Сердце матери

— Так, ладно, хватит за мной бегать. Что тебе нужно? Женька развернулся, остановившись так резко, что Оля чуть в него не врезалась. Остановилась буквально в полушаге, опёрлась руками о собственные колени в попытке отдышаться. Ноги промокли: по пути ухитрилась наткнуться на глубокую осеннюю лужу. Волосы набились в рот. Пришлось ещё и от них отплёвываться. — Я… Она бежала за ним с самого выхода из школы: как только диктант закончился, Женька ужом вывернулся из толпы школьников, бредущих к выходу из класса, и устремился в сторону входных дверей, минуя раздевалку. Пришлось спешно переобуваться, хватать куртку в охапку и бежать за ним, одеваясь на ходу. Пятница всё-таки. В следующий раз увидятся (если увидятся!) только в понедельник, а это уже целых два дня. Оля и так прождала слишком долго. И вот наконец нагнала. На обшарпанной детской площадке: облупленная цветная краска на металлических снарядах, грязный, скрипящий под ногами песок и ни одного играющего ребёнка. Понятное дело! В такую погоду даже гиперактивные мелкие предпочтут дома сидеть. Конец октября, а холод собачий. Женька вздохнул и опустился на ближайшие качели — большие, тяжёлые. Оля любила такие в детстве: разгоняются, как локомотив, и ты летишь на них, крепко держишься за металлические ручки, чтобы не сдуло, и слушаешь, как в ушах свистит ветер. Откуда они здесь? Ей казалось, такие давно уже посносили в угоду мелким и низким, для совсем уж малышей. Чтобы взрослым кататься было неповадно. Качели издали мерзкий скрип: Женька рассеянно оттолкнулся кроссовком от земли. На влажном буроватом песке под ногами осталась вмятина. — Слушай, — устало произнёс он, — тебе не надоело? Сколько можно уже, сама не задолбалась? Оля наконец перевела дух. Поправила криво надетую куртку и плюхнулась на скамейку по соседству. Скамейка ещё не просохла после недавнего дождя, так что джинсы моментально стали сырыми. Пофиг. До дома не так далеко. — Жень… — выдохнула она, отплевавшись от волос, — ты… снова ведёшь себя как мудак, не находишь? Одноклассник упрямо не смотрел в её сторону: стоило Оле выпрямиться и возмущённо уставиться на него, он тут же отвёл глаза. — Снова что-то мутишь и не объясняешь, что, да? — добавила она, уже начиная закипать. В последнее время Женька откровенно бесил. В тот день он обещал рассказать о чудовищах. О том, кто он такой и почему знает о них так много, намного больше, чем она сама, чем кто угодно ещё. «Сталкивался с таким уже», — обронил непонятно, расплывчато, уверив, что обязательно всё прояснит, когда они освободятся. И ведь выбрались, и Оля даже ничего не забыла, а он… Впрочем, если бы дело было только в этом. В последние дни она заметила кое-что ещё. Кое-что, о чём не хотелось говорить вслух. — Если ты об обещании, — начал Женька, всё ещё не поворачиваясь лицом, — то всё я помню. Просто… блин, ну не сейчас, понимаешь? — Нет. Не понимаю. Оля и вправду не понимала. Всё закончилось. Нет нужды скрывать от невольной союзницы правду — и уж тем более так изворачиваться, убегать с уроков и даже с любимых олимпиадных занятий. К чему это всё? Что он скрывает? — Блин… как тебе сказать, — Женька запустил в волосы пятерню, взлохматил и без того непослушные пряди. — Сейчас немного… не до того, а тут ещё и ты, так что… можешь забыть о том, что тогда случилось, хотя бы на время, а? Оля нахмурилась. Так, нет уж. Ладно, фиг с ним, с обещанием, рассказать можно было бы и попозже — но что делать с другим, тревожным, который день не дающим покоя? — Забыть-то могу… но где гарантия, что потом не станет поздно? Качели снова скрипнули — и остановились, а Женька наконец-то повернулся к ней. — Ты о чём? Нужный рычаг она нащупала. Оставалось главное — правильно на него нажать. Этот разговор зрел долго, неприятный, но важный, и отступать было уже поздно. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Оля выпалила — путано, одним махом: — Что-то не так, Жень. Всё вот это вот, вся последняя неделя, а то и больше… как будто что-то неправильно, и я это чувствую, но не могу понять, что именно. Точно ничего хорошего, но ты молчишь и не даёшь мне узнать больше. А время… время уходит, и я боюсь, что станет поздно. Что станет... опасно, наверное. Вышло глупо и несвязно — но донести мысль вроде бы получилось. Одноклассник спрыгнул с качелей. Быстро: Оля не успела его остановить. Приземлился на корточки рядом со скамейкой, пристально заглянул в лицо — так, что взгляды оказались на одном уровне. Надо же, некстати подумалось Оле, у него серые глаза. Тёмные волосы — и бледная кожа, светлые глаза… Причуда генетики. Так вообще бывает? В кого он такой? — Ты что, — Женька понизил голос так, что она едва смогла расслышать, — начала их видеть? Тоже? Оля недоумевающе хлопнула глазами: такой реакции она не ожидала и теперь совсем перестала что-то понимать. Видеть? Тоже? О чём он? О чудовищах? Нет. Нет, она хотела поговорить о другом, но… Сейчас, когда Женька это сказал, Оля начала припоминать. С тех пор как они попали в странный дом, с самого дня злополучной экскурсии, она иногда замечала… краем глаза, изредка, почти незаметно. Нечто мерещилось на границе восприятия, постоянно мелькая на фоне — тихим наблюдателем, неотступной тенью. Случайный блик на парте, отражение в зеркале, скрип кровати тёмной ночью… Всё, что раньше казалось вымыслом, игрой воображения. Воспоминания складывались в картинку, картинка становилась реальностью: вот они, не блики и не тени, вот они, настоящие чудови… — Прекрати! — её схватили за плечи и встряхнули, как котёнка, и Оля молниеносно вылетела обратно в реальность. — Даже не думай об этом! Чем чаще ты их себе представляешь, тем больше вероятность, что они и правда появятся. — А? Что?.. — Оля моргнула. Яркие, графичные образы, где тени на стене превращались в монстров, потихоньку блёкли, исчезали из сознания. Идея, такая пугающе манящая мгновение назад, начинала казаться дурацкой. Какие ещё чудовища, подстерегающие повсюду? Что ей вообще сейчас привиделось? — Так что, ты и правда их видишь? Только не задумывайся. Отвечай сразу. Женька больше не тряс её за плечи: просто сидел рядом и странно, по-взрослому хмурился, как будто обдумывая неприятную догадку. Углубляться в мысли Оля больше не стала. Сказала сразу, без обиняков: — Нет. Не вижу. Хотя иногда, когда задумываюсь… Женька с облегчением махнул рукой и выдохнул, сдув со лба упавшую прядь. — А. Ну… ладно, это ещё нормально. После всего, что ты узнала, так точно. В основном тебе всё же мерещится, просто воображай пореже, и рано или поздно всё станет хорошо. «В основном»?! Ладно, спросит попозже. — Я вообще-то не об этом говорила, — быстро сказала Оля. Решит ещё, будто вопрос исчерпан — а она ведь даже не перешла к тому, что хотела сказать. — Я хотела спросить… о тебе. Теперь настал черёд Женьки непонимающе хлопать глазами. — Чего? А я тут при чём? Если ты снова про обещание, то… — Да нет же! — напряжение всё-таки выплеснулось наружу: Оля порывисто поднялась со скамейки, зашагала взад-вперёд по мокрой площадке. Джинсы пропитались водой насквозь, но она почти не чувствовала, охваченная нездоровым волнением. — Чёрт, хватит! Слушай, неужели ты думал, что я не замечу? Что никто из нас не заметит? — Да о чём ты, блин? Я тебя не понимаю! — Обо всём! Ты всю последнюю неделю сам не свой. И без того вечно в стороне, а сейчас вообще будто испаряешься. На вопросы отвечаешь невпопад, пропускаешь олимпиадные занятия… Блин, ты — ты! — чуть пару по матишу не получил, это ненормально, для тебя так точно! Никитос говорил, что на олимпиадках творится то же самое, да и я заметила, так что спрошу прямо: что у тебя случилось? Оставаться тактичной не получилось. Оля вывалила всё на одном дыхании и с каждым словом всё сильнее боялась: сейчас одноклассник перебьёт её, насмешливо фыркнет, спросит «ты с дуба рухнула?». Сделает вид, что не понимает, и она со своими подозрениями будет выглядеть глупо. Да она и без того выглядела. Но что-то же и вправду шло не так! Он был скрытным и замкнутым, но с оценками у него, сколько Оля помнила, проблем не было никогда. Если они начались — значит, что-то случилось. И, узнав о близости Женьки ко всякому сверхъестественному, она не могла не заподозрить худшего. Да и выглядеть он в последнее время стал странно. В те редкие дни, когда Оля с ним сталкивалась, она замечала, что одноклассник ещё сильнее похудел и как будто осунулся, а взгляд у него стал каким-то затравленным. Раньше такого не было. И экскурсия, случившаяся больше месяца назад, здесь была не при чём: всё началось недавно, не раньше пары недель как. Примерно тогда он и начал от неё скрываться. — Ну? — Оля опустилась обратно на скамейку и выжидающе уставилась на Женьку, явно обескураженного подобным поворотом. Что ж, по крайней мере, он не стал отрицать, что происходит неладное. Какое-то время тот молчал. Всё так же сидел на корточках на мокром песке (ещё один не жалеет штанов), смотрел куда-то сквозь неё и ожесточённо кусал губу. Оля не могла понять, о чём он думает, но, судя по выражению лица, разом ставшему отстранённым и тревожным, могла догадываться. Ни о чём хорошем. Повисло тягостное, неприятное молчание. — Слушай, — когда он наконец нарушил тишину, его голос звучал хрипло, как у очень уставшего взрослого, — слушай, а давай ты просто не будешь лезть в дела, которые тебя не касаются? Это… немного не та история, в которую стоит посвящать посторонних. Он поднялся с колен, рассеянно отряхнул с джинсов песок и молча развернулся в противоположную от Оли сторону. Она хотела было возразить — и не смогла найти нужные слова. Что-то в тоне одноклассника сказало ей: ничего он больше не расскажет. Хоть в лепёшку разбейся. — И держись подальше от всякой паранормальщины. Целее будешь, — посоветовал напоследок Женька и быстро зашагал прочь. На этот раз Оля не решилась идти следом.