуальную психику Захарки. – О'кей, я согласен держаться за ручки, и вообще буду весь такой девственница в первую брачную ночь! М-да. Что-то меня как-то не в ту сторону понесло. Зак, впрочем, не очень-то и отставал. – Макс, понимаешь, ролевые игры – это несколько не для сноубордов! Впрочем, на первый раз потрахаешься ты с ними прилично, это я тебе как знающий человек говорю! – Да не вопрос, Захарушка, – со смехом ответил я. – Только учти, я за безопасный секс! Не, не так, – я просто за секс! А там, глядишь, и до сноубордов дело не дойдет. Интересно, в каких величинах можно будет измерить охуение на елинской физиономии, если я предложу такой вариант? – Да не вопрос, обеспечим, – ухмыльнувшись, отозвался он. – В прокате специально для тебя попросим каску и подушку, чтобы к заднице привязать! Достаточно безопасно, а? Думаешь перещеголять меня по части насмешек? Ой, шел бы ты отсюда, петушок. – Ты такой заботливый, Елин, – шепчу этаким голоском кокетливой шалавы, почти касаясь губами его уха. Елин остолбенел, а я, довольный произведенным эффектом, снова уткнулся лбом ему в плечо и заржал. – Спи уже, нам ещё минимум полчаса ехать! – пробормотал он чуть смущенно, и провел рукой по моим волосам. Смех мой резко оборвался, как и поток язвительных мыслишек в голове, уже, казалось бы, готовых к озвучиванию. Интересно, этот недоумок хоть догадывается, что даже от такого небрежного прикосновения у меня внутри все переворачивается? О чем я… конечно же, не догадывается. Это ж Елин, в конце-то концов! Так подозреваю, он догадается о моем далеко не платоническом интересе к его персоне только в случае, если ему не шутя так засунуть руку в штаны; все остальное более или менее бесполезно. С другой стороны, попробовать нечто менее радикальное никто не запрещает… разве что здравый смысл, который у меня, на минуточку, отсутствует. В противном случае меня бы здесь не сидело. Как ни удивительно, какое-то время я все же подремал, а как очухался – обнаружил, что у нас с Заком образовалось нечто вроде трогательных пидорских обнимашек. Как следствие – понял, что меня накрыло и что готов ехать в неведомые ебеня хоть до самой ночи, только бы не отлипать от него подольше. Ощущение новое, даже, пожалуй, пугающее своей… как бы это выразиться… значимостью. Глупо прозвучит, но… ничего подобного у меня никогда не было. Не с Иброй же по маршруткам обжиматься, ну в самом деле. Уж тот бы презрительно скривился от одной лишь мысли об этом. Вот уж чего мне меньше всего сейчас хотелось, так это думать о Сагееве. И сейчас, надо отметить, это у меня отлично получалось. – Макс, подъём, – услышал я к своему величайшему неудовольствию и почувствовал, как Зак осторожно убирает волосы, упавшие мне на лицо. Какой такой подъем? Не хочу, не буду! А ну вернись на место, ты, строптивая большая грелка! – У меня дежавю! Сейчас ты скажешь, что уже почти полдесятого утра! – с подозрением бормочу, когда изображать глубокий сон стало уже не с руки. – Помнится, я засыпал у тебя на плече, а не в нежных объятиях… Зак тут же убрал руки, а я пожалел, что вообще это ляпнул. Всех всё устраивало, в конце-то концов. Люди, конечно, косятся, но лично мне на их мнение по данному поводу глубоко похуй. – Ты соскальзывал с плеча, не мог же я дать тебе упасть! – заявил Зак с кристально честным видом. А потом, улыбнувшись, добавил. – И вообще, ты так мило сопел… Было бы жаль, если бы ты проснулся… А вот и наша остановка! С излишним оживлением он подорвался со своего места; я поспешил следом, с трудом переваривая услышанное. Положительно, я буду не я, если не подгоню ему футболку с принтом «Осторожно: пиздец». Завезя меня в какие-то ебеня, Елин повел меня – внезапно! – в какие-то ебеня. Я тихо-мирно дымил сигаретой, снисходительно глядя на его ни к месту довольную рожу и слушая вдохновенные разглагольствования. – В принципе, сноуборд – это просто, Макс, – заявил он с жутко умным видом, притащив меня к какой-то полуподвальной шарашке. – Главное – правильно выбрать доску и затянуть как следует крепления, а с этим у тебя проблем не будет, поверь! Поверить? Бондаренко бы сейчас на моем месте загорланил, через раз попадая в ноты: «Я тебе не верю-у-у!» и далее по тексту. Представив, как по-идиотски это будет выглядеть, я воздержался от вокальных упражнений. Вместо этого одарил недобрым взглядом Зака, любезно распахнувшего передо мной двери, будто я его подружка, и шагнул в помещение. И тут же въебался во что-то головой. – Твою ж мать, это что за катакомбы? – возмутился я, потирая ушибленное место и оборачиваясь к Заку, который пытался на свой радостный оскал натянуть горестно-виноватую мину. – Макс, прости! – нет, я буду ненавидеть тебя до конца своих дней. – Я правда забыл про этот выступ… Вон ту дверь толкай, там потолки повыше! Со второго раза получилось вполне себе благополучно. Ну, по крайней мере, башка уцелела; с благополучием я, пожалуй, чересчур поспешил. Благополучно… вспомни, Нырков, где ты и с кем. – А я уж ожидал очередного подвоха, Елин! – съехидничал я, оглядывая не без опаски полудохлое тело за стойкой и прочие доски. И еще раз: что я-то, блядь, здесь делаю? – Привет, Майк! Нам бы доски что ли? – это Зак у меня за спиной окликнул чувака за стойкой и завозился с чем-то. – Макс, – я поспешно обернулся. – Слушай, я же забыл тебе сказать, чтобы ты паспорт взял для залога! Вот я болван… Тут мне поспорить было не с чем – болван первостатейный. – Вот тут тебе и пришёл пиздец! – вдоволь насладившись его обескураженным видом, я все же сжалился и вытащил паспорт из внутреннего кармана куртки. – Точнее, пришёл бы, если бы мне вечно не отказывались продавать курево! – Зак, я тебе говорил, что когда ты сюда притаскиваешься, здесь становится очень весело? – довольно загоготал этот Майк, а потом спросил у меня: – В первый раз, чувак? – Да я бы и не сунулся никогда, если бы не вот это чудовище! – заявил я, сделав большие глаза. – Я как-то не любитель экстрима… – Да сам ты чудовище! Мне ещё до тебя, как пилигриму до Мекки и Рима! – возмутился Зак, сопроводив все это ухмылочкой. – Мне как всегда, сорок третий и доску на сто восемьдесят… А вот Максу… По длине, наверное, метр семьдесят! Размер ноги у тебя какой? Я с покерфэйсом сообщил, что размер ноги у меня сороковой. При желании, кстати, могу впихнуться и в тридцать девятый. Елина сия новость почему-то поразила до глубины души, а я только плечами пожал. Ну я, конечно, дылда метр восемьдесят с копейками, да вот внушительной комплекцией природа обделила, решив с бодуна состряпать нечто длинное как мой папа и тощее как моя мама. – Прошу на скамейку, Золушка! – за Золушку Зак предсказуем отгреб по кумполу, однако его безудержного веселья это ни капли не умерило. Не успел я реквизировать предложенную мне обувку, как услышал: – Макс, давай помогу, а? – Елин, я же не беспомощный! Шнуруйся сам, а я уж как-нибудь разберусь! Честно говоря, я не очень-то верил в собственные слова, но пингвин же птица гордая; пока не пнешь – не полетит. Вот по такому принципу я и ебался с первым ботинком до тех пор, пока не пришлось признаваться, что я действительно беспомощный. Местами. – Ладно, Елин, сдаюсь! Только вернись, я всё прощу! – Вот то-то же! – назидательно произнес Зак, после чего опустился рядом со мной на колени и принялся возиться со шнурками. У него, ясен пень, получалось не в пример лучше. Не удивлюсь, если Заку вся эта ситуация с немощной голубой принцессой в целом нехило так доставляла; да и меня, если уж не кривить душой, все это забавляло ненамного меньше. В общем, меня обули (нет, «обули» здесь не в значении «наебали», хотя и это тоже) и снова куда-то поволокли. По пути выяснилось, что ботинки пиздец какие неудобные даже для человека, привыкшего разнашивать обувку типа гриндерсов, а дурацкая доска в своем желании угробить мои нижние конечности ничуть не отставала от ботинок. Зак, которого и тараном не вышибешь из роли благородного принца, порывался забрать доску, однако я включил гордого пингвина и потащился дальше. – Слушай, почему эта дура такая длинная? – У тебя ещё относительно короткая, – утешил Зак. – Доска вообще-то соответствует росту… И чем она длиннее, тем менее управляемая. Так что не гунди, Макс! Огрызнуться я не успел, ибо взору моему неожиданно предстал спуск (я, хоть и нуб, однако мог бы догадаться, что ждет меня впереди), и я понял, что продаваться за кофе порой бывает весьма опрометчиво… Да ни один кофе не стоит таких жертв! Остановите Землю, я сойду. Нет, сначала этой дурацкой доской зашибу Елина нахуй за его пакостное хихиканье, а потом сойду! – Ну, как тебе? Как мне? Я попытался подобрать нечто саркастическое и приличествующее случаю, однако не вышло. – Это же пиздец! – взвыл я с праведным гневом в голосе и на физиономии. – Нет, Елин! Я туда не пойду! Я же наебнусь к чёртовой матери! Моим решительным отказом Зак ничуть обескуражен не был; уложив доску на снег, голосом, каким обычно я говорю Максу-коту не выебываться и слезть со шкафа, он велел: – Макс, без паники! – с этими словами он забрал у меня доску и уложил рядом со своей, а потом взял меня за руки ( этим самым вынеся мне мозг окончательно). – Я буду тебя держать, слышишь? За руки! Вот так… Ага, держать. За руки. Спасибо хоть не за талию, заставляя орать «Я король мира!»… Э-э, что ты делаешь в моей голове, «Титаник» ёбаный? – Ну прямо пиздец как романтично! – выдал я с нервическим хихиканьем. Уж не знаю, что смешнее: суровая реальность или театр фантазий со мной в роли Розы-как-ее-там. – А ты романтики хочешь? – Зак, разумеется, переплюнул меня по части долбанутых словоизлияний. Некоторое время разглядываю с сомнением его физиономию а-ля «я у мамы дурачок», потом тяну, снисходительно улыбаясь: – В сложившихся обстоятельствах я хочу дожить до завтрашнего дня, знаешь ли! – Обещаю, доживёшь… Ну, в крайнем случае, если не будешь делать так, как я скажу, обзаведёшься красивыми синяками! Садись давай, буду тебе крепы затягивать! Сказать имею я, что это называется не «садись», а «нет времени объяснять, уебись на снег», но выбирать как-то не из чего, а потому послушно взял да уебался. – Уговорил, противный! – вытянув ноги, я томно изрек: – Я буду хорошим мальчиком. Цени, Елин, такое обещание от меня, вроде бы, ещё никто не слышал! Елин ничуть не впечатлился столь многообещающими словами, только заржал в очередной раз да устроил раскопки в своем рюкзаке; энное количество времени спустя я разглядывал флисовые варежки ебанутой расцветки и меланхолично думал, что к такому меня жизнь не готовила. Натянув перчатки, я испытал потребность пиздануть что-нибудь этакое. Ну там: «Я, царь, великий князь всея Руси…» – Значит так, записывай, – про царя было лень; остановился на лайт-версии. – Косметику мою – Андреевой, конспекты – Левашовой, а ноут... Что ж, Бондаренко давно на него зарился... – Рано ты на тот свет собрался! – засмеялся Елин, продолжая приковывать меня к этой машине смерти с блэк-джеком и шлюхами. – Неужели думаешь, что так легко от меня отделаешься? Я закатил глаза, думая, что даже накатать курсач за месяц до дедлайна более реально, чем отделаться от Зака. Разумеется, курсач будет лихорадочно допиливаться на коленке в ночь перед защитой (это при благополучном раскладе), ну а Зак – напоминать с максимально возможной регулярностью о существовании в русском языке словосочетания «банный лист». – А теперь вставай, – закончив с креплениями, он встал. – Думается мне, что сам ты прыжком не встанешь, так что держись за меня! Думается ему… вот уж кому-кому, Елин, а тебе точно думается только по большим праздникам! Предчувствие пиздеца не покидало, когда я, насупившись, вцепился в протянутую руку. Зак рывком потянул меня наверх и аккуратно подхватил свободной рукой под спину. Надо отдать ему должное, попытался подбодрить; я лишь вздохнул, морально готовясь визжать как сучка и звать мамочку. Ну а что? Помирать, так с музыкой! – Ты нормально стоишь? – Не знаю, тебе виднее, – пробормотал я, подозревая, что наше «нормально» наверняка в корне различается. Продолжая придерживать доску ботинком, Зак перехватил мою вторую ладонь и теперь держал меня уже за обе руки. – Колени согни, умник! И на пятки обопрись! И тут – опять ни к месту, конечно же, – снова дал о себе знать мой ёбаный театр фантазий. – Захар, люди же смотрят! – изрядно позабавившись собственному идиотизму, я уточнил: – Или ты у нас эксгибиционист, а? – Макс, ты вообще о чём? – Зак моим весельем был изрядно озадачен, а я вспомнил, что мой визави является чем-то из оперы «слоупок-девственник», и совсем порвался. – Прости, я всё время забываю, с кем имею дело! – Да я гляжу, тебе смешно, Максимка? – да, мне смешно, и смертельная обидка в его голосе ничуть не улучшила ситуацию. – Может мне руки отпустить, а? Я тут же в ужасе умолк и вцепился в Елина мертвой хваткой, не забывая присовокупить ко всему этому взгляд описавшегося щенка. – Ты смерти моей хочешь?! Тут уже пришла очередь Зака потешаться надо мной. – Ладно, серьёзно, Макс… Колени согни, иначе уебёшься! Да не цепляйся же ты так за меня, никуда я не денусь! – да, он определенно никуда не денется ввиду того, что его никто не отпустит. – Ты сейчас стоишь на заднем канте доски, а теперь очень медленно переноси вес вперёд и скользи на меня… Я послушно принялся делать как велели, нервно косясь то под ноги, то на Зака. Где-то в глубине души зародилась надежда вернуться в общагу целым и невредимым (дабы сгинуть под лавиной троллинга, которую обрушит на меня Максим Виталич, чтоб ему икалось). – Вот так! Это же не сложно! – подбодрили меня. – А теперь снова упор на задний кант делай! Ну колени же, Макс! Если бы я тебя не держал, ты бы уже летел вниз! – Ну что Макс? Я боюсь, Елин! Скользко же! – Может тебе песочку посыпать? – предложил Зак с явным ехидством, а потом вздохнул. – Запомни одну вещь! Колени реально распрямлять нельзя, это, по сути, полная потеря контроля над доской! И как только ты понимаешь, что начинаешь ускоряться, тебе нужно тормозить кантом, желательно задним, ибо на задницу падать не так обидно, как носом в накатанный снежок! Я подумал, что кого-то здесь явно клинит на моей заднице; прям-таки подозрения берут. Как всегда не о том подумал, ну. Некоторое время спустя навязчивые мысли о смерти несколько померкли: как ни крути, дела вроде пошли получше. Самую малость. – Вот видишь, а ты боялся! Я же держу тебя и упасть не дам! – заверил Зак, улыбнувшись в ответ на мой очередной опасливый взгляд. – И вообще, Макс, ты не знаешь, как меня учили! Дело было на горной трассе… Меня просто пристегнули к доске и спустили с горы нахрен! А там, Елин, как хочешь, так и вертись! Так что тебе ещё повезло… Может, одну руку отпустить? – Повезло мне, ага! Счастья полные штаны! – идею я не оценил. – Отпустить, как же! Елин, ты вообще что ли с головой не дружишь? Водрузил книжного червя на какую-то херню смутно фаллических очертаний – теперь катай как саночки! Не то чтобы сейчас мне было так уж страшно, но довольное и сверх всякой меры веселое ебло Елина никак не способствовало душевному равновесию. Смешно ему… мне вот досадно: выгляжу явным идиотом, чего долбаный синдром отличника активно не одобряет. Да и вообще, не любитель я активного отдыха, так что здесь и сейчас на правах принцессы готов отвалить полцарства за диван и прочие пассивные прелести! Разумеется, когда Зак не пустил меня на подъемник и поволок обратно в гору, предложение стало еще более актуальным…Со вторым спуском, впрочем, дело пошло уже куда бодрее: я-то сколько угодно мог орать про свое задротство и неразделенную любовь к дивану, а кататься саночками хотел не настолько, насколько могло показаться. Я даже время от времени отцеплялся от Зака и почти не пытался пропахать носом снежок (ну, говоря по чести, Зак меня вовремя отлавливал). – Всё-таки я не безнадёжное бревно! – радостно восклицаю как раз перед очередной попыткой наебнуться. И таки наебнулся… на Елина, и не то чтобы я сильно недоволен. – А знаешь, Захар… Мне начинает нравиться! Да, в самом деле, начинает нравиться… здесь очень хотелось прибавить: «падать в обнимашки», ибо сие есть косвенная – косвенная, я сказал! – причина проснувшегося энтузиазма. Не переставая ржать, мы потащились на третий заход. Который, собственно, даже удался: съехал я почти сам, задницу почти не отшиб и даже веру в диван животворящий почти предал. Почти. Может быть, даже и падал бы меньше, если бы неадекватность Захара Андреича не передавалась воздушно-капельным путем, заставляя меня хохотать как припадочного и нести всякую чушь. – Всё, Зак, я больше не могу, – выдохнул я, еще толком не отсмеявшись и снова обрушивая свои тощие кости на снег – в этот раз по доброй воле. – Это было классно, правда! Но ноги меня больше не держат… – определенно, ноги не держали, да и руки вполне закономерно нацелились на курево. – Ну и кури тогда! А я вот пойду пару раз скачусь… – великодушно разрешил Зак, воссоединяясь наконец с доской к своей явной радости. И как не заколебался со мной возиться? Столько времени угрохал, долбоеб. – Только, Макс, на снегу не сиди, вон бревно рядом есть… Простудишься же! Заботливый какой, аж ехидничать не хочется. Потому я молча усмехнулся себе под нос и закурил, наблюдая за тем, как Зак управляется со своей доской, – само собой, на порядок лучше, чем я. Придя к выводу, что купаться в снегу и правда не очень-то кошерно, я кое-как освободился от – как я там выдал на спуске? – херни смутно фаллических очертаний, после чего заполз на бревно и принялся меланхолично дымить сигаретой. Ну и размышлять, вот уже в который раз, как же я влип. В Елина влип, да по самую макушку, и спасительную веревку мне совершенно точно никто не бросит. А если бы и бросил кто – ну на кой черт она мне нужна-то? Я во всех смыслах по уши, да, но вот внушить себе, что это плохо, как-то не очень получается. И не получится, думаю, по одной простой причине. Безразличие, значит, подстегивает? Да хуйня полная; ответный интерес похлеще какого-там безразличия будет; а этот самый интерес у Зака не заметить было сложно даже с моей убогой самооценкой. Всё это настолько очевидно, что даже случайные прохожие, кажется, просекают фишку. Насчет того, что да как да почему, я обещал подумать завтра, однако сейчас уже послезавтра и… загвоздка в общем-то, в том, что мне уже совершенно наплевать. Оно просто случилось в один прекрасный момент, который я – разумеется! – проебал, потому что… Оно просто случилось. Мне плевать, как и почему. И на этом остановимся. М-да. Это, конечно, не фирменное воронинское «ок, влюбился, пойду поем», но тоже достаточно… хм, даже с определением затрудняюсь. Называю Елина долбоебом, а сам ничуть не лучше, если разобраться. – Боже, как круто! – это предмет моих интенсивных попыток подумать мозгом рухнул на бревно рядом со мной. – Макс, ты себе не представляешь, как здорово после двухмесячного перерыва снова прокатиться с горы! – воскликнул он восторженно, пытаясь прикурить вот уже битых полминуты. – Да уж, не представляю, – пробормотал я как можно более ворчливо… хреново, кстати, получилось. – Ты круто смотришься на доске. Давно занимаешься? – Лет с тринадцати, – Зак улыбнулся, чуть неловко пожимая плечами. – Мне, конечно, лестно слышать, что я крут как яйцо, но, поверь, это так, по-любительски! Вот ещё лет пять, тогда смогу претендовать на звание царя горы… Докурив, он снова закопался в свой рюкзак и с донельзя хитрой рожей извлек оттуда… нет, не очередной ебанутый в край предмет одежды, а термос. – Какао, сэр! Я что, собирался придушить этого чертовски милого ублю… э-э-э… самого замечательного в мире Елина? Ну нет, ну это же был не я вовсе, а мой коварный недосып! Прошу суд учесть это! Да, да, опять торгую собой за какаосодержащую продукцию. Положительно, людям не стоит знать, что я готов сделать за банку «Нутеллы». Хотя… а не расписать ли в красках наивным филологическим девочкам? Пусть убедятся уже, что расчудесный Макс Нырков – тролль, лжец и блядь. – Елин, ты не джинн случаем? Если да, то неплохо бы и пожрать чего сообразить… Я, между прочим, позавтракал одной конфетой! – А вот нехуй столько времени со штукатуркой прыгать! – поддел Зак к моему негодованию. Охренеть можно! Я столько времени не со штукатуркой бегал, я столько времени досыпал! Не успел я замыслить второе покушение на его жизнь, Зак вытащил из рюкзака пакет с бутербродами и снова купил меня с потрохами. – Но, тем не менее, тебе повезло, и я действительно джинн! No. Ты долбоеб. Но таки самый лучший в мире… чисто в порядке компенсации. – Елин, ты космос! – заявил я, когда заполученная наконец-таки кружка с какао едва не довела меня до морального оргазма. – Ну спасибо! Не думал, что я столь необъятен! Мама-то наоборот считает, что я тощий и скоро смешаюсь с молекулярной структурой ноосферы! – проржавшись, Елин вдруг спросил: – Ты там задницу себе не отморозишь? Ведь по-любому же джинсы насквозь промочил! Давай хоть рюкзак тебе на бревно кину… Опять он про мою пятую точку. И кто из нас после этого гей, спрашивается? Впрочем, тут я подозреваю нечто из оперы «полтора землекопа». На языке вертелась целая куча соответствующих подъебов, однако я сдержался, сказав лишь: – Задница – это святое! – и милостиво принял подаяние в виде рюкзака. Тут же поерзал и, не удержавшись, поинтересовался: – Елин, я стесняюсь спросить, но что там за стояк у твоего вещмешка? – Стояк? Какой стояк? – у Зака была такая потешная, испуганно-охуевшая физиономия, что я фыркнул; потом до меня дошел весь, так сказать, пятничный контекст разговора, и я расхохотался, едва не рухнув на снег в который по счету раз. Удержаться на бревне помог лишь инстинкт какаосохранения. Проржавшись (ну, почти… до относительной вменяемости), я вручил Заку свою кружку, потом встал и хорошенько встряхнул рюкзак, как бы намекая, что не интересуюсь мешковатыми мужиками с парой лямок. Рюкзак послушно сдал позиции, а я вернул себе кружку и честно попытался сделать серьезное лицо. А вот хуй там – Зак опомнился и, прикрыв побагровевшую физиономию рукой, простонал: – Макс, это не я! Она сама, эта отвёртка ебучая! – и тут меня накрыло с новой силой. Нет, нельзя столько ржать! А хотя нет, можно… чем я и занимался, пока смущенный донельзя Елин с унылым видом грыз бутерброд. Избавившись от риска подавиться, я решил последовать его примеру, однако выполнить квест мешали тигроподобные варежки. Ржать я перестал, так как стало очень грустно. Нет, ноосфера, не надо так! Не хочу снимать варежки, в минуту угрожающей разлуки они мне резко полюбились! – А варежку снять не пробовал? – полюбопытствовал Зак, более-менее оправившись от отверточного удара судьбы. – Даже пробовать не хочу. Холодно же, блядь! Я уже замыслил коварнейший лайфхак – напялить свои кожаные перчатки с плебейской целью захомячить бутербродик, – когда Зак в очередной раз отжег и протянул мне свой бутерброд. – Кусай! Подняв с пола челюсть, я, не будь дурак, применил эту самую челюсть по назначению: принялся извлекать профит из елинского аукциона невиданной щедрости. Муки совести были недолгими, потому что: а) Елин захавал бутер, а я нет; б) Елин притащил меня сюда, голодного и холодного (и не выспавшегося); в) меня просто забавляла ситуация. Подумав, добавляю еще пункт «г»: умиленная физиономия Елина, кормящего меня с рук, бесценна. Собственно, момент истины был неизбежен. Я это к тому, что в ходе не слишком-то содержательной беседы мы постепенно начали подбираться к теме принцессы и ее трона. – Макс, слушай, – очень постепенно, да. – Ты на меня за пятницу не сердишься? Я имею в виду, ладно бы, хрен с ним, с тем, что было в 728-ой, но ведь Стаселло фотки выложил Вконтакт… – Я? Сержусь? – недоуменно вскидываю бровь. – На тебя-то мне чего сердиться? Вот Зайцева я б не прочь похоронить в клумбе перед общагой! Так ведь уголовное дело же… – Да уж, я бы тебе помог, – Зак прыснул. – Прикинь, заголовок «Alma Mater»! Первая полоса: «Два студента-отличника похоронили третьего в клумбе за размещение компрометирующих эротических фото в социальной сети»! Мы бы прославились, Макс… – Елин, мне, конечно, приятно, что ты вызвался добровольцем в нелёгком криминальном деле, но боюсь, что идеального преступления не выйдет… Хочешь, расскажу, как будет на самом деле? – он кивнул, а я с готовностью принялся описывать эту колоритную сверх всякой меры мокруху. – Сначала ты размажешь зайцевскую кровищу по всему седьмому этажу, затем проебёшь орудие убийства, а в финале, уже на вахте, крадясь как слон с расчленённым трупом в мешке, наступишь на хвост Мурзику и перебудишь всю общагу, включая комменду, – как бы ставя точку, я откусил от его бутерброда хороший такой кусок. – Знаешь, тут я тебе не подельник, пожалуй! Да-а, получилось – любо дорого смотреть… ну, то есть воображать. Зак тоже представил все эти пляски с бубном, судя по реакции. – Да ладно, хер с ним, с Зайцевым, пусть живёт! – великодушно изрек он, отсмеявшись. И тут же сделал до нелепости важный вид: – Ты мне лучше скажи, раз не сердишься, что это было в пятницу… Ты прикалывался, или тебе нравилось то, что между нами было? Я чуть не поперхнулся останками последнего бутерброда, скормленного мне сердобольным Елиным. Нет, я знаю, что зачастую мои чрезмерные возлияния без зоркого наблюдения и тяжелой руки Сагеева заканчиваются в принципе одинаково: упал-очнулся-привет-ты-кто-предохранялись-надеюсь-давай-до-свидания-конечно-позвоню… но не в этот раз, железно! Увы и ах; это решило бы многие проблемы. – А что между нами было? Проснулся я вроде у себя, провалов в памяти не обнаружилось… – Макс! – Зак глядел на меня укоризненно, залившись свекольным румянцем в лучшем своем рыже-бесстыжем духе. – Я же серьёзно тебя спрашиваю, понравился ли тебе вечер со мной? Я разрывался между очередным порывом заржать, изобразить фэйспалм и умилиться соответственно. Незамутненный вопрос незамутненной… девственницы. Захар Андреич, а вам точно лет-то под двадцатник? А то порой создается впечатление, что я грежу о растлении малолетнего. – Какой такой вечер? – не в силах удержаться, ехидно вопрошаю. – Кажется, мы совершенно случайно столкнулись на оргии у Зайцева, а ты говоришь так, будто это была наша первая брачная ночь! С лицом очкастого задрота, собравшегося начистить ебало двухметровому шкафу, Зак глубоко вдохнул и выпалил: – Вечер пятницы, Макс, это такой вечер, когда ты успел посидеть у меня на коленях, облапать меня, загубить на корню мою репутацию натурала и довести Савельеву до предынфарктного состояния! – и, уже малость сдувшись, добавил: – Вот я и захотел уточнить, собственно, какого хера? И правда: какого хера… какого хера я не довел Савельеву до инфаркта? Мелко плаваю, что и говорить. А вот за репутацию натурала, милый мой трон, надо было трястись в пятницу, когда в духе завзятого пикапера пиздел что-то там о красоте моей неземной. И на коленях я у тебя посидел с полного твоего согласия, раз уж не только не оказался скинут на пол в самый разгар веселья, но и досиделся до весьма интересного момента. – Это ты меня спрашиваешь, какого хера? О, да я бы и сам не прочь узнать какого, – с милой улыбочкой я отхлебнул какао, после чего язвительно припечатал: – Знаешь, Елин, это не у меня стояк случился, смею тебя заверить, – и, подумав, честно добавил: – Хотя, пожалуй, я был критически к этому близок. – На тебя только у мертвого не встанет! – Зак выдал очередной перл и, судя по выражению лица, едва не прикрыл рот ладонью, но тут же снова подал голос. – И вообще, не я уселся к тебе на колени и ёрзал на них, вызывая нихуёвое такое желание подрочить!.. Ух ты, восстание хомячков. Милота же! Ну прямо на полном серьезе захотелось потискать этого антропоморфного хомячка-переростка, притом даже не в пошлом контексте. – Ага, слышал я про такое, – с ухмылочкой я выдал пришедшую на ум цитату из песни. – «Гей споткнулся и упал ртом мне на xуй!» И, не выдержав, снова принялся хохотать; пришибленный видок Зака только подливал масла в огонь. – Ты что слова «хуй» никогда не слышал? – уточняю елейно, не забывая хлопать ресницами аки дурочка с переулочка. – Кстати, вкусное какао! Молодец, Елин, ты такая хозяюшка… Тему, вопреки ожиданиям, Зак менять не стал. – Мне вообще-то не хотелось бы, чтобы ты считал меня озабоченным кретином, который только и думает, как тебя в койку затащить! – запинаясь, пробормотал он, с преувеличенным интересом разглядывая свои ботинки. – На самом деле я имел в виду, что ты правда очень красивый, и ты мне нравишься. Я не знаю, что со мной творится, но знаю, что очень не хочу, чтобы с твоей стороны это было просто по приколу… Когда тебе под нос суют нечто весьма сомнительное, ты все равно не можешь в это поверить, пусть даже видишь-слышишь-ощущаешь и прочая фигня. Ты сомневаешься, неизменно сомневаешься в правдивости сего явления, будь то невидимый розовый единорог, сто баллов за экзамен, ну или Зак, которому ты вроде бы нравишься. Поэтому я сдержал души прекрасные порывы завалить его в сугроб и творить голубые непотребства, как мечталось о том полдня назад, и ограничился очередными смехуечками – теперь, правда, больше на нервах. – Елин, ты пиздец! – простонал я то ли весело, то ли обреченно. – Но вообще, если это действительно так тебя интересует, мне понравилось «то, что между нами было»! – последние слова я, разумеется, произнес с особым ехидством, но потом сжалился над этим внезапно поголубевшим Ромео и добавил: – И на этом тему поруганной чести натуралов, пожалуй, закроем! На багровой физиономии Елина при этих словах тут же засияла лыба до ушей. Пока я отвлекся на унылую рефлексию по его же поводу, он оживленно зашевелился, явно задумав очередную невообразимую поеботу. – Ты только погляди какой классный снег! – воскликнул Зак, запульнув в дерево только что слепленным снежком. – Он так клёво лепится! Давай снеговика замутим? Да, задумал. Я едва удержался от того, чтобы с мученическим стоном закатить глаза. Никакие нежные чувства к этому кретину не мешали периодически чувствовать себя санитаром в психбольнице. – Елин, мне чисто для справки… Скажи, чем ты так знатно накуриваешься постоянно? – Ну почему ты не можешь не стебаться надо мной? – улыбаясь именно с видом обитателя палаты номер шесть, Зак комкал в руках очередной комок снега. – А как с тобой можно удержаться от стёба? – вопросом на вопрос интересуюсь. Серьезно – ну как можно? И можно ли вообще? Эта подлюга запульнула в меня снежком, пока я обдумывал вышеуказанные превратности бытия, на что ответом ему был мой взгляд, полный праведного гнева. Зак ничуть не устрашился и радовался пуще прежнего. – Прости, я вот тоже удержаться не смог! Ничего с собой не могу поделать: рядом с тобой так и хочется всякие непотребства творить! – Если я начну творить с тобой непотребства, Елин, ты поймёшь, что я обычно ещё вполне мил! – не остался я в долгу. Да уж, Захар… знал бы ты, на какие непотребства я способен. – Ладно, считай, что я испугался! – снисходительно улыбаясь, Зак стряхнул остатки снега с моей куртки. – А вообще я серьёзно! Смотри, какая полянка классная... Столько снега! Сто лет же снеговиков не лепил... Ну Макс, ну давай, а? Ответ мой должен был звучать так: Елин, ты пьян, иди домой. Но прозвучал почему-то по-другому. – Да чёрт с тобой! Чем бы дитя, как говорится, ни тешилось! Зак тут же подлетел с бревна на третьей космической скорости и замельтешил вокруг меня, заполняя собой пространство вопреки законам физики и здравому смыслу. – Допивай тогда, и пойдём! – с этими словами он выдал серию неких эпилептических скачков и обрушился в сугроб, даже оттуда не переставая голосить. – Блин, как же классно! Блин, какой же пиздец, – в мыслях откликнулся я, при этом не переставая улыбаться. Как ни крути, а этот дурдом на двух ногах нехило забавлял. – Елин, от тебя надо прятать всю наркоту, включая сыр и шоколадки! – вынес я вердикт. Стоило только выпустить из рук кружку, как на меня тут же накинулись с крамольной целью повалить в снег. Я отбивался, как мог, хохоча и угрожая членовредительством одновременно, но все мои трепыхания были пресечены на корню, когда я оказался в неожиданно крепком захвате. – Елин, ты маньяк! – картинно возмущаюсь, однако в мыслях моих большое сомнение по части того, кто из нас маньяк. А всё потому что совесть надо иметь, Елин, и держаться на приличном расстоянии от неприличного меня. – И ладно бы только маньяк, но ещё и весишь добрый центнер! – Не пизди, моя черешня! Всего-то семьдесят с хвостиком килограммов, а ты крик поднял! – весело отозвался Зак, пока я с приклеившейся к губам кривой улыбочкой думал, что мне в принципе ничего не стоит по закону жанра уложить ему руку на затылок и, притянув чуть поближе… – Ну что, встаём, или у нас с тобой сончас? – крайне вовремя (нет, нет, ну нет же, нихуя не вовремя!) Зак разжал руки и перекатился на спину, пока я смирялся под ударами судьбы, как изволил выразиться товарищ Шекспир в вольной интерпретации Пастернака. Смирялся я, правда, очень своеобразно, в цветистых матерных эпитетах. С другой стороны, я понимал, что торопиться не стоит. Ни к чему хорошему меня это в прошлый раз не привело, о нет. Последствия до сих пор расхлебываю. – Повезёт, если во мне килограмм шестьдесят наберётся, – понимая, что как-то чересчур завис, запоздало бормочу, а потом свысока добавляю: – А над твоим предложением я, так и быть, подумаю! – Подумает он! Вставай давай, а то замёрзнешь! – велел Зак с напускным возмущением, протягивая мне руку. Рывком подняв меня на ноги, он снова сделал расстояние между нами неприличным; я же (будучи идиотом) вместо того, чтобы ловить момент, с ехидцей поинтересовался: – Мне вот интересно, ты всегда такой заботливый, или я в тебе родительский инстинкт пробуждаю? – Ты во мне много чего пробуждаешь! – тут же выдал Елин; я с удовольствием наблюдал, как на его роже появляется осознание того, что он сейчас ляпнул. Под мои крайне довольные смешки Зак, стараясь выглядеть якобы невозмутимым, поволок меня куда-то с целью изваяния из снега некой неведомой хуйни. – Так чего я там в тебе пробуждаю? – Ну прекрати! – смутился он, с преувеличенным вниманием разглядывая снежный ком, который последние полминуты сосредоточенно катал туда-сюда. – Ладно-ладно! – снисходительно усмехнулся я, но тут же выдал: – Я понял, ты пока не готов признать своих желаний. Но помни, Захар, ещё Фрейд говорил, что отрицание ни к чему хорошему не приводит! На этой реплике у меня перед глазами мелькнула тощая саркастичная физиономия Эша, тянущего с пафосно-пренебрежительным видом: «Ну давай, расскажи мне про трансфер и контр-трансфер». Он во всём этом шарил куда лучше, ясно-понятно, но и я тоже не лыком шит, пусть даже последние несколько лет фамильное задротство частенько изменяло чтению умных книжек и утаскивало меня играть в Варкрафт. А вот тут Эш мог бы по аналогии сказать: «Ну давай, расскажи мне, что играл за Орду до того, как это стало мейнстримом». Интересно, ему там не икается? – Макс, а ты чего, собственно, стоишь? – я вскинул брови, недоумевая, каким таким законом в нашем замечательном государстве запрещено стоять. – Нам ведь нужно три шара! Целых три? Ну охуеть теперь, что еще скажу. – Я рад, что ты умеешь считать до трёх! – с этими словами я решил-таки облагодетельствовать Захара Андреича (и снеговика) и принялся лепить нечто, отдаленно напоминающее шар. – Я вообще-то технарь, если ты не помнишь! Я много до чего считать умею! – заявил Зак с нелепым конкретно для него апломбом. – Сильнее нажимай на ком, вот так! Ты что, снеговиков лепить не умеешь? – Технарь он, посмотрите-ка! А я тупая филологическая дева, но считать тоже умею! – вот да, умею, и не только «один, два, много». – А вот снеговиков твоих лепить не умею, ибо в жизни такой хернёй не страдал! – Да это же просто совсем! – отмахнулся он, а потом, будто бы спохватившись, этаким тоном строгой мамочки добавил: – И вообще, не наговаривай на себя, Нырков! Ты вовсе не тупой! Я тебе уже говорил, ты умный и интересный парень! – Да уж, твои пламенные речи насчёт моей оxуенности сложно позабыть! – я фыркнул, когда меня одарили очередным возмущенным взглядом. – Я с тобой спячу, Макс! Ты мне не веришь что ли? Не верю? Ну что ты, как можно… Блядь, ну разумеется можно. – Мне такое обычно никто не говорит! – честно ответил и, как это у меня обычно бывает, устыдился собственной неуместной искренности. – Так что фиг поверишь тут! – Значит, я теперь буду говорить! – заверил Зак, отчего я возвел глаза к небу и скорчил страдальческую мину. – Ты будешь говорить, о да! Я порой забываю, что ты вообще молчать умеешь! – Умею. Но редко! – Я так и понял, – бормочу чуть сварливо и ретируюсь от недоснеговика куда подальше, дабы перекурить после очередного удара по психике. Елин, как ни удивительно, и вправду решил помолчать немного, увлеченный облагораживанием малость ущербного плода трудов моих. – Кстати, Захарушка! – разговор завязал сам, припомнив одну животрепещущую тему. – Твои неадекватные бабы что-то принимают тебя за пидора и бегут ко мне с опущенным забралом тебя отвоёвывать! Вот зе фак, собственно, хотел бы я знать? – Да ну их всех нахер! У меня и бабы-то никакой нет, – отмахнулся Зак, куда больше заинтересованный безголовым снеговиком, чем своими бабами, которых нет. Впрочем, он тут же одумался. – Стой, что? Кто к тебе приходил и когда? – Да Савельева твоя приходила! – я довольно-таки гаденько рассмеялся и затянулся сигаретой. – Тут такое дело… После пьянки в 728-ой меня по пути в комнату настиг этот летающий макаронный монстр и начал вопить, что я сделал из тебя голубого! Ну я и послал её проспаться... Или надо было расписать, как давно мы вместе и как ты охуенен в постели? Надо было, кстати говоря. Ибо нехуй. Ан нет – я же весь такой правдоруб, куда деваться. – Макс, прости! – более-менее отойдя от моих радужных как пони новостей, выдавил Зак. – Чёрт, мне так неловко… Она что, прямо так тебе и сказала? Вот же дура! – он затянулся, а потом вдруг рассмеялся. – Впрочем, я сам хорош, что дал ей почву для размышлений! Тут такое дело… Она ж ко мне припёрлась среди ночи и с романтикой полезла, ну я возьми и пиздани ей, что влюблён в тебя без памяти, а она пусть отвалит! Кто ж мог подумать, что Савельева к тебе воевать прибежит, кипя праведным гневом! Ну, с одной стороны, ситуация и меня позабавила, с другой же – покоробила малость. Нет, пожалуй, нет ничего забавного в том, что человек вместо «Иди на хуй!» говорит «Иди нахуй, я типа влюблен в комнатного пидора товарища Бондаренко!». Отмазался на ура, ничего не скажешь. – Елин, знаешь, вот не то чтобы я этого тебе не говорил никогда, но ты пиздец! – велев себе не закипать понапрасну, протянул я вполне себе добродушно. – Мне как-то похер на её вопли, но ты-то хуёво поступил, как ни крути. Не вешай Савельевой лапшу на уши, мой тебе совет, а шли гулять на все четыре стороны, раз уж она тебе не нужна, – замявшись, я уже куда более искренним, довольно раздраженным тоном добавил: – Ладно, не моё это, в принципе, дело… Просто терпеть не могу лжи! Зак как-то странно покосился на меня, а потом, докурив, выдал: – Тупо сейчас прозвучит, но я думал, что почти даже не вру! Да, впрочем, я и сейчас так считаю, я же сказал тебе, что ты мне нравишься! Просто вот Савельевой я действительно зря пизданул про неземную любовь… Пить надо мне меньше, короче! Обрубив этот поток сознания, Зак одарил меня радостным оскалом; я вздохнул – ну вот что тут поделаешь? Елин такой Елин. Но все же суровым тоном отчеканил: – Оправдания свои для Савельевой оставь! – Не стану я перед ней оправдываться! – тут же взвился он. – Нахуй надо, я ей никаких поводов не давал! Забей, короче, Макс... Нам нужен ещё один шар! М-да. Охуенно тему сменил, ничего не скажешь. Нет времени объяснять, нам нужно больше золота! – О'кей, снега-то ещё навалом! Стараниями Зака, что характерно, снеговик обрел голову, которую я даже соизволил облагородить определенным декором. Вот только снеговику еще вроде бы нос полагался, а из чего его сделать… Елин приволок отвертку. Приволок. Отвертку. Нет, серьезно. Даже и сказать-то по этому поводу было положительно нечего, ввиду того, что… как-то и слов нет, одни междометия. – Ну, морковки у меня с собой нет, так что… – наверное, испытываемые мной эмоции отразились во всей красе на физиономии, породив этот оправдательный елинский бубнеж. Снеговик с носом-отверткой, впрочем, вполне соответствовал общей ебанутой атмосфере. Усмехнувшись, я решил было пожертвовать алкоголическому снеговику шарфик из своей коллекции, однако был остановлен крайне возмущенным Заком. – А ну не смей! Холодно же! – Что-то ты раскомандовался, Захарушка! – протянул я елейным голоском. – Но, так и быть, почувствуй себя грозным мужиком, мешать не стану! – В сугроб засуну, будешь язвить! – пригрозил Зак, но тут же заржал и достал из кармана телефон. – Вставай, что ли, к нашему снежному другу! Сфотаю на память, а то потом решу ещё, что мне приснилось! – Ну у тебя и сны, кошмары прям какие-то! – засмеялся я, и послушно прошагал к снеговику. – А вообще, что имею сказать… Всем вам от меня нужно только одно! – в ответ на взгляд оскорбленной добродетели я снизошел до пояснений. – Да не кипи ты, Елин! Я имею в виду, что каждая уважающая себя тупая пизда с зеркалкой так и хочет поймать меня в объектив! – это был камень также и в сторону Виноградовой, которая пришибла бы меня сейчас за вопиющее неуважение к ее благородным порывам при виде меня хвататься за зеркалку. – Но так как ты вовсе не тупая пизда, да и зеркалки у тебя не наблюдается, тебе можно! Милостиво разрешив фотать меня полностью, я изобразил непринужденность а-ля «я просто решил потоптаться рядом со снеговиком». Зак, сделав несколько снимков, вдруг ни с того ни с сего выдал: – Какой же ты красивый! Я предсказуемо обалдел. Ну, и смутился порядком, честно говоря. Был бы девчонкой – может быть еще и согласился бы, а так лишь убедился в том, что Захар Андреич изволили пороть очередную хуйню. Ой, ну давай, Макс, расскажи себе, что тебе не было приятно это услышать. – Только не надо мою красоту в говноконтакт выкладывать! – не придумал ничего лучше в качестве ответа. – Учти, Елин, если моя рожа со снеговиком появится там с какими-нибудь идиотскими подписями, я тебя во все щели покараю! – Да не я же эти фотки выложил! Это всё Стаселло, сука такая! – открестился Зак, все еще пялясь в экран своего мобильника, будто увидел там чудо неземное. – Но кстати, мило оно всё в фотоотчёте вышло… Мои дорогие соседи оценили, и даже раньше меня! Соседи оценили, как же. Про бурные восторги Бондаренко вообще молчу; этот урод стебал меня весь вчерашний день и, так подозреваю, мучения мои еще не закончились. Большое тебе, Зайцев, человеческое спасибо! – Стаселло вообще на опыты надо отдать, – вынес я вердикт. – Или хотя бы на стерилизацию! – Руки ему вырвать и в жопу запихнуть, – согласился Зак с таким видом, будто готов сделать это сию же секунду (почему бы и нет?), после чего запечатлел еще на парочке кадров мои обжимания со снеговиком. – Сними капюшон на минутку, а? – Яволь, мой ванильный фюрер, – язвительно бормочу, как бы напоминая, кто на меня этот капюшон напялил, и все же стягиваю капюшон, попутно смахнув волосы со лба. Зак не только не стал фотографировать, но и вовсе опустил руки, уставившись на меня с донельзя глупым видом. Понимая, что сейчас последует очередная деморализующая реплика в стиле «О, милая Джульетта, красота твоя мой нрав железный умягчила…», я закатил глаза и сгреб его за воротник куртки, притягивая поближе к себе. – Дай сюда телефон! – завладев оным, я тут же сфоткал Елина – его восторженно-дебильную физиономию надо было запечатлеть в обязательном порядке, я считаю. – Елин, а ну отомри! Зак послушно отмер и широко улыбнулся – тут уж завис я, – а потом обнял меня за талию и подставил рожки снеговику; последнему, на мой взгляд, несказанно повезло по той причине, что он – комок снега, который елинское вероломство ни капли не колышет. Стараясь одновременно проржаться и не уронить телефон, я вытянул руку, дабы запечатлеть сию картину в самом что ни на есть тп-шном ракурсе. Потом решил, что тема ТП не раскрыта. – Елин! На счёт три – губки уточкой! – я сам не знал, о чем прошу; меня вынесло ржать с удвоенной силой. – А-ха-ха! Ну нет, обычной уточкой, а не чернобыльской! Получившиеся в процессе фотки были компроматом, как бы раскрывающим всю глубину нашего долбоебства, но таки было весело. Ну, до того момента, как Зак сгреб меня в охапку, прижимая к себе и обнимая куда крепче, чем стоило. Не то чтобы я был против, вовсе нет, я чертовски «за»… просто на данный момент (момент под названием «Не торопись, Макс! Платоническая дружба, Макс!») это было слишком близко, даром что Зак даже не подозревал, какого хрена творит. Впрочем, так уж не подозревал? Когда он зарылся носом в мои волосы, а потом прижался к моей щеке своей небритой физиономией, я вознамерился сказать: «Захар, вы положительно охуели сверх всякой меры!», потому как моя жалкая пародия на благородные намерения рушилась с нихуевой скоростью. Увы, сказать ничего не успел. – Ну, ты снимать там собираешься? – негромко поинтересовался Зак, а я вспомнил, что мы тут как бы фотографируемся. Я послушно сделал снимок и опустил руку, которая, к моему раздражению, чуть ли не ходила ходуном. А потом несколько уныло рассмеялся, осознав вдруг с особой отчетливостью, как же крепко я вляпался, если даже из-за такой ерунды меня всего колотит, пульс подскакивает так, что, кажется, даже через несколько слоев одежды можно почувствовать, а все мысли только об одном… и нет, я сейчас даже не про половую ёблю. Твою ж мать. Елин, отдай мой мозг! – Ты чего? – Елин мозг отдавать не спешил, все еще дыша куда-то мне в макушку; пришлось ценой титанических усилий отодвинуться самому. – Да так. Тебе не кажется, что мы с тобой со стороны просто две законченные ванильки? – А мне похуй, – отмахнулся Зак с блаженным видом; через секунду этот самый блаженный вид вдруг сменился ужасом. – Макс, ты почему мне не сказал, что ты весь мокрый?! Я пожал плечами, малость оторопев. У меня тут, понимаете ли, шаблон за шаблоном рвется, а он про мокрую одежду! – Да как-то не заметил. А надо было? По тому, с каким инквизиторским видом меня потащили собирать барахло, я понял, что стоило. Печалька. – Ну ты могёшь, Зак! У меня тут после первого раза обычно с отбитой жопой в лучшем случае приходят, а твой орёл даже лыбится! – это чувак из проката, Майк, или как его там, оживился, когда мы вновь почтили его своим присутствием. – Ну что, Золушка, как впечатления? Это он мне? Я чуть приподнял брови, взглядом интересуясь у очередного любителя сказочек, какого цвета при вскрытии окажутся его кишки. – Не знаю, какие там впечатления у Золушки, но мне понравилось! – я плюхнулся на скамейку и вздохнул. – А вообще, есть у меня подозрение, что завтра я с постели не поднимусь! – А ты и так с неё не поднимешься, если сейчас же не глотнёшь ещё горячего какао! – а это уже у Зака снова врубился мод курицы-наседки. – Сиди и не дёргайся, сейчас быстро тебя расшнуруем и в общагу, греться! Я собирался уже огрызнуться, но Зак – как, ну как он умудряется выбрать момент?! – сунул мне термос и шоколадку, отчего я кончился как личность и начался как какао-блядь. Впрочем, про своего наркодилера я тоже не забыл, скормив ему прямо из рук кусок шоколада; ебло Майка в этот момент было бесценно. Зак оказался еще более коварен, чем мне думалось: под шумок, то бишь пока я негуманоидно любил какао и переобувался, он расплатился за прокат. Разумеется, возмутив меня до глубины души. – Елин, я и сам за себя платить в состоянии! – Я в курсе, – заверил Зак. – Но, видишь ли, я тебя сюда притащил, я и плачу! В следующий раз, так и быть, сам расплатишься, если решишься сюда после завтрашнего утра вернуться! – I'll be back, блин, – бормочу с досадой, выхватив у него свой паспорт и упрятывая его во внутренний карман. Майк у себя за стойкой разве что попкорном не хрустел, потому возмущаться я продолжил уже на улице, закурив и более-менее успокоившись. – Это было подло! – заявил я голосом обиженной няшки. – Ты ведёшь себя со мной как с тёлкой на свидании! Рожа Елина была настолько смущенной, а молчание – настолько красноречивым, что я задал-таки вопрос, волнующий меня уже продолжительное время. – А кстати, это было свидание, а, Елин? – А ты бы хотел, чтобы это было свидание? – отозвался он вопросом на вопрос. Хотел бы я? О, я бы много чего от тебя хотел, мой не вполне натуральный друг. – Ну, возможно, и хотел бы! – отвечаю уклончиво. – Значит, в следующий раз будет тебе свидание! – заявил Зак с таким видом, что я даже, вопреки всему, не усомнился в его словах. – В следующий раз, говоришь? – переспросил я с ухмылкой. – О'кей, Елин! Я тебя на слове поймал! В ответ на это он лишь засмеялся, а потом – ей-богу, силу моего охуения нельзя было выразить ни через какие величины, – взял за руку. Вот так просто взял и… ну, взял. Волей-неволей приходится допустить, что влюбленный в меня Елин может быть чуточку реальнее невидимого розового единорога, раз уж сто баллов за экзамен я все-таки когда-то получал. Уже когда мы ехали в маршрутке, Зака явно начало срубать от усталости, однако вопреки всему он продолжал оживленно трепаться обо всём подряд. Я молча усмехался и ждал, когда он все-таки сдастся. И дождался. – Слушай, Макс… наверное, я должен тебе кое-что рассказать. – Ну так рассказывай; что тебе мешает? – Кое-что мешает, – он зевнул. – Как бы это объяснить… Когда Зак затих, я секунд этак десять верил, что он придумывает, «как бы это объяснить», а потом сообразил, в чем дело, и фыркнул – сморило-таки пиздабола задушевного. Не очень-то весело фыркнул, надо сказать; меня не покидало ощущение, что я сейчас должен был услышать нечто достаточно важное. Ладно… может быть и так, а может быть и нет – зная манеру Елина раздувать событие из какой-нибудь неведомой ебаной хуйни вроде пьяного пидораса у него на коленях, я мог услышать все что угодно. Вздохнув, я осторожно уложил склоненную голову Елина себе на плечо и обнял его покрепче, чтобы по пути не навернулся ненароком (да, конечно, именно поэтому). Сидящая напротив нас девица сначала вытаращилась во все глаза, а потом наоборот – не знала, куда эти самые глаза девать. Я же беззвучно посмеивался, в мыслях показывая фак и ей, и прочим страждущим; кто и что подумает, как-то не волновало. Меня сейчас в принципе не волновало ничего, помимо единственного, самого очевидного момента. Снова вздыхаю и приглаживаю всклокоченную шевелюру Елина, задерживая пальцами в его волосах дофига дольше, чем следовало бы; вернув руку на прежнее место, прижимаюсь щекой к его макушке. Девицу напротив явно нужно откачивать, а я злорадствую… и еще чувствую себя каким-то дрочером-тихушником, ну честное слово. Утешает лишь мысль, что в бодрствующем состоянии Зак навряд ли был бы против подобного, так сказать, рукоблудства, раз уж воображает себя голубым и влюбленным. Что мне со всем этим делать – ума не приложу; зарекся ведь связываться с натуралами. Говоря откровенно, именно по этой причине следовало бежать от Зака сломя голову, но… я не смог себя заставить, да и навряд ли теперь смогу. Тут, блядь, хоть заорись теперь «Беги, Форрест, беги!», а только куда бежать, когда ты чувствуешь себя рядом с кем-то настолько спокойно, правильно, на своем месте, что физически не хочешь оставлять его даже на минуту. Бесполезно это. Бессмысленно. Энное количество времени я в прострации пялился на редкостно уродские угги всё той же девицы (про себя уже прозвал ее «жертва яоя»), а потом почувствовал, как завозился Елин, утыкаясь носом мне в шею и снова испытывая мое поистине безграничное терпение. – Проснулся что ли? – уточняю очевидное чуть сварливым голосом. До неприличия довольно зевнув, он хриплым со сна шепотом выдал: – Макс… как же классно с тобой просыпаться. Как это уже повелось, меня вынесло на раз-два; пришлось выметать из башки поганой метлой хуеву тучу ванильной ереси с элементами порно. – Не обольщайся, я просто не хотел, чтобы ты в проход свалился! – мы оба, уверен, знаем, что это пиздеж чистой воды; от этой мысли отчего-то стало весело. По крайней мере до тех пор, пока Зак не потерся носом о мою шею, заставляя меня вздрогнуть и нервно сглотнуть. В такие моменты невольно появлялось подозрение, что этот гад всё прекрасно осознает и своими фокусами молчаливо укореняет в моем разуме аксиому, звучащую примерно как: «Смирись, Макс, пиздец тебе пришел!» Я же обреченно и уже почти спокойно поправляю: не «тебе пришел», а «к тебе пришел»; ибо мое понимание слова «пиздец» за последнее время несколько изменилось. А жизнь Жертвы яоя, должно быть, после такого уже никогда не будет прежней. Это радует. Зак поспал от силы минут двадцать, но пиздел с еще большим энтузиазмом, чем раньше, не забывая компостировать мне мозги ценными указаниями, включающими в себя чай с медом и горячий душ. Как же, горячий душ… хорошо, блядь, если его усилиями мне не понадобится холодный. Это, впрочем, весьма сомнительно: сноуборды меня так ушатали, что уже не то что там дрочить на полоумное рыжее тело – сообщение ВКонтакте будет набрать лениво. – Господи, Зак, как хорошо было, когда ты спал! Целых полчаса молчания – не золото, а ёбаная платина! – раздраженно закатываю глаза на очередную его мозговыносящую реплику. Ничуть не обидевшись, Зак продолжал обрушивать на меня поток сознания, местами забавляющий и местами вызывающий фэйспалмы. И при этом лыбился так, будто сегодня лучший день в его жизни… вот уж не думал, что у кого-то может вызывать такой восторг моя сомнительная компания. Мелочь, а приятно. К тому времени, когда мы добрались до общаги и ввалились в лифт, Зак малость притих. На свою беду притих… потому что мной за каких-то полминуты молчания овладела ебанутая совершенно мысль, против которой даже поганая метла не помогла. – Значит, Елин, наша с тобой поистине феерическая вылазка всё-таки не свидание? – спросил я, хитро прищурившись. Помедлив, Зак с радующей меня неохотой покачал головой. – Жаль, Захарушка, ой как жаль! – качаю головой с печальным вздохом. – А я-то хотел под это дело прощальный поцелуй затребовать… Видать, в другой раз! – Ты прикалываешься опять что ли? – запротестовал Елин, а я совсем пошел вразнос, будучи не готов к настолько явному разочарованию на его физиономии. До другого раза подождать не получилось… Почему? Ну, наверное потому, что я сказал здравому смыслу «Да потому что на хуй иди, вот почему!» и приблизился к Заку вплотную, а потом и вовсе прижался всем телом, нарушая жесткий предел, который еще пару часов назад в панике именовал неприличным расстоянием. Зак остолбенел на какое-то мгновение, а потом сам обнял меня, прижимая еще ближе (хотя куда уж ближе-то?) и смотря немигающим, просящим взглядом. Я почувствовал, что воздуха не хватает, ну потому что твою ж мать, Елин! Таким взглядом не поцеловать просят, а выебать, да пожестче! А я, между прочим, обещал Бондаренко… э-э, уж и не припомню, чего такого я там обещал. Так, глупость какую-то. По-идиотски, как пьяный совершенно улыбаясь, обнял Зака в ответ; стянул с его головы идиотскую шапку; запустил пальцы в волосы и сжал, чуть надавливая на затылок. Зак охотно (даже слишком) сократил расстояние между нами еще немного и кончиками пальцев провел по моей щеке. Уже смутно сознавая, что делаю, я потерся щекой о его руку, нервно облизал губы, как всегда обветрившиеся, и спросил себя, какого хера торможу, после чего… После чего – ну разумеется! – за моей спиной с лязгом распахнулись двери лифта; в голове будто рубильник со всего маху выжали, включая мой барахлящий мозг. – Твой этаж! – резко дав задний ход, я принялся ненавязчиво выпроваживать Зака, думая, выгляжу ли настолько же неадекватным, или все не так запущено. Засунув шапку ему в карман, бормочу с пародией на ехидство: – Увидимся, Елин! – А мой поцелуй? – в глазах Елина была вся скорбь еврейского народа; он как клещ вцепился в мое запястье и отпускать явно не собирался. – Можешь мне руку поцеловать! – ляпнул я, натянуто посмеиваясь, озабоченный как раз-таки высвобождением этой самой руки. Кто бы мог подумать, только не я, что Зак воспримет это на полном серьезе: резко дернув меня к себе, он прижался губами к тыльной стороне ладони, заставив меня подавиться очередным смешком. Зак не отводил взгляда, а я оторопело таращился в ответ, подозревая, что глаза мои сейчас еще круглее, чем у той девчонки из маршрутки. В голове было пусто, как в кошельке Бондаренко к концу месяца; я совершенно отупел, а из всех чувств осталось лишь ощущение чужих губ и языка на чувствительной коже запястья, там, где вены выступают сильнее всего. Где-то на заднем плане маячило ощущение вусмерть пересохшего горла и скрученных в тугой ком внутренностей; это уже было логическим продолжением всего остального, ну. А потом мое охуение достигло наивысшей точки, потому как Елин просто-напросто взял и смылся. Нет, серьезно. Прикрыл глаза, потом снова глянул на меня мутно-невменяемым взглядом, неохотно как-то разжал пальцы и, будто сообразив, что за голубую порнуху тут устроил, рванул в коридор. Я молча таращился ему вслед, не зная, то ли ржать, то ли возмущаться, то ли для начала челюсть с пола подобрать, и пытался на ощупь отыскать нужную кнопку лифта. Получилось это далеко не сразу: для начала пришлось вспомнить, что кнопки находятся с другой стороны. Уже когда створки лифта захлопнулись, я помотал головой и устало провел рукой по лицу; обнаружил, что на лбу выступила испарина, и закусил губу с этакой мрачной решимостью. Не торопись, Макс? Платоническая дружба, Макс? Да на хую я всё это вертел, когда с моей рукой творят такую порнографию! В общем, будь я проклят, если не отплачу Елину за эту выходку той же монетой. При первой же гребаной возможности.