Кровь и бумага

      Щелчок зажигалки.       Последняя сигарета досталась тебе, Сасори. Не глухому Богу, не жертвам, не призракам. Тебе.       С того дня, когда дело о маньяке по прозвищу Щербатый было официально закрыто, прошло два месяца, но воспоминания до сих пор были чудовищно яркими.       Затяг. Сизый выдох.       Сасори помнил, как отошёл к жёлтой ленте, подальше от мёртвого тела. Помнил, как для него временно пропали все звуки, кроме щелчка зажигалки. Предпоследнюю сигарету-пулю в своей русской рулетке он подарил Дейдаре — жертве. Тому, кто не успел выгореть, но погас слишком рано.       Сасори помнил, как арестовал Обито.       Помнил, как вернулся в участок, потрясённый гибелью Дейдары и сжимая в ладони его мобильник. Помнил, как не смог ничего ответить опешившему Нагато и молча прошёл к себе в кабинет.       Когда чужой телефон разблокировался с помощью четырёх цифр из ночного сообщения, Сасори ничуть не удивился. Дейдара всё предусмотрел: отправил свой пароль, удалил все личные фото, оставив только те, что относились к расследованию, сделал скриншот заметок и диктофона, чтобы Сасори ничего не пропустил. Все эти материалы он показал Нагато и Итачи. Благодаря этим данным сомнений не было: Обито был если и не убийцей, то точно соучастником.       Сасори помнил последнюю запись на диктофоне предельно отчётливо. Это была запись момента гибели Дейдары. Его голос и чей-то чужой, низкий. Затем — удары, сначала тугие, затем хлюпающие, которые сопровождались судорожным дыханием. В какой-то момент всё резко прекратилось — видимо, Дейдара отключил запись или случайно нажал на плеер, отчего и включилась музыка.       Затяг. Дым из лёгких.       Сасори выучил наизусть запись с допроса Обито и до сих пор мог воспроизвести в памяти измученный голос Учихи:       — Я не хотел его смерти, — говорил тот. — Он раздражал меня, но не настолько, нет, нет, это вышло случайно. Я даже не трогал его, я не знал, что произошло. Я никому не желал смерти.       — Тогда почему все эти люди мертвы? И кто их убил?       Обито лишь криво усмехнулся и назвал адрес.       — Он там. Просто приезжайте туда — и сами всё поймёте.       Сасори помнил, как они вламывались в квартиру по заданному адресу. Помнил, правда, всё как в тумане: вышибленную оперативниками дверь, острый запах чего-то мерзкого, крупного лохматого мужчину с порезанными венами. Порезанными за секунду до проникновения полиции в квартиру.       Он помнил, как Конан твёрдо, без капли паники сказала кому-то позади себя вызывать скорую и как сама принялась это делать, думая, что Сасори, подбежавший к полулежащему мужчине, поможет остановить кровь. Он тоже так думал, правда. Он хотел спасти жизнь этого человека, чтобы закон решил его участь. Но стоило Сасори заглянуть в его глаза, стоило увидеть в них тот самый звериный блеск, присущий всем монстрам, и он просто застыл на месте.       Мужчина хрипло смеялся, истекая кровью и, казалось, ни о чём не жалея.       Сасори помнил, как сидел на коленях перед ним, помнил, как горячая алая влага впитывалась в его штаны и как… он ничего не делал. Только повернул к себе лицо умирающего и долго, пристально вглядывался в его глаза, больше всего на свете желая увидеть гаснущий свет жизни на дне зрачка.       Он помнил, как Конан звала его, как она пыталась что-то предпринять, но слабо, словно понимая и разделяя чувства Сасори. Словно она тоже хотела увидеть чужую смерть.       Перед Сасори умирал монстр, устроивший себе самосуд. Может, так будет лучше? Может, так и должны подыхать дикие звери? Может, не стоит тратить время на суд, сажать в тюрьму и кормить чудовище за счёт населения?       Сасори помнил, с каким наслаждением слушал последние вздохи убийцы и наблюдал за его гаснущими глазами.       Затяг. Серая струйка.       Сасори помнил, как пришёл к Кисаме и спросил его, есть ли на теле Дейдары тот уродливый знак.       — Да. На руке, как и у других жертв.       — Срежь, — с презрением произнёс Сасори. — Я не позволю, чтобы его хоронили с этой мерзостью.       Кисаме отстранённо кивнул.       Затяг.       Сасори помнил, как Обито, поняв свою участь и узнав о судьбе убийцы, всё рассказал во время очередного допроса. У него был родственник — Учиха Мадара, с диагнозом параноидной шизофрении. Первой его жертвой стал лечащий врач, который требовал, чтобы Мадару отправили в больницу для душевнобольных. Конечно же, тот этого не хотел.       Об исчезновении доктора затрубили через три дня. Никто не додумался искать его под яблоней за домом семьи Учиха.       Обито знал, что грозит его единственному родственнику, и, пускай он был в курсе его девиации, не мог позволить Мадаре отправиться в «лечебницу для психов».       — Наверное, со мной тоже не всё в порядке? — с горечью спрашивал Обито во время допросов.       Он говорил, что всё было просто, когда Мадара убивал животных или бездомных, и им было неважно, что станет с трупами. Пока в один момент, после странного приступа, он не начал видеть символ — треугольник с вытянутыми и закруглёнными углами. Знак что-то шептал ему, сначала тихо-тихо, едва различимо, затем его голос становился громче и громче, пока не стал оглушающим и требующим крови, много крови. И, что самое главное… идеи. Просто упиваться чужой кончиной Мадара больше не хотел. Не мог. Он видел картины в своей голове и хотел воссоздать их наяву, чтобы весь мир увидел и услышал то, что было доступно только ему.       Сасори помнил, как тело Учиха Мадары было испещрено царапинами в виде этого символа. Обито говорил, что стал полицейским ради него. Чтобы научиться заметать следы и чтобы никто не мог их найти.       Сасори думал: и всё? Их врагом оказался псих с галлюцинациями? Но почему тогда было так обидно и мерзко?       Затяг. Выдох.       Он понял это потом, когда Обито приговорили к пожизненному заключению. Обидно, больно и мерзко было не из-за Мадары с его галлюцинациями. Обидно и больно было из-за Обито, который всё понимал, но вместо того, чтобы остановить монстра, подыгрывал ему из года в год, даже когда сам понимал, что они оба зашли слишком далеко. Мерзко было из-за человека, который пользовался знаниями не ради блага. Который предал доверие знакомых ему людей. С Мадарой они убивали только тех, с кем был знаком Обито — люди не сопротивлялись, впускали его в дом, выходили с ним гулять по ночам. А потом их усыплял Мадара с помощью эфира, накачивал их наркотиками и делал с обездвиженными телами всё, что шептали ему вырезанные на теле символы. Обито не признавался, но Сасори по его словам понял одну вещь, из-за которой к горлу опять подкатила тошнота: ему не было противно и стыдно за убийства людей. С каждым днём отпечаток ужаса на его лице становился всё ярче лишь потому, что он был близок к провалу — Дейдара видел его сущность насквозь и всеми силами пытался найти истину. Но Дейдара совершил ошибку, не решившись поделиться своими теориями с Сасори. Он видел в Обито не только тьму, но и напарника. Товарища. И это крошечное доверие и толика привязанности стоили ему жизни.       Обито признался, что Дейдару тоже убил не он. Придя домой после их стычки в управлении, которую случайно подслушал Сасори, он, на эмоциях, поделился опасениями с единственным родственником. Мадаре даже искать не пришлось Дейдару — тот решил проследить за Обито и оказался всего в паре кварталов от их дома.       Утром Обито даже не догадывался, что напарник его был мёртв. На последнем слушании он сказал, что жалеет только об одном: что узнал о смерти Дейдары слишком поздно, и потому не успел замести следы.       — Наверное, со мной тоже не всё в порядке, — с торжествующей ухмылкой произнёс Обито, когда его выводили из зала суда.       Последний затяг.       Сасори не верил в потусторонние сущности, суеверия или проклятья. Он верил только в монстров. Потому что видел их своими глазами. И Учиха Обито был одним из них.       Выдох.