Best Half of My Soul

      Они стали парнями, Исак и Эвен, уже автоматически провозглашённые так. Исак не мог вспомнить времени, когда он бы чувствовал себя более довольным, будто проплывая мимо мира сахарной ваты, не касаясь земли, попросту идиотски влюблённый в своего лучшего друга. Обмениваясь этими взглядами, совершая прелюдии перед поцелуями, застряв где-то между желанием и действием. Как они, без спешки, мало-помалу расширяли границы своих отношений.       Они знали, что конструкция была хрупка, и долго она не протянет, не тогда, когда Эвен прижимал Исака, невзрачно предлагая свои губы или давая любой другой намёк. Исак не стал бы отрицать, он бы связал себя с этим ртом без единой мысли или бережливости, нет, пока Эвен предлагал ему, или пока он сам напрашивался. Эвен, который мог получить это по щелчку пальцев, он также мог определить глубину неуверенности Исака благодаря тому, как его дыхание задерживалось между словами. Эвен был мечтой и его парнем.       Как парни, они танцевали. Ох, они вывели танцы на новый уровень. Эвен выставлял себя полным идиотом на вечеринках, танцуя как придурок перед Исаком, подвергая его своим самым нелепым звукам. Исак смеялся, словно ребёнок, который только изучал понятие смеха. Эвен, блядь, сексуально танцевал под ебаных Backstreet Boys, «Am I original?»*. И когда Исак закатил глаза, закрывая лицо руками, он только добавлял Эвену топлива. Тот шёл на это, легко покачивая своим телом в замедленной съёмке, пробегаясь рукой по своему торсу, используя вторую, чтобы показать на себя: «Am I the only one?»*. Исак любил это, каждую секунду этого дерьма, несмотря на то, что всё время качал головой. — Твою мать, Исак, твою мать! — Эвен ругался в потолок. — Эта песня обязана стать нашей. — Что за поебень ты несёшь? — Исак перекрикивал музыку. — У нас не будет никакой песни. — Теперь, как бы, есть, и это, блядь, Backstreet Boys. Я никогда не видел, чтобы ты так смеялся. А я знаю тебя всю твою жизнь.       Пошёл Эвен на хуй. С тех пор, каждый раз, когда Исак слышал Backstreet Boys, его сердце будто подпрыгивало, зная, что Эвен потащит его на танц-пол ещё до того, как он успеет досчитать до десяти: «Ты знаешь, что делать. Это наша песня, малыш».       И, порой, они танцевали медленные танцы, притягивая тела друг друга, пока они не становились похожим на одно, рисуя небольшие круги на полу. Эвен разрывал Исака на части, когда пел самые слащавые строчки ему в ухо: «And how you got me blind is still a mystery. I can't get you out of my head»**. Возможно, ему бы стоило отшутиться, но как, ведь мир окутывал его, окружал этим глубоким голосом, туманившим его мозг? Исак мог только молча ухмыляться через плечи Эвена, и он готов поклясться, что смог ощутить ответную улыбку Эвена.       Исак подозревал, что Эвен как-то связан с тем фактом, что на вечеринках уже не так много песен Backstreet Boys с поры двухтысячных.       Исак пытался отдать это, всё счастье, быть хотя бы наполовину таким парнем, каким был Эвен. Когда тот впервые пришёл забрать Исака из школы, как своего парня. Когда Эвен встретил мальчика, неспособного подавить свою улыбку, коричневый бумажный пакет попал ему прямо в руки. — Теперь ты должен вспомнить последний раз, когда ты ел эти дурацкие вафли, — сказал Исак, поднимая пакет. Прошли секунды, пока Эвен смотрел на пакет, не имея возможности подобрать слов. Его голос почти надломился, когда он, наконец, произнёс: — Ты слишком хорош, Исак.       В тот раз, Исак принял это всего лишь за похвалу, обнимая Эвена, потому что тот был тёплым и мягким, а также его парнем. Это было настолько мило, насколько и были милыми они, но когда их лица разъединялись, он не упускал пламени в глазах Эвена, облизывая свои губы.       Сама возможность того, что оно сожжёт его до глубины души. Но теперь, когда они сомневались, или в голову прокрадывались какие-то мысли, им надо было поговорить. И они были с этим согласны. — Хочешь поцеловаться? — выпалил Исак. — И всё такое? Эвен усмехнулся, и это было самой обыкновенной реакцией на все текущие необузданные вспышки откровенности Исака. — Иди сюда, — сказал Эвен, притягивая уклоняющегося Исака за ворот его худи, поднося его настолько близко, чтобы сделать капюшон Исака их условной крышей. Эвен продолжил: — Я хочу поцеловать тебя, — произнёс он своим низким голосом, таким же пьянящим, как и его запах. — Если у тебя, вдруг, есть какие-то сомнения. Взгляд Исака рассредоточился, голубой цвет утаскивал его. — Никто не целует меня так, как ты, — признался Эвен, их дыхания прерывались. — Но. В тот день, в ванной, твой плач навзрыд, Исак, это разбило мне, блядь, сердце, ладно? Так что, пожалуйста, можешь пообещать мне, что ты просто поцелуешь меня ещё раз, когда я смогу открыть свои глаза, чтобы увидеть твою улыбку? Ты сможешь это сделать? — Просто- — Не надо, — ответил Эвен, встряхивая Исака за его худи. Затем его глаза утонули в добром взгляде. — Мы поцелуемся. Когда здесь, — Эвен погладил висок Исака. — Появится синхронность с местом вот здесь. Он прижал большой палец к губам Исака, они были уже разделены, бездумно поддавшись влечению. — Хорошо? Исак позволил ему согреть себя изнутри, затем его глаза начали почти коситься, пока они медленно опускали взгляд на большой палец Эвена, целенаправленно приближающийся к его зубам. — Нет, — предупредил его Эвен, но он, впрочем, не двигался. Их рты сошлись вместе, как только они поняли, что завершили свой спор на середине. Эвен прошёлся пальцем по губам Исака, от чего они расплылись в улыбке, и его зелёные глаза заискрились от вида этой преграды. Исак сорвался на его палец своими зубами, и Эвен убрал его как раз вовремя, чтобы избежать укуса, поворачиваясь и держа руку близко к телу: — Ты, маленькое дерьмо! Исак с удовольствием хохотал до тех пор, пока не заметил их неприветливую дистанцию. Он притянул Эвена за рукава, направляя его руки на свою талию, командуя: — Обними. Эвен подвинул свои ноги к Исаку, позволяя ему маневрировать им, пока ещё купившись не полностью. — Я имел в виду, что хотел рассказать тебе кое-что, — сказал Эвен. Исак повторил через его плечи: — Обними. — Тебе не любопытно? — ответил Эвен, его голос стал тише, таким он говорил только тогда, когда они были так окутаны. — Не любопытно. Больше объятий. Эвен вдохнул: — Ты такой глупый. Эвен дышал всей длиной шеи Исака и никак не смог не оставить три поцелуя под его капюшоном, от которых тот начал хихикать и извиваться, но не отстранялся. Тогда Эвен пробормотал: — Я получил работу. Исак засуетился, он не знал, что и думать, это выглядело слишком взрослым. Исак отодвинулся: — А? — Она тебе понравится, — сказал Эвен, его глаза были сахарными, прижимая Исака настолько сильно, что мог обхватить свои собственные руки. — В этом месте сбудутся все твои мечты. Исак нахмурился: — Банк? Эвен громко рассмеялся, с такой силой, из-за чего ему пришлось согнуться пополам, ища хоть какой-нибудь воздух. У Исака ушло несколько секунд на то, чтобы изобразить фальшивую досаду перед тем, как обнаружить, что его парень собирается работать в зоомагазине.       И быть парнем Эвена было настолько легко, чёрт, это было слишком легко, просто естественно. Исак начал задумываться, почему пары ссорятся, откуда у них эти проблемы, ведь быть хорошим парнем было несомненно просто. Исак был молод и наивен, невыносимо влюблён и самоуверен. Исак явно был мастером в отношениях.       Коммуникация была сукой, а не волшебной леди, она вынуждала их обрастать более глубоким осознанием собственных страхов, это касалось не только другого, но и заставляло заглянуть в себя самого. И страхи, замешанные в этом, давали их телам встряску, сейчас они смотрели им в глаза, поджав губы. Теперь Исак знал, что Эвен был достаточно сильным, чтобы поделиться таким в поле темноты. — Знаешь, когда мы делали ту вещь в шкафу? — чем менее Эвен был чётким, тем более предмет доставлял ему боли, выяснил Исак. Эвен поймал Исака на грани сна, самый успокаивающий вес на его груди. Палец Эвена поглаживал изгиб его шеи, пролезая, а затем выскальзывая из-под его ворота. — А… минет? — У меня моментально возникло отвращение от самого себя после этого, из-за того, что вынудил тебя это сделать, — практически шептал Эвен. — Не то чтобы я этого не хотел. — В этом и вся суть, я встал на колени ещё до того, как ты сказал что-либо. И я не думаю, что так должны происходить вещи между нами. — Как они должны происходить? — Легко. — Легко? — Я хочу, чтобы ты улыбался от тех вещей, которые я для тебя делаю, Исак. — Кто, блядь, улыбается, пока ему сосут? Я не могу улыбаться от всего, Эвен. — Ну, я всё ещё могу попытаться, не так ли? Здесь была тишина, которую Исак использовал для того, чтобы продолжить ёрзать, пока палец Эвена лежал между его рёбрами. — Иногда у меня встаёт, когда ты слишком сильно смеёшься, — выпалил Эвен, переплетая их пальцы вместе. — Что?! — вдохнул Исак, его сердце колотилось. Это было реакцией на лучшего друга, по совместительству парня. Эвен усмехнулся. — Э-э… — начал Исак. — У меня встал, когда ты пел «Imagine» в караоке. — Что-о-о? — Эвен со смехом протянул слоги. — Это что-то типа фетиша на смущение посторонних людей? — Не-а, — вдохнул он. — Я-я… твой голос, он такой глубокий. — Так что, у тебя есть фетиш, — Эвен подобрался, чтобы направить свой низкий голос ему в ухо. Исак пихнул смеющегося Эвена, подвигая бёдра в сторону, Эвену не следовало знать о масштабе его фетиша. — Малыш? — сказал Эвен, вытягивая свою шею, хоть они и не могли выявить особенностей.       Исак абсолютно любил те времена, когда мог прочитать в голосе Эвена эту уязвимость. Она заставляла шестнадцатилетнего Исака чувствовать себя полностью мужчиной. Он начал пробегаться обратной стороной своего указательного пальцем по гладкой щеке Эвена. Но когда тот упивался этим, Исак практически мурлыкал, что было полнейшим абсурдом, учитывая то, что не он находился на стороне, принимающей прикосновения. — Когда мы отдалились после этого, я думал, что ты меня ненавидишь, — произнёс Эвен. — Я бы никогда не смог тебя ненавидеть, — ответил Исак, заправляя волосы Эвену за ухо, что было таким же бестолковым жестом как нежность. — Я боялся потерять тебя, малыш. — Я здесь, — Исак замедлил свои движения, от чего Эвен постепенно сворачивался калачиком. Исак ухмыльнулся самому себе, его желудок, впрочем, искривлялся самостоятельно: — Я тоже боялся тебя потерять. В тот день, когда ты не смог подключиться к Netflix… — сказал Исак беспрепятственно, игнорируя громкие фырканья Эвена. — Я был так напуган, увидев, что ты плачешь. — Я не плакал. — Прости, когда твои слезные протоки наполнились жидкостью. — По крайней мере, я не думаю, что Backstreet Boys из восьмидесятых. Исак издевался: — Когда что-то перестало быть актуальным до того, как ты родился, то уже не имеет значения, в какой момент именно это было популярным! — О Боже! — смеялся Эвен. — Я не могу поверить, что ты делаешь это снова. — Что?! — сорвался Исак. — Исак, ты был очень даже жив, когда они перестали быть актуальными. — Какая разница, Эвен! Это Backstreet Boys! — атаковал Исак. Эвен приглушил свой смех, уткнувшись в место, где шея Исака встречала его плечи. — Говорит тот, кому нужно посмотреть Спанч Боба каждый раз, когда мы видим фильм ужасов, — разрывало его. — Эй, мы не стыдим людей за просмотр Спанч Боба в этом доме, — сказал Эвен, натыкаясь на нос Исака, пока тот незамедлительно ударил его по руке. — И я делаю это ради тебя, между прочим. — Правильно, — Исак громко вдохнул, будучи уже на взводе. — Убеждай себя в чём хочешь. Эвен радостно смеялся, его рука путешествовала по торсу Исака: — И ты в самом деле сказал перед этим, что ничего в мире не имеет значения до того, как ты стал частью этого? — Именно, — хохотал Исак. Его сердце болело от того, как аккуратно журчания смеха Эвена выходили наружу. — Исак? Исак непритязательно промычал, уставившись прямо в ослепляющую темноту. Эвен сделал вдох через нос перед тем, как сказать: — Ты делаешь меня счастливым. От этого Исак лишился дара речи, его сердце сжалось в крохотный, крохотный шарик, когда Эвен заключил свою речь словами: «Ты слишком хорош». Исак прижал свои губы ко лбу Эвена, так что мог заметить, как заставляет того улыбаться.       Эвен, в свою очередь, всегда заставлял его, со всеми старомодными штуками, провозглашёнными вещами для вольности парней. Эвен прятал маленькие записки в его книгах и карманах. Они были нелепы: каракули с их изображениями или самые возмутительные сообщения, которые всегда оставляли Исака летать в облаках, словно школьника.       «Ты гений, Исак!»       «Не могу дождаться того, как поцелую тебя потом в нос».       «Какая курица на Северном полюсе? Потерявшаяся, я знаю… но ты улыбнулся».       «Вчера ты спал в моих руках! :D»       «Ты милый, когда пускаешь слюни на мою подушку».       «Извините за то, что думаю, что мой парень на десятку, а Крис Прэтт на пятёрку (не закатывай снова свои глаза)».       «Меня только что поразило… блядь, ты мой парень».       «Ты просто десятка. Просто! (Крис Прэтт — всё ещё пятёрка)».       «Я не знаю, когда ты это найдёшь. Но я думаю о тебе прямо сейчас».       Или иногда что-то незамысловатое, как: «Спасибо за то, что ты мой парень».       Эвен, который звал их выходы из дома «свиданиями» теперь, был таким же милым с Исаком и в присутствии его друзей, зная, что когда Исак начнёт поглаживать его запястье, значит, что им пора уходить. Эвен, который удивлял его завтраком в кровать, к огорчению Исака, не было и способа, чтобы родители Эвена упустили то, как он готовит целый поднос для своего «друга».       Исак слишком близко принимал каждый его поступок.       И потом происходили некоторые неосознанные вещи: то, как они надевали друг на друга шапки и шарфы, даже не встречая взглядов прохожих. То, как их щёки всегда оказывались внезапно соединены вместе, а они даже не замечали, как наклонялись ближе друг к другу. Это заставило Исака понять, что каким-то образом, они всегда были парой. — Как ты это делаешь? — спросил Юнас. Сумерки почти отступили, бесконечное тёмно-синее небо сдалось ночи. Толпа собралась вместе вокруг костра, разведённого около реки, а Исак и Юнас благоприятно смотрели за людьми, наблюдая вид у коттеджей, не решаясь поделиться какой-либо травкой. — Делаю что? — спросил Исак, его лицо не несло в себе никакого выражения. Он снова посмотрел вперёд. И случилась та самая вещь: глаза Исака были притянуты Эвеном, не полное приземление, а просто флирт взглядом. — Как ты вкладываешь так много своего доверия в одного человека? — Юнас снова передал ему косяк. Исак взглянул на Юнаса, поймав его взгляд, устремлённый в ту же самую точку, в которой до этого находились глаза Исака. Эвен, на расстоянии, широко улыбался в группе друзей. — Эвен? — нахмурился Исак, делая глубокую затяжку, от чего его щёки впали. — Юлиан Даль, — Юнас ответил ему неприятным взглядом. Исак выпустил единственный смешок. — Твой парень, Исак, — сказал Юнас. — Я говорю о твоём парне.       Они ещё не поделились своим новым статусом, но Юнас уже давно их так называл. Исак сжал свои губы, он бы солгал, если бы сказал, что у него не кружится голова от того, что у них теперь есть ярлык, официально связывающий вместе.       Эвен вдалеке сильно смеялся, слегка сгибаясь, так как его тело не могло держать в себе так много удовольствия. Это увеличивало сердце Исака. Ему пришлось направить свои глаза опять на Юнаса, замечая веселье, которое тот и не пытался скрыть, когда Исак осознал, что его собственные губы поджимались. Исак откашлялся. — Я люблю его, — сбросил он со счетов, его сердце подпрыгивало от этих слов, выскользнувших слишком спокойно, учитывая то, что эти губы никогда не произносили их вслух.       Исак взращивал эти слова внутри себя, заботясь о них. Юнас учёл это: — Я знаю, что у вас двоих связь с детства или что ещё, из-за чего вы пугающе заканчиваете фразы друг за друга. Я понимаю это. Каждый, у кого есть глаза, может увидеть, что вы помешаны друг на друге. Но… — он остановился, его глаза бросили печальный взгляд. — Это тебя не пугает? Исак для начала сморщился, слова задержались, смешанные со смехом: — Что? — Исак, — осторожно проговорил Юнас. — Ты хотя бы представляешь, кто ты без него? Исак задумался, его плечи поднимались, пока он полностью ими не пожал: — И это важно? — Я не знаю, — выдохнул Юнас. — Просто, ты настолько не в себе, чувак. Не пойми меня неправильно, у Эвена ситуация не лучше. Но смотреть на вас двоих, будто на… взаимодействие двух оголённых проводов. Может, потому что вы встретились, когда были ещё слишком молоды, вы никогда не развивали никакой фильтрации, никакого барьера между вами, абсолютно. И я всё понимаю, конечно, понимаю, Эвен выглядит как ебаный ангел, мистер «милый парень». Я осознаю это, но если всё пойдёт не так, Исак, у тебя не будет лета с разбитым сердцем. У тебя будет короткое замыкание. И я не знаю, что за хуйню я несу, я не хочу подрывать твою атмосферу или что-то такое. Просто… будь осторожен, чувак. Исак моргнул в ответ этим бледно-зелёным глазам, косяк был зажат между указательным и большим пальцами Юнаса, стоявшего здесь, безмолвно предлагая ему мир. — Ангел? — возмутился Исак, больше от того, что был в замешательстве, нежели от чего-либо ещё. Прошла минута перед тем, как Исак выразил своё презрение, разрываясь от приступов смеха, Юнас последовал за ним. — Я серьёзно, — сказал Юнас, пиная его в ногу. — Я знаю, — ответил Исак, почёсывая глаз. — Блядь, я знаю. Юнас затянулся косяком, как это ни удивительно, поднимая свои брови. Исак уставился на него, будто у косяка росла голова, затем отказался от него взмахом руки, дуясь так, будто теперь предмет вызывал у него отвращение. Исак запрокинул свою голову на дерево, наклоняя её в сторону Эвена. Исак громко вздохнул, что сказало многое о его душевном состоянии. Это было несправедливо, но вид Эвена проливал свет прямиком сквозь его настроение. — Ты знаешь про то, что он делает со своими руками? — лениво, инертно сказал Исак, пока Юнас выдыхал облако дыма, подслащивающее воздух вокруг тошнотворным способом, который уверял Исака в том, что пропитает его одежду. Исак не сводил взгляда с Эвена, держа одно из предплечий за своей спиной. — Ему некомфортно, — продолжил он, затем указал рукой, словно восстающей из мёртвых. — Это тот парень, который не перестаёт зачёсывать назад волосы? Он из тех, кто бы скорее всего не понравился Эвену. Они на одном курсе, и он абсолютный придурок, тот самый тип, хвастающийся брендами, как будто кому-то не похуй, что за логотип напечатан на его кроссовках. Он думает, что он — это, типа, подарок судьбы, и ведёт себя так. И, ладно, он на восьмёрку, на солидную такую, хоть Эвен и дал ему четыре. Но Эвен дал Крису Прэтту пятёрку, так что. Но. Это волосы, всё, что у него есть — это волосы, эти шёлковые волосы, которые он не перестаёт трогать, и он в праве их так ценить. Без волос он бы даже не перешёл границу пятёрки. Если ты присмотришься, у него лицо не очень, глаза слишком далеко друг от друга, а нос похож на большую картошку на лице. Но. Волосы. Они такие хорошие, что ты этого всего и не заметишь. И он бестолковый, постоянно пытается сделать так, чтобы Эвен начал с ним тусоваться. Я думаю, он наполовину ожидает, что они свяжутся благодаря прекрасным волосам и начнут что-то типа братства.  Юнас усмехнулся: — Ты серьёзно сейчас разглагольствуешь о прекрасных волосах своего парня? Исак закатил свои глаза, тихо фыркая. — Я просто пытался перейти к сути дела, — мягко сказал он, как только Исак начал говорить, Эвен попытался ускользнуть из этой группы, ловко уворачиваясь, что заставило его улыбнуться с любовью. — Видишь? — Обходительно, — смеялся Юнас. — А в чём именно суть твоего дела? — Эвену было некомфортно. И от этого становится некомфортно и мне. — О-кей? — нахмурился Юнас. — Мне плевать, если мне будет больно. Я просто не хочу, чтобы было больно ему, — голос Исака стал тише. — Поэтому я это делаю. Его телефон завибрировал до того, как он успел проверить реакцию Юнаса. Исак пытался сдержать эту глупую улыбку, которая появилась, когда он увидел, что это был он. Его он. И Исак закончил на том, что странно скривил свои губы. «Здесь становится жутко, малыш», — написал Эвен. Исак посмотрел на него, опираясь на дерево и скрещивая ноги, длинная шея изогнулась книзу, чтобы смотреть на экран. Он напечатал ответ, уверенный, что тот заставит его улыбнуться: «Юнас думает, что ты выглядишь как ангел». Сообщение Эвена пришло в ту же секунду: «Бесполый?»*** Исак громко рявкнул, следя за тем, как тот вытянулся и начал выискивать его в толпе окружающих. Его рвение заставило желудок Исака скрутиться. — Подкаблучник, — выкрикнул невзначай Юнас. — Передавай Эвену привет. Исак не взглянул на него, просто напечатал, ухмыляясь: «Юнас передаёт привет. Думаю, он, может быть, запал на тебя». «А у меня как раз есть пунктик на зелёные глаза», — ответил Эвен. «Пара, созданная в раю», — отреагировал Исак. «Но без половой жизни».       Хм? Он нахмурился и поднял свои глаза. Эвен, сквозь летающий пепел, пугающе красивый, самодовольно улыбался своему телефону. Исак напечатал: «?». «Бесполый, помнишь?» Исак закатил глаза: «Ты такой идиот иногда». Кружочки, предшествующие сообщению Эвена, появились и исчезли: «Ты говоришь „идиот”, а я слышу „я тебя люблю”». Губы Исака скривились так, будто на нём был макияж Джокера. Он нажал «отправить» перед тем, как смог бы потерять сознание: «Идиот». Кружочки Эвена застряли на экране, и он запаниковал под натиском привычки, дёргая головой в его сторону, кусая теперь свою улыбку. Блядь. Внутренний беспорядок Исака уступил место интересу, оставляющему вмятины на его лбу, как только Эвен поднёс свой телефон к губам. Что? Он собирается его поцеловать? Спустя секунду пришло голосовое сообщение. Исак бросил короткий взгляд на Юнаса, погружённого в свой телефон, затем убавил звук до минимальной громкости и прислонил телефон к уху, наблюдая за Эвеном и кусая палец, как только начал прослушивать аудио. Эвен утрировал глубину своего голоса: «Ты идиот». Исак почти что воспламенился. Это должно было быть смешно, но ни один из них не улыбался. Это должно было быть очевидно, но ни один из них не сказал это вслух. Их кружочки появлялись на экранах друг друга, будто они писали книгу. Исак, в итоге, остановился и, наклоняясь ближе к телефону, запыхавшись, прошептал порядок слов: «Идиот, идиот, идиот, идиот, идиот».       Его дух поднялся, а потом обрушился, как волна, решительно отступая в момент, когда девушка бросилась в сторону Эвена. Она была не девушкой, а олицетворением каждой неуверенности Исака, та самая, которую он видел целующейся с Эвеном на более чем одной вечеринке. Желчь Исака расплескалась и усердно сломала стенки его желудка, как только она обвила своими руками шею Эвена и прижала их щёки вместе в качестве излишне дружеского приветствия.  Исак наблюдал за этой сценой, разворачиваясь, его подбородок угрожающе поднимался. Эвен слегка подбрасывал телефон и сообщение Исака своими руками. Он прищурил свои глаза, глядя на неё, а затем засветился, его пухлые губы вовлеклись в восторженные разговоры и улыбки, уделяя девушке внимание. Исак смотрел за ними через огонь, и они сияли. Его глупое сердцебиение, казалось, нашло в этом какой-то болезненный, болезненный комфорт, словно возвращаться в реальность было нежеланно, но так части складывались вместе лучше. Исак закрыл глаза и отделился или, по крайней мере, пытался. Он потерял счёт минут, пока его разум настаивал на том, чтобы подтолкнуть его к одной из их песен. Исак держал её близко, у своей груди, до того как куплеты начали путаться между собой и превращаться в длинный высокочастотный шум, который преобладал над его мыслями. — Вот где мои зеленоглазые парни, — на его левое плечо опустился вес, который вернул обратно его испуг.  Перед тем, как Исак смог открыть свои глаза, его рука оказалась зажата между руками Эвена, будто это было правильно, будто тот был волен её забрать. И когда он это сделал, Исак моргнул, открывая глаза, Эвен предварительно улыбался ему. Они связались со всем миром с помощью бесконечного взгляда. Брови Эвена обеспокоились в понимании, что было реакцией на опущенные глаза Исака, обнажённые и уязвимые, тот самоотверженно позволял любому толкованию, возможно, необходимому Эвену, просачиваться через них.  Эвен безмолвно задал вопрос лёгким покачиванием головы. — Это не так легко для меня: положить хуй на этих девушек, Эвен, — слабо ответил Исак, практически с сожалением. — Хм, — осознал это Эвен. Они оба проигнорировали слова Юнаса: — Э-э-э-й! Я пошёл. — Она заигрывала со мной, — признался Эвен, изучая траву со стороны их кроссовок. Сердце Исака сделало сальто. — Но она — не то, чего я хочу. — Ты имеешь в виду горячих высоких  блондинов? Эвен вдохнул, затем поднял свои мягкие глаза, улавливая в них Исака: — Я такого не говорил. — Эвен... — начал Исак, сражаясь со словами, гримасничая всем своим лицом. — Когда ты говорил с ней, я подумал, что ты был заинтересован. Брови Эвена поднялись, а глаза расширились, он погрустнел: — Обезьяна... Щёки Исака чуть порозовели. — Что тебе нужно понять, Исак... — сказал Эвен, отслеживая его костяшки пальцев, они оба уставились на эти движения. — Так это то, что та самая девушка отлична, я не стану говорить, что она плоха, потому что это была бы ложь, а я тебе не лгу. В ней есть, несомненно, всё. Но дело не в том, как удивительны другие люди. Потому что... ты — моя мечта, Исак. Эвен поднял свои глаза, неуверенный, незащищённый, Исак боролся с этим взглядом, от которого его губы принудительно изгибались. Смущённый, Исак толкнул плечом Эвена. Эвен сделал в ответ то же самое.  — У меня появился парень, — он звучал по-ненастоящему обиженным, затем внёс поправки. — «Милейшая вещь на свете», — это её слова, не мои. Единственной реакцией Исака было повторить это снова. Но, на этот раз, Эвен схватил его за плечи. — Он высокий, и тоже блондин... и, Господи, помоги, такой чертовски горячий, — сказал Эвен с опаской. — Так что, выходит, что это мой типаж, в конце концов. Это был первый раз, когда Эвен назвал его горячим. Однако, так было пока Эвен не начал вставать на ноги, от чего глаза Исака дёрнулись вверх, смотря на него. Эвен увеличил улыбку, которая должна была стать предупреждением, когда он показал вдаль своим большим пальцем и произнёс: — Ты думаешь, что я всё ещё могу с ней сойтись? Исак прикусил губу, подползая вперёд, чтобы притянуть Эвена за рубашку. Их руки вели борьбу между собой, посреди удушающего хохота. Он был стройным, его Эвен, но вместо этого, сыпучий смех — то, что всегда заставляло его проигрывать. Всё всегда завершалось подчинением Исаку, бдительно наблюдающему за ним, как ребёнок на взводе, ждущий следующего скачка Эвена. — Ты, — сказал тот, нечестиво улыбаясь. — Встаёшь между настоящей любовью, мистер. Улыбка Исака даже не дрогнула, когда он поверхностно ударил руку Эвена. Он завопил, преувеличивая кашель. — Ужасно, что теперь тебе придётся её поцеловать. — Я не целую дерьмо. — Если мне больно, ты, по-любому, должен поцеловать, — сказал Эвен. — Так делают парни. — Я знаю, когда тебе больно, — ответил Исак, изгибая брови. — И сейчас тебе не больно. — Хо-хо-хо, — усмехнулся Эвен. Затем соблазнительно произнёс: — Так ты, теперь, специалист в области Эвена? Исак глумился: — Ещё бы. — Тогда ты должен знать, что поцеловав мою руку, сделаешь меня счастливее. — Господи Боже! — Исак наклонился, прижимая свои губы к рубашке Эвена с громким чмоканьем. В этот раз, когда Исак прислонился, Эвен последовал за ним, помешанный, сбивая дыхание Исака одним лишь взглядом. — Это было мило, — сказал он, поднося руку, чтобы провести ей по щеке Исака. — Ты такой милый. — Я не милый, — ответил Исак, выпрямляясь и обнимая свои колени. Эвен подвинулся ближе, пока Исак потянулся, чтобы оторвать кусочек травы, упуская заботливый взгляд Эвена, прожигающий одну из сторон его лица.  Это не сработало, Эвен наклонялся ближе для того, чтобы скользнуть кончиком носа по щеке Исака. Его губы скрючились. Эвен сделал это снова, и когда Исак сдался и повернулся в его сторону, тот игриво столкнул их носы. Исак последовал его примеру, как и делал всю свою жизнь, поэтому охотно ответил ему. Когда Эвен соединил их лбы вместе, Исак закрыл глаза и сказал:  — Ты идиот, Эвен Бэк Нэсхайм. — Да, — произнёс Эвен. Исак не мог припомнить, чтобы его голос был таким грубым. — Мне говорили. Исак оставил цепляющий долгий вздох. — Парень, — сказал Эвен, каждая предыдущая поза растаяла. — Ты — всё, что я вижу. Только ты, Исак. Никто другой. Воздух истощался. Они оба, бездыханные, бессвязно двигали своими головами вместе, будто целуясь, не касаясь при этом губами. — Эвен, — его имя соскользнуло с уст Исака тем самым позорным способом, который присутствует, когда люди полностью влюблены. — Ты слишком хорош для меня, Исак. Эти слова раздались эхом в его мозгу.       Было множество раз, когда Эвен говорил эти самые слова. Раз, в которые Исак был слишком зациклен на ритме собственного дыхания, что не слушал. На самом деле, слушал. Но этот раз — единственный, когда это утонуло в горечи.       Эвен не хвалил Исака во время того, как сказал это.  Эвен позволил Исаку перевернуть его, позволил ему отбросить свою голову на изгиб его руки и смотреть на него так, будто Эвен был озарением. Эвен позволил Исаку оказаться в моменте самозабвения. Исак прогуливался по его коже, от чего тот хотел плакать. Это было пробуждением, словно пощёчина по лицу.  Эвен неправильно истолковал долгий взгляд Исака, посмотрел на него глазами, которые затеняли светлячков. Его губы двинулись снова, будто напоминая о своём существовании Исаку, можно подумать, что тот хоть когда-либо про них забывал. — Мне жаль, если я целовал других людей, когда мы уже были влюблены друг в друга, — прошептал Эвен, словно боясь, что кто-то сможет услышать то, что было предназначено только для их атмосферы. — Я просто никогда не знал, что могу хотеть тебя.  Исак принял его и его слова с сокрушительной невозможностью двигаться, мышцы его лица ослабевали, его большой палец в одном дюйме от лица Эвена, не касаясь. — Если я не знаю, как сказать это, или не показываю достаточно, — сказал Эвен, его голова была откинута назад для Исака. — Ты никогда не должен себя так чувствовать. Потому что, Исак, это никогда не был «не ты». В этот момент, в этот момент в одиночку, Исак держал в себе так много нежности, так много любви к человеческому созданию, находящимся в его руках. Она утекала, сначала с помощью пальца, накрывающего челюсть Эвена, что тот храбро принял с широко открытыми глазами, уставившись, жадно упиваясь. Исак не моргал, доверял Эвену, чтобы тот дал знать, если их взгляды выйдут за рамки, наивно отдавая на хранение свою веру в руки его истязателя.  Они сидели таким образом, Исак поглаживал брови Эвена, пока тот растекался на его плечах, оба заговорщически улыбались друг другу. Вечеринка — просто пятно непримечательных людей, которых они по-настоящему не могли распознать. И так Исак понял, что нет пути назад. Он был истинно, полностью, безвозвратно влюблён в Эвена Бэк Нэсхайма. Пальцы Исака пробежались по самому драгоценному лицу в мире, губы были оттянуты так, будто он его боготворил. Напрочь околдованные чувствами, глаза Исака поймали Эвена снова, в этот раз в них присутствовала утрата и способность сдаться. Сердце Исака подвинулось, чтобы разместить всю любовь, растущую изнутри прямо наружу. Исак наклонился вниз, словно делая один шаг в страну чудес к тихому и сладкому падению вниз. Эвен выглядел смущённым и ошеломлённым, метался взглядом между глазами Исака, губами и снова глазами. Исак разделил губы Эвена сначала пальцем, звук, который они издали, отразился покалыванием на коже и в мозгу. Влага осталась на его пальце, приглашая его вниз. — Исак, — это была запыхавшаяся молитва, предупреждение и последний толчок к душе Исака, переполняя. Это были просто тёплые губы на других тёплых губах. Это было экспериментально, осторожно. Это был скорее опыт, чем поцелуй, это был, словно, лучший дождливый день в его жизни.  Исак опять открыл свои глаза, так медленно, наслаждаясь каждой микросекундой, наполняющей этот момент. — Я люблю тебя, — выдох длиною в жизнь, покинул тело Исака. — Я люблю тебя так, блядь, сильно. Исак расцвёл, его лицо открывало улыбку, как он однажды и обещал.  До того, как Эвен смог отреагировать, Исак нагнулся и поцеловал его снова, потому что сейчас воздержаться уже невозможно, сломанная плотина, которая только что взорвалась. Большой взрыв. Они поцеловали друг друга, и это было слабо сказано. Они приложили свои губы, чтобы выяснить свои чувства, это стало событием, когда Эвен, наконец, выпрямился, а Исак наклонил для него свою голову, словно подавая себя в качестве подарка. Такие поцелуи ощущались так, будто ты сдаёшься чувству, сорвавшемуся на пике.        Они целовались, и целовались, и целовались, касаясь языками в этом тройственном ритме. Поглаживания назначались для ртов, но прикосновения вполне могли ощущаться и в их животах, так как там были такие чувства, которые ещё только предстоит описать словами. Эвен пытался говорить между их ртами:  — Ты в порядке? — попытался разъединить их. Исак не позволил ему, Исак, останавливающий это, слишком много боли. Так что, он отчаянно кивнул, убедил его своим ртом, своим громким дыханием, создавая музыку заднего плана для их поцелуев. Исак нуждался в том, чтобы каждый из этих поцелуев сейчас продолжался. Стать одним кусочком или одним миллионом таких, вне зависимости от того, что стало бы результатом сокрушительных поцелуев, которые они дарили друг другу.         Но Исак целовал гораздо больше, чем Эвен той ночью, целовал того, кто научил его завязывать шнурки, и того, кто плакал в его объятиях. Исак целовал художника всех грозных динозавров. Исак целовал парня, в которого всегда был влюблён, первого и лучшего друга, разбудившего все чувства, и Исак сейчас их отдавал.       Эвен отвёз их домой, улыбаясь в неверии светофорам, он тормозил множество раз на этих нескольких километрах, чтобы больше поцеловать Исака. Тот незамедлительно приветствовал Эвена открытыми руками и впутывался пальцами в его волосы, расчёсывая их от затылка, от чего поцелуи содрогались. Они добрались до спальни Эвена, спотыкаясь о мебель, молясь, чтобы его родителей не было поблизости. Исак и Эвен занимались любовью своими ртами той ночью, на кровати, которая повидала лучшее и худшее, сквозь время, сквозь чувства, кровать, повидавшая их первый поцелуй.       Исак и Эвен боготворили тела друг друга над простынями, постепенно оказываясь без одежды, до конца ночи. Это не было специально, запланировано или хорошо определено. Это была кожа, встречающая кожу в первый раз, руки очерчивали контуры чужих боков. Знакомясь с каждой деталью, дрожа, звуки, которые всё выливались. Эвен перестал спрашивать Исака о том, в порядке ли он, так как единственные звуки, покидавшие его рот, были стонами и проклятиями.        Исаку нравились звуки той ночи, всё отчаянное нытьё, приветствия налаживающейся жизни, которая выворачивала кишки Исака наружу. Та ночь. Исак целовал Эвена тем днём, целовал его руки и его плечи, поцеловал кончик большого пальца. Поцеловал его глаза, закрывшиеся для этого момента. Исак добавил сладких поцелуев на запястье Эвена, на маленькую «I», находившуюся там, восхищаясь каждой реакцией Эвена. Его взгляды, его глаза почти косились в любое время, когда Исак наклонялся, будто он не мог вынести отсутствия того в поле своего зрения. Исак последовал удовольствию, покидающему его пухлые губы, мурашки вокруг его сосков, которые Исак узнал между своими ладонями.        Но то, что убило Исака, оказалось не проницательными голубыми глазами, не опухшими чересчур использованными губами. Это были улыбки, в которых их рты изогнулись вместе, и весь удивлённый смех. Они отправляли его в могилу. Исак позволил Эвену любить его, с простым пониманием того, что Эвен не был просто Эвеном, всегда находившимся рядом, тем, кто всегда будет находиться рядом. Он не был конечен, и каждая минута, проведённая без него, была нехваткой Эвена, Эвена, по которому он скучал и отпускал. Эвен не был предоставлен, он был привилегией.       Это был катарсис. Он рос в их животах как вулкан. И стоны Эвена оказались дезориентированными и мягкими, когда они кончили друг другу в руки, проглатывая вдохи и слова «я люблю тебя». Исака трясло, трясло так сильно, он продолжал трястись даже после того, как кончил от своего блаженства, от диссоциации. Он не знал точно зачем или как останавливаться, но Эвен был здесь, сохраняя своё тепло на его груди, называя его идеальным снова и снова, и больше ничто не имело значения. В этот момент, Исак был идеальным. И ничто не имело значения. По-настоящему ничто: слова, идеи, потеряли ли они свою девственность? Формальности. Ничего не было, только Исак и Эвен, посещающие души друг друга, запутанные, нагие из-за отсутствия одежды и голые из-за несуществования барьеров, поглаживая друг друга с лаской, завязывающей в узел желудок, и прося поцелуев, касаясь губами и покусывая.  — Эвен? — позвал Исак, его ухо над обнажённой грудью Эвена. — Мне не было страшно. Исак вытянул свою шею, пытаясь проверить, улыбается ли Эвен, но обнаружил только то, как тот ровно дышит. Исак и его сердце разоблачены, живая плоть, прижимаясь ближе. Он обхватил Эвена, крепко держа его, как ребёнок свой любимый рождественский подарок. И, возможно, Юнас был прав, в конце концов, они были двумя оголёнными проводами, проводами с резьбой.       Так это и началось.       Не целовать Эвена внезапно стало невозможным, самостоятельно отталкивать эти губы — ересь. Они целовались, притягивая подолы одежды друг друга, волосы, спины. Руки на талии, руки на бёдрах, руки на руках. Эвен всегда время от времени отстранялся, просто чтобы улыбнуться, будто, однако, совсем не мог поверить, что Исак был тут, весь покрасневший, в его объятиях. Так что, они целовались, а Исак был влюблён в каждый ход их ртов.       Делать это с Эвеном было космическим опытом, медленным и остаточным опытом, ради которого Исак жил. Он больше не проводил дни, думая о своих демонах. Потому что Эвен говорил про то, как даёт время, время, время. А Исак всего лишь любил, любил, любил. Он был в тумане, эгоистичном, живя в этом оазисе Эвена, обмазываясь им. Там, где ему не надо было подглядывать за предстоящим будущим, за такими вещами, которых он лучше бы не видел.        Эвен колыхался своим телом на нём, лежа на диване, пока Исак поддерживал его поясницу под худи. Рты? Соединены. От фильма перейти к этому? Без понятия, что случилось. И это было слишком. Всё, что касалось Эвена, было перевозбуждением. Возможно, это просто Исак, ведь он подросток, или Эвен, который поистине был секс-богом, которому даже не исполнилось двадцать. Эвен оказался слишком тяжёлым, его рот слишком влажным, их тела слишком напряжены, что, возможно, и должно было быть между двумя парнями, двумя мраморными статуями. Эвен, скорее всего, оказался частью хорошего вида, тёршийся о него таким способом. Может, Исаку стоило попытаться проскользнуть своими руками вниз, взяв в горсть ягодицы Эвена, может, удивить Эвена, перевернув его. Эвен — его восемнадцатилетний парень, звучал так хорошо, произнося в его рот: — Исак.       Исак кончил. В свои штаны.  Эвен проглотил мягкое фырканье Исака и испытал последний конвульсивный толчок паха перед тем, как выпустил весёлый вдох: — Мы должны отработать твою выносливость, малыш. Это извлекло последнюю нить удовольствия из Исака, который затем попытался спрятаться на груди Эвена. Эвен не позволил ему, держа его лицо между своих рук, Исак, бездыханный, посмотрел на него, после чего выпалил: — Я люблю тебя. Исак закрыл глаза, концентрируя внимание на воздухе, наполняющим его лёгкие, а Эвен воспользовался этим, чтобы найти телефон и сделать фото. — Эвен! — закричал Исак, его лицо трансформировалось в возмущённую гримасу. — Что?! Исак цеплялся за его телефон, пока Эвен неуклюже перебрасывал его из руки в руку над его головой, практически сидя на коленях Исака сейчас. Глаза Исака начали мерцать, он сглотнул. Эвен был слишком напряжён в области паха. — Осторожней! — сказал Эвен. — Я тут в интересном положении. Исак, злорадствуя, усмехнулся: — О, ты беременный? — Ага, — сорвался Эвен. — И отец не ты. Исак подпёр себя руками, уменьшил дистанцию между их носами, чтобы тихо сказать: — У тебя абсолютно... Исак схватил рукой пах Эвена через его штаны: — Ужасные, — он массировал его. — Шутки. — И что это говорит о тебе? — Эвен боролся за своё дыхание, наклоняясь вместе с Исаком. — То, что ты смеёшься над каждой из них? — Это окситоцин. — Что? — рассмеялся Эвен, его глаза закрылись от ухода, которым его обеспечивал Исак. — Знаешь, когда ты любишь кого-то, то тупеешь от этого.  Эвен засмеялся ещё сильнее: — И кто говорил, что ты не романтик? — Что? — ответил Исак. — Ты хочешь, чтобы я рассказывал дерьмо про твои глаза? Сказал, что они выглядят как небо? — А они выглядят? — Эвен поднял брови, всё ещё не открывая глаз. — Нет. — Ай. — Не-а, — ухмыльнулся Исак, властно останавливая свою руку на его нижней части тела. — Я имею в виду, утром, как только ты открываешь свои глаза? Да, на секунду, они настолько светлые, что выглядят как небо. Но они больше похожи на бассейн, на воду. В них есть такие белые лучи. Исак поднял другую руку, чтобы рисовать в воздухе перед глазами Эвена: — Как солнце, освещающее воду. Исак снова сконцентрировал всё внимание на Эвене. Другой парень серьёзно, с невозмутимым лицом сказал: — Ты без ума от меня. Исак вдохнул, те слова его позабавили, его язык торчал из уголка рта, будто он постиг нового уровня в обездвиживании рук Эвена. — Это так неловко, — тот продолжал, наблюдая, как Исак с нежеланием улыбался. — Неудивительно, что ты произносишь моё имя во сне. — Я так не делаю! — подростковый голос Исака надломился, словно звук умирающего гуся, под давлением, которое он вложил в эту фразу.  — Или делаешь? — сказал Эвен шёлковым голосом, придавая несправедливый контраст. Исак накрыл рукой рот Эвена, что оказалось бесполезным, он всё ещё мог увидеть морщинки около его глаз. Эвен высунул язык против его руки, тот сразу же отдёрнул её обратно, драматично вытирая ладонь о плечо Эвена: — Мудак. Эвен оставил язык снаружи в качестве приглашения, Исаку не пришлось думать дважды перед тем, как достать свой, кончики их языков встретились на половине пути, что переросло в поцелуй, погасивший его мысли. Эвен пробормотал: — Ты так сильно меня любишь. Исак растаял, как масло на сковороде, освобождая мягкие губы Эвена, выпяченные как две маленькие подушки, попирая Исака: «Ты смеешь это отрицать». Исак поднёс палец, чтобы вернуть в обратное положение пухлую нижнюю губу Эвена, смотря на неё, одновременно практически бормоча:  — Намного больше. Эвен заныл, прижимаясь к Исаку, затем мягко простонал в собственной погоне за удовольствием. Это было безумно и заставило дыхание Исака икать, а его бёдра двигаться для него. — Эвен, — вздохнул Исак, подгибая свои колени и раздвигая их, чтобы Эвен смог лучше уместиться между его ног. — Ты думаешь, ты сверху или снизу? Эвен выпустил подавленный вздох, отодвигаясь для того, чтобы поймать глаза Исака: — Я не знаю, малыш. Мне не нравятся эти заранее определённые концепции, в чём необходимость раскладывать самих себя по полочкам? Почему нельзя просто быть нами, без ожиданий, без стресса, просто жить моментом? — Мы не можем так делать, Эвен, — Исак закатил глаза. — И почему нет? — голос Эвена надломился. — Тогда мы ничего не будем планировать. Зачем нам учиться, если мы просто живём моментом? — Правильно. Я забыл, что ты ненавидишь «Carpe Diem». Исак вдохнул: — Я не ненавижу «Carpe Diem», но когда наше будущее — жизнь в картонных коробках на Lokka****, ты не можешь жаловаться. — Наше будущее? — Эвен, довольный, поднял свои брови.       Ох. — Ты знаешь, что я имею в виду... — голос Исака становился тише. Эвен с любовью чмокнул его. — Ты так думаешь о нас? — спросил Эвен. — Как «так»? — Как... мы — надолго? — А ты нет? — Исак, — сказал Эвен с напряжённым взглядом, который сковывал Исака на месте. — Люди, которые вместе в нашем возрасте, они — не надолго. — Кто так говорит? — Статистика. — На хуй статистику, — выпалил Исак, опуская Эвена за затылок. — На хуй статистику, — тот мгновенно согласился, за чем последовал следующий поцелуй, полный улыбок. — Да. На хуй статистику, — кивнул Исак. Эвен невзначай пожал плечами, их рты мазнули друг по другу: — Я могу быть твоим запасным планом. — Моим чем? — Знаешь, есть такой друг, которому ты обещаешь сойтись, если не найдёшь никого другого до определённого возраста? Как запасной план? По какой-то причине, от этого кровь Исака закипела, заставила его резко выплюнуть слова: — Это, блядь, тупо.       Но когда Эвен не смог встретить глаза Исака снова, Эвен, который сказал это с такой надеждой, его мокрые волосы формировали очаровательные узоры на его лбу. Рассудок Исака заполыхал, он колоссально об этом пожалел. Он был настолько меньше чем то, что заслужил Эвен. Исак притянул Эвена к своей груди за любую поверхность, которую смог достичь: за его рукава, шею, от чего тот сломлено поддался ему, тихо положил голову на футболку Исака. — Прости, — Исак стряхивал пот со лба Эвена нервными движениями. — Прости, если закричал. — Я не какой-то деликатный цветок, Исак, — возразил Эвен.  — Нет. Ты — мой деликатный цветок. Эвен мягко фыркнул:  — Отъебись. Исак оставил поцелуй на макушке головы Эвена, затем замолк, их грудные клетки поднимались и опускались, пока они глубоко вдыхали и выдыхали. — Я могу слышать, как работают моторы твоего мозга, — сказал Эвен. — Это то... Исак остановился, заверенный пальцем Эвена, очерчивающим выступающую часть его ключицы. — Ты продолжаешь говорить про жизнь моментом. Но когда ты говоришь о будущем, ты рассказываешь такие вещи... «Я могу быть твоим запасным планом», — Исак насмешливо и ожесточённо изобразил Эвена. Исак надеялся, что он не выдал то, как больно ему от этого было. Но Эвен незамедлительно дёрнул головой, конечно, он поймал его. Он сладко сказал: — Я просто не думаю, что ты застрянешь со мной только потому, что я твой первый. Исак наклонил свою голову в сторону, она практически касалась его плеч. — Ты... — Исак впал в ажиотаж, переполненный ураганом эмоций, прошедшим через него благодаря обыкновенному слову. Ты. Он думал об этом перед тем, как ухмыльнуться. — Ты всегда будешь моим чудом. Эвен поднял свои глаза наверх, чтобы увидеть глаза Исака. Они держали этот взгляд достаточно долго, чтобы придать ему значения. Эвен наклонился к круглым ямочкам в уголках рта Исака и сказал: — В эту минуту наедине, ты — моё. Исак повернул голову и оставил поцелуй на костяшках пальцев Эвена. Тот счастливо прижался к нему и произнёс: — Мне нравится, когда ты делаешь такие вещи. Это вошло в ухо Исака, посетило его нервную систему и достигло его сердца, сжимая его. Исак сделал мысленную заметку: быть более нежным с ним. Затем он поднял подбородок Эвена и поцеловал его настолько глубоко, насколько глубока была его вина. Когда они отстранились, Исак схватил Эвена за щёки, двигая его губами, чтобы те разделись, при этом сильно надутые, от чего Исак не мог перестать расцеловывать их перед тем, как прошептать: — Ты — мой целый грёбаный план, обезьяна. Взгляд Эвена вспыхнул в чистой потерянности, затем в решимости, заставившей Исака нахмуриться. Когда Исак открыл рот, чтобы начать говорить, он был приглушен указательным пальцем Эвена, двигавшим его нижнюю губу из стороны в сторону. Он намеренно пробежался кончиком пальца через всё лицо Исака, следовав его костной конструкции, формировавшей щёки, челюсть. — Что ты делаешь? — шепнул Исак, чувствуя, что будет слишком грубо, если он использует голос в полную силу. — Я называю это своими правами. Исак улыбнулся, улыбка росла изнутри и разоблачалась зубами с щелью. — Красивый засранец, — сказал Эвен, ворча в ответ на попытку притянуть Исака за запястья, так как дальше Исак перехватил его, хохоча, держа равновесие. — Ох, — ответил Эвен, направляя свою голову для взгляда вниз, между их тел. — Посмотри, кто снова проснулся. — Выносливость, — сказал Исак, цокая языком нелепо нахальным способом.       Их споры всегда были слабыми как этот, просто флирт в схеме вещей. Когда они целовались, это снова отдавало их сердца.  Так их и застала мама Эвена: целующихся на диване, с этой позицией отдачи. Руки находились в тех местах, каких не касалось даже солнце, и звуки, которые никаким родителям не стоило бы услышать от их сыновей. Для Исака это был конец света. — Так, мальчики... — папа Эвена начал речь перед двумя парнями, сидящими друг на друге в углу дивана, поражёнными. Исак смотрел вниз, желая зарыться головой в землю, пока Эвен пытался договориться. — Пожалуйста, пап, избавь хотя бы Исака. — Для меня это тем более не смешно, Эвен, — произнёс он, закрывая книгу в своих руках. — Но... теперь вы становитесь так телесно близки... Он громко сглотнул, а Эвен простонал, вдавливаясь в диван сильнее.  — Мы считаем своей обязанностью провести этот разговор с вами, ребята. И «ножницы» — дерьмовый выбор, — пробормотал он.  — Мне восемнадцать лет, пап! — закричал Эвен, агрессивно наклоняясь вперёд, в то время как Исак наблюдал за двумя мужчинами с сочетающимися голубыми глазами изнутри своего тела, его голова кружилась с одной единственной мыслью: «моя мама».       Эвен и его отец обменялись ещё несколькими словами, которые не достигли мозга Исака, Исака, который смотрел вниз, незаметно оттирая пятна на его штанах. Слишком хорошо осознавая весь липкий беспорядок в его нижнем белье, пока слово или два, наконец, не привлекли его внимание: —... он не рассказал своей маме про нас... про себя... — Эвен конспиративно улыбался Исаку, как только тот дёрнул головой, чтобы посмотреть на него.       Эвен всегда знал. — Я не об этом. Это не нашло дело — говорить что-то кому-то, Исак. Хорошо? Мы просто должны поговорить о... сексе. Эвен драматично застонал: — Мы знаем о сексе. Спасибо, пап. — У вас уже, эм, был секс? — осторожно сказал его отец. — Па-а-а-а-а-а-ап! — Эвен нахмурился, крича. — Это пиздец как стыдно! Отец Эвена развёл руки от безысходности и быстро произнёс, словно держа горячую картофелину, обжигающую его: — Я всего лишь не хочу, чтобы вам было больно, так как вы ничего не знаете про эластичность! — А-а-а-а-а-а-а-а-а! — Эвен пытался свести на нет голос отца своим собственным шумом.       Исак с трудом оставался здесь, используя все волны своего мозга, чтобы превратить себя в пар и раствориться в томатно-красном тумане. — Эвен! Эвен! — его отец нагнулся для того, чтобы схватить колено своего сына. — Ты должен понимать, что ты на два года старше Исака, и то, как много отчётности у вас в этом вопросе. Ты осознаёшь, что на тебе здесь больше ответственности? — Я знаю, — парировал Эвен. Исак взглянул на своего парня. — Это для вас обоих, Эвен. Не кради это у Исака. Эвен громко вздохнул, повернулся, чтобы встретить глаза Исака, затем испугал его тем, что подвинулся достаточно близко, чтобы протянуть защищающую его руку вдоль его плеч. Он высокомерно скрестил ноги, говоря: — Ударь нас по самому больному. Исак приютился у подмышки Эвена, краснея от инстинктивного ответа своего тела прямо перед отцом Эвена. — Ну, беременность здесь не проблема, очевидно, — его отец кашлянул. — Э... твоя мама и я много читали с тех пор, как ты впервые рассказал нам о себе, Эвен. И мы находили каждую книгу очень содержательной, они покрывают весь спектр человеческой сексуальности в целом: пол, сексуальную ориентацию, честно и просто. Начиная безопасным сексом, механизмами, заканчивая ответственностью за секс. Это было очень рекомендовано, а также оказалось той единственной вещью, которую мы посчитали более важной для обсуждения. Мне тридцать пять лет, а я научился многому, мистер «мне восемнадцать, и я знаю о мире всё». Мы приобрели для вас копии и просим, чтобы вы хотя бы попробовали. Я знаю, что вы, ребята, думаете, что в интернете есть ответы на всё, но помимо этого там есть много дезинформации, люди высказывают любые дикости. Просто прочтите, вы всегда можете поговорить с нами. Про что угодно, — закончил он, протягивая обе руки с книгами каждому парню. — Мне? — выпалил Исак, удивлённый. Он пододвинулся для того, чтобы взять её, затем заметил, как его пальцы разглаживали чернила, находящиеся на правом запястье Эвена. Вслепую отслеживая первую букву своего имени, накрывающую кровеносную систему Эвена. — Конечно, вы оба мои мальчики. Это было глупо, но подвинуло некоторые вещи внутри него.       Исак, у которого никогда не было другого отца, кроме как отца Эвена, он называл его так же, в какой-то степени имитируя своего сына.       Исак не сводил глаз со своей копии, чтобы проверить реакцию Эвена. Тот не сказал ни слова. Даже не тот момент, когда их ночь с типичной сессией поцелуев была заменена чтением Исака, опёршегося об изголовье кровати, потому что: «Твои родители попросили нас, Эвен». Исак читал её всю ночь, неуклюже переворачивал страницы одной рукой, пока другая была зарыта в волосах уснувшего парня, претенциозно разлёгшегося через половину его тела. И Исак не осознал это той ночью или даже тем месяцем, но книга изменила его жизнь.       Потому что то, что разожгла эта книга, заставило его понять, это было «наконец-то». Исаку было почти семнадцать лет, и некоторые вещи требовали выбраться наружу.       Он пришёл домой, достал книгу, которую дали ему родители Эвена, и заперся в своей комнате. Он ориентировался по страницам, делал на их краях записи, пока день не превратился в вечер, пока солнце не умерло. Исак добавил примечания и вложил самые сокровенные и обнажённые чувства. Исак был смелым. Исак записал каждый свой страх, каждое ощущение, он говорил о ненависти, когда-то жившей внутри. О желании быть кем угодно, кем угодно, только не Исаком. Говорил о неправильном, плохом и о правде. Исак говорил о спокойствии, которое обнаружил в себе, о любви к себе и к любимому парню. Исак громко захлопнул книгу, что в тот момент ощущалось необходимым, как будто завершение. Он оставил её на прикроватной тумбочке своей матери с запиской «Это Исак».       Когда Исак позвонил своему парню той ночью, Эвен всё ещё поприветствовал его своим беспечным «привет, симпатяга», а Исак так же ответил «привет, красавчик», что начиналось наполовину как шутка, но от этого они улыбались слишком сильно, чтобы прекращать. Только этой ночью он не шептал эти слова, поглядывая на дверь, как каждой ночью прежде.       Эти звонки, заключавшиеся, в основном, в высказывании одной вещи, которую до сих пор безумно было говорить вслух: «я люблю тебя». И Эвен задумался: «Ты почувствовал это?». Эвен ощущал то же самое, он сказал. Так что они оставили высоко оценённую, тающую фразу: «скажи это снова», заставляющую Исака уткнуться в одеяло, извиваться от чувств до тех пор, пока из-за одеяла не начали выглядывать только его глаза. Исак попросил его пообещать, что тот заберёт его следующим днём. Настаивал на этом, пока Эвен обрастал сомнениями. Но он должен был рассказать ему что-то, что никогда бы не сообщил по телефону, что-то, чего едва мог дождаться. И, на следующий день, Исак был в экстазе, он считал минуты до того, как сможет вылететь из этого класса. Ему нужен был Эвен настолько, насколько сейчас требовались его переполненные лёгкие, когда он бежал по ступенькам вниз, с сердцем, бившемся в беспомощном темпе. С расстояния Исак увидел Эвена, это было радостью, отдававшейся в его ушах. Глаза Эвена нашли его глаза в выходах, наполненных толпами, словно по волшебству, как всегда. Лицо Эвена расплылось в, казалось, самой лучезарной улыбке ещё до того, как они встретились. Единственное утверждение, которое Исак регулярно делал.       Эти чёртовы улыбки, теперь полные новых оттенков поверх одного миллиона воспоминаний, которые они разделяли. Они зажигали сияние в глазах Исака, что должно было быть метафорой, однако выдавало Исака целому миру. Это была любовь, открытая, неограниченная. Исак был влюблён, покрыт любовью, утопал в ней, она покалывала его изнутри. Со всеми этими улыбками, сейчас Исак запечатлевал миллисекунды, предшествующие этому, как маяк из-за горизонта. — Эвен! — закричал он посреди всех хороших людей, одновременно махал руками над головой. — Я сказал ей! Эвен закричал в ответ вдалеке, но Исак не смог его услышать.       Исак сражался за него, плывя через эту толпу, потеряв свой снепбек на половине дороги, выталкивая воздух из лёгких Эвена резким толчком. Он зарылся рукой в волосы Эвена и склеил их рты вместе. Исак проглотил его удивлённое «чт-», проглотил его запах. И его запах, его запах, его запах рос с ними, как Эвен, наконец, растаял в этом поцелуе, он наконец-то окружил его шею.       Эвен всегда знал. Это был плохой поцелуй, но замечательная улыбка. Исак совместил их лбы, пока Эвен выпустил «вау». Это заставило его задыхаться от смеха в этот яркий, идеальный день, чувствуя, будто всё, что мог сделать Эвен, заставило бы его ухмыляться. Сегодня. — Я сказал ей, — сделал вдох Исак через раздутые ноздри, его голова всё ещё ходила кругом. — Я сказал ей, малыш. Эвен был ошарашен, когда он поднял подбородок Исака вверх, заглядывая в его глаза, словно удостоверяясь в правде через них. Исак ждал, пока Эвен прочтёт что-либо нужное ему, и когда он это сделал, когда Эвен убедился в этом, он притянул две руки Исака, лежавшие на его плечах, опустил их и переплёл пальцы вместе. Эвен улыбался самой лучшей улыбкой в своей жизни, в то время, как соединил кончики их носов, разводя их руки в стороны, будто самолёт, и начал раскручивать их. Исак настолько свободно смеялся. Эвен бормотал строчки Backstreet Boys, проскальзывающие через тот смех, он был так же глупо счастлив. Что заставило Исака сделать вдох среди смеха, заставило достигнуть осознания того, что они не имеют отношения к поддерживающим друг друга парням. Они жили болью друг друга и радостью в своей коже. Исак не имел понятия: пришло ли оно с любовью или просто всегда было с ними. Эвен снова улыбнулся ему как, блядь, очаровательный принц, как его личная светловолосая мечта, как будто он мог видеть Исака насквозь, вот почему он был таким чудом. Исак сглотнул, моргнул, но это не ушло, никогда не уходило. Этот огонь в месте, в котором должно было находиться сердце. Он был удивлён тем, как звучал его голос, когда он произнёс: — Юнас спросил меня, знаю ли я, кто я без тебя. И я осознал, что нет, — пожал плечами Исак. — Но. У меня всегда было две руки, я тем более не знаю, кем бы я был без них. Суть в том, мне не нужно знать этого другого «меня», чтобы знать, кто я есть сейчас. Без тебя я был бы кем-то другим, о котором я ничего не знаю, но это нормально. Потому что я знаю, кто я такой сейчас, Эвен. И то, что я хотел тебе рассказать... я никогда не чувствовал себя более по-настоящему собой, чем тогда, когда я с тобой. Брови Эвена беспокойно изогнулись, словно он пытался остановиться на какой-либо эмоции. Исак глядел на него, умные зелёные глаза блестели, так как он только что исследовал голубые глаза Эвена. Эвен обвил свои руки вокруг основания шеи Исака и вдохнул: — Ты настолько без ума. Исак уставился на него, а Эвен ухмылялся способом «миссия завершена», который раздражал Исака, но при этом он к нему и стремился, в одинаковой степени. Их губы изогнулись в безуспешных попытках скрыть удовольствие. — От тебя! — с задержкой воскликнул Исак. — Ах! — вздохнул Эвен. — Назовёшь мне хотя бы раз, когда я это отрицал? Исак не выглядел поражённым. Эвен обнял его за грудную клетку и улыбнулся в его ухо:  — Я понимаю, малыш. Я искренне понимаю. Я просто ничего не могу поделать с этим. Для меня, когда ты улыбаешься... это настоящий я, я по-настоящему ощущаю себя собой. Исак содрогнулся от эффекта дежавю, обрушившегося на него, напомнившего время, когда шестнадцатилетний Исак принял решение, выглядевшее как воспоминание. Решение, касавшееся того, что заигрывало с его фантазией, но затем упало, как камень с души.       Прямо здесь, у этой скамейки, окружённый всеми деревьями, на которых было вырезано так много «Э&И», больше, чем Исак когда-либо смог бы признать, Исак сказал ему. Его мозг ещё очень давно прямо расширил границы отношений с Эвеном: — Что бы ты ответил, если бы однажды я предложил тебе выйти за меня? Ну, по-настоящему? Жениться-жениться? Опять, Эвен подарил ему самую красивую улыбку, как перед встречей, ясно сбитый с толку, он ответил: — Попробуй однажды и узнаешь.