И если нет рядом больше тебя, То как понять, где есть истина, а где — ложь?
Нежное прикосновение ко лбу. Мягкие, теплые руки, ласково гладящие по волосам. Возможно, именно так бы прикасалась к Питеру его мать, будь она сейчас жива. Паркер медленно открывает глаза, не желая покидать такой приятный сон. Но, когда он наконец полностью просыпается, то понимает, что те ощущения не были сном. Питер инстинктивно дергается в сторону, когда сидящая подле его кровати женщина улыбается и тянет к нему ладонь. Улыбка спадает с ее лица, а стоящий позади нее мужчина ласково приобнимает женщину за плечи. Стоит только женщине открыть рот, в надежде что-то сказать, как вошедший в палату бодрым шагом врач прерывает их так и не состоявшийся разговор. Пожалуй, сон пошел ему на пользу: врач выглядит свежим и отдохнувшим. — Вот, пришли же, а то говорил, что родителей у него нет. Доброе утро, мистер и миссис Паркер, — врач сначала улыбается Питеру, а затем и его… родителям? При последних словах доктора парень замирает, переваривая только что полученную информацию. Родителей он не помнит. Совершенно не помнит. Он вспоминает улыбающуюся тетю Мэй, когда она говорит какое-то слово, почему-то нервирующее Питера. Он помнит и своего друга Неда, и какого-то крупного мужчину с бородой, чье имя буквально вертится на языке, но никак не вспоминается. Помимо этого в подсознании один за другим мелькают еще десятки расплывчатых образов, но среди них нет ни одного, так или иначе похожего на людей, с тоской и надеждой сейчас смотрящих на него. На поверхности подсознания оказываются лишь два имени, когда Питер смотрит в глаза стоящих напротив: Ричард и Мэри. — Похоже, у тебя все же провалы в памяти. И судя по твоему поведению, довольно серьезные. Ты совсем не помнишь родителей, не назвал имени дяди, но, по какой-то причине, помнишь имя его жены, — врач задумчиво потирает переносицу, приподнимая очки, а затем обращается уже к родителям Питера, призывая их выйти из палаты. — Сегодня мы переведем его в обычное отделение. Сейчас его жизни уже ничего не угрожает. Но судя по тому, как он на вас смотрел… Я узнаю этот взгляд. Мальчик совсем вас не помнит. По крайней мере, пока. — Вы же сможете ему помочь? — глаза женщины наливаются чуть заметными слезами, пока мужчина поддерживающе приобнимает ее. — Вам нужно чаще навещать его. Мозг — это в некоторым смысле компьютер. Даже если данные были удалены, они в любом случае есть где-то глубоко в его подсознании, — буднично-философским тоном отвечает врач, незаметно поглядывая на настенные часы за спинами стоящих подле него. — Как скоро мы сможем забрать его отсюда? — у мужчины голос грубый, низкий, но и он чуть слышно дрожит. — Не скоро. Он только недавно очнулся, ему все еще требуется наблюдение специалистов. К тому же, сейчас вашему сыну придется заново учиться многим, казалось бы, простым вещам. Ходить, например. Он довольно долго пробыл в коме, а ее последствия не уйдут так скоро. И тем не менее, он уже удивил меня, когда буквально со второго раза смог сам взять стакан с водой. Далеко не всем это удается так скоро. Удивительный мальчик. — Мы можем еще немного с ним побыть? — Да-да, конечно. Но не слишком долго. Ему нужен отдых. Прежде чем войти в палату сына, супруги обмениваются взглядами поддержки и стараются натянуть на губы хотя бы слабую улыбку. Мужчина садится в большое плетеное кресло напротив кровати, тогда как женщина устраивается на стуле подле постели. — Где… тетя Мэй? — не дождавшись каких-либо расспросов родственников, Питер опережает их своим вопросом. — В отъезде с дядей Беном. Как только они вернутся, я позвоню им и они обязательно придут, чтобы навестить тебя, — мать тянет руку, чтобы прикоснуться к сыну, в надежде, что в этот раз он не отстранится. Питер же отстраняется и сам не понимает как, но он словно чувствует, что женщина лжет. Она не позвонит. И подождите… Осознание приходит не сразу. Паркер только сейчас понимает, что вот уже во второй раз слышит о дяде. Он жив? Как такое может быть возможным? Парень многого не помнит, но в памяти отчетливо всплывает момент, как он утешал тетю Мэй на похоронах, сам еле сдерживая слезы. А на могильной плите было имя дяди… Как? — Я ничего не помню. Ничего не понимаю… — Питер тяжело дышит, переводя взгляд с женщины на окно, за которым вовсю ярко светит полуденное солнце. Говорит он при этом еще тяжело: медленно и с тихим хрипом. — Не волнуйся, Питер. Твои воспоминания скоро вернутся. Мы поможем тебе. Как всегда помогали, — подал голос мужчина. Он старается улыбнуться смотрящему на него сыну, но получается не очень. — Хочешь пить, сынок? — ласково спрашивает женщина. — Нет, спасибо, — казалось бы, причин для тревоги нет, но Паркера поочередно одолевает то странная нервозность, то непреодолимая печаль, появляющаяся словно из ниоткуда. Парень не понимает, почему он так холодно и отстраненно ведет себя по отношению к своим родителям. Быть может, все потому, что он просто не помнит, какие раньше у них были доверительные отношения, а может, это из-за того, что их и не было вовсе. В любом случае, точно он поймет лишь тогда, когда найдет способ все вспомнить. А для этого, хочет он сейчас того или нет, придется общаться с его… родителями.***
Когда Питер наконец остается наедине с самим собой, он то ли с досадой, то ли с недоумением отмечает, что не помнит абсолютно ничего из рассказанного ему родителями. Ни единой детали. И похоже, даже наоборот. Он помнит то, чего по словам Ричарда и Мэри никогда не происходило.