something about you

— Господи, ну. Наконец-то. Не может быть. Старк очень редко говорит «не может быть», поэтому Стив торопится на звук: в огромной — в очередной раз обновлённой — кухне Тони собрались уже практически все, кого сегодня ждали, и Баки нетипично в центре внимания. Баки, на полу — и Наташа, позади него на диване, пятками упирается Баки в плечи и увлечённо стрижёт его волосы. — Смешно, — продолжает Тони, — что вы решили делать это при всех. Ещё смешнее, что я не имею в виду секс, когда говорю «делать это». — Мистер Старк, — укоризненно бросает Питер, занятый выкладыванием каких-то продуктов из холодильника. — Мне что, нельзя говорить «секс»? — Звучит ужасно, — подтверждает Наташа, хмыкнув, но не прерываясь. — Старк, тебе же лет сто, ты уже не должен знать этого слова. — То, что я раз сто почти умер, не значит, что мне столько же лет. Эй, Барнс, тебе идёт. — Спасибо, — Баки лениво улыбается, и Стив впервые за долгое время смотрит на него такого и не спотыкается мысленно, когда зовёт его «Баки» у себя в голове. Стив молчит. Стив смотрит. Стив думает… Много чего, и, наверное, стоит сказать спасибо странным годам, проведённым бок о бок со всеми людьми здесь, потому что никто даже не шутит на тему того, что Капитан Америка завис на пороге кухни. Стив смотрит — на то, как Наташа последними штрихами создаёт из Джеймса Барнса, — пережившего Зимнего Солдата и Ваканду, но оставшегося при новенькой бионической руке, — создаёт Баки; не создаёт даже, а подтверждает пройденное. Баки — снова здесь, давно уже, — переживший Зимнего Солдата, разочарования, убийства и смерти, Ваканду и чужие щелчки пальцами, но оставшийся при новенькой бионической руке, — переживший войну, и плен, и лучшего друга в качестве идиотского символа великих побед. Он — Баки, пусть и совсем другой, но даже рука и тяжёлый взгляд не могут отменить впечатления, когда Наташа деловито сбрасывает ноги на пол, отряхивает его плечи, проводит пальцами по стриженому теперь затылку, и Баки лениво улыбается: — Спасибо, — повторяет он, когда Тони смотрит на него с настолько же ленивой насмешкой. — Нравится? — На комплименты нарываешься? Это что-то новенькое, железнорукий. Нравится, нравится. — Это у вас семейное, — сообщает Баки, и секундное молчание на просторной кухне кажется Стиву гробовым; он рад, что ошибается в этом. Он рад, что Баки и Тони нашли свой — невероятный — способ пережить это; рад, что Старк в конце концов дожил до мудрости, в которой его не тянет больше к не в ту сторону направленной, детской мести; рад, что этому помогла всего лишь одна контролируемая драка, в которой не нашлось победителей. Стив не рад, что Баки никогда не простит себе Говарда, Зимний Солдат или нет; но Стив рад, что Баки — в какой-то момент — решился рассказать Тони о том, о чём даже Стив тогда, на войне и до неё, толком не знал, и для младшего Старка эта история вдруг оказалась поводом посмотреть на Баки иначе, а не последним толчком к предумышленному убийству. — Всё ещё не знаю, что мой отец мог в тебе найти, — беззлобно отвечает Тони в конце концов, и Стив благодарен ему, потому что это позволяет Баки ухмыльнуться шире: — Дело было во внешности, в основном. Стив благодарен, потому что он лично может изобрести сотню неловких комплиментов, в которые Баки не верит, но Тони поддевает его, и Баки получает возможность хотя бы притвориться вслух, — то, на что перед Стивом он не способен. Стив благодарен, потому что Баки переадресует свою ухмылку Наташе, которая по-девичьи, нахально очень подмигивает; Стив благодарен, потому что Баки улыбается, наконец, и ему: — Чего застыл, Стив? — Ослеплён красотой, — подсказывает колдующий над кофемашиной Клинт. — Примерно так, — кивает Стив; шутки в этом мало, но с него никто и не спрашивает этих шуток, за юмор — к счастью — в этой компании (и в любой другой) отвечает в первую очередь совсем не он. — Не будешь скучать по причёске? — По этим-то патлам? — Баки картинно (и почти привычно) закатывает глаза. — Это вряд ли, — он плавно поднимается, любое его движение по-прежнему хищное, натренированное, но Стиву важнее то, что в глазах, и он так и стоит на пороге, пока Баки не подходит вплотную. — Давай выйдем, поговорим? Стив отступает назад, пропуская Баки в коридор вперёд себя; идёт за ним молча, пока выходящая на веранду дверь не захлопывается за ними. — Поговорим?.. — Не выдержал внимания, — смеётся Баки. — Что за идея, стричь меня у всех на глазах? Пока ты не пришёл, Тони почти уговорил её заплести мне вместо этого дреды. — Скажи спасибо, что Сэма нет, — улыбается Стив, опирается предплечьями о перила, чуть согнувшись, и Баки остаётся рядом, вполоборота; утыкается подбородком ему в плечо, как делал уже сотню раз до, но в этот раз растрёпанные волосы не падают ему на глаза, и Стив смотрит. Он не знает, пройдёт ли это когда-нибудь: идут дни и месяцы, и Баки всё ещё здесь, и Стив смотрит ему в глаза. — Спасибо, — покладисто тянет Баки. — Большое, вообще-то. Он меня заколебал уже. — Неправда. — Неправда, — тянет тем же тоном. — Но немного всё-таки правда. Он хуже Старка — к Тони хоть Пеппер скоро вернётся, привезёт ребёнка, и он переключится, а Уилсона никогда не заткнуть. Он усмехается себе под нос, склоняет голову, тихо касаясь губами плеча Стива, и Стив рад, что на какую-то минуту именно это — то, что их волнует. Псевдохолостяцкая тоска Тони, и демонстративная болтовня Сэма, и то, что Питер никак не может научиться нормально готовить, и Наташины редкие позывы сделать что-то внезапное у всех на виду, — стрижку, например. Стив закрывает глаза; когда он открывает их, ничего не меняется, — ничего не изменилось, и Баки рядом, там же, не шелохнувшись. Стив не помнит, умел ли когда-то замереть в моменте и попытаться им насладиться. Стив старается.