В темноте

      Рядом со школой Гаракута располагались две поликлиники. Одна для детей, другая — для взрослых, и между ними стояло высокий и белый роддом. Здания отделялись друг от друга небольшим зелёным парком, где росли клёны, хвойные деревья, каштаны. Здесь стояли кормушки для птиц, деревянные скворечники, здесь были установлены железные скамейки и в сердце парка недоверчивым взором на посетителей смотрел каменный Акутагава Рюноскэ. По крайней мере, так была облагорожена часть парка между больницей для взрослых и роддомом. Территории между детской больницей и роддомом уделяли гораздо меньше внимания, любви и средств из городского бюджета. В этом парке дороги были грунтовыми, протоптанными много лет назад, здесь бесконтрольно росли дикие, толстые криптомерии и ясени, под ногами – полевые цветы и сорняки. В этом парке собиралась местная интеллигенция: алкоголики, наркоманы, извращенцы. Здесь бесконтрольно плодились огромные дворовые собаки, здесь девочки и мальчики получали первые уроки сексуального воспитания, здесь бродили в серых плащах существа, которых дети постарше прозвали онанистами.       Школу и больничную территорию разделял высокий решётчатый забор. Кое-где в нём были сломаны прутья, благодаря чему ученики могли беспрепятственно сбегать с уроков. Пару раз это лазейкой воспользовались Амая и Касуми. Когда школа становилась невыносимой, они отправлялись домой к Касуми и смотрели плохие фильмы, либо слушали вместе музыку, либо добавляли неизвестных людей в чатах и называли их ушлёпками майонезными. Это хороший способ справиться со стрессом — сделать гадость другому человеку.       Но сегодня, Амая это чувствовала, ей не поможет излюбленный способ. Ей вообще мало что поможет. Она не спала прошлой ночью — ей было не до этого. Восемь бесконечно долгих часов она думала, что убила четверых человек своей истерикой. Пассажиры поезда не пострадали, только возмущались и ругались из-за сломанных рельсов, лес тоже потушили быстро, а вот до четверых людей Амая не могла дозвониться. Юхо не отвечала на звонки, но у неё мобильник находится в беззвучном режиме с момента её рождения; Касуми тоже не подавала признаков жизни; Харуко, не выпускавшая из рук средств связи, молчала; писать в личку Генджи Амая не рискнула.       Она шла в школу и ничего не видела. Полночи она летала по городу, шагала по крышам, утопая в свете своего Дамоклова Меча. Мысль о том, что у Амаи есть сверхъестественные способности, казалась ей какой-то естественной и правильной. Обладать силой было так же естественно, как дышать, так же легко, как читать или говорить. И Амая даже не могла подумать о том, как избавиться от силы. Эта мысль просто не могла появиться и укорениться в её голове.       Проявление силы было не единственным событием, случившимся прошлым вечером. Поздно ночью Амае пришло сообщение с неизвестного номера. Оно было лаконичным, без каких-либо подробностей и потому вызывало сплошное нервное напряжение. «Носи маску. Скрывай тайну. Не нарушай закон. Чёрная королева смотрит на тебя»       Что ещё за чёрная королева? Местная глава, держащая под контролем большую песочницу под названием Шидзуме? Капитанша особого отдела полиции для людей с Дамокловым Мечом? Пожирательница миров? Кто она?! И, что более важно, по какой причине чёрная королева наблюдает за Амаей? Только потому что Амая сама стала королевой или… из-за убийства четверых человек?       Амая шла в школу и чувствовала, что её глаза жжёт от невыплаканных слёз. Вдали, со стороны больниц, она увидела бодро идущую на высоких шпильках Докутсу Хирои. Увидев Амаю издалека, Хирои согнулась пополам, обхватила руками живот и приняла настолько несчастный вид, насколько это было возможно сделать при её плохой актёрской игре. Амая не поприветствовала её, не дождалась, когда Хирои доковыляет на своих цокающих копытах до школы. Эта лохудра изображает самоубийство, чтобы привлечь внимание, в то время как от друзей Амаи, которые хотели жить, которые старательно учились, которые влюблялись и разбалтывали секреты, остался один лишь пепел.       Подумав об этом, Амая только сильнее возненавидела Хирои. Раньше её ненависть была пассивного характера: Амая душила в себе злость, копила агрессию, но никогда не выплёскивала их. И эти эмоции невыносимым грузом лежали на сердце.       Но сейчас всё было иначе. Сейчас Хирои была всего лишь девочкой, которой отчаянно хотелось внимания, а Амая… а Амая стала белой королевой, убила четырёх человек и теперь за ней следили. Амая смотрела на Хирои и чувствовала, как к горлу подкатывают горькие слёзы обиды. Несправедливо. НЕСПРАВЕДЛИВО! Почему на таких, как Хирои, никогда не обрушиваются подобные несчастья?!       В ярости стиснув зубы, Амая прошла в кабинет, где уже сидел и ждал начала урока полусонный Суо Микото. На Амаю он не обратил внимания, да и она не хотела ни приветствовать его, ни говорить с ним. Ей было не до него. Раньше Амая боялась его компании, компании Гуся, Ичиро и прочих задир, а сейчас ей было всё равно. Их она взорвёт так же, как взорвала Юхо, Харуко, Касуми, Генджи… Юхо. Одна она пыталась привести Амаю в чувства.       Амая достала из сумки чёрный фломастер, подошла к парте, за которой сидела Хирои, и начала изливать потоки ненависти. Фломастер скрипел от сильного нажима, парта шаталась, а одним взмахом руки Амая, казалось, была способна убить человека. И поток её ругательств в сторону Хирои был неостановим. «Блядь», «шлюха», «сдохни», «плешивая мразь», «умри в говне»…       Амая остановилась только потому что её фломастер перестал писать. Разозлившись, она бросила его на пол и раздавила туфлей рядом со стулом, на котором сидела Хирои. Но она не закончила. Амая открыла парту, в которой находились все учебники и кое-какие тетради Хирои, достала из портфеля увесистые пакетики приправ и подсолнечного масла — их мама клала каждое утро в бенто Амаи, чтобы ей было вкуснее обедать. Она сыпала, выливала и при этом не могла сдержать торжествующей улыбки, глядя на покрывшиеся жировой плёнкой обложки учебников и тетрадей. Кабинет заполнила удушливая вонь от приправ.       — Сакамото? — обратился к ней Суо Микото после того, как она закончила. — Ты чего?       — Ничего, — Амая перевела на него раздражённый взгляд. — Она ещё вчера обещала сдохнуть.       Микото не стал её расспрашивать, да и Амая не собиралась ничего отвечать. Она села за свою парту и стала ждать. Хирои всё не приходила — ей хотелось собрать аудиторию побольше, хотелось, чтобы все видели, как невыносимо она страдает от разлуки с Генджи. Как же она обрадуется, когда узнает, что Генджи больше нет в живых. Это ведь очередной повод вызвать жалость у публики.       Первой в класс вошла Кокина Мичико. Это была одна из отличниц в классе, тихая, забитая девушка, которой нравилось общаться с Юхо. Они обе ходили в литературный клуб, им обеим нравилось писать стихи, рисовать, иногда они даже гуляли отдельно от остальных девушек. И Мичико нельзя было назвать полной девушкой. Она была толстой. Толстой настолько, что одно её бедро было размером с талию Амаи. Её лицо всегда блестело от пота и жира, губы блестели от помады, у неё блестели сальные и короткие каштановые волосы, блестели очки, блестели ногти, блестели глаза цвета благородного изумруда. И вся она была круглая, с сутулой спиной, с круглым животом, с круглыми пальцами, круглыми щеками. Она была так же приметна, как и первогодка, которого вчера едва не прикончил Генджи.       Войдя в кабинет, Мичико тут же потёрла нос и дважды тихо чихнула. Отлично. Значит, от парты Хирои исходит концентрированная, изысканная вонь.       — С… Сакамото, — угрюмо обратилась к Амае Мичико. — Почему так воняет?       — Не знаю. Суо тоже не знает.       Микото не стал возражать.       Вошедший Гусь чихнул так сильно, что его птичье тельце чуть не вывернулось наизнанку, с ним пришёл Ичиро.       — Блять, — раздалось из уст Ичиро. — Ебануться!       — К… король, — крякнул Гусь. — Я вытащу тебя отсюда! А ты, Сакамото, не выходи! Помирай здесь вместе с…       — Гусь, — обратился к нему Микото, как обычно спокойный и невозмутимый. — Зажарю.       И это слово заставило Гуся вздрогнуть. Трясясь всем своим птичьим телом, он низко поклонился Микото и выбежал из кабинета, перед этим толкнув в стену Ичиро. Блякнув напоследок и спотыкаясь, Ичиро вырвался на свободу, туда, где воздух был ещё чист.       — Идиоты, — шикнула Мичико, уткнувшись округлым носом в свою книжку.       Когда, скрючившись и едва переставляя ноги, в кабинет вошла Хирои, Амая почувствовала, как её одолевает сонливость. Она где-то слышала, что человек, только что совершивший преступление, ужасно хочет спать. Его разум, больной или здоровый, пытается сбежать от реальности в спасительные иллюзии сна, которые, к сожалению, тоже не приносят покоя.       Хирои наморщила носик, прошла к своей парте и замерла, увидев чёрные, точно уголь, слова. Её лицо исказилось гримасой гнева, но длилось это всего секунду. В следующее мгновение она оставила сумку на столе и вышла из кабинета, видимо затем, чтобы позвать учителя.       — Сакамото, — позвал её Микото.       — Чего?       — Выйди из класса. Кокина, ты тоже.       Он лениво подошёл к парте Хирои, потирая затылок и сжимая губы в линию. Он открыл парту, расстегнул сумку Хирои и высыпал в вонючую парту всё, что было, а потом кинул саму сумку и захлопнул крышку. Амая смотрела на него округлившимися глазами.       — С… Суо-к… кун? Ты чего?       — Ёшиде грустно из-за неё.       Больше он ничего не сказал. Опустив взгляд, Микото вышел из класса, видимо, его тоже доконала вонь от ядрёных приправ Амаи, смешанных с подсолнечным маслом.       Сжав кулак, Амая какое-то время смотрела перед собой. Суо Микото… он внушал страх как Амае-человеку, так и Амае-королеве, и такой парень точно не простит её, узнав о напрасной гибели возлюбленной. А впрочем… не всё ли равно? Юхо. Амая низко опустила голову и так громко всхлипнула, что ей стало стыдно.       — А… мая? — испуганно, даже озабоченно произнесла Мичико.       Амая вздрогнула, почувствовав на плече её пухлую тёплую руку. Мичико была диковатым человеком, местами завистливым и нелюдимым, но это не значило, что ей была чужда доброта. Мичико была добра, хотя и сама не подозревала об этом, да и другим не позволяла этого заподозрить. Просто она не умела проявлять своих чувств, всегда их стеснялась и боялась.       — Эй, Ёшида! — раздался из рекреации голос Микото. — Не заходи.       — Что? Почему?       Амая вздрогнула и подняла взгляд на раздвижную входную дверь. Юхо сделала шаг в кабинет и тут же от одного вздоха её лицо побледнело. Она ненавидела эти приправы, называла их ведьминской отравой и всякий раз зажимала нос пальцами, когда Амая открывала пакетик. И природа этого отвращения была одной из тех вещей, которую объяснить не способны даже британские учёные.       — Меня тошнит.       — Юхо!       Зажав рот ладонью, Юхо выбежала из кабинета. Амая рванула за ней, не веря своим глазам. Это правда Юхо? Это не иллюзия? Она правда жива?       Да. Жива. Амая это поняла после того, как Юхо закрылась в кабинке туалета, и оттуда раздались странные булькающие звуки и удушливый кашель. Как странно. Неужели в классе стоял настолько отвратительный смрад? Амая его не чувствовала, была слишком увлечена своей злостью и не могла отвлекаться на подобные мелочи. Да и, к тому же, после научного клуба и пахучих химических элементов нос Амаи потерял острую чувствительность к ароматам.       — Ю-тян, — негромко произнесла Амая, прислонившись спиной к зелёной кабинке. — Ты…       — В порядке, — раздался сдавленный голос девушки.       — Ю-тян… Харуко и Касуми..?       — Не придут, — Юхо выдохнула. — Они в больнице… потеряли сознание вчера, да и я тоже.       Она вышла из туалета, умыла лицо, руки. Выглядела Юхо паршиво, но она была цела, на ней не было ожогов, ран или переломов. И она была жива. Осознав это, Амая выдохнула и прислонилась спиной к стене.       — А Кагуцу?       — Живой. И настырный.       — Настырный? — Амая вскинула брови. — А… а-а-а. Так ты всё-таки не соврала, когда сказала, что целовалась с ним?       — Нет.       — Честно?       — Нет.       — Ты можешь нормально ответить?!       — Нет.       Юхо утёрла лоб рукавом. Амая внимательнее осмотрела её и, как ни старалась, не нашла следов вчерашнего происшествия. Быть может, Амае вчера всё померещилось, и её сила оказалась не такой уж разрушительной? Но как иначе объяснить сожжённые деревья и кратер на пути следования поезда?       Амая тяжело вздохнула. Ей придётся снова призвать Дамоклов Меч, чтобы это выяснить, но важно сейчас не это. Юхо жива. Касуми, Харуко и даже этот вечно дымящий идиот Кагуцу живы. Амая — не убийца, не преступница! Она просто испугавшаяся своих сил молодая королева…       …которая от отчаяния и скорби испортила воздух в классе и уничтожила личные вещи Хирои.       — Почему в классе так воняло твоими приправами? — Юхо коснулась ладонью живота. — Я отпрошусь домой.       — Понимаешь, — Амая вздохнула. — Я испугалась и высыпала всё, что было, в парту Хирои.       Юхо не успела отреагировать. Амая схватила её за руку и вывела в рекреацию, где их класс, все сорок человек уже выстроились вдоль коридора, ожидая приговора учителя. Юхо, держась за живот, еле волочила ноги, в то время как Амаю трясло от незнакомого доселе ужаса.       — Ю-тян, — прошептала Амая. — Не говори учителю…       — Не буду, — Юхо устало вздохнула. — Только отцепись.       Амая встала в строй перед Рейши, Юхо — перед Микото.       — Доброе утро, Сакамото-кун, — поприветствовал девушку Рейши. — Я узнал тебя издалека по стуку каблуков.       — Д… доброе, М-Мунаката-семпай.       Пришёл учитель, рядом с ним, лицом ко всему своему классу стояла Хирои. Она старательно поджимала губы и всхлипывала, вот только слёзы не шли у неё из глаз. Одноклассники шептались и все, как один, описывали изысканные приправы Амаи как оружие массового поражения. Щёки и шея Амаи вспыхнули. Она низко опустила голову, боясь, что проявившийся на её физиономии стыд тут же её выдаст.       В длинной рекреации собрались не только ученики 2-А класса, сюда пришли и первогодки, и третьегодки.       — Фушими-кун! — раздалось со стороны первых классов. Миниатюрная девушка с длинными золотистыми волосами, наплевав на общий строй, подбежала к местному нелюдимому парню, чтобы просто пожать ему руку.       — И… занами, — тихо, едва слышно ответил Сарухико. — Тц. Соблюдай строй.       — Учитель не запрещал мне приветствовать своего будущего мужа.       — Изанами, — обратился к девочке Микото.       — И тебе привет, ани-чан, — Изанами хихикнула. — Когда ты уже приведёшь домой свою девушку? Мама ждёт, папа ворчит…       — …Ё… — Микото вздохнул. — Эй, Ёшида.       — Ммм?       — Ты… позанимаешься со мной дома? Если нас отпустят с уроков… — он нахмурился, убрал руки в карманы, глядя перед собой. — Т… там мама будет. И Пельмешка.       — Пельмешка?       — Моя кошка, — он густо покраснел. — Ну так что?       — Ладно.       Изанами, широко улыбаясь, вернулась к своему классу, напоследок похлопав старшего брата по спине. Микото, глядя в сторону и краснея, чесал затылок. Амая глубоко вздохнула. Если Юхо не поняла настолько прямой посыл, то она и вовсе безнадёжна.       — Ебать.       — Согласен, — пробурчал Мисаки Ята.       Учитель, усталый и старый, стал читать нотации ученикам, велел преступнику признаться и поскорее убрать вонючую парту, чтобы они могли начать урок. У Хирои было много врагов, и потому под подозрение попадали едва ли не все ученики школы и даже некоторые учителя. Ученики стояли перед учителем пять минут, десять, но Амая, кусая язык и сжимая подол юбки, не спешила признаваться в содеянном. Её могли выдать Мичико и Микото, но оба молчали, глядя в пустоту перед собой.       — Что, сенсей, — обратился со стороны третьих классов к учителю Кагуцу Генджи. — Докутсу опять жужжит на ухо?       — Кагуцу, — грозно обратился к нему учитель. — Если хочешь сознаться — мы тебя выслушаем.       — Ага. Признаюсь. Это лажа.       — Кагуцу…       — Слушайте, всё равно никто не признается, — продолжал он. — Может, эта… сама себе проблему подстроила. Она любит театральные шоу. Вот вчера таблетки глотала…       Хирои подняла на бывшего парня полный инфернального гнева взгляд, который не получалось скрыть ни хныканьем, ни сложившимся в красный квадрат рот. Амая тоже посмотрела на Генджи. Самоубийство. Это было как раз перед появлением Дамоклова Меча. Что ещё помнит Генджи? И, что более важно, он успел кому-нибудь разболтать две тайны Амаи?       Посовещавшись с коллегами, учитель всё же в первый и последний раз в своей жизни согласился с самым проблемным учеником Гаракута. Учитель запретил 2-А классу входить в кабинет и вызвал для ликвидации загрязнения специальную службу очистки. И это окончательно добило Амаю. Неужели все её вкусные приправы оказались настолько опасными для жизни? Амая упорно отказывалась в это верить.       И всё же, она была рада, что запах её приправ был невыносим для обычных людей. Весь 2-А класс на день освободили от уроков, и они могли спокойно выйти за школьные ворота и смешить Шидзуме своим существованием.       — 2-А уходит? — вновь возмутился Генджи. — Слышь, Хабари, давай тоже свалим?       — Ты настолько не хочешь на химию? — вздохнул Джин.       — Я хочу пообщаться со вторым годом, — Генджи вздохнул. — Сакамото, ты во мне дыру взглядом просверлить хочешь?       Амаю передёрнуло так, что она вцепилась трясущимися руками в плечо Юхо. Сама же Юхо после приправ Амаи была едва жива. Её шатало, она была бледна и прохладна на ощупь, её глаза были воздеты к небу. Обычно Юхо была до того рассеянной, что едва соображала, что происходит вокруг, а сейчас и вовсе потерялась где-то в ином мире.       — Ёшида? — обратился к ней Микото. — Идём?       — Куда это ты намылился? — обратился к нему Генджи.       — Домой.       — Домой? С Ёшидой? И даже не пригласишь семпая на вечеринку?       — Нет.       Генджи закатил глаза. С Микото у него всегда существовало некое странное соперничество: Генджи из кожи вон лез, чтобы доказать, что он главнее этого спокойного и диковатого второгодки; Микото же предпочитал не обращать внимания на его выходки, но вот невозмутимый Хабари Джин часто поддавался дурному влиянию. Амая бы и не узнала о Джине, если бы однажды он не решил доказать Генджи, что он тоже может быть дерзким и агрессивным.       Джин тогда целенаправленно подошёл к Амае в школьной столовой, наступил ей на ногу и бросил:       — Куда прёшь, дура?!       Генджи хохотал так, что его выгнали из столовой, но его смех был слышен даже за закрытыми дверями. Ему было смешно, а мир Амаи в тот момент перевернулся. Её сердце затрепетало, ей стало трудно дышать, и Джин в своей фальшивой агрессии показался ей таким же прекрасным, как греческий бог.       Он извинился, когда Генджи выгнали из столовой, но Амае и не нужны были объяснения. С тех пор прошёл целый год, а Амая всё вздрагивала, когда Юхо произносила фамилию Хабари. А делала это Юхо часто — несмотря на тихий, робкий характер, в ней жил маленький, вечно голодный до пыток садист.       Но сейчас Юхо было плевать на всё, даже на любимого человека, добивающегося её внимания.       — Ю-тян, — шепнула Амая. — Ты когда мне расскажешь про вас с Кагуцу?       Юхо не ответила. Она просто одарила Амаю таким отсутствующим взглядом, словно не понимала, где находится.       — Давай я расскажу, Сакамото, — Генджи опустил руку ей на плечо, выдавив из Амаи писк. — Ёшида-кохай, поправишь меня, если буду неправ?       Юхо промолчала.       — Между нами с Ёшидой бурная, неконтролируемая, жгучая страсть, — Генджи не переставал улыбаться. — Понял, Суо?       — Знаешь, Кагуцу, — Микото опустил взгляд. — Пока Ёшида не подтвердила этого, все твои слова больше похожи на изнасилование.       — Тц, — Генджи убрал руку с плеча Амаи и подошёл к бледной и полуживой Юхо. — Ну что, моя королева? Подтвердишь мои слова или да?       Он приблизился к Юхо, указательным пальцем надавив ей на кончик носа. Юхо, вместо того чтобы вздрогнуть, покраснеть или отпрянуть, резко зажала руками рот и, оттолкнув Генджи, рванула в сторону туалета. Парень смотрел ей вслед. Микото впервые на памяти Амаи так широко и так жестоко улыбался.       — Ладно, — Генджи вздохнул. — Признаюсь, так меня ещё не отшивали.