Best Half of My Soul

— Исак? — прошептал детский голос. Мальчик настаивал: — Ты не спишь? — Что? — спросил шестилетний Исак, потирая своими пухлыми маленькими руками глаза, чтобы избавиться от остатков сна. — Мне кажется, что я неравнодушен к тебе, — сказал Эвен в зрелом возрасте восьми лет. — Что такое «неравнодушен»? — почти что кричал Исак, пока на его угрюмом лице появлялась небольшая морщинка. — Это не плохо, — Эвен засмеялся так, как будто реакция Исака была самой смешной вещью в мире, которую он когда-либо видел. — Что такое «неравнодушен»?! — вскрикнул снова Исак, всё так же накручивая себя. — Это когда ты думаешь, что какая-то вещь — самая красивая в ми-и-и-и-и-ире.       Рот Исака расплылся в красивой улыбке, оголяя его щель, оставшуюся среди выпавших передних зубов. Эвен самодовольно улыбнулся в ответ, что было единственным воспоминанием Исака из больницы в тот день, когда ушёл его отец. Эвен, а не его отец.       Шестнадцатилетний Исак проснулся, ухмыляясь, и пытался сдержать приятное ощущение, пришедшее к нему, когда он понял, что два пальца Эвена разгуливали по его обнажённому животу, поднимая на пути его футболку и оставляя за собой след из мурашек. — Я знаю, что ты не спишь, — пропел Эвен заспанным хриплым голосом, от чего мурашек только прибавилось.       Исак поборол свою улыбку, его глаза всё ещё были закрыты, но он почувствовал улыбку Эвена благодаря смене его дыхания. — Что ты делаешь? — cпросил Исак, его голос звучал пьяно из-за сна. — Утренняя прогулка, — сказал Эвен, в то время как его пальцы следовали своей дороге под футболкой Исака.       Исак издал несколько гортанный смешков, пока его кожа чертовски хорошо растягивалась под приятным давлением Эвена. Он был податливым, он был мягким. Таким он был только для Эвена.       Он наклонил свой подбородок вниз, взмахивая своими ресницами в сторону мальчика с опухшими глазами и с розовыми отметинами от подушки, чувствуя, как его поглощает этот голубой цвет, который он мог увидеть только под утренним освещением. Ленивая улыбка появилась на их лицах одновременно.       Как же он обожал этого человека. Это было абсурдно, правда. — Привет, — сказал Исак, моргая своими заспанными глазами и глядя на Эвена. — Привет, малыш.       Тело Исака превратилось в желе.       Он оказался беспомощен перед этим мальчиком, спешно забираясь на него и претендуя на своё место в сгибе его руки. Бессилен против большой ладони Эвена, лежащей под его футболкой на его полностью обнажённой груди. — Боже, — произнёс Исак тихим голосом, которым делился только на кровати, только с Эвеном. — Как ты можешь быть таким, в такую рань?       Эвен посмотрел на него большими круглыми глазами и внезапно замер, словно щенок, которого поймали на месте преступления.       Небесный голубой. — Так, — смягчился Исак, поднося руку, чтобы обхватить его. — Каковы твои ощущения после окончания школы?       Малыш. Исак всегда теперь называл его малышом про себя.       Эвен пожал плечами, пряча от глаз Исака то, как он гнездился под его подбородком. Исак неосознанно понюхал его волосы. Эвен всё ещё пах тем же самым шампунем, которым пользовался тогда, когда они впервые поцеловались. — Это, блядь, нереально. — вздохнул Эвен.       Это был первый раз, когда Исак услышал, что Эвен отошёл от того сценария, которого придерживался для всех. — Да? — Я пытаюсь вспомнить последний раз, когда ел вафли в столовой, но не могу. — Что?! — вдохнул Исак. — Ты подумаешь, что это глупо, — сказал Эвен, рисуя буквы «И» на его груди. — Просто скажи мне, — ответил Исак самым мягким голосом, которого только его голосовые связки могли достичь, его сердце словно подверглось щекотке.       Исак был влюблён. — Дело в том, что я не могу перестать думать про то, как все вещи случаются в последний раз, становятся прошлым, а мы не замечаем этого. И даже если ты осознаёшь это, как мой последний день в школе вчера, правда в том, что ты никогда не узнаешь. Они могут понять, что у меня всё ещё есть невыполненные долги… или инопланетяне захватят Землю и поработят людей, чтобы обучать. Так что, в итоге, по-настоящему ли можно… быть уверенным на сто процентов, что это тот самый последний раз? Но в этом случае, как ты сможешь заставить себя это принять? — сглотнул он. — Как бы, в мире есть люди, которые прямо сейчас занимаются последним сексом в своей жизни, полностью не догадываясь об этом. Многие ли из них занимаются повседневным сексом, думая о цвете потолка или… о Дональде Трампе? — Боже мой, — Исак приглушил свои хихиканья, прижимая губы ко лбу Эвена. — Это даже грустно, — сказал Эвен, преданный небольшим смешком в его голосе. — Ты понимаешь, что я имею в виду? — Ага, пока пялишься на потолок — никакого секса.       Эвен выдохнул носом, будто посмеялся. — Ну, это было бы дохуя оскорбительно, если во время… — Эвен остановился.       Короткое замыкание.       Во время. Секса. С Эвеном.       Словно искры, изображения кожи, трущейся о кожу горизонтально, прошлись по спине Исака. Но когда вспышки того, как одно тело толкается в другое, нанесли ему удар в спину, он отогнал их с помощью неловкого вздоха.       Эвен попытался подвинуться, но Исак обхватил его крепче, заслонив его от взгляда собственных глаз. Эвен не оттолкнул его, он понял намёк, беззвучно подстраиваясь под Исака и зарываясь своим лицом в его ключицу.       Эвен всегда знал.       Исак сделал то, что у него получалось лучше всего — попытался отвлечь его: — Это какая-то хитрая психология, чтобы я достал тебе вафли? — Нет, — смех Эвена стал приглушённым. — Я просто говорю, что мы должны придавать каждому моменту больше значения. Я знаю, что это клише, но на это есть причины. — Хм, — Исак сморщил нос после его слов. — Знаешь, это какая-то поебень. — Что?! — Ну вся эта штука с «Carpe Diem»*. — Каким образом «Carpe Diem» — поебень?! — голос Эвена очаровательно надломился. — Это просто не настолько реалистично, Эвен, — сказал Исак, неистово облизывая губы. — Иногда ты не хочешь охватывать весь день, иногда ты хочешь просто валяться на диване, смотреть Нетфликс или ещё какую-то хуйню. И это именно то, что вселяет высокие ожидания, заставляет людей чувствовать себя дерьмом. — Исак, — выдохнул Эвен. — Я романтик. — Заткнись.       Эвен разразился чем-то вроде смеха перед тем, как наступила тишина. Исак неожиданно осознал, что их длинные ноги переплетены, а тела касаются друг друга во всех доступных местах. — Малыш? — тихо позвал его Эвен. — Знаешь… мне правда не нравится об этом думать.       Нет, малыш. — Эй, — Исак прошёлся своей ладонью вдоль руки Эвена. — Ты думал о том, что это работает и в другую сторону? Ты никогда не знаешь, когда сможешь прожить что-то впервые. Эвен с нежностью усмехнулся. — Что? — Исак нахмурился. — Ничего, — тепло ответил Эвен. — Просто я люблю то, как работает твой мозг. Исак немного растаял, притворяясь, что он не заметил, как Эвен позаботился о том, чтобы постоянно использовать слово на букву «Л». — Так что-о-о-о, — Исак поспешил сказать что-либо. — Ты будешь скучать по вафлям. Эвен восхитетельно разрывался от смеха, от чего губы Исака изогнулись.       Моя самая любимая вещь в мире — заставлять тебя улыбаться. — Я буду скучать по тому, как смотрел на тебя через весь школьный двор. — Заткнись, — вдохнул Исак, бессильный перед теплом, разливающимся по его щекам. — В наушниках, с важным видом и со своим крутым настроем. — Я так не делаю! — взвыл Исак в ярости. — В замедленной съёмке… — беспрепятственно продолжал Эвен. — Пока в моей голове играет песня Oasis. — Эвен! — Исак потряс его, но всё же, засмеялся. — Cause all of the stars are fading away**, — Эвен наполовину пел, наполовину смеялся. — Прекрати! — вопил Исак через зубы. Он начал пинать Эвена ногами, поражаясь звуку их общего смеха. Боже, какому же представлению они подвергали родителей Эвена. — Хорошо, хорошо! — сдаваясь, закричал Эвен. Он глубоко вздохнул: — Блядь. Я так люблю тебя бесить. — Мудак, — пробормотал Исак, хоть и воспринял его слова как «я люблю тебя». Это случалось достаточно часто. — Когда тебя тяжело взбесить, я тоже думаю, что ты мудак.       Исак нахмурился, не оставляя времени даже обдумать эту фразу, потому что их будильники сработали в одну и ту же секунду. Они одновременно подвинулись, чтобы достать телефоны и отключить звук. Эвен повернулся к прикроватной тумбочке и взял таблетки, а Исак стратегически удобно подал ему бутылку с водой. Исак наблюдал за тем, как Эвен проглатывает лекарства с разбивающим сердце мастерством, после чего пошатывается между слоями одеял, падая на грудь Исака снова, со всей изящностью, которую имеют только взрослые мальчики, но при этом, выталкивая весь воздух из его лёгких.       Исак усмехнулся. — Я тут подумал, — сказал Эвен, сворачиваясь вокруг него калачиком, его рука снова пробралась под футболку Исака. Тот улыбнулся от такой претенциозности. — Я могу иногда снова приходить, просто чтобы навестить. Эвен начал почёсывать грудь Исака: — Что думаешь? — У тебя же всё ещё есть там друзья, — ответил Исак, облегчённый от того, что его голос не надломился так же, как его внутренности сейчас. — Что если, я приду ради тебя? — уточнил Эвен, подбираясь всё ближе и ближе к соскам Исака. — А? — Ну и что? — по-глупому сказал Исак, извиваясь под его прикосновениями. — Я могу провожать тебя домой, — предложил Эвен, пробегаясь рукой ниже, всё ниже и ниже, до живота Исака, а потом снова вверх, настораживая его. — Ты знаешь, как Ева и Юнас?       Как мой парень. Исак быстро проник рукой под свою футболку, чтобы схватить ладонь Эвена, двигающуюся под тканью, так как хотел удержать её и, может быть, начать нормально дышать. — Могу я? — спросил Эвен, на этот раз его внимание привлёк подбородок Исака, и он вдохнул его запах.       Боже. — Можешь, — Исак трепетал. — Да? — вдохнул Эвен, он шевелил рукой под его футболкой, ища пальцы Исака, параллельно борясь с предметом одежды, которого вообще здесь не должно было быть. И разум Исака осенило то, насколько это было глупой, глупой метафорой их отношений. Он задумался над тем, не пришла ли в голову Эвена такая же мысль. — Исак?       Исак вынудил себя промычать в ответ, и этот звук будто отразился эхом в его горле. — Спасибо. Исак наполовину вздохнул, наполовину засмеялся, невероятно удивлённый: — За что? Эвен подвинулся на его груди, вытягивая свою шею, чтобы взглянуть ему в глаза. — Я бы никогда не сделал это без тебя. Не сделал бы вовремя.       Что?       Разум Исака начал отрицать услышанное, он облизнул губы и был уже готов это произнести, но глаза Эвена накрыли его своей синевой, от чего он оказался сломлен. Так что, Исак помедлил, ведь он не мог, они попросту никогда бы не сделали этого по отношению друг к другу. Не соврали бы. Никогда. Поэтому он ответил: — Я тобой очень, блядь, горжусь. — Я знаю, я окончил старшую школу. Вау. — Нет, — Исак уже начал закатывать глаза, но всё же усмехнулся. — Тем, что ты такой сильный. Исак смеялся до тех пор, пока не заметил, что Эвен не смеётся. Эвен молчал и выглядел так красиво. Но Эвен всегда был красивым. — Сильный? — Эвен спросил так, будто это слово было в словаре самым последним из тех, которыми он бы мог себя описать. — Ты думаешь, что я сильный?       Малыш. — Да, думаю.       Иногда, это становилось всё реже и реже, но, иногда, на лице Эвена появлялась совершенно новая улыбка, как эта. Такая, которой не было даже в памяти Исака. И глядя на новые оттенки Эвена, всё приходило в беспорядок внутри Исака, это принесло ему внезапное осознание того, чего он никогда не понимал раньше. Потому что не мог жить на границе своих чувств. Но, иногда, когда волосы Эвена становились одной копной хаоса, или губы были настолько красными, какими Исак их никогда не видел, это осознание приходило: Эвен был драгоценностью.       Так что, Исак отдал бы ему ещё больше, хотя бы некоторое представление всего, чем он был, вечно отвергающее Эвена. Быть этим чем-то, было так же глупо, как то, что его указательный палец призрачно отслеживал его нежный нос. Это могло бы быть нормальным, могло бы быть приемлемым, если бы Эвен не закрывал свои глаза для самых мягких прикосновений, прикосновений, которые были меньшим, чем та драгоценность.       Это выворачивало сердце Исака — Эвен, изголодавшийся по прикосновениям.       Исак попытался облегчить боль, расчёсывая пальцами волосы Эвена до тех пор, пока его лоб не стал чистым и манящим для поцелуя. Замечая то, как шея Эвена ослабевала и позволяла его голове откинуться без сопротивлений. — Я бы пропал без тебя, — прошептал Эвен, показывая свои идеальные губы.       Затем, он открыл свои глаза медленно, будто просыпаясь, раскрывая свои утренние голубые небеса. Исак потерял часть себя. Он терял кусочек себя каждый раз, когда ловил на себе взгляд Эвена.       Блядь, от тебя дух захватывает, Исак хотел лелеять его, быть влюблённым и беззаботным. — Тебе надо постричься, — сказал он вместо этого, тяжело дыша. — Спасибо, мам, — ответил Эвен, но это прозвучало по-другому: не так, как их обычные подколы.       И произошёл один из тех моментов, когда их глаза застряли в значениях. Когда воздух становился редким и разреженным, а губы открывались навстречу друг к другу. И это было бы так легко: перевернуть Эвена на спину, сглотнуть очаровательный вздох, который он точно услышит, целовать его, пока их рты не запомнят эти касания.       Поцеловать Эвена без страха — было самой сокровенной мечтой Исака. — Всё ещё однажды, правильно? — спросил Эвен с полузакрытыми глазами, полный надежды. Сердце Исака сжалось до размеров ушка иголки перед тем, как он пробормотал ужасающее слово: — Скоро. Для его ушей это прозвучало как жестокое бессмысленное обещание, но тот мальчик бросился на него и сказал: — Ты — моя самая любимая вещь в мире. Исак обхватил Эвена, сжимая до боли свои закрытые глаза. — Знаешь, — сказал Эвен, он глядел на него, а его ухо внимало сердцебиению Исака. — Ты улыбался, пока спал. Исак нехотя улыбнулся, вытягивая губы, и ничего не ответил. — Постой, — Эвен поднялся и опёрся на локоть. — Что это было? Исак прижал его к себе, его чудесные детские губы и волосы, раскиданные повсюду, что и было работой Исака, от чего он чересчур гордился. — Это было из-за тебя. Малыш. Эвен расплылся в надутой улыбке. — Мне снился сон о том случае, когда ты сказал, что небезразличен ко мне. — сказал Исак, используя воображаемые кавычки.       Эвен простонал, бросая своё лицо Исаку на грудь. Исак смеялся под копной этих светлых волос, пока, без предупреждения, Эвен не зарылся своей головой под его футболку, от чего щекотка прошлась по всем позвонкам на спине. — Я тогда только выучил это слово, — произнёс большой бугор, которым был Эвен под его футболкой. — М-м-м, — усмешки Исака сражались с весом Эвена, который прижимал его грудь вниз. Внезапно, Исак почувствовал укус, удивлённо вздыхая: — Ты… ты только что меня укусил?! — Я?! — смех Эвена доносился из-под футболки Исака. Крича имя Эвена, Исак мягко ударил его в руку, сияя, когда услышал его преувеличенное «Ау».       Далее, мир замер, Исак почти поднял свои руки, но Эвен решил оставить поцелуй на его обнажённой груди, прямо поверх того места, которое укусил.       Эвен, не торопясь, оттягивал поцелуй, превратившийся в огромное количество коротких прикосновений губами, усыпавших весь торс Исака. Это было мило, его губы были везде, но когда язык Эвена нашёл его пупок, Исак замялся и неловко захихикал, отталкивая предплечья Эвена: «Эй». Тот поднял свою голову, будто освободившись от чар, они оба зверски задыхались. — Блядь, прости, — сказал Эвен, убегая в ванную с заметным стояком, но он соответствовал и с позицией тела Исака.       Когда они встретились на кухне, Эвен и его падающие со лба светлые волосы обнаружили Исака, сидящего между его родителей. Исак чуть не сгорел при том взгляде, на который только что дрочил, на все вспышки в памяти, в которых присутствовали эти непристойные губы, обтянутые вокруг него. Они оба знали, чем занимались, чтобы вернуть себя обратно в расслабленное положение. Это был их безмолвный договор: «Ты дрочишь на меня, я дрочу на тебя», грязно повторяющийся механизм, который ощущался, будто они только что занимались чем-то типа секса, просто отделённые друг от друга стеной. Всё в порядке? Эвен, стоя в двери, поднял брови. Да, да, да. Исак пытался не уделять ему особого внимания. Ты уверен? Эвен стоял там, высокий и босой, его глаза уставились на него. Твои родители! Исак пронзал его глазами. И что? Эвен покачал головой. Ох!       Эвен скривился в мгновенной улыбке, от которой его глаза поморщились, сердце Исака билось дважды, а один удар пропускало. Исак тоже улыбнулся. В его оправдание, улыбка вышла очень сдержанной. — Вы выглядите как пожилая женатая пара, — мимоходом сказала мама Эвена. Исак покраснел, пойманный за обменом идиотскими улыбками с её сыном. — Мы вместе уже десять лет, мам.       Вместе. Блядь, Эвен. — Чего ты ожидала? — ответил, слегка хрипя, Эвен, протягиваясь за сковородкой, которая находилась в самом высоком шкафчике, его спортивные штаны спускались на бедра, открывая вид на углубления на его пояснице.       Исак с крутым нравом, рэпер Исак кричал «нет», остальные личности внутри него игнорировали, получая головокружение от Эвена, показывающего весь свой дурацкий рост. Исаку пришлось наклонить голову, чтобы смотреть на него. — Исак? — позвал его папа Эвена, будто делал это не в первый раз. — А? — Исак практически вздрогнул.       Всё становилось только хуже. Эта страсть. — Я сказал «поздравляю», — отец Эвена поднял брови, словно говоря: «Теперь ты слышишь меня?». — Научная олимпиада? Этот парень хвалится тем, что ты прошёл в региональный тур. — Ах… да, — Исак неловко усмехнулся. — Исак — гений! — Эвен поднёс лопатку к плите. Исак вдохнул, улыбка появилась на его губах. Эвен всегда называл его так. — Возможно, гении просто меркнут в сравнении с тобой, малыш, — мама Эвена кричала своему сыну в спину, заговорщически улыбаясь Исаку. Эвен издал возмущённый звук: — Некоторые люди просто не созданы для материнства. Она откинула голову и рассмеялась в восторге. Если Эвен был солнцем, то это из-за того, что его мать была светом.       Эвен не был случайным совпадением, он был сочетанием. Текилы и подросткового секса, но и ещё всего хорошего, что было в его родителях. Рождённый риском, ведь иногда вселенная вступает в заговор. И его рождение создало семью, в которой была его мать и отец, они никогда не были вместе, но окружали его словно команда, привлекаемые своей звездой так же, как и Исак.       Исак стал несчастным случаем в этой непринуждённой семье. — Так… вы уже встречаетесь? — голос мамы Эвена раздался из ниоткуда.       Что?! Исак подавился своим молоком. — Что за хуйня, мам?! — Следи за языком, — произнёс его отец с полным ртом хлопьев. Эвен закатил глаза от его лицемерия. — Ну, так что? — продолжил его папа, бросая на него взгляд, в котором не было ни капли впечатления. — Встречаетесь? — Мы-мы-мы, мы не встречаемся… — голос Эвена затих, как только его взгляд из-под ресниц встретил Исака.       От этой мысли мозг Исака начал покалывать, от чего его начало трясти. Дрожь распространялась по его телу, будто сорняк, пока всё, что он мог наблюдать — была радость Эвена, словно других допустимых вариантов и не было. Он пытался сделать так, чтобы тот на него посмотрел, после чего Эвен снова поднимал свои глаза, которые начинали хмуриться, Исак передал своим взглядом смелое       «Пока».       Оно взорвалось у него в животе.       Эвен загорелся с «ты правда сейчас это произнёс?» свечением в глазах.       Дерьмо.       Счастье Эвена было для Исака фетишем, оно всегда, всегда делало его слабым. Так же, как грусть Эвена делала его сильным. Они были как инь и ян, Исак и Эвен, уравновешивая друг друга. — У нас сейчас не будет этого момента, — безрассудно сказала мама Эвена. — Смущать нашего сына перед его половинкой, показывая его детские фотографии.       Глаза Эвена были громкими, громче, чем весь задний план, они говорили вещи о любви и о том, чтобы сохранить Исака в заложниках. Тот ничего не мог поделать с разговором, который вели и его глаза тоже, его ресницы акцентировали внимание и сражались, они сражались. — Покажем их на свадьбе, — ответил отец Эвена, смеясь. — Ах, — её голос будто отдалился. — Что насчёт тех фото с Хэллоуина, когда они надели костюмы обезьян? Исаку было сколько? Шесть?       Исак, безразличный Исак, растаял, словно ленивый котёнок, ориентируясь этим чувством. Он произнёс взглядом: «Я влюблён в тебя». И доверился Эвену, чтобы тот уловил эти слова. Губы Эвена изогнулись в полуулыбке. — Хм… когда Эвен сломал руку, да? — ответил его папа, после чего предался смеху. — И они начали рычать в отделении неотложной помощи? Помнишь это?       Исак знал, что ему пора прекратить так глазеть, это до неприличия очевидно. Но, впрочем, как он мог, когда Эвен выглядел как мечта в этих спортивных штанах? — Насколько глупыми были наши дети? — подхватила она. — Если Исак сказал, что обезьяны рычат, то обезьяны должны были зарычать. Они засмеялись ещё сильнее. — Они просто были счастливы, — с долей ностальгии подметил отец. — Наши маленькие обезьяны, рыча друг на друга. Эвен проглотил свою улыбку, и его слова терялись на фоне утренних голосов родителей: — Бекона, малыш? Исак разъединил свои губы, чтобы ответить «ага», он знал, что оставит его так же, как и масло, откажется от него. — Как ты его только что назвал?! — воскликнула мама Эвена и поднесла руку к груди. Исак съёжился на своём стуле. — Это просто стёб, мам! — Эвен бросил тревожный взгляд на Исака, который весь уже побагровел. — А-а-а-а-ах, ты назвал Исака «малыш». Это так мило! — Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-ам!       Багровый стал цветом, который они разделили на своей коже. Но они, однако, не разделили своих мыслей. Они не обсудили то, чем поделились в той кухне. Не тогда, когда ели, а их ноги дразнили друг друга под столом. И даже не тогда, когда Эвен хотел проводить его до двери, но в итоге проводил до самого дома. Их руки коснулись, в конце концов. Исак возмущался всю дорогу, потому что: — В чём суть, Эвен, того, что ты провожаешь меня домой? Тебе ведь всё равно возвращаться обратно. Что если я решу проводить тебя до твоего дома, когда мы дойдём до моего? Мы просто попадём в ловушку бесконечного цикла и застрянем в нём навсегда. — Ну есть способы и похуже, чтобы провести бесконечность, — сказал Эвен, закрывая рот Исаку тем, что обратил его внимание на то, как он гордо схватил его за руку.       Когда они дошли до его дома, Исак, тем не менее, отбросил руку Эвена, как будто она его обжигала, покраснев от неосмысленной реакции своего тела. Он пытался разглядеть хоть какой-то намёк на эмоции Эвена, но обнаружил только любопытство.       Но когда Эвен наклонился вперёд, его тело сделало это снова, он вздрогнул и выгнул спину. — Ох, — простонал Исак. Эвен поднял брови, а затем его глаза покрылись морщинками. Он просто рассмеялся. А Исак нет. — Я могу остаться, — сказал Эвен, поднося одну руку, чтобы положить на сгиб второй.       Исак хотел разъединить их и броситься в его объятья, дотянуться до этой длинной пряди волос, подчёркивающей лицо и бросающей вызов всей силе воли Исака. Он хотел быть с ним нежным. Но вместо этого Исак помотал головой, уставившись в землю. Эвен вздохнул так, будто сдался. Сердце Исака утонуло в этом вздохе. — Увидимся вечером, малыш, — ответил Эвен, поглаживая лицо Исака глазами перед тем, как развернуться.       Исак наблюдал за тем, как мальчик, называвший его «малыш», возвращается обратно домой один. Мальчик, который становился на колени, чтобы завязать ему шнурки до этого дня, ведь он просто всегда так делал. И после того, как он пересёк улицу после машины, одна мысль мелькнула в голове Исака: «Если бы тебя сейчас сбила машина, ты бы никогда не узнал о том, как сильно я тебя любил». И когда Эвен ушёл, сердце Исака сжималось под его, теперь, растянутой футболкой, когда он поторопился найти телефон. Он отправил ему кучу красных сердечек. Это был дурацкий способ сказать «прости». Эвен прочитал, но не ответил.       Исак пытался не накручивать себя, он направился домой и быстро поднялся вверх по лестнице прямо в комнату матери, подбираясь на цыпочках. Его сердце старалось не обращать внимание на тумбочку, заполненную оранжевыми баночками с таблетками, как только он лёг рядом с копной русых волос, которая не двигалась.       Он нежно пробежался рукой по её волосам так же, как делал с волосами Эвена, когда тот был подавлен, словно обращаясь с раненной пташкой, очень аккуратно. Он ласкал её волосы до тех пор, пока она не моргнула своими открывшимися глазами, улыбаясь от того, что увидела его. Она подвинулась и подарила ему долгий поцелуй в щёку. — У тебя всё ещё такой же запах как тогда, когда ты был ребёнком. — Ты всегда так говоришь, — пробормотал Исак, глядя на неё округлёнными глазами. Его мама вздохнула. — Я в порядке, малыш. Я говорила тебе не приходить сюда, это была всего лишь плохая реакция на новую дозировку, — она улыбнулась. — Мой милый мальчик. — Я не милый, — едва произнёс Исак. — Ты мой сын, Исак. Я тебя знаю.       Разве, мам?       Глаза Исака задержались в зелёно-карих глазах, он действительно смотрел в них так, как это редко делают люди. Он почувствовал, что это было необходимо: выпустить это, выбросить это туда. Он наполнил лёгкие глубоким вдохом, полный намерений того, что могло бы освободить его, но оказалось, что для этого было совершенно неподходящее время. Оно всегда было неподходящим. Исак снова проглотил слова, обратил в крик. Его глаза всё извергали.       Ты не знаешь меня, мам. Я не милый. У меня эти мысли о своём лучшем друге-мальчике ещё с тех пор, как я могу себя вспомнить. Всё, чего я хочу — это трогать его и доставлять ему удовольствие с помощью своего тела, хоть я тоже парень. Я так сильно этого хочу. И я знаю, что ты думаешь, что это неправильно, но это не может быть неправильно, если Эвен такой же. Это Эвен, мам, и он очень хороший. Ты говоришь, что Бог — это любовь, Эвен — любовь тоже. Так постоянно случалось, когда он был рядом с мамой, его кислотные мысли убегали. — Помолишься со мной? — спросила она. — За что? — Можем помолиться за твоего отца, поблагодарить за твоё здоровье. — Мы можем помолиться и за здоровье Эвена? Она расплылась в улыбке. — Как поживает этот красивый мальчик?       Красивый за гранью разумного. — Нормально. — Он всегда был тебе как брат.       Брат, который заставил меня сегодня стонать.       Исак помолился со своей мамой, его съедали противоречивые чувства. И, внезапно, думая об Эвене, он начал очень скучать по нему; скучал по их заждавшимся объятьям, которые так и никогда и не случатся; и по словам, которых никогда ему не скажет. Больше всего, он скучал по комфортному забвению, получаемому от Эвена. Исак заснул посреди молитвы, видя неизбежные сны, которые уже не мог припомнить, его успокаивало только воображение того, как он совершает отслеживающие движения пальцами по татуировке Эвена на запястье, во время сна.       Исак проснулся от синхронного звука будильника и напоминания о лекарствах Эвена. Как раз своевременно к вечеринке, на которой он должен был его увидеть. Этой мысли было достаточно, чтобы Исак улыбнулся. Этой ночью Исак надел красный снепбек задом наперёд и футболку Эвена с Донни Дарко, нюхая её, хоть в этом и не было смысла, она была давным давно постирана, от его запаха не осталось и следа. Исак всё равно вдохнул её запах. Исак был влюблённым придурком. — Боже, вы оба слишком драматичны! — закричал Юнас на вечеринке. — Что? — спросил Исак, его взгляд принудительно переместился с двери на него. — Твой парень идёт, он только что мне написал!       «Он написал Юнасу», — с горечью, подумал Исак.       Меньше чем через минуту Юнас кивнул головой в сторону прихожей. Исак дёрнул головой, посмотрел на дверь, и время замедлилось. Это был Эвен, пожимал чьи-то руки и, в качестве приветствия, сталкивался с остальными плечами, с гордостью одетый в футболку Исака с надписью «I’m Illuminati», предлагая свою самую красивую улыбку окружающим.       Билось дважды, один удар пропускало.       Помимо этого, Эвен постригся. В тот же день, в который Исак сказал ему это сделать.       Чёрт, Эвен.       Их взгляды пересеклись, как и всегда, только в этот раз улыбка Эвена жалобно заныла, оставляя за собой напряжённую серьёзность, от которой твердела его челюсть, она будто бы ударила Исака в самую глубину души. Тот, впрочем, успел только пару раз моргнуть, как понял, что его тащит за собой рука Эвена, он следует за светлыми волнами волос через коридоры, затем Исак подавил глубокий вздох, когда Эвен привёл его в ванную и запер дверь.       Он не знал, кто толкнул другого первым, но закончилось всё тем, что они зарылись в шеи друг друга, а Исак вдыхал воздух, которым был наполнен весь этот вечер. — Как она? — спросил Эвен через его плечи, со всей мягкостью, которую они с Исаком всегда оставляли друг для друга. — Она в порядке, — кивнул Исак, купаясь в запахе Эвена. — Ты тот ещё маменькин сынок. — Я не маменькин сынок… — отрицая, сказал Исак, но слова вышли мягкими, очень мягкими. — Это не плохо, Ис- — Почему ты не ответил? — пробормотал Исак, потому что знал, что сейчас был в безопасности, звуча так, будто он был ранен и выдвигает обвинения — всё в одной фразе. Эвен вздохнул: — Ты отправил мне сердечки, малыш. Исак скривился.       С помощью двух прикосновений, Эвен положил руки Исака на свои плечи, словно Исак был инструментом, на котором тот профессионально играл. Руки Исака остановились на затылке Эвена с его колючей новой стрижкой, а затем снова поднимая глаза, он обнаружил, что Эвен смотрит в ответ с таким взглядом, которым не стоит вообще на кого-либо смотреть. — Знаешь, я всё ещё так думаю. — произнёс Эвен. — Что? — Я всё ещё думаю, что ты — самая красивая вещь в мире, обезьяна.       Сердце Исака заболело. — Не говори такие вещи, — Исак практически шептал, позволяя своей нижней губе свисать. — Почему нет? — прошептал Эвен в ответ. Исак не знал, почему они, блядь, шепчут. — Эвен… — завыл Исак. — Блядь, — прокричал Эвен, закидывая голову назад. — Ты мне очень нравишься. Исак выбрался из-под него, наклоняясь и принуждая Эвена разместить свой нос в пространстве между глаз Исака. Тот прижался к нему в этом месте, взяв себя же за запястье на пояснице Исака, нежно качая их вместе под песню Led Zeppelin — D'yer Mak'er, которая играла на вечеринке. — Помнишь, когда ты был меньше меня? — сказал Эвен.       Исак ответил кивком, он никогда бы не забыл, как ему приходилось поднимать свой подбородок до невозможности вверх, чтобы Эвен научил его тому, как целоваться, стоя на коленях на кровати перед тем, как разлечься на простынях вместе. Исак задумался о том, вспоминал ли Эвен сейчас то же самое, помнил ли он всё ещё, как их поцелуи стали такими ленивыми в тот момент, когда уже тяжело было соблюдать тишину, как они становились страстными, пока зажимали бёдра друг друга. — Сейчас мы почти одного роста, — произнёс Эвен с гордостью, использовав их положение для того, чтобы оставить крохотный поцелуй на кончике носа Исака.       Это было так сладко, настолько сладко, и Исак был удивительно влюблён. Его веки ощущались закрытыми, а он чуть не заскулил. И в этот момент кто-то решил постучаться. Эвен инстинктивно прижал его ближе и вымолил: — Не отвечай. — Я не буду, — пробормотал Исак в состоянии транса, в этом тумане задумчивости. Они ждали, дыша в одинаковом ритме, пока стук прекратится, когда Эвен наконец-то сказал: — Нам надо поговорить. — Тот самый разговор, после которого расстаются? — выпалил Исак.       Когда Эвен отодвинулся, Исак удивился его улыбке, он так же не осознавал, как очарователен был сам. Эвен потянулся, чтобы успокаивающе поиграть с его ухом: — Исак, я знаю, что разговоры о твоих чувствах не даются тебе легко, и ты считаешь, что они не важны. Но они важны… для меня. Я знаю, что тебе нужно ещё многое выяснить, что ты довольно часто теряешься и смущаешься, что у тебя иногда проблемы со сном. Но… тебе спится лучше со мной. Потому что я знаю о тебе пару вещей, Исак. Обнимать тебя — для меня как особая природа, я научился всеми способами делать это так, чтобы тебе больше нравилось: например, если поглаживать место на твоей руке достаточно долго, ты начнёшь засыпать и издавать такие «хм», будто ты доволен. Такие же звуки ты издаёшь, когда мы целуемся, и это, блядь, меня убивает. Видишь? У меня есть все знания, касающиеся тебя: тыкать тебя в талию — самый надёжный способ получить удар в ответ, а если я подберусь к твоему животу, то ты начнёшь заводиться. И всё это время, я просто хотел заставить тебя забыть о всех тех вещах, о которых ты не хочешь говорить. Но если мы никогда не будем обсуждать важные вещи, они не исчезнут. Единственный способ выпустить их — открыть себя. И та вещь, которую я осознал, Исак, заключается в том, что ты отправляешь мне сердечки тогда, когда тебе плохо. Эвен улыбнулся, но в этот раз морщинки не настигли его глаз. — И, малыш, ты отправил мне слишком много сердечек. Исак опустил глаза. — Знаешь, я говорил сегодня со своей мамой, — сказал Эвен, оборачивая свои руки вокруг предплечий Исака. — Она дала мне понять, что я давлю на тебя. Прости, что надавил на тебя сегодня, прости за то, что давил каждый день, когда я знал, что ты не был готов. Мне очень жаль, малыш, если я давил на тебя до тех пор, пока тебе не становилось плохо, пока- — Ты не давишь на меня, — перебил его Исак. — Давлю, Исак, — с грустью, вздохнул Эвен, словно не слыша его ответа. — Я тоже всего этого хочу, — пробормотал Исак, глядя вниз на их ноги и устанавливая связь. Эвен, Исак, Эвен, Исак. — Знаю, что хочешь, малыш. Но ты ещё не готов, и это нормально. Ты просто слишком молод. Произошла многозначительная пауза перед тем, как Исак неуверенно произнёс: — Я не чувствую, что это нормально. Исак взглянул из-под ресниц в то время, чтобы поймать улыбку Эвена, от которой исходила любовь. — Я знаю, что не чувствуешь. — Эвен был мягким. — Поэтому мы здесь. Я ощущаю то, что мы говорим обо всём, но не о наших настоящих чувствах. Мне нужно, чтобы ты рассказал мне всё, Исак. Мы должны быть честны друг с другом. Эвен добавил, ссылаясь на то, как они требовали друг от друга честности тогда, когда были маленькими: — Бесчеловечно честны.       Эвен смотрел на него голубым обеспокоенным взглядом, Исак воспользовался запасным выходом: положил свою голову на его ключицу. Эвен вздохнул, но тем не менее, придавил его всем своим телом так, как было нужно Исаку, до перелома костей. Эвен всегда знал. — Тебе не нужно сейчас говорить, — ответил Эвен. — Я просто думаю, что ты должен знать, что я хочу услышать об этом от тебя тогда, когда ты будешь готов. Исак почесал свою бровь с чрезмерной силой, будто его собственная кожа заставляла его чувствовать себя неудобно, всё ещё лежа на тёплой груди Эвена. — Нет ничего такого, чего бы ты не мог мне рассказать. Ты же знаешь это? Исак потёр свое лицо о футболку Эвена, то есть, свою, в знак согласия.       И потом наступила тишина. Тёплая тишина, которая окутала их и продолжалась больше, чем Исаку было нужно. — Ты знаешь, что когда мы были маленькими, мы играли с гипсом? — выпалил Исак наконец, вполголоса, но Эвен перестал дышать, и так Исак понял, что тот его услышал. — Я чувствую себя так же, ограниченно, — Исак говорил почти шёпотом, словно от этого его речь становилась менее заметной здесь — в самой мягкой исповедальне. — И каждый раз, когда я стараюсь чуть усерднее, я будто готов сломать себя. И я знаю, что ты ждёшь, но я не могу покинуть этих пределов. Исак вдохнул, потом отдышался: — И дело не в том, что я этого не хочу. Он снова притормозил, но внезапно, подобрал нужные слова: — Мы продолжаем говорить «однажды, однажды», и это хорошая мысль, но я не уверен, что это когда-либо изменится, Эвен. Исак ждал его ответа, но затем понял: Эвен не будет говорить, он слушает. — Я хочу поговорить с тобой, но не знаю как, — заключил Исак.       Ничего не решено, ничего не объяснено. — Скажи что-нибудь, — попросил Исак, постукивая немного ногой. — Я так влюблён в тебя, Исак, — ответил Эвен, используя такой же тихий, заговорщический голос, и Исаку не хватило воздуха и земли под ногами. — И я уверен, что ты уже это понял, но это чувство такое сильное, малыш. И иногда я застреваю во всех этих ощущениях, которые ты мне доставляешь, что я даже не могу увидеть то, что находится перед моим носом. Тебе просто нужно время, малыш. А у нас куча времени, не так ли? — Я не знаю, чего я боюсь, — сказал Исак, испытывая стыд. — Я могу поговорить с ней… — осторожно произнёс Эвен, заглядывая ему в подсознание. — Когда ты будешь готов. Ты не должен делать это в одиночестве. Когда Исак ничего не сказал, Эвен сделал это вместо него: — Твой страх сдерживает тебя от вещей, к которым ты ещё не готов. Тебе не нужно с ним бороться. — Может я просто трус, — вырвалось у него изо рта, наполненного воздухом, его глаза горели. Эвен сделал вдох с нежностью: — Ты не трус. Посмотри, с какой смелостью ты признаёшь это всё. — Я не знаю, смогу ли я дать тебе вещи, которые тебе нужны, Эвен, — продолжил Исак, как будто он зачитывал список. — Какие вещи? — Ты знаешь, какие. — Просто скажи мне, — умолял Эвен. — Бесчеловечно честно? — Бесчеловечно честно, — с такой сильной любовью в голосе ответил Эвен. — Типа секса. Эвен глубоко вдохнул, Исак был обескуражен. — Ты злишься? — спросил Исак. — Исак, ты правда думаешь, что я хочу секса? — голос Эвена надломился. — Или минетов, или чего-там ещё? Я имею в виду, что, конечно, эти мысли посещали мою голову. Я бы хотел этого, Исак, но так же, как и хочу всего остального… с тобой. Но, блядь, ты правда не знаешь о единственной вещи, в которой я нуждаюсь? — О какой? Эвен нежно его толкнул, борясь с его сопротивлением. Исак, который ещё в жизни не был так уязвим. — Отдавать тебе что-то, Исак, — сказал Эвен. — Я просто хочу дать тебе различные вещи. — Этого не может быть достаточно, — сердито скорчился Исак. — Этого и не достаточно! — Эвен задумчиво улыбнулся, покачав головой. — Знаешь ту группу, в которую я ходил? Эвен пытливо кивнул, преследуемый Исаком: — Один раз девушка моего возраста говорила о том, как ей одиноко внутри своего мозга. Целая комната кивнула в знак согласия. Я тоже кивнул, потому что мне показалось, что это будет правильно сделать. Но правда в том, что мне было дохуя стыдно. Потому что, Исак, я не мог отнести себя к этим людям, у меня всегда был ты, я всегда знал, что ты есть у меня. Я никогда не был одинок. И там, это казалось неправильным, что мне было легче. Знать, что не важно, как мне плохо, ты всегда придёшь. Потому что ты всегда так делал. Ты помог мне продержаться во время худшей ночи в моей жизни, что, клянусь Богу, было единственной вещью, благодаря которой я дошёл до следующей минуты. И я не знаю, как люди это делают, как они живут без Исака. Вот то, что ты мне дал. Так что подумай сначала об этом, прежде чем рассказывать мне, что мне нужен секс. — Но, Эвен… тебе восемнадцать, — сказал он от нехватки мыслей получше. — А тебе шестнадцать, Исак. Поэтому нам нужно взять твой темп, не мой. Ты не согласен? — Что, если это займёт слишком много времени? — Что, если нам не надо было ждать?       Исак нахмурился, его желудок свернулся в узел. Хорошо, плохо, кто знает. — Что, если мы можем звать друг друга своими парнями. Потому что мы говорим, что мы вместе, а не потому, что люди? — Что ты пытаешься сказать? — флиртовал Исак с дразнящей губы улыбкой. — Позволь мне…       Эвен посмотрел вниз, что быстро привлекло глаза Исака, которые наблюдали за тем, как Эвен достигает обеих его рук. Они дышали чуть громче, оба, задерживая взгляд на соединённых руках. — Я тренировался, — сказал Эвен.       Это было признание своему лучшему другу, а не тому мальчику, с которым он держался за руки. Исаку удалось ответить ему обнадёживающей ухмылкой, Эвен очевидно нервничал, и, в порядке вещей, Эвен всегда был на первом месте. — Исак.       С этого и начинались лучшие вещи в жизни Исака: с того, как Эвен произносил его имя. — Когда мне было десять лет, в школе произошёл один день, я забыл свою еду. Я сказал тебе об этом, и ты, даже не моргнув, разделил свою вафлю пополам и отдал половину мне. Ты не прекращал говорить и смотреть на меня. Ты просто сделал это своей рукой. Я помню, как смотрел на тебя, ожидая твоего комментария, типа: «можешь взять», «я могу поделиться», «я не так голоден». Чего угодно. Но ты ничего не сказал, вёл себя так, будто она изначально была моей. Ты, взбешенный, бормотал про то, что твоя мама не разрешала тебе завести питомца. Я не мог понять, как кто-то может быть настолько рассерженным и милым одновременно. Мне было всего лишь десять, но моё сердце билось так быстро в тот день, как будто все могли видеть, как я понял, что ты мне нравишься, и мне нравилось, что ты мне нравишься. Ты был маленькой идеальной вещью, которую я обожал. Но ты был… тобой, и таким молодым, я никогда серьёзно не думал о том, что ты был чем-то, что мне нужно. Посмотри на себя. Эвен поднял голову так, будто его шея сдавалась: — Я знаю, это прозвучит просто, блядь, ужасно, но ты как будто создан для меня. И в этом нет никакого смысла, ведь я знаю, что ты — своя собственность, ты — самая подлинная и красивая душа. Так что, вероятно, это потому, что я вырос с тобой, и ты сформировал все мои предпочтения. Но ты понимаешь, как это ощущается? Думать, что в этом есть что-то большее, ведь кто-то каким-то образом создал ангела на Земле для тебя? Кого-то, кто может сломать тебя одним лишь взглядом, увидеть истинного тебя через всю эту хрень, кого-то, кто заставляет тебя улыбаться, хоть и его тело заставляет тебя думать, что этого тебе делать не стоит. Кого-то, кто делает тебя сильнее одним лишь своим существованием. Потому что ты знаешь, что тебе станет лучше, принимаешь свои таблетки вовремя, не важно, насколько ты ощущаешь себя далёким от человека из-за этого. Ты пытаешься заставить свой мозг следовать положенным путям, ведь есть кто-то, о ком тебе надо заботиться, так как он просто ангел, которого кто-то создал для тебя, и ты не можешь допустить того, чтобы он так грустно хмурился, — Эвен улыбнулся, но это выглядело так, будто что-то под его кожей ранило его. — Ты мой малыш, Исак. Всегда им был. Посмотри на себя. Каждая малейшая твоя деталь идеальна, я не могу понять, почему в тебя не влюблён каждый человек на планете. Потому что я всегда был влюблён, ведь ты просто- — Я не идеальный. Эвен усмехнулся, словно его позабавила какая-то личная шутка, но его глаза светились самым чистым голубым цветом: — Ты невозможен, Исак Вальтерсен. Я знал, что ты не позволишь мне закончить, не перебивая меня, я даже это в тебе люблю. — он с любовью вдохнул перед тем, как его челюсть отвердела, и он начал шептать так, будто просил Исака сохранить его секрет: «Я так влюблён, Исак». Исак практически застонал. — Иногда становится сложнее, а сейчас просто пиздец, как неконтролируемо. Так что, пожалуйста, позволь мне закончить, малыш, — сказал Эвен с такой, блядь, нежностью, что у Исака подгибались на ногах пальцы. — Пожалуйста? Ты хочешь знать, что изменилось? Исак кивнул. — Ты изменил всё, когда начал говорить это, в то время как, тебе казалось, что я спал.       Блядь. Желудок Исака начал закручиваться вокруг себя. — Исак, я-я начал делать то же самое перед тем, как ты открывал свои глаза утром.       Эвен из-под ресниц преследовал глаза Исака, и осознание того, что Эвен только что признал, пересекло их взгляды. — И, вероятно, мы пока ещё не готовы к тому, чтобы говорить это в одно время суток, и не надо ничего менять, Исак, никто не должен знать, мы можем принять это полностью, абсолютно спокойно. Тебе не нужно бояться, Исак, это просто я. И я думал, что буду очень стараться, и, может быть, смогу делать тебя всегда счастливым. Я так много думал, Исак, есть много вещей, которые я могу сделать, типа… типа могу оставлять записки, которые ты бы читал каждый раз, когда мне плохо, просто есть так много вещей, я не предусмотрел их, когда был в порядке. Что я могу сделать хорошее настолько хорошим, что плохое станет просто маленькой заминкой. И тебе не нужно будет грустить, чтобы быть со мной. Или, кто знает, я могу снова начать принимать препараты лития, возможно, в этот раз не будет так плохо- Исак ударил локтем Эвена между рёбер, не отпуская его из рук. — Ай? — воскликнул Эвен, больше от удивления, а не от чего-то другого. — Ты делаешь это снова, — сказал Исак, корча своё лицо так, что его глаза исчезли в двух свирепых линиях.       Что могло было быть чем-угодно, но не принятием усилий, но лицо Эвена подобрело с заботой. Впрочем, достаточно скоро, Эвен с опаской пробормотал: — Бесчеловечно честно? Исак уступил. — Ты знаешь то, что эта вещь с моим мозгом — непредсказуема, и она может стать хуже, хуже, когда я стану старше. Ты знаешь это. Но, Исак, это твой выбор, и я буду тебе доверять, потому что верю тебе больше, чем себе. Эвен отдышался, затем сказал: — Исак, ты хочешь быть моим парнем?       Сердце. Бейся, сердце. Взгляд Исака наполнился задумчивостью, в то время как он облизнул губы и выпалил: — Ладно.       Глаза Эвена блистали с изумлением, его рот расплылся в неполной улыбке, в той самой, из его детства, она была на всех его детских фото. Это было самое сокрушительно напоминание, что тот же мальчик был здесь, он всегда был рядом. Жаль, что именно Исак всегда её расторгал, когда не мог не корчить рожу. Эвен задал вопрос бровями, Исак в ответ поморщил нос: — Мне очень надо в туалет.       Исак ожидал, что Эвен засмеётся, но только не это, его «Видишь? Ты идеален», с которым никому не следует иметь дела, особенно с полным мочевым пузырём.       Когда они снова устремились на вечеринку, покрасневшие, держась за руки, как парни, они улыбались без перерыва, улыбались даже в редкие моменты, когда не обменивались через всю комнату взглядами, от которых постукивало сердце. Исак рассеяно улыбался, не уделяя никакого внимания Юнасу, а точнее, его возмущению: «Что ещё за хуйня на тебя нашла?!».       Они улыбались, когда Эвен подошёл к ним сразу же, как они разделились, пожав руку всем друзьям Исака, после чего обхватывая рукой его плечо, как делают парни. Это началось становиться нелепо, рот Исака болел, когда он начал наклоняться к плечу Эвена, пока их друзья обсуждали вещи, которые не достигали их атмосферы.       Та ночь закончилась так же, как и все другие афтерпати: они завершали её в Макдоналдсе, полным подростков, как в громком детском саду. Они были не против. Появлялось чувство спокойствия, когда Эвен клал свой подбородок на плечо Исаку, стоя сзади во весь рост, он ждал, ждал в гигантской очереди. Но они, всё ещё, были не против. — Ты счастлив? — спросил Эвен, от чего шею Исака покрыли мурашки. — Ты счастлив, Исак?       Исак посмотрел через плечо на своего пиратского попугая, удивлённой тому, что тот смотрел в ответ с мёртвой серьёзностью. Эвен отвлечённо жевал свои апокалиптические губы, Исак входил в гипноз, глядя в его глаза, а затем и на руку, играясь с ним, наблюдая за тем, как мягкая кожа взаимодействовала с его пальцами. И тогда он подумал, что, может быть, это было нормально: поцеловать эти губы, прямо здесь, среди всех этих хороших людей, было нормально. Эвен устроил сцену, укусив палец Исака с рычанием, от которого тот выскочил из его рук и залился смехом, инстинктивно ударяя его. — Ты идиот! — закричал Исак.       Они вели сражение, пытаясь обездвижить конечности друг друга. Они боролись, но не так сильно, чтобы устраивать шоу, просто издавали дурацкие звуки. Исак не знал, зачем Эвен хотя бы пытался, он был такой бесполезный, когда смеялся. Так что, когда Исак схватил его руки, никто и не удивился. Но когда Исак снова поднял свои глаза, было больно. Эвен выглядел настолько влюблённым, что это причиняло боль. — Расскажи, что ты хочешь первым. — сказал Эвен, звёзды горели в его глазах. — А? — Первое, куда ты хочешь пойти… — Эвен внезапно стал ниже. — Как парни. Исак высвободился из его рук, изучая плитку, он не хотел всё испортить. — Я не знаю, — он взглянул на Эвена. — Пойти в парк аттракционов… или что-то типа того. Эвен мягко вдохнул, нежно его толкая: — Мы были там уже много раз. — Нет, — Исак сильно покраснел. — Не так. — Ты имеешь в виду… — голос Эвена стал тише, его тон стал чуть более полным надежд, он улыбался во весь рот. — Как свидание? Исак охотно кивнул, будто от этого он начинал чувствовать себя рассеянно. — Чтобы мы сидели в тех одинаковых машинах на автодроме или добывали друг другу плюшевые игрушки? Обнимаясь на колесе обозрения? Ты хочешь этого, малыш?       Исак ненавидел то, что ему так нравилась та картинка, которую описывал Эвен. — А ты? — воскликнул Исак, пожимая плечами. — Сначала? — Поцеловать тебя, — сорвался Эвен. Затем добавил: — Однажды.       Желудок Исака оказался в морозящем аду. — Это же не будет первым, — Исак переступал с ноги на ногу. — С тобой всегда ощущается, будто поцелуй первый, — пробормотал Эвен, его голос был тёплым и глубоким, его веки отяжелели. — Я настолько плох?       Эвен рассмеялся так, будто воздух покинул его до того, как он смог издать звук, маленькие морщинки усыпали его глаза.       Моя самая любимая вещь в мире. В голосе Эвена всё ещё отдавался смех, когда они подошли к кассе, он выпалил: — Двойную порцию того, чего закажет мой парень.       Исак никогда не был так сбит с толку и лишён дара речи, всё ещё пытаясь что-то сказать, когда они сели плечом друг к другу, взяв два Биг Мака, разбрасывая обе картошки на один и тот же поднос. Потому что «его» и «мой» не относились к ним. Они ели, говоря обо всём и ни о чём. В конце, Исак доедал картошку, вытаскивая по одной штучке, макая её в кетчуп, а затем в майонез, словно это был ритуал. Он начисто вылизывал пальцы от соуса, когда решил убедиться, что Эвен внимает всем его действиям. Исак безмолвно покачал головой, имея в виду «что?». — У тебя милые руки, — сказал Эвен.       Исак толкнул его плечом, улыбаясь со стеснением, которого здесь не должно было быть. Эвен улыбнулся в ответ, на его мягких ресницах медленно начинал отражаться сон, угрожающий накрыть те глаза, которые Исак любил с самого начала. Когда даже не знал, что это было за чувство, ему просто нравился Эвен больше, чем любой щенок. — Давай уложим тебя в кровать, — произнёс Исак, отодвигаясь из-за стола.       Он обернулся, увидев то, как Эвен поспешил собрать весь мусор на их подносах, будто Исак мог уйти без него. Будто Исак не насторожился руками Эвена, поглощая каждое движение, пока они собирали бумажник и телефон. Будто в той же степени Эвен не торопился, не было и части Исака, которую бы Эвен не послушался, ведь тот сильно переживал. Исак смягчился, когда увидел, как был очарователен Эвен с его снепбеком, головной убор всегда оказывался на чужой голове. Пластмассовые пряжки уже оставляли следы на его лбу, сочетаясь с розовыми прыщиками на всей его поверхности, и даже их Исак высоко ценил. Исак растаял, когда брови над детскими голубыми глаза Эвена знакомо нахмурились, он всегда делал так, когда проверял место перед тем, как уйти. Эвен — хранитель своих ключей, телефона и прочих принадлежностей. Мальчик в его футболке, которая была слишком коротка, поэтому открывала вид на резинку от его белья, тоже, кстати, голубую. Как можно было не взорваться от нежности к этому мальчику, который разделял с тобой совместное прошлое?       Какого чёрта. — Пойдём, обезьяна, — позвал его Исак, показывая ему полную силу этих зелёных глаз влюблённого голубка.       Ну и что, что Исак хотел быть с ним нежным? Что, если он хотел быть полностью нелепым? Ну и что?       То, как Эвен поднял свои глаза, его губы сформировались в сердечко. Затем неожиданная, сокрушительная, сияющая ухмылка последовала за этим. В тот момент эта форма губ просто затонула.       Исак попросту не мог предусмотреть, что день, который так начался, закончится именно этим.