Без доказательств

– А я тебе говорю, что я в душе не ебу, где твои тапки! – где-то совсем рядом с моим ухом заорал Джонни. – Вон, у Елина спроси, может он видел, куда ты их сунул, тупая твоя башка! – Елин спит как слон! – флегматично отозвался Славик откуда-то со стороны стола. И, поскольку речь его была весьма невнятна, я сделал вывод, что он что-то жуёт. Небось, опять свои мерзкие шпроты, козёл! Но даже это не могло испортить мне настроения. Я лежал в постели с закрытыми глазами, чувствовал, как солнце ласкает веки, раскрашивая все мои мысли тёплым оранжевым цветом, и улыбался. Было как-то уютно и хорошо, даже не смотря на эту придурочную парочку, выясняющую, кто спиздил Славиковы тапки. А вот гениальным своим умом никак нельзя дойти до того, что в них ушла Ежова? Не то чтобы я сам гигант мысли, просто столкнулся с Оксанкой вчера на пороге… Воскресное утро, как ты прекрасно! Никуда не надо бежать, ничего особо не надо делать, ибо начало семестра как бы намекает, что пока ещё можно отдыхать. Ну, то есть, отдыхать – это, по мнению студентов, естественно. Преподы свято убеждены в том, что мы уже вторую неделю корпим над учебниками не покладая рук. А мы иногда. В перерывах между пьянками и лютым похмельем. Наконец, я осознал, что поспать мне больше не удастся, ибо соседи мои не на шутку распизделись, со вздохом потянулся, приложившись затылком о спинку кровати, и открыл глаза. Яркое солнце и голубое небо за окном практически вопили о том, что нужно провести хотя бы полдня на улице. Я, в общем-то, совсем не возражал. – Пацаны, у кого-нибудь есть рядом ноутбук? – свесившись с кровати, полюбопытствовал я, сладко зевая и потирая кулаком левый глаз. – О, да никак наша спящая красавица проснулась? – хохотнул Джонни, отхлёбывая кофе и открывая крышку ноута. – Тебе чего? Я отбросил одеяло в сторону, спрыгнул с кровати и ещё раз потянулся, чуть прогибаясь назад, а потом пропел: – Погоду мне! Погоду жажду! – и принялся натягивать шорты. Несмотря на то, что эти два тела пили кофе, божественного запаха я не чувствовал. Оно и понятно – какой запах от растворимой гадости… Ладно, схожу в душ, а потом дойду до Светки за туркой; хоть в воскресенье порадую себя тем, что на самом деле является кофе, а не по недоразумению носит его название. – Минус двенадцать, ясно, без осадков, – пробежавшись пальцами по клавиатуре, сообщил мне Путянин, когда я уже доставал из шкафа полотенце. – Ветер, влажность и давление надо? Я покачал головой. Идеальная погода для того, чтобы впервые за пару недель покататься на сноуборде! И я, насвистывая весёленький мотивчик, вышел в коридор. Соседи с недоумением проводили меня взглядами, а потом вернулись к своим делам. В конце концов, кто я такой, чтобы они обращали на меня внимание слишком долго? Порой даже преподы физфака не удостаивались такой чести, что уж обо мне-то говорить… Когда я вернулся из душа, довольный как слон и свеженький как огурчик, Славик и Джонни практически рыдали от хохота, уткнувшись в монитор ноутбука. Неужели новая серия «Теории большого взрыва»? Нет, ну хоть бы меня подождали, засранцы этакие! Ну и ладно, пойду кофе тогда варить, чтобы зря спойлерами себя не раздразнивать! И только я хотел было снова ускользнуть из комнаты, на этот раз к сестре за туркой, как меня заметила хохочущая парочка, и Путянин жестом поманил меня к ним. – Ну нет! Я потом серию целиком гляну! – отмахнулся я и принялся натягивать жёлтую футболку, решив, что она вполне подходит сегодняшнему моему настроению. – Да ну! «Теория» просто сосёт по сравнению с тем, какое у нас тут кино! – сквозь хохот простонал Славик и развернул ноутбук ко мне. Я взглянул на монитор, и ноги вмиг подкосились. Нет, мне это снится, не иначе. Если мне кто-нибудь расскажет, у какой суки в пятницу был фотоаппарат, я ему в ножки упаду. Резко захотелось выпить водички и убивать. Бросив взгляд на имя отправителя фотки, я злорадно подумал, что Зайцеву пришла крышка. Потому, что я его урою. За эту фотку, за то, что она в контакте, и за то, что она подписана «наша гатичная принцесса нашла себе трон». А ещё за то, что на ней отмечены мы с Максом. Нет, серьёзно. Я не то чтобы думал, что никаких последствий от страстных объятий с Нырковым, кроме стояка и беседы с сестрицей наутро не будет. Скажем так, я на это смутно надеялся. И вот теперь все мои надежды с грохотом рухнули, скинутые с многоэтажки альбомом ВКонтакте. Я глядел на фотографию и судорожно соображал, нет ли у нас со Светкой брата-близнеца равномерно-интенсивного голубого окраса, ибо то, что я сейчас видел трезвым и со стороны, очень сильно напоминало какую-то лёгкую эротику. А вот неудивительно, значит, что я полетел в сортир дрочить, если на коленях у меня восседала настолько готичная и настолько принцесса. Блядь, Захар, где были твои мозги? Что самое удивительное, даже пьяный в дым, Нырков был потрясающе, просто непозволительно красив. Рассыпавшиеся по плечам длинные волосы, яркие тёмные глаза и влажно блестящие губы. Что-то в голове всплывало такое на тему вишнёвого сока и губ, но я помотал головой и застонал. А потом склонился над ноутом и пощёлкал на другие фотографии. На годной их доле мы с Нырковым как влюблённые пидорасы жались друг к другу, где крупным планом, а где просто фоном. Ай да Стаселло, ай да мудак! Впрочем, вот тут очень даже ничего фотография – эпичный твистер и довольная рожа Савельевой, а вот тут корчащийся после коктейльчика «пиздец утру» Гарик, а вот и снова Макс… Я почувствовал, что щёки горят. Макс улыбался и что-то шептал мне почти на ухо, а у меня была рожа а-ля «Нырков, я вас сейчас выебу». Господи боже мой, да за что же мне это… – Охуеть... – я изобразил красочный фэйспалм, уткнувшись в ладонь горящей от смущения рожей, а потом глухо буркнул. – Бросаю пить пацаны, вот ей-богу! Иначе фотки со следующей пьянки у этих долбоёбов будут уже с рейтингом no children! Я быстро кликнул по красному крестику в правом углу страницы, чтобы больше не видеть наши с Нырковым пьяные, но до пизды довольные рожи, а потом, глубоко вздохнув, поднялся со стула и хотел было что-то сказать, но меня опередил Славик. – Ну вот видишь, Джонни, не только у тебя личная жизнь налаживается, – хихикая, заявил он Путянину, подвигая к себе ноутбук, а потом подмигнул мне. – Захарка-то у нас тоже парень резвый… Такой резвый, что я с ним теперь ночевать на одной жилплощади боюсь… – Пошёл ты, – простонал я, пытаясь бочком выскользнуть из комнаты под истерический хохот этих олухов. Так старался, что даже запнулся о свои тапки, поджидавшие меня у порога. – Ну ты куда, Елин? – весело донеслось мне вслед, когда я уже вылетел в коридор, призывая на голову Стаселло все известные кары. Кажется, с этого дня жизнь моя в 614-ой комнате превратится в цирк с конями. В роли цирка – я, в роли коней… ну вы поняли. – Рыжая, дай мне турку! – едва войдя в комнату, заныл я и протянул ей руку в жесте, смутно напоминающем о попрошайках на паперти. Да, знаю, надо бы купить свою турку, но ведь такой повод каждый раз таскаться к Светке на завтрак пропадёт. – И тебя с добрым утром, Захарушка! Ты – четвёртый, – мрачно и заспанно глядя на меня, выдала сестра, а потом зевнула. Заметив мою недоумевающую рожу, она пояснила. – Ну, до тебя сюда уже приносило Настасью, Кирилла и даже за каким-то хером Зайцева! Такое ощущение, что все сговорились не дать мне выспаться сегодня… Троих я убила, трупы спрятала. Ты – четвёртый… Я рассмеялся, и Светка, посторонившись, впустила меня в комнату. Видимо, неизгладимое впечатление на мою сестрицу произвела та лютая поебень, на которую мы вчера ходили в кино. Впрочем, вчерашний семейный отдых с сестрой и на меня произвёл неизгладимое впечатление. Особенно жизнь никогда не будет прежней для нервной системы, ибо Светка с сосредоточенностью бульдога вцепилась в меня, пытаясь выудить сведения о том, что же она видела накануне в 728-ой. Ну а что я ей мог сказать? По сути – ничего. «Света, понимаешь, мы там с Максом накатили лишнего, и я слегка был не против его трахнуть. Но я вовремя одумался, попрошу суд учесть это». Ну бред же! Поэтому я там как-то отбрехался от сестрицы, заявив, что это мой супер-пупер план по соблазнению пидораса. Или не план. Или это его план по соблазнению натурала. Короче, я запутался, о чём и поспешил сообщить ржущей Светке. Я потряс головой, мысленно возвращаясь к действительности и загребая в лапы протянутую сестрой турку. В другую руку Светка впихнула мне баночку с молотым кофе и специальную ложку на длинной ручке. – Всё, умоляю, звездуй отсюда, родной, – мрачно пробормотала сестра и принялась подталкивать меня к выходу, однако я упёрся ногой в косяк и взвыл: – А корицу мне? – и, поднырнув под Светкину руку, ловко ушёл от тумака. Нет, всё-таки моя сестра порою бывает просто невыносима. – Ну какой кофе без корицы? Ну рыжая… – В турке корица, – взорвалась сестра, а потом заржала и принялась меня щекотать. Вот чего я на самом деле не люблю – так это когда меня щекочут. Лучше бы били. А Светка, продолжая терзать мои рёбра своими нарощенными когтями, теснила меня тем временем к двери, наставительно бормоча: – Иди уже, а? И без кофе не возвращайся! Так уж и быть, пожрать я чего-нибудь соображу сейчас. На кухне филологов никого не было, чему я несказанно порадовался. Выслушивать подъёбы на тему своих нежных чувств к Максу я не желал от слова совсем. Может быть оттого, что не такой уж неправдой это было… Наверное. Я насыпал в турку молотого ароматного кофе, с минуту подержал его над раскалённой конфоркой, потом всыпал туда же корицу, сахар и залил водой. Прогретые кофе и корица тут же принялись распространять соблазнительный пряный аромат, и я водрузил турку на древнюю электрическую плитку, окунувшись с головой в насущные размышления. В общем-то, в свете последних пятничных событий, я мог с уверенностью сказать, что находился в шаге от того, чтобы выполнить кретинский зайцевский вызов. Однако мне не хотелось этого делать, чёрт возьми. Макс, кажется, абсолютно серьёзно считает, что я на него залип, а я… ну, всего лишь не хочу его в этом разубеждать. Потому что я и вправду, по-моему, немного не в себе с тех пор, как с ним познакомился. Мне хочется с ним общаться, хочется видеть его улыбку, слышать его смех, и это вовсе не из-за вызова, который давит на меня одним своим существованием. Я, как мог, собрал в кучу свои скачущие как пони на лугу мысли; тем временем кофе закипел, и я, в последний раз помешав его, снял турку с плиты. Ладно, хватит бессмысленно и беспощадно забивать себе голову глобальными проблемами в воскресенье утром, ничем хорошим для меня это не кончается, в прошлый раз вон поэму выродил… Вот и сейчас какую-нибудь дурь придумаю! Подумаю обо всём завтра, а сегодня… ну, просто отдохну! Выпью кофе, позавтракаю, соберусь и поеду в Академ катать на доске. От сезона осталось всего ничего, а я после нового года так ни разу на гору и не выбрался… Когда я вернулся к сестре, на столе меня уже ждали бутерброды, а сама Светка, видимо, даже успела сгонять умыться. Пока я разливал кофе по чашкам, она блаженно щурилась и принюхивалась как кошка. Ну да, любовь к свежему кофе – это у нас семейное, Елинское. – Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я! – пропела моя сестрица, отпивая первый глоток, а потом вцепилась зубами в слайс с сыром и прошамкала. – Какие планы на феводня? – Кататься на борде поеду, – пожал я плечами, а потом в три укуса заглотил бутерброд. – Репа у меня сегодня вечером, а не ночью, так что с чистой совестью умотаюсь за день как бобик, приду к себе и упаду спать… Мечта идиота же! – Один поедешь? – уточнила Светка, лукаво улыбнувшись. Я кивнул, глотая кофе. Она тоже ополовинила кружку и заглянула в турку, как бы прикидывая, влезут ли в неё остатки. Я зыркнул на сестру страшными глазами, и она удивлённо вскинула брови. – Ну чего жадничаешь? – Не для себя берегу, руки прочь! – я фыркнул, а потом, одним глотком допив ароматный кофе с корицей, попросил: – Свет, дай ещё одну кружку, а? – Одной мало? – возмутилась сестра, но я покачал головой. Она вздохнула, и всё ещё не догоняя полёта моей мысли, полезла в посудный шкафчик. Ну и пока она отвернулась… я ловко стащил со стола шоколадную конфету, сиротливо лежавшую рядом с электрическим чайником. Всё-таки кофе – это прекрасно, а кофе с конфеткой Максу в постель – вообще изумительно. Надёжно упрятав конфету в карман шортов, я скроил невинную рожицу и утащил с одного из бутербродов сыр. И тут до меня дошло, что я собрался сделать. Кофе в постель Ныркову. Охуеть. Да, видать знатно в голове у меня отложились слова Маши насчёт Максовых пристрастий. Ну и ладно. В общем-то, ничего криминального я не собираюсь делать… И вообще, мне приятно будет увидеть его, сонно обнимающего руками кружку. Нет, не так… Мне приятно будет увидеть его! Судя по всему рожа моя озарилась такой радостно-идиотской лыбой, что Светка не выдержала. – Кофе-то хоть кому? – поинтересовалась она, а по глазам её я видел, что ответ она, в принципе, и так знает, но хочет услышать его именно от меня. – Кому-кому? Максу, конечно, – проворчал я, всё так же улыбаясь и переливая остатки кофе в большую керамическую кружку с овечкой. – Ты не в курсе, молоко ему лить? – И молоко, и сахар, – на автомате отозвалась сестра, а потом взглянула на меня очень внимательно. – Зак, я не пойму, ты сбрендил что ли? Вошёл во вкус тупой зайцевской шуточки? Я долил молока, сахара и размешал. Должно, значит, понравится. А довольный Макс – это то, чего мне не хватало для того, чтобы утро стало совсем уж прекрасным. Как ни крути, а, похоже, я и вправду влип. – Свет, ну какие шуточки? – поморщившись, я взглянул на сестрицу и поднялся со стула. – Я вообще собираюсь послать Стаселло с его дурацким вызовом в пеший эротический тур… Мне просто нравится Макс, мне нравится, когда он где-то в пределах досягаемости, нравится, как он улыбается и язвит! Это же мило… – Братик, ты в курсе, что ты дебил? – фыркнула Светка, а потом серьёзно так добавила. – Ты не знаешь, куда полез… Ибра тебя в порошок сотрёт! – Да мне плевать на вашего Ибру! – с разбегу выдал я, а потом уточнил: – Да, кстати, это тот самый небритый тролль, с которым Макса Зайцев видел? Тогда я не впечатлён! Сестра с возмущением на меня воззрилась. – Захарка, я всё понимаю, ты ещё неопытный зелёный пидорас и не разбираешься в мужской красоте, – она ехидно прищурилась, а потом, откусив кусок сыра, добавила. – Но тут такое дело… Этот самый небритый тролль обалденно красивый мужик! Она мечтательно закатила глаза, а меня вдруг зло разобрало – нет, нормально вообще? Моя собственная сестра, вместо того, чтобы поддержать меня, заявляет, что у Макса охуенный парень, который меня сотрёт в порошок. Да было бы за что стирать! За кофе в постель что ли? Я раздосадовано поморщился, подхватил кружку с кофе и пошёл к двери. Впрочем, уже на пороге я обернулся. – Рыжая, ну ты чего? Нечего мне пока с вашим обожаемым брутальным мужиком делить, я же Макса не в койку тащу… Я просто хочу с ним общаться! Он мне нравится! В кои-то веки я стремлюсь всеми швабрами души к умному интеллигентному человеку, а ты опять недовольна… Что у меня за жизнь такая? И под какой-то грустный Светкин смешок я вышел в коридор. Получается, это того хмыря с фотографии что ли Иброй звать? Пиздец. Ну и имечко. Такое же наглое, как и его рожа… Топая к 708-ой, я мысленно прикидывал, не рано ли прусь? Хотя, что уж теперь, кофе, я думаю, спасёт, даже если Макс выйдет встречать меня с топором. Практически уже у нужной двери перед глазами всплыла ехидная рожа сестрицы, интересующейся, один ли я собираюсь на гору, и тут меня прям светом неземным озарило. Ну точно, а она ведь не случайно спросила, морда такая… Подозревая бедного меня во всех смертных грехах, Светка явно решила, что я потащу кататься на доске Ныркова. Какая же гениальная у меня сестра, сам бы я не додумался, а вот с её подачи, пожалуй, рискну. В любом случае, за спрос денег не берут. Дверь на мой стук открылась почти сразу, явив мне радостную рожу Бондаренко. Похоже, не у меня одного воскресенье началось хорошо. – Привет, – лучезарно улыбнулся я нырковскому соседу и продемонстрировал кружку. – Я к Максу! Кофе в постель… Бондаренко ухмыльнулся, и я, поняв по его хитрющей роже, что Макс дома, вошёл. – Бревно спит ещё! – добрый сосед махнул рукой в сторону кровати и полюбопытствовал. – Ты что, серьёзно ему кофе притащил? – Нет, блин, тебе! – хмыкнул я, а потом улыбнулся Андреевой. – С добрым утром! – Того же, – Машка жевала какую-то зелень и листала журнальчик. – Завтракать будешь? – Я от сестры, – покачал головой я и направился к спящему и пока ничего не подозревающему Ныркову. Андреева тут же утратила ко мне интерес, а вот Бондаренко, напротив, уселся на стул и воззрился на меня, да так, что я спиной явственно чувствовал его любопытный взгляд. Он явно приготовился увидеть шоу. Я присел на край Максовой кровати и почти умилился – он спал на боку, свернувшись клубочком и укутавшись в одеяло так, что торчала одна только кудрявая макушка. Я поставил кружку на подоконник, а потом, осторожно положив руку ему на плечо, потряс его и заявил: – Макс, подъём! – он никак не среагировал, и потому я решился на коварнейшую вещь в мире: попытаться отобрать у спящего одеяло. Резко потянув за край, я сдёрнул его с нырковской головы и рявкнул. – Ну сколько можно спать-то, а? Макс пробормотал что-то не вразумительное и попытался вернуть одеяло на место, но я был неумолим – вцепился в него как клещ и не отпускал. Нырков приоткрыл один глаз и, узрев мою до неприличия довольную рожу застонал. – Елин, ты садист! Иди нахуй! – наверное, оно должно было прозвучать грозно, но вышло как-то подозрительно беззлобно и даже несколько обречённо. Бондаренко за моей спиной заржал и чем-то захрустел. Попкорн там у него, что ли? – Ну чего ты как тело? – затормошил я Ныркова, а потом, не подумав, ляпнул: – Полдесятого на часах, а он спит… – Полдесятого? Нет, Зак, оставь меня в покое, я ещё труп, – снова застонал Макс и уткнулся лицом в подушку. – Сгинь-пропади… И если вдруг решишь нарисоваться, то не раньше, чем через три часа… За моей спиной уже вовсю веселилась и Машка. Сдаётся мне, они там ставки делали, подниму я его или нет. А я ведь подниму, и даже в буквальном смысле. Обхватив кокон из одеяла с брыкающимся Максом в сердцевине, я потянул его на себя. – Я тебя сейчас так потащу по всему коридору и запихну под душ! – пригрозил я, хохоча, после чего Нырков, наконец, соизволил выпутаться из одеяла и мрачно на меня воззриться. Чёрт, какой же он всё-таки худой… А я-то всегда себя считал тощей оглоблей. Ну что ж, теперь у меня, видимо, появился конкурент. Я с улыбкой оглядел встрёпанного и недовольного Макса, и глаз мой зацепился за что-то блестящее. Да ну нахуй? Пирсинг в соске? Чёрт, Елин, отведи глаза и не пялься, как дурак… Нырков тем временем принюхался, на лице его нарисовалось совершенно нечитаемое выражение, и он заявил: – Кофе мне, блядь, пожалуйста! Отдамся два раза! – и зевнул. Я с готовностью потянулся к подоконнику, почти наощупь цапнул кружку и вручил её Максу, продолжая глупо на него пялиться. Тот с готовностью отобрал керамическую хрень с овечками, жадно глотнул и блаженно протянул. – Сваренный… Нет, Елин, это не два раза, я тебе скажу… Это пожизненное сексуальное рабство! – Учти, мы свидетели! – заржал Бондаренко, а потом, судя по звуку, получил скрученным в трубочку журналом по лбу от хихикающей Андреевой. Ну цирк, честное слово! – Чёрт, они милые! – фыркнул я, а потом полюбопытствовал. – Слушай. Раз уж я тебя разбудил… У тебя какие планы на сегодня? – Мои планы ты уже разрушил! – пробурчал Нырков, шаря под подушкой. Я с изумлением следил за его манипуляциями, а Макс тем временем торжествующе извлёк откуда-то из недр постели шуршащую обёртку. Судорожно развернув её пальцами одной руки, он издал негодующее мычание. – Я же не мог сожрать её полностью… Ну нет! За столом уже, кажется, лежали от хохота. А я ещё думал, что это в моей комнате вечный дурдом. Как же я заблуждался. Пока я размышлял, как же всё-таки позвать Ныркова с собой кататься на досках, он уже чуть ни не грыз кружку от досады, поняв, что шоколадка действительно кончилась. И тут я вспомнил про хомячий запас в шортах. – Может это тебя хоть чуть-чуть утешит? – я достал из кармана конфету и вручил её Максу, у которого аж глаза загорелись. Кажется, я сейчас возвысился в его глазах, так что могу отмочить любую глупость, какую пожелаю, и мне за это ничего не будет. Дождавшись, пока Нырков зубами развернёт конфетку и блаженно в неё вгрызётся, я выдал. – Ну, раз планов у тебя нет, собирайся! Поедем гулять в лес! Бондаренко с Машкой затаили дыхание, ожидая новой корки, которую сейчас отмочит их соседушка. Затаил дыхание и я, но совсем по другой причине. Я ждал ответ, глядя Ныркову в глаза. И он, пожав плечами, пробурчал: – Я ж сказал, что отдамся два раза, чёрт с тобой, поехали, – и он с довольным видом отхлебнул кофе. – Во сколько? – За полчаса соберёшься? – я не смог сдержать улыбки. Чёрт, я ведь правда боялся, что он откажется. Но, видимо, сегодня и вправду замечательное воскресенье, раз Макс даже не принялся ломаться. – Полчаса? – Нырков в ужасе воззрился на меня. – Ты издеваешься? Да я только проснулся! – Я как бы в курсе! – рассмеялся я, вставая с его кровати. – Жду тебя внизу! И с этими словами я направился к выходу, минуя до сих пор ржущих Машку с Максом. Нырков попытался сказать мне вдогонку что-нибудь гневное на тему «я не могу собираться, когда времени в обрез», но я демонстративно заткнул уши и, напевая Нойза, вылетел в коридор. Полчаса, если задуматься – это такая прорва времени! Я успел настрогать бутербродов из того, что нашлось в холодильнике, сбегать на кухню и сварить полный термос какао, уложить всё это в рюкзак и даже откопать в закромах родины ещё одни тёплые флисовые перчатки. Я готов побиться об заклад, что Макс свои оставит дома, а морозить его не входило в мои планы. Быстро впрыгнув в лёгкий лыжный костюм и напялив весёленькую растаманскую шапочку с коноплёй (Светкин подарок на девятнадцатилетие), я выскочил из комнаты, сопровождаемый ехидными комментариями Славика и Джонни, и помчался к лифту. Впрочем, как я и думал, торопился зря. Макса внизу ещё не было. Кто бы сомневался, что Нырков как красна девица ломанётся наводить марафет. Может, зря я ему не сказал, что мы не просто гулять едем, а кататься на досках? Но, как известно, хорошая мысля приходит опосля, а потому, когда Макс, наконец, вышел из лифта, я бегло оглядел его на предмет удобства одежды. Хм… ну ладно, возвращаться всё равно нет смысла, так что, в принципе, сойдёт и так. Нырков был одет в чёрную приталенную куртку с капюшоном (слава небесам, хоть до пальто своего не додумался!) и узкие тёмные джинсы. На шее намотан, как всегда небрежно, уже знакомый мне клетчатый шарф, из-под которого виднеется горловина свитера, и (надо же, просчитался я!) на руках у него перчатки. Вот только шапку, балбес, не надел. Ну ничего, зря что ли капюшон болтается? А будет отпираться, я сам на него этот капюшон натяну и шарфом замотаю поверх, да так, что одни глаза будет видно… Красивые такие, тёмные глаза. Я встряхнул головой и перебросил лямку рюкзака через плечо. – Готов? – когда Макс подошёл ближе, спросил я, улыбаясь. К моей немалой радости, недовольным на тему «меня вытащили из постели и куда-то прут» Нырков не выглядел. Только всё ещё не совсем проснувшимся. Ну ничего, успеет ещё в маршрутке подремать, всё равно через весь город ехать. – Ну можно сказать и так, – уклончиво отозвался Нырков и, протопав своими военного вида ботинками по каменному полу, толкнул дверь на улицу, а потом, обернувшись, ехидно так добавил. – Знаешь, Елин, с тобой я скоро буду готов даже среди ночи на воздушную тревогу моментально среагировать… С этими словами он вышел на свежий воздух и достал из кармана куртки сигареты. Ну да, что ещё Ныркову для счастья надо? Кофе в постель, шоколадная конфета и покурить. Я тоже достал сигареты, а потом, подумав, залез в карман, извлёк из него мобильный и выключил звук. – Воздушную тревогу я тебе тоже как-нибудь организую! – насмешливо протянул я, подкуривая и затягиваясь. Ну вот, теперь совсем хорошо. – Ну чего встал? Пойдём на остановку или будем караулить общагу? Угу, блин. Максимка и Захарка на боевом посту. Держите меня! Да нас, по-моему, из всех обитателей общаги только Мурзик, раскормленный кошак коменды, испугается. И то, строго в том случае, если мы с Нырковым наперегонки ломанёмся его за ухом чесать… Я бы, будь я котом, точно бы испугался. Пока шли до остановки, я быстро докурил и болтал без умолку, Макс же снисходительно улыбался, глубоко затягивался и время от времени ехидно комментировал мой трёп. Если бы не эта улыбка, я бы точно решил, что достал его по самое не балуйся, но так-то понимал, что я его…забавляю, что ли? Ныркову, похоже, так же уютно со мной, как и мне с ним. Едва мы перешли дорогу, как я узрел подъезжающий к остановке заветный 53-ий и практически потащил Макса за собой, чтобы успеть влететь в автобус. Отдышавшись от быстрого бега и смеха уже на задней площадке маршрутки, я взглянул на Ныркова и завис. Раскрасневшийся, улыбающийся, с упавшими на лицо волнистыми прядями, он был очарователен. Опираясь на поручень, Макс тоже пытался отдышаться и смотрел на меня взглядом а-ля «Елин, ну ты и придурок!». Мысленно щёлкнув себя по носу, я впихнул Макса на сидение, а сам упал рядом. Автобус был почти пустой, а потому можно было с комфортом расположиться и не стоять у всех на дороге. – Ну ты и псих! – почти восхищённо выдохнул Нырков, отбрасывая волосы с глаз и поправляя шарф. Ну и хорошо, что сам волосы убрал, а то я себя почти по рукам бил, чтобы этого не сделать. – Серьёзно, Елин, знал бы я, что ты такой сумасшедший, – в жизни бы с тобой не связался! – Ага, свисти! – отмахнулся я, а потом, заметив, что Макс, пригревшись у батареи, начинает клевать носом, устроился поудобнее и подставил ему плечо. – Ложись, соня… а то уже не знаешь, как извернуться, чтобы не стечь на пол! Нам всё равно минут сорок ехать. Нырков странно на меня покосился, а потом, видимо, взвесив все за и против, умостил свою кудрявую голову у меня на плече. А мне дико захотелось его обнять и прижать к себе. Да, поехал ты крышей, Захарушка, ничего не скажешь… С тех самых пор поехал, как вот это милое и уютное чудовище появилось в твоей жизни. А окончательно тронулся в пятницу вот, когда обнимал его так, словно это самое ценное, что есть в жизни… Ну и дообнимался, чего уж там! До дрочки в сортире… И, блин, если бы это была пьяная блажь… Взял бы, подрочил и успокоился… А то ведь теперь без него как-то грустно и тоскливо, а с ним вот крыша совсем едет. Куда же ты влип, Захар Елин? За окном мелькали люди и светофоры, а на моём плече пытался дремать Макс, то и дело недовольно убирающий волосы с лица. И только когда мы уже отъехали от Лагерного, я всё-таки решился подать голос: – Э-э… Макс, ты не спишь, нет? – я осторожно повернул голову, чтобы хоть краем глаза увидеть его лицо. Лицо было спокойное и безмятежное, но по приподнятым бровям и невнятному мычанию я понял, что Нырков меня слышит, и продолжил. – Я тут тебе хотел сказать… Мы не просто в лес едем, а покататься на сноубордах! Ты умеешь или тебя учить надо будет? Безмятежность с его лица как ластиком стёрло. Макс поднял голову и уставился на меня расширившимися в первобытном ужасе глазами. Я улыбнулся и вернул его голову себе на плечо. – Твою ж мать, Елин! – обречённо простонал Нырков, утыкаясь носом мне в воротник. – Мне уже после слова «лес» следовало понять, что ты решил меня прикончить! Ну вот что такого ужасного я тебе сделал? – Ну почему сразу прикончить? – рассмеялся я, радуясь, что Макс адекватно воспринял новость и даже не попытался на ходу выскочить из маршрутки. – Это несложно, правда… Я же научу! Всё покажу, расскажу и даже подержу за ручку, если будет страшно! Нет, определённо, не зря я его вытащил! Учить человека кататься на доске – то ещё развлечение, особенно если знаешь в нём толк! Я уже мысленно видел квадратные нырковские глаза, когда он узрит перед собой Академовскую горку. Не самую крутую, кстати, если разобраться… – Знаешь что? Мне даже, блядь, нечего на это ответить! – страдальчески протянул Макс, устраиваясь поудобнее, а потом добавил. – О'кей, я согласен держаться за ручки, и вообще буду весь такой девственница в первую брачную ночь! Я аж смехом чуть не поперхнулся, а потом смущённо выдавил: – Макс, понимаешь, ролевые игры – это несколько не для сноубордов! – а потом (о, мой проклятый язык!) с разбегу ляпнул: – Впрочем, на первый раз потрахаешься ты с ними прилично, это я тебе как знающий человек говорю! – Да не вопрос, Захарушка, – рассмеялся Нырков до ужаса заразительно. У меня аж мурашки по всему телу побежали от этого его бархатистого низкого смеха почти в шею. А он, словно ничего не замечая и продолжая гадко хихикать, заявил. – Только учти, я за безопасный секс! – Да не вопрос, обеспечим, – в тон ему ухмыльнулся я, а потом пояснил. – В прокате специально для тебя попросим каску и подушку, чтобы к заднице привязать! Достаточно безопасно, а? Ни с чем не сравнимое чувство, ляпнуть глупость и остаться безнаказанным. Хотя… Поторопился я с выводами, ох как поторопился! Макс стянул кожаную перчатку с руки, притянул моё ухо ледяными пальцами прямо к своим губам и, почти касаясь мочки при каждой слове, охрипшим голосом прошептал: – Ты такой заботливый, Елин, – а потом снова уткнулся в моё плечо и затрясся от хохота. Чёрт, как он это делает? Как заставляет моё сердце колотиться так, словно оно сейчас просто выпрыгнет и убежит с радостными криками куда-нибудь? – Спи уже, нам ещё минимум полчаса ехать! – наконец, справившись с эмоциями, проворчал я и аккуратно провёл по нырковским волосам ладонью, приглаживая их, ибо одна особо наглая прядка уже вовсю щекотала мне нос. Макс никак не среагировал, и вообще довольно быстро притих, посапывая мне в воротник. Какой же он всё-таки милый, а? Уже через пару минут Нырков практически стёк по мне, сложил мне на колени руки и вообще, видимо, чувствовал себя исключительно комфортно. Вот только буйная голова то и дело соскальзывала у меня с плеча, и Макс недовольно морщил нос. Ладно, плевать мне на то, что вокруг люди, а вон та старушенция уже практически сверлит нас взглядом. Действительно плевать… Я осторожно обнял Ныркова за плечи и прижал к себе, чтобы не он упал. А то ведь проснётся ещё, а он такой невообразимо трогательный, когда спит! Так бы и смотрел бесконечно на эти подрагивающие ресницы, расслабленное лицо, чуть приподнятые уголки губ, почти касающихся объёмного шарфа… Ну ладно, Захар, пора признаться хотя бы самому себе: он чертовски красив, тебе с ним хорошо и… он тебе нравится. Наверное. И не то чтобы я чувствовал себя геем в свете всех этих размышлений, ведь, чёрт возьми, на других же парней я так не реагирую! Чтобы развеять все сомнения, я внимательно уставился на сидящего неподалёку вполне симпатичного блондина и пялился на него до тех пор, пока он не показал мне широко известную в народе комбинацию из одного пальца. Нет, определённо мне не нравятся другие парни. Впрочем, может это не мой типаж? Силы небесные, да о чём я вообще? Мне нравится именно Макс Нырков. Мне нравится его обнимать, касаться его, смотреть на него и слушать, как он язвит. Нравится, как он сейчас во сне одной рукой обнимает меня за пояс и ровно размеренно дышит. Господи, Макс, ну почему ты не девчонка?! Из тебя бы такая девочка получилась – просто загляденье: хрупкая, нежная и безумно красивая, с твоей-то внешностью. И насколько бы меньше у меня было бы проблем, чёрт возьми… Уже на развязке я решил, что пора будить Ныркова, а не то, пока он окончательно проморгается, мы и свою остановку пропустить можем. – Макс, подъём, – тихонько проговорил я и осторожно убрал снова завесившие его лицо волосы. Нырков только недовольно заёрзал и попытался было притиснуться ко мне ещё ближе, но я предугадал этот маневр и чуть отодвинулся. – У меня дежавю! Сейчас ты скажешь, что уже почти полдесятого утра! – наконец сонно пробормотал он, открывая глаза, а потом подозрительно заявил. – Помнится мне, я засыпал у тебя на плече, а не в нежных объятиях… Я смутился и поспешно убрал руки. Чёрт, вот дурак! Нужно было сделать это раньше, пока Макс ещё не проснулся. – Ты соскальзывал с плеча, не мог же я дать тебе упасть! – нацепив на лицо как можно более честное выражение, я захлопал глазами. А потом, улыбнувшись, добавил. – И вообще, ты так мило сопел… Было бы жаль, если бы ты проснулся… А вот и наша остановка! С этими словами я подскочил с сидения и, предоставив Максу возможность переваривать мой трёп, направился к передним дверям, сунув водителю деньги за двоих. В конце концов, я Ныркова сюда попёр, я и плачу. Впрочем, по его негодующей физиономии я понял, что Макса это не устраивает от слова совсем, и миролюбиво предложил расплатиться по пути в общагу. До проката, расположенного в полуподвале жилой девятиэтажки, дошли быстро, петляя через дворы, ибо дорогу я, слава Богу, забыть не успел. Нырков по обыкновению курил, лениво пуская облака ментолового дыма, а я скакал вокруг него, как здоровенный щенок лабрадора (разве что слюнями не выражая свою вселенскую радость!), и без умолку пиздел обо всём на свете. – В принципе, сноуборд – это просто, Макс, – заявил я уже на подходе к ступенькам, а потом, ткнув пальцем в вывеску «Главбайка», добавил. – Главное, правильно выбрать доску и затянуть как следует крепления, а с этим у тебя проблем не будет, поверь! И я, пробежавшись по ступенькам вниз, с предвкушением распахнул дверь в полутёмное помещение, пропуская Ныркова. Тот покосился на меня так, будто с языка его уже было готово слететь «Елин, я тебе не девочка, чтобы передо мной двери распахивать!», но таки промолчал и шагнул внутрь. И только услышав возмущённый Максов вопль, я понял, что совсем забыл его предупредить о том, что нужно пригнуть голову. Ну да, сам-то я уже это делаю на автомате, памятуя низкие потолки в коридорчике проката, а вот макушку Ныркова, каюсь, не уберёг. – Твою ж мать, это что за катакомбы? – потирая голову, проворчал Макс, оборачиваясь ко мне. На лице его отразилось такое негодование, что я не смог удержаться от смешка. – Макс, прости, – я усилием воли заставил себя скорчить горестную гримасу, а потом вновь хихикнул. – Я правда забыл про этот выступ… Вон ту дверь толкай, там потолки повыше! И мы, наконец, ввалились в помещение «Главбайка». Там, кроме скучающего за раздолбанной стойкой прокатчика, никого не было. Ну, это, в общем-то, неудивительно, учитывая тот факт, что в воскресное утро мало таких придурков… то есть я хотел сказать, желающих приобщиться к прекрасному ощущению полёта с горы. – А я уж ожидал очередного подвоха, Елин! – ехидно пробормотал Макс, подходя к стойке и с каким-то лёгким испугом поглядывая на стройные ряды досок за ней. По всей видимости, с каждым шагом ему казалась всё более привлекательной идея смотаться отсюда, пока не поздно. Но было поздно: я встал у него за плечом, отрезая пути к отступлению, и радостно поприветствовал своего давнего знакомого, скучающего в этом подвале пыток: – Привет, Майк! Нам бы доски что ли? – я снял с плеч рюкзак и полез во внутренний карман за паспортом. А потом до меня дошло страшное! Я же не сказал Ныркову… – Макс, – хлопнув себя по лбу рукой, я смущённо пробормотал. – Слушай, я же забыл тебе сказать, чтобы ты паспорт взял для залога! Вот я болван… Майк за стойкой весело вздёрнул бровь, а Нырков с неподражаемо ехидной физиономией констатировал: – Вот тут тебе и пришёл пиздец! – а потом, нагло так выдержав паузу, полез во внутренний карман куртки, торжественно извлёк из него паспорт, упакованный в мажорную кожаную обложечку, и демонстративно помахал им у меня перед носом. – Точнее, пришёл бы, если бы мне вечно не отказывались продавать курево! – Зак, я тебе говорил, что когда ты сюда притаскиваешься, здесь становится очень весело? – заржал Майк, а потом, покосившись на мою смущённую рожу, поинтересовался у Ныркова. – В первый раз, чувак? – Да я бы и не сунулся никогда, если бы не вот это чудовище! – тут же наябедничал Макс, махнув рукой в мою сторону. – Я как-то не любитель экстрима… – Да сам ты чудовище! Мне ещё до тебя, как пилигриму до Мекки и Рима! – ухмыльнулся я, а потом, не обращая внимания на возмущение моего спутника, обратился к Майку. – Мне как всегда, сорок третий и доску на сто восемьдесят… А вот Максу… По длине, наверное, метр семьдесят! – и, обернувшись к Ныркову, поинтересовался. – Размер ноги у тебя какой? – Сороковой! – с достоинством английской королевы отозвался Макс. Он, кажется, уже смирился со своей участью и начинал получать от неё удовольствие. Я изумлённо на него уставился, не веря своим ушам, а Нырков фыркнул. – Ну чего смотришь? Я серьёзно! Да, прав был Стаселло насчёт принцессы! Парень с сороковым размером ноги? Нет, сынок, это фантастика! Я отдал наши паспорта Майку и сцапал две пары ботинок, которые он протянул. – Прошу на скамейку, Золушка! – фыркнул я, за что и получил лёгкий подзатыльник. Нырков насуплено отобрал у меня свою пару ботинок, и принялся расшнуровывать те страшные говнодавы, в которые был обут. Прикинув, что сам он с первого раза жёстко и как надо вряд ли завяжет ботинки, я предложил. – Макс, давай помогу, а? – Елин, я же не беспомощный! – тут же взвился он, засовывая ногу в первый ботинок. – Шнуруйся сам, а я уж как-нибудь разберусь! Я весело пожал плечами и принялся стаскивать ботинки. Ну и ладно, добежит до горы в неправильно зашнурованных ботах, сам же и взвоет! А на горе я ему их, так и быть, перешнурую. Зато неповадно будет самодеятельностью маяться… Через пару минут я уже отдал свою обувь Майку и забрал у него обе доски, в то время как Нырков всё ещё сражался с первым ботинком. Он раскраснелся и сквозь зубы проклинал меня и всех моих родственников до десятого колена. – Ладно, Елин, я сдаюсь! – наконец, поднял на меня глаза Макс и сложил руки на коленях. На роже его читалось вселенское раскаяние. – Только вернись, я всё прощу! – Вот то-то же! – я осторожно прислонил доски к стене и, улыбаясь, присел на колени перед Нырковым. Шнурки у него и вправду были очень тугие, даже я слегка подзаебался их затягивая, но оно того стоило, и вскоре мы, подхватив борды, вышли из проката. В спину нам ухмылялся Майк. И я его отлично понимал – такое шоу не каждый день увидишь! Пожалуй, ему даже было жаль, что он не может бросить прокат и посидеть на вершине спуска с попкорном, наблюдая за процессом обучения нашей принцессы. Обычно до горы я иду минут семь, даже с учётом неудобств, доставляемых жёсткими ботинками. С Максом же мы тащились все пятнадцать. Под конец я даже сжалился и предложил забрать у него доску, чтобы та не отвлекала от страданий по нижним конечностям, но Нырков гордо отказался и продолжал жрать кактус. Мне ничего не оставалось, как подбодрить его тем, что у горнолыжников ботинки ещё более жёсткие. Впрочем, даже на это, казалось бы, утешительное утверждение Макс зыркнул на меня, словно на врага народа. – Слушай, почему эта дура такая длинная? – наконец, не выдержал Нырков, когда до горы оставалось всего ничего. Впрочем, раз он подал голос, значит не всё так печально, как мне думалось. – У тебя ещё относительно короткая, – улыбнулся я, а потом пояснил. – Доска вообще-то соответствует росту… И чем она длиннее, тем менее управляемая. Так что не гунди, Макс! Мы свернули с дороги и, наконец-то, перед нами раскинулся длинный, довольно пологий, спуск. Сегодня он, к счастью, был пока практически пустой, и я повернулся к Максу, поделиться этой радостью. Повернулся и покатился от безудержного хохота. На лице Ныркова явственно читалось желание запрыгнуть к кому-нибудь на ручки и в панике вопить. Я, продолжая мерзко хихикать, потянул его вперёд. – Ну, как тебе? – поинтересовался я вполне участливым голосом, наконец, задушив смех. Макс смотрел на меня расширившимися глазами и выглядел так мило, что хотелось снова заржать, но я благородно сдерживался. – Это же пиздец! – возмущённо завопил он, а потом уставился на меня, не мигая, и пробормотал. – Нет, Елин! Я туда не пойду! Я же наебнусь к чёртовой матери! Я покачал головой, а потом, положив борд на снег, твёрдо сказал: – Макс, без паники! – ага, без паники, как же! Да он на меня пялится как средневековая ведьма на инквизитора. Я осторожно отобрал у него доску, положил рядом со своей и взял Ныркова за обе руки, а потом, не меняя тона, очень серьёзно ему сказал, заглядывая в огромные тёмные глазищи. – Я буду тебя держать, слышишь? За руки! Вот так… – Ну прямо пиздец как романтично! – нервно хохотнул Макс и отобрал у меня свои руки, продолжая коситься на спуск. Правда, уже более осмысленно, чем каких-то несколько минут назад. – А ты романтики хочешь? – не удержался я и тут же прикусил себе язык. Елин, ну почему ты не умеешь вовремя заткнуться? Почему ты вечно сначала ляпнешь, а уже потом думаешь, стоило ли это делать или нет? Впрочем, слово не воробей, а потому я натянул на физиономию глупую лыбу и принялся наивно похлопывать глазками. Авось за дурачка сойду, которого бить стыдно… Макс внимательно на меня посмотрел, видимо оценивая, насколько можно воспринимать меня всерьёз, а потом, видимо решив, что, в общем и целом, городские сумасшедшие не так опасны, как, например, маньяки, соизволил-таки ответить: – В сложившихся обстоятельствах я хочу дожить до завтрашнего дня, знаешь ли! – и он, наконец-то, улыбнулся. Впервые с тех пор, как увидел гору во всей красе. – Обещаю, доживёшь… Ну, в крайнем случае, если не будешь делать так, как я скажу, обзаведёшься красивыми синяками! – я пожал плечами и указал Ныркову на снег. – Садись давай, буду тебе крепы затягивать! – Уговорил, противный! – Макс, на минуту зависнув, всё-таки плюхнулся на снег и вытянул ноги, а потом с гадкой такой ухмылочкой провокационно протянул. – Я буду хорошим мальчиком. Цени, Елин, такое обещание от меня, вроде бы, ещё никто не слышал! Я рассмеялся, а потом залез в рюкзак и достал оттуда специально припасённые для Ныркова флисовые перчатки в виде тигриных лап. Пускай надевает, что ли, пока я его буду приковывать к доске, а то в своих кожаных околеет за пять минут. Да и вообще, наверное, я погорячился, что всё-таки не прихватил из общаги подушку для его тощей задницы, ибо в джинсах кататься – то ещё удовольствие. А так – ну что ж, постараемся не ронять принцессу в снег. А тем временем, Макс совсем отошёл и принялся по обыкновению язвить. – Значит так, записывай, – он забрал перчатки и, осмотрев их, всё-таки напялил. – Косметику мою – Андреевой, конспекты – Левашовой, а ноут... Что ж, Бондаренко давно на него зарился... – Рано ты на тот свет собрался! – рассмеялся я, ловко затягивая ремешок на голени. – Неужели думаешь, что так легко от меня отделаешься? Макс в ответ лишь глаза закатил. Я же, тем временем, в редкую минуту молчания, закончил со второй его ногой и поднялся с колен. – А теперь вставай, – я протянул Ныркову руку и ухмыльнулся. – Думается мне, что сам ты прыжком не встанешь, так что держись за меня! И, почувствовав в своей руке судорожно сжатую Максову ладонь, я рывком потянул его наверх, аккуратно подхватив свободной рукой под спину. Я подставил перед доской ногу, чтобы не скользила пока, и ободряюще улыбнулся. Максу, правда, моя улыбка, видимо, была до звезды, потому что глаза у него были огромные и испуганные, словно я его тут сожрать собрался и уже вилку с ножом достал. – Ты нормально стоишь? – поинтересовался я, всё ещё придерживая его за спину. В голове был такой невообразимый бардак, прямо как в шкафу, в котором Славик пытался найти чистую футболку. Куда же ты влез, Захар? Как его вот за руки держать, если ты от одного взгляда в эти глаза уходишь на перезагрузку как древний комп под Линуксом, почуявший перегрев. – Не знаю, тебе виднее, Елин, – сдавленно пробормотал Макс, вцепившись второй рукой мне в плечо. Я осторожно убрал руку с его спины, разжал пальцы на плече и перехватил его вторую ладонь в смешной оранжевой варежке, продолжая придерживать доску ботинком. – Колени согни, умник! – наконец, убедившись, что Нырков более или менее самостоятельно стоит на ногах, фыркнул я, а потом добавил. – И на пятки обопрись! – Захар, люди же смотрят! – заржал тот в ответ, а я снова завис. Блядь, а причём тут люди-то? Да и вообще, четырёх увлечённо пролетающих мимо бордеров за людей считать нет смысла. Им, в общем-то, по бую на пейзажи. Видимо, моя задумчивая рожа окончательно развязала Ныркову язык, потому что он, хохотнув, добавил. – Или ты у нас эксгибиционист, а? – Макс, ты вообще о чём? – от неожиданности я аж чуть ногу от доски не убрал, потому как весь вид Макса как бы намекал, что он надо мной издевается, а я не понимаю, в чём тут прикол. – Прости, я всё время забываю, с кем имею дело! – расхохотался Нырков, поудобнее перехватывая мои ладони. А я, между прочим, не очень люблю, когда так веселятся без меня. – Да я гляжу тебе смешно, Максимка? – недовольно буркнул я, а потом обиженно поинтересовался. – Может мне руки отпустить, а? Макс тут же забыл про веселье, распахнул глаза и вцепился в меня мёртвой хваткой. Вот балбес. Ну неужели он правда думал, что я могу его отпустить? Да он бы и нескольких секунд бы на ногах не удержался, коли бы я так сделал… – Ты смерти моей хочешь? – завопил Нырков, подаваясь мне навстречу и, как следствие, напирая на передний кант. Да, удачно я всё-таки решил выставить ногу, иначе бы он сейчас конкретно так перепугался бы, заскользив вперёд. – Ладно, серьёзно, Макс… Колени согни, иначе уебёшься! – рассмеялся я, а потом, успокоившись, терпеливо добавил. – Да не цепляйся же ты так за меня, никуда я не денусь! – убедившись, что Нырков послушно согнул колени и, в общем-то, довольно удачно сделал упор на пятки, я пояснил. – Ты сейчас стоишь на заднем канте доски, а теперь очень медленно переноси вес вперёд и скользи на меня… Я убрал ногу от его сноуборда и сделал небольшой шаг назад, крепко держа Ныркова за руки. Но нервно посмотрел вниз и снова перевёл взгляд на меня. А потом боязливо отпустил кант и скользнул ко мне. – Вот так! Это же не сложно! – подбодрил я его, а потом продолжил инструктаж. – А теперь снова упор на задний кант делай! Ну колени же, Макс! Если бы я тебя не держал, ты бы уже летел вниз! – Ну что Макс? – взвился Нырков, опираясь на пятки. – Я боюсь, Елин! Скользко же! – Может тебе песочку посыпать? – ехидно предложил я, а потом, поглядев на его расширенные зрачки, воздохнул и пояснил. – Запомни одну вещь! Колени реально распрямлять нельзя, это, по сути, полная потеря контроля над доской! И как только ты понимаешь, что начинаешь ускоряться, тебе нужно тормозить кантом, желательно задним, ибо на задницу падать не так обидно, как носом в накатанный снежок! Макс уныло кивнул, а потом, когда я сделал ещё один шаг назад, уже несколько больший, чем предыдущий, он вполне самостоятельно прокатился целых полметра, судорожно сжимая своими пальцами мои руки. Не безнадёжен, однозначно! – Вот видишь, а ты боялся! Я же держу тебя и упасть не дам! – я тепло улыбнулся и принялся медленно пятиться, следя за тем, как Нырков осторожно бульдозером съезжает на меня. А потом, чтобы его несколько приободрить, я добавил. – И вообще, Макс, ты не знаешь, как меня учили! Дело было на горной трассе… Меня просто пристегнули к доске и спустили с горы нахрен! А там, Елин, как хочешь, так и вертись! Так что тебе ещё повезло… Может, одну руку отпустить? Макс стиснул зубы, а потом мрачно пробормотал: – Повезло мне, ага! Счастья полные штаны! – он вцепился в меня как клещ и заныл. – Отпустить, как же! Елин, ты вообще что ли с головой не дружишь? Водрузил книжного червя на какую-то херню смутно фаллических очертаний – теперь катай как саночки! Я рассмеялся. Раскрасневшийся сосредоточенный Макс, периодически покусывающий нижнюю губу, умилял просто необыкновенно. К тому же, к середине спуска он несколько расслабился. Поняв, что я никуда от него не убегу, и перестал сжимать мои руки с почти нечеловеческой силой. Наконец, когда мы добрались до подножья горки, я чувствовал, что лыба прямо-таки прилипла к моей роже, а Нырков мечтательно уставился на движущийся подъёмник. – Даже не думай! – предостерёг я, расстёгивая крепления и освобождая его от доски. – Без опыта на бугель соваться не стоит, так что ножками, Макс, ножками! Нырков покосился на меня, как на вселенское зло, а потом, буркнув что-то типа «Садист ты, Елин!», потопал в гору, впрочем, налегке, потому что доску я ему не отдал. Пусть хоть немного отдохнёт, а то с непривычки потом всё болеть будет. Второй спуск прошёл в разы бодрее, потому как примерно в середины горы Макс разулыбался, по всей видимости, наконец, поймав кайф, и даже стал время от времени отпускать мои руки. – Всё-таки я не безнадёжное бревно! – смеясь, заявил он, в очередной раз притормаживая в нескольких сантиметрах от меня. Глаза у Ныркова блестели, щёки раскраснелись, а волосы, убранные под капюшон, всё равно лезли в глаза, но он этого, кажется, даже не замечал, увлечённо улучшая свои пока скромные навыки сноубординга. Вот лучше бы он промолчал, потому что как только я сделал пару шагов назад, Макс радостно словил передний кант и практически рухнул на меня. Я подхватил его, не давая упасть, и Нырков заразительно рассмеялся мне куда-то в шею, а потом пробормотал. – А знаешь, Захар… Мне начинает нравиться! Я почувствовал, что краснею, и тоже рассмеялся. Килограмм «Метелицы» Светке притащу за то, что она мне подкинула идею взять Макса с собой на гору! С ним хорошо. Так что ебал я Стаселло с его вызовом! Хочет он там про Таурову послушать – расскажу, теперь с меня уже не убудет. Но вот из-за этого идиотского вызова просрать то, что сейчас начинается между мной и Максом, я не жажду. Размышляя про то, как бы выложить Зайцеву свою волю насчёт вызова, я продолжал улыбаться и придерживать за одну руку хохочущего и, то и дело, падающего в снег Ныркова, отпускающего время от времени самокритичные едкие фразочки. А, спускаясь с горы в третий раз, Макс даже почти без поддержки, вполне сносно съехал ёлочкой, периодически совершая вынужденную посадку на мягкое место. – Всё, Зак, я больше не могу, – пробормотал он и плюхнулся прямо на снег рядом с доской, когда мы снова оказались наверху. Нырков достал из кармана сигареты, снял перчатку и, хрустнув капсулой, закурил. – Это было классно, правда! Но ноги меня больше не держат… Я довольно ухмыльнулся. Это ты ещё не знаешь, как тебя завтра ноги не будут держать, когда ты выползешь из постели! – Ну и кури тогда! – отозвался я, падая на снег рядом с ним и наконец застёгивая крепы на своей доске. – А я вот пойду пару раз скачусь… Только Макс, на снегу не сиди, вон бревно рядом есть… Простудишься же! И я бодренько прыжком поднялся на ноги, поймав мимолётом почти восхищённый нырковский взгляд. Ну да, я когда-то тоже на своих приятелей, хорошо стоящих на доске, так же смотрел, а теперь это, в общем-то, обычное дело. Оттолкнуться хорошо руками, напрячь ноги и выпрямиться, а потом сразу на задний кант, чтобы не соскользнуть никуда раньше времени. Махнув Максу рукой, я устремился вниз, радуясь ветру, свистящему в ушах, и всё увеличивающейся скорости. Когда я, прокатившись на подъёмнике, снова очутился наверху, Макс всё ещё курил, правда, уже с комфортом расположившись на бревне. Да он, я погляжу, ой как не безнадёжен, раз сам сумел отстегнуться от доски! Я-то, едва замаячила перспектива с ветерком скатиться вниз, как-то позабыл, что Нырков в первый раз имеет дело со сноубордом. Я улыбнулся ему, согнул колени и снова отпустил кант, петляя из стороны в сторону по горе. Люблю, когда здесь мало народу: нет особого риска с кем-нибудь пересечь траекторию полёта. Я мечтательно улыбнулся и про себя решил, что вот теперь-то я от Ныркова не отстану, сделаю из него путёвого бордера и буду таскать с собой сюда по выходным. А то тоска зелёная, из всех знакомых в общаге никто толком на доске стоять не умеет, вот и приходилось мне, несчастному, одному в Академ мотаться. А как бы я не любил сноуборды, одному всё-таки скучно. Наконец, немного утолив адреналиновую жажду, я упал на бревно рядом с Максом и тоже попытался закурить. У пальцев моих правда случилась мысль, что пора завязывать с нездоровым образом жизни, потому как они одеревенели и не желали иметь ничего общего с зажигалкой, но с третьего раза я всё-таки с ними совладал и с наслаждением затянулся. – Боже, как круто! – вырвалось у меня одновременно со сладкими потягушками. Хрустнув шеей, я продолжил свою мысль. – Макс, ты себе не представляешь, как здорово после двухмесячного перерыва снова прокатиться с горы! – Да уж, не представляю, – проворчал Нырков. Впрочем, лицо у него было вполне довольное, а я уже даже почти привык, что это в духе Макса – поворчать в любом случае, вне зависимости от наличия повода и градуса настроения вообще. Однако потом голос его потеплел. – Ты круто смотришься на доске. Давно занимаешься? – Лет с тринадцати, – я пожал плечами и улыбнулся. – Мне, конечно, лестно слышать, что я крут как яйцо, но, поверь, это так, по-любительски! Вот ещё лет пять, тогда смогу претендовать на звание царя горы… Быстро добив сигарету, я стянул с плеч рюкзак и, бросив хитрый взгляд на Ныркова, принялся вытягивать из него термос. Макс с деланным равнодушием следил за моими манипуляциями, продолжая дымить. – Какао, сэр! – я шутливо склонил голову и принялся откручивать крышку. Тут же божественно запахло и мне стоило больших усилий не приложиться прямо к термосу. – Елин, ты не джинн случаем? – с подозрением поинтересовался Нырков, принюхиваясь, а затем, последний раз затянулся и, выкинув окурок куда-то за бревно, добавил. – Если да, то неплохо бы и пожрать чего сообразить… Я, между прочим, позавтракал одной конфетой! – А вот нехуй столько времени со штукатуркой прыгать! – весело отмахнулся я и снова нырнул в рюкзак, вытягивая из его недр пакет с бутерами. – Но, тем не менее, тебе повезло, и я действительно джинн! При виде шуршащего пакета у Макса загорелись глаза, а уж когда я вручил ему крышку от термоса с дымящимся какао, его лицо можно было назвать лицом самого счастливого человека в мире. Обхватив импровизированную кружку смешными тигриными варежками, Нырков аккуратно отхлебнул из неё и блаженно закатил глаза, а я поймал себя на мысли, что кончился как личность. Раскрасневшийся от лёгкого морозца и весёлой физкультуры, Макс смотрел на меня и в глазах его я ясно читал, что ему хорошо. Волнистая прядка его волос выбилась из-под капюшона и норовила залезть в какао, и я, как истинный рыцарь, осторожно заправил её обратно. – Елин, ты космос! – прикрыв глаза, пробормотал Нырков и снова отпил из кружки. Я тоже решил, что хватит залипать, налил себе какао и хапнул бутерброд. Было офигенно вкусно, как и всегда на свежем воздухе. – Ну спасибо! Не думал, что я столь необъятен! Мама-то наоборот считает, что я тощий и скоро смешаюсь с молекулярной структурой ноосферы! – я не удержался и заржал, а потом поинтересовался. – Ты там задницу себе не отморозишь? Ведь по-любому же джинсы насквозь промочил! Давай хоть рюкзак тебе на бревно кину… – Задница – это святое! – невозмутимо ответил мне Нырков, милостиво приподнимаясь, чтобы я мог подсунуть под него вышеупомянутый рюкзак, а потом подозрительно уточнил. – Елин, я стесняюсь спросить, но что там за стояк у твоего вещмешка? – Стояк? Какой стояк? – я в ужасе чуть какао на себя не опрокинул и, скорее всего, сравнялся цветом с курткой, а потом до меня неумолимо дошло, что в рюкзаке припрятана отвёртка для крепов, которая, по всей видимости, нашла нырковскую задницу чрезвычайно привлекательной, чтобы в неё вонзиться. Впрочем, чтобы это объяснить, мне позарез был нужен дар речи, а он, падла, решил взять отпуск, и потому я лишь рот раскрывал. Макс ржал так, что чуть с бревна не опрокинулся. Потом, вручив немому мне свою кружку, он встал, встряхнул рюкзак и вернул его на место, уложив так, чтобы холерная отвёртка не мешалась. Наконец, когда Нырков, постанывая от смеха, забрал у меня свою кружку, я понял, что снова могу говорить. Впрочем, лучше бы я продолжал молчать. – Макс, это не я! Она сама, эта отвёртка ебучая! – прикрыв горящее лицо рукой, проблеял я, чем вызвал новый приступ гогота и решил, что пора зажевать ещё один бутер, пока чего-нибудь покруче не ляпнул. В общем, давайте похлопаем тем долбоёбам, которые говорят не думая. Аплодисменты тебе, Захарка! Нырков тоже потянулся к пакету с едой и попытался цапнуть бутерброд прямо в варежке. Попытка с треском провалилась. От разочарования он даже ржать перестал. – А варежку снять не пробовал? – поинтересовался я, доливая себе какао. – Даже пробовать не хочу, – Макс передёрнулся. – Холодно же, блядь! Я осторожно покосился на него впервые после фэйла с отвёрткой и снова завис. Даже с красным носом и растрёпанный, Нырков выглядел очаровательно. И в этот самый грёбаный момент в грёбаном лесу я с отчаянием понял, что не вискарь меня под руку толкнул на него подрочить в пятницу. Макс – это ебучее совершенство. Парень вот только. Но, видать, судьба моя такая, пидорасом стать, если это поможет мне Ныркова заполучить в безраздельное пользование. А Нырков, пока я мысленно давал себе членский билет в пидорасы, предпринял ещё пару безуспешных попыток добыть мамонта из пакета. Его мучения, меня, конечно, забавляли, но и морить голодом я Макса не собирался. – Кусай! – я протянул ему свой бутерброд и целых несколько секунд наслаждался его охуевшим малость лицом. Макс вопросительно покосился на меня, как бы проверяя, не шучу ли я, а потом прихватил меня за запястье, придвигая еду поближе и вцепился в бутерброд зубами. Это было удивительно забавно и мило, кормить Ныркова с рук. Сначала он торопился пообкусать с моего бутера как можно больше, опасаясь, что опомнюсь и заберу, но потом понял, что я как заботливая мамочка, кормящая карапуза с ложечки, никуда не денусь и успокоился. Даже умудрялся чего-то пиздеть, запивая еду какао. – Макс, слушай, – нерешительно начал я, когда нарисовалась пауза, и нацепил самую идиотски-обворожительную улыбку из своего арсенала. – Ты на меня за пятницу не сердишься? Я имею в виду, ладно бы, хрен с ним, с тем что было в 728-ой, но ведь Стаселло фотки выложил ВКонтакте… – Я? Сержусь? – Макс изумлённо вздёрнул бровь точь-в-точь как Саша Грей и скептически хмыкнул. – На тебя-то мне чего сердиться? Вот Зайцева я б не прочь похоронить в клумбе перед общагой! Так ведь уголовное дело же… – Да уж, я бы тебе помог, – с сожалением протянул я, а потом прыснул. – Прикинь, заголовок «Alma Mater»! Первая полоса: «Два студента-отличника похоронили третьего в клумбе за размещение компрометирующих эротических фото в социальной сети»! Мы бы прославились, Макс… И я в красках представил себе, как расчленяю гондона-Зайцева, под покровом ночи вытаскивая его труп мимо комменды на улицу с целью упокоить в палисаднике у крылечка. С небес на землю меня опустил Нырков, ехидно заявив: – Елин, мне, конечно, приятно, что ты вызвался добровольцем в нелёгком криминальном деле, но боюсь, что идеального преступления не выйдет… Хочешь, расскажу, как будет на самом деле? – я кивнул. – Сначала ты размажешь Зайцевскую кровищу по всему седьмому этажу, затем проебёшь орудие убийства, а в финале, уже на вахте, крадясь как слон с расчленённым трупом в мешке, наступишь на хвост Мурзику и перебудишь всю общагу, включая комменду… – Макс снова откусил от моего бутерброда и, дожёвывая, резюмировал. – Знаешь, тут я тебе не подельник, пожалуй! Я сначала хотел обидеться, ибо не такой я и придурок, в конце концов, но потом передумал и заржал. Уж больно колоритную картинку Макс мне нарисовал. Насмеявшись вдоволь, я допил своё какао и, скармливая остатки последнего бутерброда Ныркову, пробормотал: – Да ладно, хер с ним, с Зайцевым, пусть живёт! – а потом, задумчиво покосившись на Макса, задал тот вопрос, который меня мучил с тех самых пор, как я субботним утром протрезвел. – Ты мне лучше скажи, раз не сердишься, что это было в пятницу… Ты прикалывался, или тебе нравилось то, что между нами было? Ебать как красноречиво. Захар, ты просто гений. – А что между нами было? – Нырков изумлённо на меня покосился, а потом задумчиво протянул. – Проснулся я вроде у себя, провалов в памяти не обнаружилось… – Макс! – возмущённо вякнул я, заливаясь краской. У себя он проснулся, как же. И что с того, я вас спрашиваю? Как будто это отменяет тот факт, что в 728-ой мы мило обжимались на виду у всего честного народа. – Я же серьёзно тебя спрашиваю, понравился ли тебе вечер со мной? Кажется, моё красноречие достигло своего пика, потому что блеял я какую-то чушь. Как детсадовец на утреннике, честное слово. А Нырков, откровенно наслаждаясь ситуацией, продолжал гнать дуру, мол, не понимаю я, Захарка, о чём ты вообще пиздишь. – Какой такой вечер? – с довольно ехидной рожей уточнил он. – Мне кажется, что мы совершенно случайно столкнулись на оргии у Зайцева, а ты говоришь так, будто это была наша первая брачная ночь! И вот тут терпение моё кончилось. Пора включить мужика и расставить все точки над i, пока у меня мозг не вскипел от всех этих нырковских милых отмазочек. Реальность сурова, и потому я решил объяснить доходчиво, что «тот самый вечер» – это… – Вечер пятницы, Макс, это такой вечер, когда ты успел посидеть у меня на коленях, облапать меня, загубить на корню мою репутацию натурала и довести Савельеву до предынфарктного состояния! – я окончательно сравнялся цветом с курткой, глубоко вдохнул и уже не столь уверенно закончил, глядя Ныркову прямо в глаза. – Вот я и захотел уточнить, собственно, какого хера? Замолчав, я, не отрывая взгляда от Макса, на ощупь прикурил наспех вытянутую из пачки сигарету. Сейчас он меня либо с бревна доской уебёт, либо, наконец, раскроет природу чувств принцессы к её трону. Однако, я промахнулся с расчётами: Нырков не сделал ни того, ни другого. Он просто, очаровательно улыбаясь, поинтересовался: – Это ты меня спрашиваешь, какого хера? О, да я бы и сам не прочь узнать какого, – а затем, отпив какао, язвительно припечатал. – Знаешь, Елин, это не у меня стояк случился, смею тебя заверить. Хотя, пожалуй, я был критически к этому близок… – На тебя только у мертвого не встанет! – с разбегу ляпнул я, а потом понял, что сказал это вслух, и мне резко захотелось прикинуться сугробом. Однако, в красной куртке это было несколько проблематично, потому я попытался исправить положение и перешёл в атаку, не решаясь поднять взгляд на ржущего Макса. – И вообще, не я уселся к тебе на колени и ёрзал на них, вызывая нихуёвое такое желание подрочить… – Ага, слышал я про такое, – Макс ухмыльнулся, а затем выдал с почти серьёзным лицом. – «Гей споткнулся и упал ртом мне на xуй!» И снова расхохотался, гад такой. А я уже не знал, куда себя деть и сто раз проклял ту минуту, когда решил завести разговор о своих жалких стремительно голубеющих мыслишках. Так что я просто молча сидел и старался не потерять челюсть совсем. Наверное, взгляд у меня был совсем неадекватный, потому что Нырков, невинно похлопав своими длинными ресницами, уточнил: – Ты что слова «хуй» никогда не слышал? – а потом, видимо, решив не добивать, махнул на меня рукой и как бы между делом заметил. – Кстати, вкусное какао! Молодец, Елин, ты такая хозяюшка… Слово «хуй» я слышал, и не раз, но ведь сейчас не о нём речь. Стояк – это одно дело, с каждым может случиться, когда по тебе такая задница ёрзает. Дело-то не в том: не каждый, подрочив на эту задницу, потащит её во всех отношениях чудесного обладателя на пиздец какую романтическую прогулку. А это значит, что я сурово влип и совершенно по-идиотски втрескался. Что я и попытался до Макса донести. – Мне вообще-то не хотелось бы, чтобы ты считал меня озабоченным кретином, который только и думает, как тебя в койку затащить! – запинаясь, пробормотал я, глядя себе под ноги. – На самом деле я имел в виду, что ты правда очень красивый, и ты мне нравишься. Я не знаю, что со мной творится, но знаю, что очень не хочу, чтобы с твоей стороны это было просто по приколу… Ну вот, я это сказал. Я сказал Ныркову, что он мне нравится. Пиздец. А буквально несколько минут назад пиздел что-то про загубленную репутацию натурала. Если Макс после этой нашей занимательной беседы будет считать меня конченым придурком, я его пойму. – Елин, ты пидзец! – сквозь смех простонал Нырков, а потом невинно добавил. – Но вообще, если это действительно так тебя интересует, мне понравилось «то, что между нами было»! – последние несколько слов он произнёс с таким ехидным лицом, что мне сквозь землю захотелось провалиться, а потом, продолжая веселиться, резюмировал: – И на этом, тему поруганной чести натуралов, пожалуй, закроем! Несмотря на то, что ебло моё продолжало пылать, как пионерский костёр, я разулыбался так, что аж щёки заболели. Неважно, что Макс надо мной стебётся, я уже привык… Но ему было хорошо, когда я его обнимал и вообще вёл себя как конченый пидорас, а значит, что я всё правильно понял и у меня есть шанс! Так что в пизду Стаселло с его кретинскими шуточками! Прямо сегодня вечером и скажу ему, что мне насрать, собственно, что он меня там спросит – на всё отвечу – лишь бы он от нас с Нырковым отъебался. Выкинув докуренную сигарету, я зачерпнул из ближайшего сугроба снега и задумчиво скатал снежок, а затем прицелился и метнул его в ближайшее дерево. Крепкий снежный комок рассыпался в пыль, а я победно вскинул кулак и развернулся к Ныркову. – Ты только погляди какой классный снег! – на душе было радостно от принятого решения, а руки уже катали второй снежок. – Он так клёво лепится! Давай снеговика замутим? Нырков прищурился, а потом, с интересом меня разглядывая, протянул: – Елин, мне чисто для справки… Скажи, чем ты так знатно накуриваешься постоянно? – Ну почему ты не можешь не стебаться надо мной? – притворно обиженным тоном возмутился я, продолжая улыбаться как блаженный идиот и вертя в руках слепленный снежок. – А как с тобой можно удержаться от стёба? – невозмутимо парировал Макс, пожав плечами. Впрочем, улыбался он достаточно добродушно, так что я понял, что вся эта наша пикировка ему здорово доставляет. Но это не помешало мне с гаденькой ухмылочкой кинуть в него снежком, который я уже минуты две вертел в руках. В ответ на возмущённый взгляд засыпанного снегом Ныркова, я пробормотал: – Прости, я вот тоже удержаться не смог! – потом рассмеялся и пояснил. – Ничего с собой не могу поделать: рядом с тобой так и хочется всякие непотребства творить! – Если я начну творить с тобой непотребства, Елин, ты поймёшь, что я обычно ещё вполне мил! – пригрозил мне Макс, пытаясь извернуться и стряхнуть с себя снег. Я потянулся к нему и аккуратно смахнул остатки снежка с плеч и капюшона, и в какой уже раз за сегодня залюбовался ярким румянцем и блеском в глазах. – Ладно, считай, что я испугался! – я уже не мог прекратить дурачиться, идея насчёт того, чтобы повозиться вместе в снегу сожрала мой мозг, и я умоляюще воззрился на Ныркова. – А вообще я серьёзно! Смотри, какая полянка классная... Столько снега! Сто лет же снеговиков не лепил... Ну Макс, ну давай, а? – Да чёрт с тобой! – с каменным лицом согласился Нырков, а потом проворчал. – Чем бы дитя, как говорится, ни тешилось! Я подскочил с бревна как по звуку стартового пистолета и запрыгал вокруг Макса. – Допивай тогда, и пойдём! – разминаясь, я несколько раз подпрыгнул, потом изобразил какое-то ебанутое сальто, навзничь рухнул в глубокий снег и, рассмеявшись, счастливо завопил. – Блин, как же классно! Нырков со снисходительной улыбкой наблюдал за моими кульбитами, по-прежнему восседая на бревне, а потом почти восторженно заявил: – Елин, от тебя надо прятать всю наркоту, включая сыр и шоколадки! – и по его лицу я ясно читал, что его моя чрезмерная ебанутость вполне устраивает. И кстати, про шоколадки! Я совсем забыл про припасённую в рюкзаке плитку… Впрочем, в автобусе она будет как нельзя к месту. Так что пока про неё ни звука, а то через несколько минут и обёртки не останется. Заметив, что Макс наконец-то расстался с кружкой и навинтил её на термос, я вскочил на ноги, подлетел к нему и повалил с бревна в снег, хохоча как ненормальный. Макс сначала отбивался, вопил что-то грозное, а потом и сам заржал, сгребая здоровенную охапку снега и швыряя её в меня. Ледяная крошка тут же залепила мне глаза и нос, и я не придумал ничего лучше, чем обхватить Ныркова руками и прижать к земле во избежание новой пурги. – Елин, ты маньяк! – хохоча, вопил Макс, пытаясь вывернуться из моего медвежьего захвата, но я держал крепко. А он, продолжая трепыхаться (правда, уже больше для виду), выдавил из себя: – И ладно бы только маньяк, но ещё и весишь добрый центнер! – Не пизди, моя черешня! Всего-то семьдесят с хвостиком килограммов, а ты крик поднял! – весело отозвался я, уже не столько сжимая Ныркова в тисках, сколько обнимая. Глаза его горели, а смотрел Макс на меня таким взглядом, что я еле себя сдерживал, чтобы не прижаться к его мягким приоткрытым губам. Усилием воли стряхнув с себя наваждение, и ощущая, что ещё чуть-чуть и шутка про мой стояк снова будет актуальной, я скатился в снег и пробормотал. – Ну что, встаём, или у нас с тобой сончас? – Повезёт, если во мне килограмм шестьдесят наберётся, – Нырков усмехнулся, а потом надменно добавил. – А над твоим предложением я, так и быть, подумаю! – Подумает он! – проворчал я с улыбкой, потом легко вскочил на ноги и протянул Максу руку. – Вставай давай, а то замёрзнешь! – Мне вот интересно, – ехидно скалясь, уточнил Нырков, когда я рывком поднял его со снега и уже почти привычно на мгновение прижал к себе. – Ты всегда такой заботливый, или я в тебе родительский инстинкт пробуждаю? А я, как идиот, зависнув от ощущения его гибкого худого тела, прижатого ко мне, ляпнул: – Ты во мне много чего пробуждаешь! – а потом, спохватившись, ойкнул и снова покраснел. Нет, ну ёб твою мать, Захар, когда же ты думать начнёшь? Похоже, присутствие Макса в непосредственной от меня близости, отрубает остатки мозгов на ура, раз я только и делаю сегодня, что корки мочу. А Нырков уже вовсю веселился, не отпуская мою руку, впрочем. Что меня очень радовало. Мысленно попросив ноосферу, чтобы моё ебло перестало, наконец, пылать, я потащил Макса за руку на полянку, которую, собственно и приглядел для урока снежной скульптуры. Усилием воли я заставил себя отпустить руку Ныркова, наклонился, и слепил здоровенный снежок. – Так чего я там в тебе пробуждаю? – всё ещё посмеиваясь, уточнил Макс. – Ну прекрати! – я смущённо отвёл взгляд и начал катать ком. Получалось неплохо, снег и вправду был очень липким и плотным. – Ладно-ладно! – Нырков улыбнулся и подошёл поближе. – Я понял, ты ещё не готов признать своих желаний. Но помни, Захар, ещё Фрейд говорил, что отрицание ни к чему хорошему не приводит! Не зная, куда себя деть, как сделать адекватное лицо и вообще вести себя как нормальный человек, я бодро перевёл тему: – Макс, а ты чего, собственно, стоишь? – я обернулся к нему и, глядя на его озадаченное лицо, пояснил. – Нам ведь нужно три шара! – Я рад, что ты умеешь считать до трёх! – Макс улыбнулся самой Нырковской улыбкой в мире, да так, что я аж чуть снова не завис, а потом неуклюже принялся формовать что-то, смутно напоминающее ком. – Я вообще-то технарь, если ты не помнишь! Я много до чего считать умею! – отозвался я, а потом, оценив безуспешность попыток Ныркова с шаром, посоветовал. – Сильнее нажимай на ком, вот так! Ты что, снеговиков лепить не умеешь? И я продемонстрировал, как нужно нажимать, чуть не уебавшись в сугроб. То есть, это была необязательная часть программы, но так всяко веселее! – Технарь он, посмотрите-ка! А я тупая филологическая дева, но считать тоже умею! – проворчал Макс и язвительно прибавил. – А вот снеговиков твоих лепить не умею, ибо в жизни такой хернёй не страдал! – Да это же просто совсем! – я старательно катал свой шар, который был уже приличных размеров, а потом спохватился. – И вообще, не наговаривай на себя, Нырков! Ты вовсе не тупой! Я тебе уже говорил, ты умный и интересный парень! – Да уж, твои пламенные речи насчёт моей оxуенности сложно позабыть! – фыркнул Макс, а я от возмущения даже от своего кома оторвался. – Я с тобой спячу, Макс! Ты мне не веришь что ли? – Мне такое обычно никто не говорит! – мило закусив губу, ответил Нырков, а потом, будто спохватившись, снова добавил в голос ехидства. – Так что фиг поверишь тут! – Значит, я теперь буду говорить! – безапелляционно заявил я и, немного успокоившись, резво толкнул снежный ком, чуть не нырнув в снег. – Ты будешь говорить, о да! – Макс в притворном страдании закатил глаза. – Я порой забываю, что ты вообще молчать умеешь! – Умею, – с готовностью отозвался я, отряхивая колени от снега. – Но редко! – Я так и понял, – проворчал Нырков и, решив, что он сделал всё, что мог для отечества, оставил кривоватый ком в покое. Судя по тому, как он похлопывал себя по карманам, лёгкие требовали никотина, а Макс был не таким уж и бунтарём, чтобы им противиться. Пару минут мы молчали. Я пытался привести в божеский вид Нырковский ком и водрузить его на свой, а Макс меланхолично курил, наблюдая за моими поистине тяжкими трудами. Наконец, когда безголовый снеговик стоял рядом с нами, Нырков как-то странно на меня поглядел и задорно, с такой ощутимой подъёбкой выпустив в мою сторону ментоловый дым, заявил: – Кстати, Захарушка! – он мило улыбнулся, что совсем не вязалось с ехидством, которое готово было хлынуть через край. – Твои неадекватные бабы что-то принимают тебя за пидора и бегут ко мне с опущенным забралом тебя отвоёвывать! Вот зе фак, собственно, хотел бы я знать? – Да ну их всех нахер! У меня и бабы-то никакой нет, – отмахнулся я, а потом до меня дошло, что я только что услышал, и я принялся сыпать вопросами. – Стой, что? Кто к тебе приходил и когда? – Да Савельева твоя приходила! – заржал Макс. – Тут такое дело… После пьянки в 728-ой меня по пути в комнату настиг этот летающий макаронный монстр и начал вопить, что я сделал из тебя голубого! Ну я и послал её проспаться... Или надо было расписать, как давно мы с тобой вместе, и как ты охуенен в постели? Нет таких слов, чтобы достойно описать тролльебло продолжающего веселиться Ныркова. А я, не зная, куда от стыда деться, прикрылся фэйспалмом, благо варежка, спасибо её размерам, позволяла задрапировать всю мою горящую рожу. Вслепую пытаясь нашарить в кармане пачку Marlboro, я грустно размышлял, что в жизни столько не краснел, сколько за сегодняшний день. Хотя, ради справедливости стоит заметить, что и глупостей я за последнюю неделю столько натворил и наболтал, что лимит минимум на десяток лет покрыт. Наконец, решив, что курить с варежкой на лице неудобно, я опустил руку и принялся чиркать зажигалкой, что вовсе не означало, что я тут же радостно затянулся. Эта сука давала искру, а вот огня – хуй там. Я умоляюще посмотрел на Ныркова, и он, сжалившись, протянул мне свою сигарету, от которой я и прикурил. – Макс, прости! – наконец, выдавил я из себя, собравшись с мыслями. – Чёрт, мне так неловко… Она что, прямо так тебе и сказала? Вот же дура! – я затянулся, а потом не удержался и рассмеялся. – Хотя, впрочем, я сам хорош, что дал ей почву для размышлений! Тут такое дело… Она ж ко мне припёрлась среди ночи и с романтикой полезла, ну я возьми и пиздани ей, что влюблён в тебя без памяти, а она пусть отвалит! Кто ж мог подумать, что Савельева к тебе воевать прибежит, кипя праведным гневом! – Елин, знаешь, вот не то чтобы я этого тебе не говорил никогда, но ты пиздец! – после минутного молчания подал голос Нырков. – Мне как-то похер на её вопли, но ты-то хуёво поступил, как ни крути. Не вешай Савельевой лапшу на уши, мой тебе совет, а шли гулять на все четыре стороны, раз уж она тебе не нужна, – Макс снова замолчал, а потом как-то глухо добавил. – Ладно, не моё это, в принципе, дело… Просто терпеть не могу лжи! Я чуть дымом не поперхнулся. Пиздец какой, вот же пиздец! Если Нырков прознает про этот сраный вызов, мне не жить – он меня просто из окна выкинет. А если не выкинет, то я сам выброшусь, потому что после таких известий Макс не только меня с моими зарождающимися пидорскими чувствами пошлёт, но и вообще на один гектар со мной срать не сядет. И тут уже в который раз за день, меня посетила светлая мысль, что надо срочно придушить Зайцева, чтобы он ничего не распиздел… Ну или хотя бы прогнуться под него, выдать все свои секреты, которых жаждет мерзкая Стаселлина душонка, и нахуй послать этот вызов. Не нужен он мне совсем, было бы из-за чего Макса проёбывать. Почувствовав, что молчание моё затянулось, я нерешительно пробормотал: – Тупо сейчас прозвучит, но я думал, что почти даже не вру! – я затянулся в последний раз и выкинул окурок подальше. – Да, впрочем, я и сейчас так считаю, я же сказал тебе, что ты мне нравишься! Просто вот Савельевой я действительно зря пизданул про неземную любовь… Пить надо мне меньше, короче! С этими словами я обезоруживающе улыбнулся и посмотрел на Ныркова. – Оправдания свои для Савельевой оставь! – мигом отозвался тот и тоже избавился от бычка. – Не стану я перед ней оправдываться! – категорично заявил я, а потом проворчал. – Нахуй надо, я ей никаких поводов не давал! Забей, короче, Макс... – выдержав короткую паузу, я снова улыбнулся и махнул в сторону безголового снеговика. – Нам нужен ещё один шар! – О'кей, снега-то ещё навалом! – пожал плечами Нырков и я принялся скатывать ещё один ком, последний, для головы. Когда работа была почти закончена, я вспомнив, что у снеговика должен быть нос, понёсся к своему рюкзаку. Нет времени объяснять, надо упороться! Когда я вернулся, радостно потрясая столь развеселившей Ныркова отвёрткой с красной ручкой, тот уже водрузил голову снеговика на её законное место и даже изобразил на его круглой физиономии глаза из шишек. Подозрительно покосившись на отвёртку в моих руках, Макс закрепил в снегу ветку-рот и вопросительно вздёрнул бровь. – Ну, морковки у меня с собой нет, так что… – отвечая на его немой вопрос, заявил я и всадил отвёртку в голову снеговика вместо носа. Теперь этот снежный тип напоминал перепившего алкоголика, но Нырков заржал и принялся стягивать с себя шарф, на что я тут же возмутился. – А ну не смей! Холодно же! И Макс покорно пресёк попытку стриптиза на природе, однако смолчать не мог. – Что-то ты раскомандовался, Захарушка! – нежно пропел он, заправляя шарф за воротник куртки. – Но, так и быть, почувствуй себя грозным мужиком, мешать не стану! – В сугроб засуну, будешь язвить! – пригрозил я и заржал, доставая из кармана куртки телефон, а потом предложил. – Вставай, что ли, к нашему снежному другу! Сфотаю на память, а то потом решу ещё, что мне приснилось! – Ну у тебя и сны, кошмары прям какие-то! – Нырков со смехом приблизился к снеговику. – А вообще, что имею сказать… Всем вам от меня нужно только одно! – я возмущённо на него уставился, застыв с телефоном в руках, а Макс продолжал меня подначивать. – Да не кипи ты, Елин! Я имел в виду, что каждая уважающая себя тупая пизда с зеркалкой так и хочет поймать меня в объектив! Но так как ты вовсе не тупая пизда, да и зеркалки у тебя не наблюдается, тебе можно! С этими словами он очаровательно улыбнулся мне и принялся позировать. К слову сказать, Максу с его внешностью и позировать не нужно было, чтобы охуенно получиться на фотках. – Какой же ты красивый! – невольно вырвалось у меня, когда я сделал несколько снимков. – Только не надо мою красоту в говноконтакт выкладывать! – кажется, он немного смутился, однако говорил притворно сурово. – Учти, Елин, если моя рожа со снеговиком появится там с какими-нибудь идиотскими подписями, я тебя во все щели покараю! И всё-таки я был прав – он смутился. На фотках был отчётливо виден милый румянец, и я мысленно поклялся себе, что эти фотографии не покажу никому. Это только моё. Хотя нет. Это наше. – Да не я же эти фотки выложил! – слабо попытался отмазаться я, всё ещё залипая на дисплей. – Это всё Стаселло, сука такая! – и тут я вспомнил бесценные лица Славика с Джонни и бессовестно заржал. – Но кстати, мило оно всё в фотоотчёте вышло… Мои дорогие соседи оценили, и даже раньше меня! – Стаселло вообще на опыты надо отдать, – ухмыльнулся Макс, страстно обнимая снеговика, а потом ехидно добавил. – Или хотя бы на стерилизацию! – Руки ему вырвать и в жопу запихнуть, – отчаянно завидуя снеговику, я сделал ещё несколько фоток и попросил. – Сними капюшон на минутку, а? Нырков послушно стянул капюшон, пробормотав что-то про ванильного фюрера, и его кудряшки рассыпались по плечам, превратив меня в безвольное желе. Я стоял и смотрел на него, не в силах даже пошевелиться, а Макс, закатив глаза, сцапал меня за ворот куртки и притянул к себе. – Дай сюда телефон! – улыбаясь, потребовал он и, завладев девайсом, щёлкнул моё восторженно-дебильное лицо. Ну, хоть посмотрю потом, как я весь этот день выглядел, и профэйспалмлюсь. А Нырков тем временем продолжал командовать. – Елин, а ну отомри! Рука его легла мне на шею, и я, наконец проморгавшись и сбросив с себя наваждение, улыбнулся самой солнечной улыбкой, какой только смог. А затем прижал к себе Макса, обняв за талию, и подставил рожки снеговику. Нырков расхохотался и, держа руку с телефоном на отлёте, сфотографировал нас троих. – Елин! На счёт три – губки уточкой! – похоже, его понесло не по-детски, раз уж в ход пошли приёмы типичных ТП. Я как послушный мальчик вытянул губы трубочкой, делая вид, что жажду его поцеловать. Да что там, я и вправду жаждал, но Макс моих порывов не усёк и продолжал ржать. – А-ха-ха! Ну нет, обычной уточкой, а не чернобыльской! Мы ещё минут пять возились в поисках прекрасного во всех отношениях ракурса, а потом мне это надоело, и я с широкой по-прежнему лыбой сгрёб Ныркова в охапку, прижался грудью к его спине и обнял за плечи. Макс на мгновение будто закаменел, когда я зарылся носом в его кудряшки, а затем довольно прижался своей чуть колючей щекой к его. – Ну, ты снимать там собираешься? – почти в ухо Ныркову мурлыкнул я, вдыхая ментоловый запах волос, а потом сдёрнул с себя шапку. В конце концов, это растаманство с коноплёй совсем не для романтически-пидорского фото на память. И едва я успел снова потереться своей щекой о гладкую Максову, он сделал снимок, а потом расслабился и тихо рассмеялся. – Ты чего? – изумился я и, не в силах удержаться, снова уткнулся носом Ныркову в висок, касаясь губами волос. Отпускать его не хотелось вообще, и я продолжал обнимать, пока Макс осторожно не высвободился из моих рук. – Да так, Елин, – тепло улыбнулся он, вручая мне телефон. – Тебе не кажется, что мы с тобой со стороны просто две законченные ванильки? – А мне похуй, – радостно отмахнулся я, а потом оглядел его с ног до головы и пришёл в ужас. – Макс, ты почему мне не сказал, что ты весь мокрый?! Нырков пожал плечами, пробурчав что-то вроде «не заметил», и я, бросив прощальный взгляд на снеговика, за руку потащил его к рюкзаку и нашим доскам. Впрочем, Макс и не вырывался особо, будто мы всю жизнь за ручку ходили. Когда мы ввалились в полуподвал «Главбайка», Майк заинтересованно на нас покосился, осматривая Ныркова на предмет переломов, а потом одобрительно заявил: – Ну ты могёшь, Зак! У меня тут после первого раза обычно с отбитой жопой в лучшем случае приходят, а твой орёл даже лыбится! – а потом, потеряв ко мне временно интерес к моей персоне, переключился на Макса. – Ну что, Золушка, как впечатления? Судя по скисшей роже Ныркова, пассаж про Золушку ему по душе не пришёлся, и он, неохотно отобрав у меня свою руку, плюхнулся на скамейку и заявил: – Не знаю, какие там впечатления у Золушки, но мне понравилось! – а потом поистине с царским видом заявил. – А вообще, есть у меня подозрение, что завтра я с постели не поднимусь! – А ты и так с неё не поднимешься, если сейчас же не глотнёшь ещё горячего какао! – фыркнул я, доставая термос и припасённую шоколадку, которые и протянул Максу. – Сиди и не дёргайся, сейчас быстро тебя расшнуруем и в общагу, греться! Возможно, мой командирский тон и был бы наказан, но Нырков уже воссоединился с шоколадом и в ответ я услышал только шелест обёртки. Присев перед Максом, я быстро ослабил его шнурки и принялся за свои боты. А Майк вовсю веселился, наблюдая за самозабвенно отдавшимся шоколадной страсти Нырковым, впрочем, только до тех пор, пока мне не достался кусочек шоколадки. Из рук, между прочим, за труды. Я жест оценил и даже отдал Максу его ботинки, а потом потащил Майку за стойку доски и боты. Уже получив обратно наши паспорта в обмен на несимволическую такую сумму, я услышал возмущённый Нырковский вопль: – Елин, я и сам за себя платить в состоянии! – Я в курсе, – кивнул я, а потом обезоруживающе улыбнулся. – Но, видишь ли, я тебя сюда притащил, я и плачу! В следующий раз, так и быть, сам расплатишься, если решишься сюда после завтрашнего утра вернуться! Макс что-то недовольно пробубнил, выхватил свой паспорт и вручил обратной мой термос. Оставив Майка в приподнятом настроении от бесплатного шоу и полученных денег, мы вышли на улицу и я, закинув рюкзак на плечо, прикурил. – Это было подло! – тоже прикуривая, наконец, подал голос Макс, когда мы прошли почти целый двор, а потом жалобно так заявил, словно сам не веря, что говорит это вслух. – Ты ведёшь себя со мной, как с тёлкой на свидании! От слова «свидание» я предсказуемо вздрогнул и покраснел, а потом до меня дошло, что Нырков вроде и не злится, только ехидничает как всегда. А Макс тем временем, пока я думал, что же ему на это ответить, протянул: – А кстати, это было свидание, а, Елин? – и что-то в его голосе, какая-то незнакомая мне раньше мягкость что ли, развязала мне язык. – А ты бы хотел, чтобы это было свидание? – осторожно поинтересовался я, внутренне замирая. – Ну, возможно, и хотел бы! – уклончиво отозвался Нырков, а потом как-то смущённо улыбнулся и приложился к сигарете. А мне захотелось сплясать прямо на месте. – Значит, в следующий раз будет тебе свидание! – выпалил я и рассмеялся. Всё, теперь уже точно нахуй Стаселлу прямо сегодня, а завтра (ну, в крайнем случае, послезавтра!) позову Макса на самое настоящее свидание, и плевать мне, что я веду себя, как пидорас 80 левела! Я просто влюбился, а то, что влюбился в парня – уже десятое дело. – В следующий раз, говоришь? – Нырков хитро глянул на меня из-под ресниц, даже не подозревая, как скоро случится этот следующий раз, а потом весело ухмыльнулся. – О'кей, Елин! Я тебя на слове поймал! И я рассмеялся от переполнившего меня счастья, а потом выкинул окурок в сугроб и взял Макса за руку. Так мы и шли до остановки – как два типичных пидораса. Было б дело вечером, академовские молодцы нас бы точно отмудохали в тёмном переулке… А так только какая-то девица быдловатого вида презрительно сморщила нос. В маршрутке я срубился почти сразу. Ну, то есть, я, конечно, успел стянуть с взмокшей головы шапку и пиздануть Ныркову что-то возвышенное на тему, как мне с ним охуенно, а потом чуть ли не на середине слова уснул. По крайней мере, так мне кажется. Проснулся я оттого, что нас тряхануло на какой-то колдоёбине. Глаза открывать не хотелось, я просто наслаждался мерным гудением движка маршрутки, тёплыми руками, которые меня обнимали и дыханием куда-то в макушку. Макс… Я не открывая глаз, осторожно поднял голову и уткнулся Ныркову носом в шею, сдвинув шарф. – Проснулся что ли? – проворчал он, не предпринимая попыток убрать руки и сделать вид, что ничего не было. Я счастливо вздохнул и хриплым со сна голосом прошептал что-то на тему, того, как же классно с ним просыпаться. Макс на это лишь фыркнул и ехидно заявил. – Не обольщайся, я просто не хотел, чтобы ты в проход свалился! Я благодарно потёрся носом о его шею, отчего Нырков слегка вздрогнул, и остаток дороги до общаги мы проделали в уютном молчании. Уже топая от остановки, я раздавал Максу ценные указания насчёт горячего душа и чая с мёдом, а он закатывал глаза и ворчал: – Господи, Зак, как хорошо было, когда ты спал! Целых полчаса молчания не золота, а ёбаная платина! А я только счастливо улыбался, курил и продолжал пиздеть как заведённый. Наконец, мы добрались до общаги, ткнули свои пропуска в нос комменде и, оставляя лужи на полу, под её грозным взглядом потащились к лифту. Я, в общем-то против лестницы ничего не имел, но судя по тому, как у Макса слегка заплетались ноги, физкультуры с него на сегодня хватит. Пока я целеустремлённо давил на кнопку, Нырков стянул перчатки и засунул их в карман. И ведь, небось, вытащить забудет и в универ завтра попрётся в мокрых, отстранённо рассуждал я, прислушиваясь к звукам в шахте. Впрочем, додумать эту мысль я не успел, потому что лифт, наконец, приехал, делая мечты о душе и пледе всё более материальными. Когда двери с ужасающим лязгом захлопнулись за нами, и лифт медленно пополз вверх, Макс окинул меня каким-то странно-оценивающим взглядом, а затем, оживившись, хитро так протянул: – Значит, Елин, наша с тобой поистине феерическая вылазка всё-таки не свидание? Я осторожно помотал головой. Нет, ну в самом деле, не говорить же ему, что я пиздец бы как хотел, чтобы это было именно оно, но есть гондон Стаселло. И гондон, только заслышав заветное слово «свидание», очень быстро распиздит на всю общагу, что я свой вызов выполнил и ваще мужик, а вот Нырков наивный пидорас, который на это повёлся. Нет уж, нахуй такие оладушки! Сначала надо с Зайцевым разобраться, а потом уже на свидания ходить. – Жаль, Захарушка, ой как жаль! – с нечитаемым выражением на лице пробормотал Макс, а потом с притворной грустью вздохнул и пояснил. – А я-то хотел под это дело прощальный поцелуй затребовать… Видать, в другой раз! – Ты прикалываешься опять что ли? – кисло поинтересовался я. Наверное, ебло у меня было столь разочарованное, что Нырков, несмотря на свою тираду, резко шагнул ко мне и прижался всем телом. Меня пробрала дрожь. Неужели он не шутил и сейчас правда меня поцелует? В голове стало пусто, я смотрел прямо Максу в глаза умоляюще и, наверное, даже жадно. Отстранённо отметил, что рука моя сама легла ему на поясницу, чтобы прижать ещё сильнее, притиснуть ближе, потому что его было мало. Нырков не возражал, он, улыбаясь, сдёрнул с моей головы дурацкую шапку и обхватил ладонью затылок, крепко сжимая мои волосы. Вторая рука обвилась вокруг шеи и я почувствовал, что сердце моё готово выпрыгнуть из груди. Он меня загипнотизировал, не иначе, потому что я не особо осознавая, что делаю, склонился ближе к его лицу и кончиками пальцев коснулся щеки Макса. Не знаю, кто из нас вздрогнул, но внезапно нырковские губы оказались так близко, что я мог чувствовать его дыхание. Макс потёрся щекой о мою руку, быстро провёл языком по пересохшим губам, и только я собрался, наконец, поддаться этому безумному его горящему взгляду, как двери лифта медленно разъехались. – Твой этаж! – быстро выпутываясь из моих объятий, озвучил очевидное Нырков. Я чуть не взвыл от досады, потому что его губы были так близко, а я… я просто тормоз ебучий! Макс тем временем сунул мне в карман шапку и попытался выпроводить из лифта, ехидно так улыбаясь. – Увидимся, Елин! – А мой поцелуй? – жалобно протянул я, вцепившись в его запястье и уже отчётливо понимая, что ничего мне не светит. – Можешь мне руку поцеловать! – со смешком предложил Нырков, отчаянно вырываясь. Я молча дёрнул его на себя и, глядя прямо в глаза, коснулся губами тыльной стороны ладони. Макс аж пиздехаханьками своими подавился, а я развернул его ладонь, прижался губами к запястью и нежно провёл языком по отчаянно бьющейся вене, выдавшей Ныркова с головой. Пальцы мои, поглаживающие его руку, ходили ходуном, а зрачки, наверное, расширились как у наркомана. Впрочем, почему «как»? С пятницы я совершенно максозависим, лечить уже поздно. Проведя языком от запястья до центра ладони, я оставил на ней практически невесомый поцелуй, прикрыл глаза, запоминая ощущение Максовой кожи на губах, и, мысленно дав себе хорошего пинка, пулей вылетел из лифта. Да, я позорно сбежал. Ебать, да если бы я этого не сделал, я прямо в открытом лифте прижал бы его к стене и целовал, пока воздух не кончится. Ну, или пока Нырков бы меня не убил за такие милые вольности. Губы горели, и я посекундно их облизывал, трясущимися руками нащупывая в кармане куртки ключи от комнаты. Где-то за спиной только сейчас с грохотом захлопнулись створки лифта. Ебучий Зайцев! Спасибо тебе огромное за мою насыщенную личную жизнь с правой рукой… потому что если я сейчас же не подрочу, то взорвусь нахуй от одних только воспоминаний о карих глазах Макса…