В темноте

      — Бля.       Это было единственное слово, которое девушки могли различить из уст Кондо Ичиро. Он всегда был немногословен. Когда-то Чехов сказал, что краткость — сестра таланта, и в случае с Ичиро эта фраза полностью себя оправдывала. Одним словом Ичиро мог выразить весь спектр эмоций: от эйфории до глубокой депрессии, от лютого гнева до воздушной нежности. Сейчас Ичиро пытался запугивать, доминировать и привлекать внимание понравившейся ему девчонки. Но, судя по реакции девушек, к которым он обращался, доминировать у него не получалось.       — Кондо-кун хочет сказать, — решила перевести речь парня на человеческий язык Накадзима Харуко. С ней девушки дружили в начальных классах и помнили её милой, скромной и не зацикленной на внимании мальчиков. — Что мы пришли сюда и хотим здесь погулять.       Ичиро подтвердил её слова действием, громко харкнув.       Девушки не ответили. Они ждали авторитетного слова шестнадцатилетнего альфа-самца. И не могли дождаться. Обе смотрели на его худощавую, низкорослую фигуру, утопающую в бежевой толстовке (такой же бежевой, как и волосы Ичиро), и улыбки на их лицах становились только шире. Они низко склонили головы. Им было страшно, они не в первый раз сталкивались со злобой одноклассников, но в то же время немногословный и мужественный Кондо Ичиро вызывал в них истерику. Харуко это злило, но Ичиро злился ещё больше.       — Пиздесукнахубль! — рявкнул он.       — Кондо-кун говорит: мы уходим! — огрызнулась Харуко. — И для вас будет лучше, если вы уйдёте с нашего места!       Девушки держались долго. Когда Харуко и Ичиро отошли на двадцать метров, они согнулись пополам и разразились долгим, безудержным, неостановимым хохотом. Они не знали, что их смешило больше: великолепное немногословие Ичиро, детский спор вроде «это мой двор и моя песочница» или же то, что Харуко в свои шестнадцать лет настолько отчаялась, что стала встречаться с Ичиро. Ичиро был ниже её на целую голову, и даже в прыжке дышал ей в грудь. Но он был авторитетом как в классе, так и во всей песочнице, которая собиралась в полном составе погулять после школы, и потому Харуко не устояла.       Когда они вновь смогли дышать и когда боль в животе от смеха стала невыносимой, Харуко и Ичиро уже скрылись из виду. Из-за чего возник весь спор? Из-за простых железных качелей, на которых уже полчаса сидели и болтали девушки.       — Завтра он опять будет обзываться на нас в классе, — утирая слёзы смеха, произнесла Сакамото Амая. — Или на парте напишет что-нибудь.       — Напишет? — тщетно пыталась успокоиться Ёшида Юхо. — Не знала, что он умеет.       — Ну да. Разговаривать тоже не получается. Только поблякать немного…       Они снова засмеялись, но уже сдержаннее — боль в животе давала о себе знать и не позволяла вновь впасть в истерику. Девушки не знали, в чём причина злости одноклассников, и почему им хотят запретить просто покачаться на качелях. Они были вполне обычными для шестнадцатилетних подростков. Среднего роста, среднего телосложения, не зануды, не шумные, не глупые. У Амаи были короткие тёмные волосы, половину лица она закрывала пышной чёлкой, носила очки и часто устремляла взгляд в пол, боясь поднять его на других людей. Глаза у неё миндалевидные карие, с зелёными прожилками у зрачков. У неё тонкие губы, высокие брови, прямой нос. У неё, как и у Юхо, кожа была нездорово бледной, и создавалось впечатление, что девушки никогда в жизни не видели света солнца. Отчасти так и было. Солнце — редкое явление в Шидзуме. Здесь, среди бетонных домов и ярких цветных экранов царила самая обыкновенная серость, которая передавалась людям, заражала их своим невыразительным настроением.       Юхо заплетала свои длинные каштановые волосы в пышную косу, которую давно мечтала срезать и всё не решалась. У неё круглое лицо, которое она, как и Амая, предпочитала прятать от чужих взглядов. У неё серо-голубые глаза, пухлые губы, прямой нос и самые обыкновенные прыщики, которые она пыталась замаскировать тональным кремом.       Сегодня уроки кончились раньше, и потому весь 2-А класс старшей школы Гаракута вырвался на свободу и терроризировал Шидзуме одним своим видом. Итого, сорок человек, среди которых пытались выживать Сакамото Амая и Ёшида Юхо. Сегодня, третьего апреля, в самом начале учебного года учитель решил сдвинуть ученикам парты. Он сказал, что мальчики не слишком хорошо ладят с девочками, и потому теперь они сидят вместе. Амаю усадили с новоиспечённым президентом студсовета, с отличником, который по рейтингу успеваемости входит в десятку по Японии. Его звали Мунаката Рейши. И рядом с ним, по словам Амаи, царило такое напряжение, что у неё пот катился гладом по спине. Амая не могла похвастаться хорошими оценками, ей повезло, что её посадили с круглым отличником, но… рядом с ним ей было даже дышать в тягость.       Юхо повезло меньше. Она училась старательно, ей не нужна была помощь в учёбе. Но её соседу по парте, судя по его рейтингу успеваемости, явно пригодятся её ответы на тестах. Его звали Суо Микото. Он был из тех, кого называли школьным якудзой. От него пахло сигаретами, он на уроках только и делал, что смотрел в окно и изо всех сил пытался не заснуть. Во время обеда он остался сидеть на месте даже после того, как к Юхо подсела Амая. У него даже не было с собой бенто, но зато была маленькая бутылочка клубничного молока, которую Микото никак не мог открыть. Он вспотел, у него сбилось дыхание, но он старался изо всех сил, пытаясь открыть треклятую бутылку. В тот самый момент к нему подошёл Кондо Ичиро вместе с Ятой Мисаки.       — Бляяяя.       — М… Микото-сан, — начал Ята. — Кондо хочет к… нам. Можно?       — Ага, — ответил Микото, тряся злосчастную бутылку и совершенно не обращая внимания на Ичиро. — Ята, откроешь?       — Д-да! — парень схватил бутылку и напрягся всем телом, пытаясь её открыть.       — Блять.       — Хочешь попробовать, Кондо? — Ята хмыкнул, протягивая бутылку. — Застряло намертво.       Ичиро казался меньше этой бутылки, но всё же он приложил усилия, пытаясь открыть её. Наверное, в первый и единственный раз в жизни Ичиро заставил себя выложиться на полную. Это старание так привлекло девушек, что они невольно скосили взгляды в сторону парней. У Ичиро ничего не вышло, а молоко, тем временем, уже взбилось в густую, белоснежную пену.       — Эм… — Юхо протянула руку, взяла бутылку и без усилий сняла пробку. — В другую сторону.       Ята от стыда покраснел до кончиков ушей, Ичиро пренебрежительно фыркнул, а Микото смотрел на Юхо, не отрываясь. И в этот момент, когда глаза парня заблестели, когда на лице появился румянец и сам он, обычно спокойный и жутковатый, впервые показался Амае каким-то красивым. Он взял бутылку из руки Юхо и вздрогнул, когда их пальцы соприкоснулись.       — Спасибо… Ёшида.       Юхо кивнула и отвернулась к Амае. Она забыла, о чём они разговаривали, и потому какое-то время они молчали.       — Ёпта? — шепнул Ичиро.       — В смысле?! — огрызнулся Ята. — Тебя приняли, олень! Иди, радуйся!       Больше ничего примечательного в тот день не произошло. Разве что Микото смотрел больше не в окно, а заглядывал в тетрадь Юхо, смотрел в её учебники и тем самым пугал Юхо только больше. Когда уроки закончились, она выбежала из класса так быстро, как только могла.       Юхо и Амая пробыли на качелях до темноты. Они болтали обо всём и ни о чём одновременно: о просмотренных аниме, о фильмах, об одноклассниках, об уроках, даже о еде. Юхо хотела попробовать то клубничное молоко, которое пил Микото на обеде, а Амая вспомнила о видео, в котором парень пытался утопиться в ванне, полной лапши быстрого приготовления. Девушки решили, что изберут именно такой способ самоубийства. Решили доширнуться.       По домам они отправились вместе. Жили они в соседних домах, в двух остановках от школы. Фонари зажгли, люди возвращались с работы, и опустившаяся на Шидзуме пелена ночи заставляла девушек чувствовать себя взрослыми.       И по дороге они встретили знакомого человека. Это был Мунаката Рейши. Он стоял посреди тротуара и не мог вымолвить ни слова даже после того, как девушки к нему обратились. Его лицо было мертвенно белым, он оставался внешне спокоен, но его взгляд остекленел, его губы застыли в напряжённой улыбке. Юхо и Амая определили у него инсульт. Он был в школьной форме. Как странно. Занятия закончились шесть часов назад, три часа назад закрылась школа. Неужели он простоял здесь три часа?       Амая проследила за его взглядом и увидела копошащегося в пыли на асфальте огромного таракана.       — ЬЬЬЬЯЯААААЪЪ! — свирепо возопила Амая. Она подняла ногу и со всей своей яростью обрушилась на несчастное насекомое. — Получи! Гад! Урод! Тварь!       Юхо вздохнула. Она не знала, что ранило несчастное насекомое больше: удары ногой, свирепые ругательства подруги или её всеразрушающий гнев. Наверное, всё вместе. Впав в задумчивость, Юхо долго смотрела на таракана, в котором жизнь, наверное, оборвалась ещё после первого удара. Его тельце превратилось в кашицу из хитиновых крылышек и белой слизи.       Юхо подняла взгляд на Рейши.       Он покраснел. Краски жизни вернулись к нему, улыбка стала живой, лучистой и полной благодарности. Казалось, впервые за три часа Рейши, наконец-то, вздохнул.       — Вы в порядке, Мунаката-семпай? — Амая вытерла рукавом пот со лба. Это бойня лишила её сил.       — Да, — он дрожащей рукой оправил очки. — Я… задумался. Завтра у нас физика, а я не подготовился.       Юхо от такого объяснения выпала в осадок. Рейши протянул правую руку Амае и сжал её ладонь в крепком рукопожатии.       — Сакамото-кун, ваша смелость… я… вы… у вас… такие крепкие подошвы… н-на ботинках… Мне так понравилось…       — Эм…       — А-тян, наш автобус, — Юхо потянула Амаю за свободную руку.       — Автобус?       — Пошли отсюда! — шепнула Юхо. — Не видишь? Ещё немного, и президент в обморок свалится!       Они ускорили шаг и на одном дыхании добрались до своего двора. Ночь наступала, и дома их уже давно ждали обеспокоенные родители. Их не смутило, что где-то в темноте среди домов раздалось тихое «…ять».       И ни одна из них ещё не знала, что с этого дня за ними наблюдали.