***
Нью-Йорк отличается от того, что Барнс о нём помнит, так сильно, что больше напоминает какой-то совсем другой город. Что-то такое, что можно было увидеть на макетах «города будущего» на Старк ЭКСПО, куда он водил девчонок ещё до войны, но никак не представить в своей голове. Зимнему Солдату современный Нью-Йорк был знаком куда лучше, но все воспоминания о нём были как будто застланы туманом. Он ориентировался по координатам, а не по названиям улиц и достопримечательностям. Глядя на высотку, в первую очередь оценивал, насколько удобно из неё стрелять. Знал каждый переулок, но не для того, чтобы гулять по ним, а на случай, если будет погоня или понадобится укрытие. Теперь эти странные подернутые пеленой куски сознания накладываются на довоенные воспоминания и образуют что-то невнятное. Барнс пытается раскопать их, докопаться до того, кем он стал, но не может, а потому просто идёт и идёт вперёд. Натянув скрывающую лицо кепку пониже и сунув руки в карманы куртки. Лениво смотря по сторонам на людей и проезжающие мимо современные машины, Барнс всюду видит фантомы. Странные призраки из прошлого, которое он смутно помнит, кажутся почти такими же настоящими, как окружающая его реальность. Вот только в том времени у него был настоящий дом, любившая его семья, смысл в жизни, внимание девушек, в конце концов. А теперь? Может ли он снова называть себя Баки Барнсом, утратив всё это? От его старой привычной жизни остался только Стив. Да и тот сильно изменился, если так посудить. Он хоть как-то приспособился, живёт дальше. Смотрит фильмы и воскресный бейсбол по телевизору, а Барнс остался далеко в прошлом. Сорвался с бешеного поезда где-то в альпийских снегах, пропал в них, в то время как Стив выжил и поехал дальше. Именно поэтому Роджерс всё ещё жив, а Барнс уже давно умер. Зимний Солдат убил его. Он ходит по улицам бесцельно. Проходит несколько кварталов, по инерции заходит в какой-то продуктовый магазин. Невольно обращает внимание на огромный выбор продуктов и современные цены. Думает о том, как сильно удивилась бы его мать, если бы узнала, что молоко стоит четыре доллара, и от этой мысли становится тоскливо. А потом — больно. В голове начинает сильно шуметь, и Барнс выходит из магазина с пустыми руками. В печатном киоске напротив вывешена газета с заголовком об очередном теракте на первой полосе. Солдат подходит ближе, становится в очередь, заинтересованно разглядывая нечёткую фотографию. Искренне надеется, что не увидит на ней себя как в прошлый раз в Бухаресте, но к счастью для Барнса, о нём там ни слова. К несчастью для людей, количество погибших уже превысило тридцать человек. Интерес берёт верх. Барнс вспоминает, что у него должно было остаться несколько долларов, и он запускает руки в карманы в поисках монет. Рукав куртки цепляется за пуговицу и задирается, обнажая бионическое запястье, но он замечает это слишком поздно — когда свет отражается от полированной металлической поверхности. И замечает это не только он один. — Папа, смотри! — восклицает мальчишка в очереди и дёргает отца за штанину, указывая на Барнса. — Ты видишь? Его рука! Невысокий мужчина поворачивается и смотрит в указанном сыном направлении. Первая реакция Солдата — бежать. Быстро и далеко, пока никто не успел спохватиться. Так можно оторваться и спрятаться где-нибудь, пока всё не уляжется. Но он почему-то стоит. Смотрит на мальчишку, глазеющего на него с восхищением и дёргающего отца за брюки. — Это не вежливо, Майк, — строго говорит мужчина ребёнку и переводит взгляд на Барнса. — Прошу прощения, сэр. Извините моего сына. Мужчина приветливо улыбается. Барнс чувствует, что стоит ответить тем же, но теряется и просто смотрит на него из-под козырька бейсболки. — Ничего, — отвечает он тихо и одёргивает рукав своей куртки, закрывая бионическую руку. — Служили? Солдат озадаченно хмурит брови. Поднимает голову, глядя на мужчину, и тот неловко усмехается. — Прошу прощения за любопытство, — говорит он. — Я имел в виду, как руку потеряли? Служили? Вы похожи на военного. Барнс снова теряется. Смотрит на него несколько секунд, растерянно облизывает губы и наконец кивает. — Да. Служил. — Ирак? — с сожалением на лице спрашивает мужчина, вскинув брови, и Зимний решает солгать. — Да. Короткое слово заставляет губы мужчины вновь растянуться в улыбке. Тоскливой, но добродушной настолько, что Барнс не понимает её причины. Не может понять. — Некоторые возвращаются оттуда, потеряв конечности, но это лучше, чем не вернуться вовсе, верно? Брат моей жены погиб в Ираке несколько лет назад. Хорошо, что вы здесь. Спасибо за службу, сэр. Протянутая ладонь сперва озадачивает не меньше услышанных слов. Барнс колеблется несколько секунд, нерешительно мнётся на месте, но всё же достаёт живую руку из кармана и пожимает её. Тепло человеческого прикосновения оказывается на диво приятным, а осознание того, что он может внушать не только страх, — приятным вдвойне. Странные, неожиданные слова, произнесённые незнакомцем, греют сердце, и Барнс впервые задумывается о том, что, наверное, всё же хорошо, что он не умер. Мужчина улыбается напоследок, берёт за руку сына. Кивает в знак прощания и, взяв с прилавка купленную газету, уходит. Мальчишка то и дело оборачивается, с неподдельным интересом поглядывая на него, а Барнс впервые за долгое время набирает полную грудь воздуха и облегчённо вздыхает.***
— ... и ты дал ему уйти?! — возмущённо удивляется Старк, всплеснув руками. — Ты с ума сошёл? — Тони, я не думаю... — начинает оправдываться Стив, но Тони прерывает его, не желая слушать повторенную уже в который раз фразу. — Да когда дело доходит до твоего отмороженного друга, ты вообще думать перестаёшь! Напрочь! А если он что-то натворит? Если его кто-то узнает? Он ведь в розыске, Кэп! В международном, мать твою, розыске! Когда Барнс возвращается, тихо закрывая за собой дверь, голос Старка надрывно сотрясает воздух где-то в гостиной. Эхо отлетает от стен и доносится до слуха Солдата чуть более тихим, но от того не менее грозным звуком, в котором, если знать Тони, можно помимо злости расслышать ноты беспокойства. Барнс стягивает тяжёлые ботинки при входе. Вешает на крючок куртку. Свернув недавно купленную газету, проходит по коридору, невольно подслушивая разговор, и чувствует себя виноватым из-за того, что Старк теперь отчитывает Стива как няньку, не уследившую за ребёнком. — Послушай, Роджерс. — Тони недовольно втягивает носом воздух и выдыхает его сквозь зубы. — Я всё понимаю. Но если он не вернётся через полчаса... — Вернётся. Старк удивлённо оборачивается. Хмурит брови и окидывает Зимнего взглядом с головы до ног так, словно не верит, что перед ним настоящий, но понимает, что только реальный Барнс может быть настолько отстранённым и хмурым, и поджимает губы. — Ты где был? — спрашивает он, сложив на груди руки, перепачканные чем-то вроде машинного масла. Его голос звучит требовательно и безапелляционно, но Солдат не меняется в лице. — Гулял, — отвечает Барнс сухо. Бровь Старка ползёт вверх, и он добавляет чуть мягче: — По улицам. Решил пройтись. — Гулял, значит. Решил пройтись. — Тони... Стив пытается вмешаться, но его резко прерывает вскинутая, как запрещающий дорожный знак, ладонь. Старк подходит ближе на несколько шагов, вновь взглядом окидывает Солдата с ног до головы и на этот раз задерживается на лице, словно пытаясь рассмотреть в нём что-то. — Ты хоть представляешь, как это опасно? — спрашивает Тони, глядя ему прямо в глаза. — Понимаешь, какому риску подвергаешь себя? Тебе сейчас небезопасно шататься по улицам, тем более одному. Знаешь, что? Если хочешь пройтись, я как раз сделал тут чёртов тренажёрный зал с беговыми дорожками. Барнс смотрит на него несколько секунд, не моргая. Хмурится, но ничего не отвечает. Пытается осмыслить услышанные слова, но в голове шумит, мысли снова начинают путаться, и он лишь коротко кивает к удивлению Старка. — Я буду в комнате, — тихо говорит Барнс то ли ему, то ли сам себе. Ловит озадаченный взгляд светлых глаз Роджерса, но, больше ничего не говоря, разворачивается и уходит по коридору. Когда спустя полчаса тишину спальни Солдата нарушает стук в дверь, он думает, что это Стив пришёл позвать его смотреть бейсбол. Захлопывает блокнот, сунув закладку между свежеисписанных синими чернилами страниц. По привычке подкладывает его между книг как что-то сокровенное, что нужно спрятать от чужих глаз, и неохотно идёт к двери. Думает, как повежливее отказаться, чтобы не обижать Роджерса — он ведь сегодня за него ещё и от Старка нотацию выслушал, но открывает дверь и видит на пороге вовсе не Капитана. Наташа стоит, устало прижавшись плечом к дверному косяку. Рыжие волосы взлохмачены, на щеке несколько царапин и слой пыли, словно она всё это время провела в каком-то подвале. Ткань плотной кожаной куртки порвана в нескольких местах, и Барнс замечает кровь на её рукаве, когда девушка протягивает ему какую-то папку. Солдат теряется и молча рассматривает её несколько секунд, удивлённо вскинув тёмные брови. — Что это? — наконец спрашивает он недоверчиво. — Посмотри и узнаешь, — отвечает Наташа уклончиво и вкладывает папку в его живую руку. — Посмотри. Ты должен сам это увидеть. Девушка улыбается ему уголками губ и отстраняется. Обхватывает свой бок, плотно прижимая к нему руку, и уходит по коридору в сторону своей комнаты, оставив Зимнего стоять в недоумении. Барнс безмолвно провожает её силуэт растерянным взглядом. Хочет окликнуть, но не решается, пока Наташа не скрывается за поворотом, и он также молча возвращается в комнату. Всё это выглядит странно и непонятно — замученный вид шпионки, кровь на её рукавах, загадочная папка без подписи. Но почему-то, не смотря на всё это, Зимний ей доверяет и послушно открывает её на первой странице. Его полупрозрачные глаза ледяного цвета скользят по строкам, брови ползут вверх в удивлении. По мере приближения к концу страницы, щёки становятся влажными, пальцы живой руки всё сильнее бьёт мелкая дрожь. Он переворачивает титульный лист и впивается взглядом в больничную карточку на имя... Ребекки Барнс-Проктор. Под пожелтевшей фотографией пожилой женщины значится:Умерла в 2012 году в возрасте 85 лет в больнице ст. Луи в Нью Йорке
Зимний судорожно выдыхает, и его лицо обдаёт жаром. Листает дальше, не в силах поверить своим глазам, натыкается на свидетельство о смерти Уиннифред Барнс в тридцатом году прошлого века. То есть... Где-то глубоко в груди звучит глухой всхлип, и Барнс закрывает лицо ладонями. Он не убивал их. Он не убивал С цветных фотографий на него смотрит его милая маленькая Бекка — совсем взрослая, с мужем и детьми. На некоторых снимках она уже седая держит на руках своих внуков. Улыбается фотографу, кем бы он ни был, и выглядит счастливой настолько, что Барнсу щемит сердце. Он перебирает фотографии одну за другой по кругу, всматривается в лица и не может поверить тому, что видит. Пирс лгал. Забрал его память, вывернул всё к чертям наизнанку. Заставил поверить в то, какое он, Барнс, чудовище. И он бы верил в это и дальше, если бы не... Мысль простреливает сознание словно пущенная в висок пуля, и Зимний, оставив папку с документами и фотографиями на столе, выходит из комнаты. Пересекает коридор, слыша отдалённые звуки спортивной игры по телевизору, но идёт в другую сторону от гостиной. Наташина дверь оказывается приоткрыта, из комнаты по обыкновению доносятся звуки какой-то музыки, и Барнс осторожно заходит. В комнате никого нет. На спинку стула небрежно накинута та самая порванная кожаная куртка. Высокие сапоги и пара пистолетов брошены на полу у дивана рядом с другим оружием и чёрными джинсами. На столе открыт ноутбук и, заметив его, Зимний осознаёт, что ещё ни разу до сих пор не был в комнате Наташи, но при этом почему-то его ничто в ней не удивляет. Он проходит чуть вперёд, останавливается в середине. Обращает внимание на шум воды в душевой, дверь которой оказывается незаперта, и по инерции заглядывает внутрь. За запотевшей от температуры воды стеклянной перегородкой виднеются очертания женского силуэта, и Барнс вдруг осекается, понимая, что видит гораздо больше, чем ему можно. Он отступает назад, озадаченно медлит, но в тот же момент шум воды в душе затихает, и ему приходится поспешно ретироваться обратно в коридор. Дверь душевой хлопает, в комнате слышатся тихие шаги, и Барнс, выждав пару секунд, нерешительно стучит. Звук шагов приближается, ручка двери щёлкает изнутри, и у Зимнего на мгновение замирает сердце. Наташа открывает дверь, запахивая полы своего халата. Поднимает голову, встречаясь с ним взглядом, и улыбается ему так тепло, что у Барнса всё сводит внутри с непривычки. — Прочёл? — спрашивает она, уже зная, что ответ будет положительный. Смотрит на него как-то очень по-доброму, изучает напряжённое лицо. Барнс кивает. Втягивает носом воздух рвано и смотрит на неё, отчаянно пытаясь найти слова благодарности, но Наташа как будто бы их и не ждёт. Она чуть склоняет голову набок, протягивает к нему руки, на которые Зимний переводит растерянный взгляд. Девушка манит его к себе жестом. Барнс шагает к ней и, чувствуя, как она обвивает его шею, приближаясь, смущается, но уже через секунду обнимает её в ответ. Наташа в его руках кажется совсем тоненькой. Зимний прижимает её к своей груди, обхватывая за талию. Зарывается носом в мокрые после душа рыжие волосы, что пахнут чем-то отдалённо знакомым. Сладким, но не приторным, а тягучим, как... мёд. Волосы шпионки пахнут мёдом, и Барнс вдыхает их запах, склоняя голову и утыкаясь в сгиб её шеи. — Я не убивал их, Наташа, — тихо произносит он, сжимая её в своих руках ещё крепче. Девушка коротко кивает, гладя его затылок ладонью. — Я знаю, Джеймс, — отвечает она почти шёпотом. Барнс хмурится. Медленно расцепляет руки и отстраняется на полшага, внимательно всматриваясь в её лицо. — Откуда? — спрашивает он, и Наташа усмехается от того, каким по-детски недоверчивым и серьёзным становится его лицо. — Когда-то давно мы с тобой уже были знакомы. — Я этого не помню. Зимний вздыхает с сожалением. Смотрит на Наташу, всё ещё чувствуя тепло её кожи, осматривает весь её силуэт и возвращается взглядом к рыжим волосам. Что-то внутри подсказывает, что так и есть. Что они и правда уже встречали друг друга когда-то давно, а потому и медовый запах волос, и её привычка включать музыку, и многое другое кажется таким знакомым, но он не может этого вспомнить, как ни пытается. В зелёных глазах Наташи где-то на дне зрачков блестят нотки безмолвной грусти. Она понимающе кивает и вновь улыбается, будто бы говоря «это ничего, всё хорошо», но он вдруг вновь поднимает голову и спрашивает: — Расскажешь мне?