Несказанное слово

«Я вызову моделей: шатенок и брюнетку Как мы их поделим? Подбрось монетку!» — То есть, по-твоему, это нормально, Рома Англичанин?! — я мерила палату большими уверенными шагами. От окна к двери и вновь по новой. Резкие повороты или остановки придавали моему новому зеленому платью воздушность, отчего его юбка волновалась чуть больше, чем следовало. -Что именно? — Рома лежал и спокойно наблюдал за моими перемещениями.       Я резко остановилась, скрестив руки на груди. Юбка вновь колыхнулась мне в такт. -Сочинять песни про шлюх! -А что они разве не люди? Или у тебя какие-то личные с ними счеты? -Ты прекрасно понимаешь, о чем я! -Кем ты работаешь? -Что? -Кем ты работаешь? -Я редактор в книжном издательстве. -Ты явно работаешь не по профессии. Училка бы из тебя вышла просто заебатая! -Иди к черту! -Собирался на днях, только ты меня не пустила.       Я подняла глаза к потолку. Его мама предупреждала, что он немного труден в общении, но, если бы я знала, что настолько! -Кстати, там так-то не про шлюх, а про моделей. -Я прослушала песню пять раз, — моя рука взвилась в воздух растопырив все пальцы для наглядности, — Я пересмотрела клип три раза! Ты считаешь, что я настолько глупая?! И это лишь капля в море! Я уже не говорю про такие песни как «Белый танец» или «Отброс»! -Раз ты так досконально подошла к «Монетке», то могла бы и понять, что смысл там вовсе не в шлюхах. -И в чем же тогда? -В сердце, внутри которого дырка. А вот чем заполнить эту дырку, зависит уже от тебя. -И вы заполняете ее шлюхами!       Я представляю ваше лицо сейчас, мол, ты серьезно? Ты действительно пришла читать ему нотации? Да, я действительно пришла читать ему нотации, а стук моих каблуков, отдающий в пол вопиющим возмущением, был слышен ему с коридора. -Вас слушают подростки! Знаешь, какие они делают выводы? -Ох, Малина, че начинается-то? Мы не несем в своих песнях каких-либо наставлений. Мы не говорим, чтобы остальные жили также. Это всего лишь песня, о том, как отдыхают люди. О том, как ты, наверняка, когда-то отдыхала. -Это мое личное дело. -Так и знал, что ты не такая простая, какой кажешься! Ладно, проехали. Не все наши песни про шлюх, но все про жизнь… -Мне парочки хватило, чтобы сделать выводы. Спасибо, но вас я больше слушать не стану! -Ну вот, надежды Олега не оправдались.       Рома закрыл глаза и медленно выдохнул. Рома часто потом так делал, чаще всего это обозначало точку в разговоре с его стороны. Обычно он показывал, что не хочет говорить. Или не может. После инсульта чистая речь вернулась к нему не сразу.       Оставшееся время мы провели в молчании. Мое молчание было напряженным, его — непринужденным. На десятой минуте, после пустой дискуссии о шлюхах и дырках в сердцах, я достала из сумки одну из врученных мне в коридоре рукописей. С койки донеслось легкое сопение. Мои глаза скользили по бумажным страницам, изредка отрываясь и наблюдая за спящим. Его грудь вздымалась и медленно опускалась, левая рука тихонько вздрагивала, ресницы дрожали. Я совсем не считала его красивым, но порой ловила себя на мысли, что мне хочется на него смотреть. Мне хочется разглядывать эти резкие скулы, этот большой нос и эти родинки… Да… Тысяча родинок рассыпалась по его шее и лицу, словно маленькие изюминки. Их было так много, но они вовсе не уродовали, а наоборот придавали особый шарм его внешности. Оглядываясь назад, вспоминая те первые дни нашего общения до сих пор ловлю себя на мысли, что сначала я полюбила его именно за родинки, а потом уже за все остальное…       Когда в дверном проеме появилось лицо сестры со сдвинутыми бровями, я начала тихонько собираться. Шелест бумажных страниц оказался чуть громче, чем мне казалось. Он резко открыл глаза. — Уже уходишь? -Да. Время. Я тебя разбудила? -Тебя ждать завтра? -Жди. У меня выходной, так что загляну пораньше. -Ладно. Тогда до завтра, Училка. -До завтра, продырявленный любитель шлюх. -О, неплохо! -Отвали!       В дверях я столкнулась с сестрой. Ее округленные глаза прямо-таки кричали о моей невоспитанности.